Скачать книгу в Word(doc)

Скачано 4893 раза

Скачать книгу в формате e-Book(fb2)

Ли Куан Ю

Сингапурская история: из «третьего мира» – в «первый»

Аннотация

Ли Куан Ю, автор впервые публикуемых на русском языке воспоминаний, выдающийся политический деятель второй половины XX века. С именем этого человека неразрывно связана вся история создания, развития и процветания такого уникального образования как город-государство – Сингапур. Республика Сингапур менее чем за 40 лет национального суверенитета превратилась в один из самых индустриальных центров в Юго-Восточной Азии, заняв важное место не только в региональной политике и экономике, но и в системе мирохозяйственных связей и международной политике.

Книга – это не просто мемуары политического деятеля. Это поучительные размышления о том, как добиться признания и успеха.

Предисловие переводчика

В Большой Советской Энциклопедии Ли Куан Ю посвящена статья длиной менее 500 печатных знаков: «Ли Куан Ю (р. 16.9.1923, Сингапур), государственный деятель Сингапура. По образованию юрист. С 1951 занимался адвокатской практикой в Сингапуре. В 1951-59 участник профсоюзного движения. В 1954 избран генеральным секретарем Партии народного действия. В 1955 стал депутатом Законодательного собрания. После всеобщих выборов 1959, когда Партия народного действия собрала большинство голосов, получил пост премьер-министра Сингапура». Биографический словарь еще лаконичнее: «Ли Куан Ю (р. 1923), премьер-министр Сингапура в 1959-90». Это не удивительно: в годы «холодной войны» Ли Куан Ю последовательно занимал антисоветскую, проамериканскую позицию, поэтому популяризация его достижений вряд ли являлась приоритетной задачей.

«Холодная война» закончилась десятилетие назад, но на русский язык так и не была переведена и издана массовым тиражом ни одна книга, речь или статья человека, которого по праву можно считать одним из наиболее выдающихся политических деятелей второй половины ХХ столетия.

Послушаем, что говорят о нем крупнейшие политики современности. Бывший премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер без обиняков признает: «Будучи премьер-министром, я читала и анализировала каждую речь Ли Куан Ю. Он умел развеять пропагандистский туман и с уникальной ясностью высказать свои взгляды на основные проблемы современности и пути их решения. Он ни разу не ошибся».

Экс-президент США Джордж Буш-старший не менее щедр на похвалу: «Ли Куан Ю – один из наиболее ярких и способных людей, которых я когда-либо встречал. Эта книга – обязательное чтение для всех, кто интересуется историей успешного развития Азии. Из этой книги мы также многое узнаем об образе мышления одного из наиболее дальновидных государственных деятелей ХХ столетия».

Бывший премьер-министр Японии Киичи Миядзава идет еще дальше: «Это история жизни человека, который, практически в одиночку, превратил маленький островок в великое государство… Это первый в мире учебник по строительству государства».

Генеральный секретарь ООН Кофи Аннан также не скрывает своего уважения к автору предлагаемой читателю книги: «Название этой книги – Из „третьего мира“ – в первый – выражает мечту всех развивающихся стран, воплощенную, увы, лишь немногими из них. Сингапур – одна из этих немногих стран. Поэтому рассказ о раннем периоде независимости страны, написанный отцом-основателем Сингапура Ли Куан Ю, представляет собой исключительный интерес, как для народов развивающихся стран, так и для всех тех, кто интересуется их судьбой. Кроме того, эта книга написана с предельной ясностью и прямотой. Это – захватывающее чтение». Добавить что-либо к этим высказываниям сложно.

Только ли потому, что мы «ленивы и нелюбопытны», имя Ли Куан Ю практически неизвестно на постсоветском пространстве? Позволю высказать предположение, что причины этого несколько глубже. На смену тотальному единомыслию советской эпохи пришел отнюдь не плюрализм, а попытки не менее тотального насаждения основных положений западного неолиберализма. Вместе с традиционным евроцентристским видением истории человечества это отодвинуло в тень не одну ценную идею и концепцию. Тем не менее, ценности англо-саксонской цивилизации, ставшей колыбелью неолиберализма и распространителем его идей на протяжении последних двух-трех столетий, не являются ни самыми древними, ни, тем более, универсальными. Упорство, с которым эти идеи пропагандируются в качестве общечеловеческих ценностей, а то и просто навязываются (за последние 10 лет, по данным журнала «Экономист» примерно 100 государств мира вольно или невольно перешли к более демократичной форме правления), оставляет мало сомнений в том, что они используются в корыстных интересах отдельных стран и народов, подлинным приоритетом которых являются их собственные узкие корыстные интересы, а отнюдь не благо человечества в целом. Взгляды всех тех, кто высказывает сомнение в том, что предлагаемый апологетами неолиберализма путь к процветанию и свободе не является единственным, тем более те, кто подвергает сомнению основные положения неолиберальной доктрины и практические результаты ее воплощения, подвергаются замалчиванию, а если заставить их замолчать не удается – огульному охаиванию и остракизму.

Ли Куан Ю – один из немногих политиков нашего времени, кто на протяжении нескольких десятилетий последовательно отстаивал и отстаивает право идти собственным, «третьим» путем, который многими евангелистами неолиберализма давно осмеян и ошельмован как несуществующий. Суть его – в тщательном учете конкретно-исторических условий общества, его национальных, религиозных, культурных особенностей; сочетании экономического прогресса с традиционными моральными и культурными ценностями; приоритете старого доброго здравого смысла над умозрительными теориями; примате патриотизма, прагматизма и творческой практики над идеологическими концепциями. Практические результаты воплощения подобного подхода в Сингапуре, Гонконге, Южной Корее, Китае, на Тайване говорят сами за себя. Сингапур, – город, построенный на болотистом островке, несколько уступающем по площади Киеву, и несколько превосходящий его по численности населения, – по размерам ВНП превосходит Украину примерно в 1.3 раза, уступая по этому показателю огромной России лишь в 5 раз. А ведь даже строительный песок, даже пресную воду приходится завозить в Сингапур из Малайзии и Индонезии…

Пересказывать содержание этой книги, повествующей об исторических достижениях Сингапура, бессмысленно, – читатель сам во всем разберется. Этот перевод не затевался с целью изваять очередного кумира. Ли Куан Ю – политик сложный и неоднозначный, проницательный читатель многое уловит между строк. К счастью, люди, внимание которых привлекают подобные книги, в особых пояснениях не нуждаются. Искушенный читатель без труда рассмотрит за политическими интригами и сложными маневрами в бурных волнах переменчивой политической конъюнктуры главное: преданность своей стране и народу, здравый смысл, высокую мораль, глубокий государственный ум, практическую сметку и железную волю политика, полностью уверенного в правоте своего дела.

Что оказалось возможным в Сингапуре – стократ возможно в бывшем СССР. «В отличие от коммунистической системы, русские – не те люди, которых можно выбросить на свалку истории», – пишет Ли Куан Ю. Со стороны, как говорится, виднее. День, когда на постсоветском пространстве будут написаны мемуары о еще более ярких и впечатляющих достижениях, обязательно придет. Пусть выход этой книги в свет приблизит его.

Доктор Генри А. Киссинджер. Предисловие

Во второй половине двадцатого столетия, с появлением множества новых государств, международная политика и экономика впервые в истории стали действительно глобальными. Одновременно, технология позволила практически каждой стране мира оказывать влияние на события в любой части планеты, где бы они ни происходили.

К сожалению, информационный взрыв не сопровождался соответствующим приращением знаний. Континенты взаимодействуют, но не обязательно понимают друг друга. Однородность технологии создает иллюзию, что политика, и даже культура, тоже станут гомогенными. Для существующих долгое время наций Запада особенно велика опасность оценивать каждое новое государство в соответствии с критериями западной цивилизации, игнорируя историю молодых государств. При этом часто упускается из виду, что государственные и общественные учреждения Запада не возникли в одночасье на глазах современников, а развивались на протяжении веков, в течение которых сформировались законы, конституции и основные ценности общества.

И все-таки, история государств имеет большое значение. Государственные и общественные учреждения Запада развивались постепенно, в большинстве же новых государств они сразу создавались в достаточно развитой форме. На Западе гражданское общество развивалось параллельно с созреванием современного государства. Это сделало возможным рост законодательных учреждений, которые ограничили и свели власть государства к кругу вопросов, которые общество не могло разрешить собственными силами. Политические конфликты сглаживались верховенством интересов общества в целом.

Многие постколониальные государства не имеют подобной истории. Задачи, которые на Западе решались в течение столетий, должны были быть решены в одно – два десятилетия в гораздо более сложных обстоятельствах. Там же где весь общенациональный опыт сводится к жизни в условиях иностранного колониального господства, а население государства состоит из разнообразных этнических групп, политическая оппозиция часто рассматривается не как выражение несогласия с правительством, а как посягательство на государственные устои.

Сингапур – наглядный тому пример. В качестве главной британской военно-морской базы на Дальнем Востоке город не имел ни перспектив, ни стремления обрести статус государства. Тем не менее, после Второй мировой войны, с крахом европейского колониального владычества, политическая карта Юго-Восточной Азии изменилась. На гребне первой волны деколонизации Сингапур стал частью Малайи, а затем его население, в значительной степени состоявшее из китайцев, отвергло попытки государства и малайского большинства изменить его национальную принадлежность. Малайя отторгла Сингапур, потому что не была готова иметь дело со столь с большим китайским населением, как и не была в состоянии подчинить Сингапур, даже если бы удалось силой заставить его войти в созданную впоследствии Федерацию Малайзия.

Тем не менее, история показывает, что ординарные благоразумные расчеты могут быть изменены экстраординарными людьми. В случае с Ли Куан Ю, отцом сингапурской государственности, старый спор о том, обстоятельства или индивидуальность оказывают решающее влияние на развитие событий, решен в пользу последней. Обстоятельства не могли быть менее благоприятными. Расположенный на песчаной полоске суши, лишенной всяких природных ресурсов, Сингапур имел в 1950-ых годах разноязыкое население, численностью немногим более одного миллиона жителей (сегодня более трех миллионов), 75.4 % которого составляли китайцы, 13.6 % – малайцы, и 8.6 % – индийцы. Он граничил на юге с Индонезией, население которой насчитывало более 100 миллионов человек (сегодня – вдвое больше), а на севере – с Малаей (позднее – Малайзией), с населением в 6.28 миллиона человек. Будучи самой маленькой страной в Юго-Восточной Азии, Сингапур казался просто созданным для того, чтобы стать государством, зависевшим от более мощных соседей, даже если бы ему вообще удалось сохранить свою независимость.

Ли Куан Ю думал иначе. Каждое большое достижение, прежде чем оно осуществится, – это просто мечта, а он мечтал о государстве, которое не просто выживет, но и превзойдет другие страны. Недостаток ресурсов должен был компенсироваться превосходством в интеллекте, дисциплине и изобретательности. Ли Куан Ю призвал соотечественников сделать то, что они прежде никогда не считали своей обязанностью: сначала очистить свой город, а затем, преодолев исконную вражду к соседям и собственные этнические разногласия, показать всем пример превосходной работы.

Сегодняшний Сингапур – воплощение его мечты. Ежегодный доход на душу населения вырос с менее чем 1,000 долларов США в момент обретения независимости до почти 30,000 долларов США сегодня. Сингапур – лидер в области высоких технологий в Юго-Восточной Азии, ее коммерческие ворота и научный центр. Сингапур играет большую роль в политике и экономике Юго-Восточной Азии и за ее пределами.

Этот том – отчет Ли Куан Ю о его экстраординарных достижениях. Он вел государственный корабль, сообразуясь не только с требованиями собственного общества, но и с потребностями и интересами его соседей. Вдумчивый анализ проблем Индонезии и причин падения ее бывшего президента Сухарто сменяется рассказом Ли Куан Ю о его столкновениях с Китаем и его лидерами. Его повествование о неудачном участии Сингапура в создании города – спутника Сучжоу особенно поучительно для анализа трудностей сочетания рыночной экономики даже столь дружественного партнера как Сингапур с политическими и социальными реалиями Китая, застрявшего на полпути между эпохой Mao и созданием современной рыночной экономики.

Ли Куан Ю не был бы верен себе, если бы он был менее откровенен в своем анализе различий между западным индивидуализмом и социальными ценностями его страны и многих других стран Азии. Он не требует от нас, чтобы мы изменили наши взгляды, а лишь просит, чтобы мы воздержались от их прямого приложения к обществам с различной историей и потребностями.

Эти представления Ли Куан Ю подвергались серьезной критике со стороны Запада. Те из нас, кто уважает западные ценности, но при этом понимает всю сложность становления нового государства в иной культурной среде, готовы предоставить истории рассудить вопрос о том, имелся ли иной, реально осуществимый путь преобразований. Несмотря на это, на протяжении жизни целого поколения, каждый американский лидер, сотрудничавший с Ли Куан Ю, извлекал реальную выгоду из того, что в решении международных проблем он связывал будущее своей страны с судьбой демократических государств. И это было не пассивной позицией, а активным и оригинальным политическим вкладом в борьбу за идеалы нашей эпохи.

Предисловие Ли Куан Ю

Я написал эту книгу для молодых жителей Сингапура, которые воспринимают общественную стабильность, экономический рост и процветание как нечто само собой разумеющееся. Я хотел, чтобы они знали, как трудно было выжить маленькой стране с территорией в 640 кв. км., лишенной каких-либо природных ресурсов, окруженной большими, только что получившими независимость государствами, проводившими националистическую политику.

Те, кого в 1942 году обожгла война, кто пережил японскую оккупацию Сингапура, кто принимал участие в создании новой экономики Сингапура, – смотрят на вещи куда реалистичнее. Мы не можем позволить себе забыть, что общественный порядок, личная безопасность, экономический и социальный прогресс и процветание не возникают сами по себе, а являются результатом непрерывных усилий и постоянного внимания со стороны избранного народом честного и эффективного правительства.

В предыдущей книге я описал годы моего становления в довоенном Сингапуре, период японской оккупации, коммунистических мятежей, за которыми последовали расовые волнения в течение тех двух лет, пока Сингапур находился в составе Малайзии.

Годы японской оккупации (1942–1945) наполнили меня ненавистью к тем преступлениям, которые совершали японцы по отношению к другим азиатским народам, разбудили во мне национализм, чувство собственного достоинства и стремление избавиться от угнетения. В течение четырех послевоенных студенческих лет, проведенных в Великобритании, моя решимость избавиться от британского колониального господства только окрепла.

Я вернулся в Сингапур в 1950 году, полный уверенности в правоте своего дела, и совершенно не подозревая о тех препятствиях и опасностях, которые ждали меня впереди. Волна антиколониальной борьбы подхватила меня и многих людей моего поколения. Я работал в профсоюзах, занимался политикой, формировал политическую партию и в 1959 году, в возрасте 35 лет, стал первым премьер-министром демократически избранного правительства самоуправляемого Сингапура. Мои друзья и я сформировали Объединенный фронт (United front) с коммунистами. С самого начала мы знали, что в будущем наши пути разойдутся. Когда это случилось, между нами завязалась ожесточенная борьба, и нам повезло, что мы вышли из нее победителями.

Мы полагали, что в интересах будущего Сингапура нам следовало воссоединиться с Малайей, поэтому в сентябре 1963 года мы вошли в состав единого государства, – Малайзии. Но не прошло и года, как в июле 1964 года Сингапур стал ареной расовых столкновений между малайцами и китайцами. Мы попали в ловушку и оказались вовлеченными в тяжелую борьбу с малайскими экстремистами из правящей Объединенной малайской национальной организации (ОМНО – United Malay National Organisation). Они стремились создать «Малайзии для малайцев», в которой малайцы играли бы доминирующую роль. Малайские националисты использовали межобщинные столкновения, чтобы запугать нас. Чтобы противостоять им, мы сплотили малайцев и не малайцев по всей Малайзии в Малазийское объединение солидарности (Malaysian Solidarity Convention), целью которого было создание «Малайзии для малазийцев». Тем не менее, к августу 1965 года у нас уже не оставалось иного выбора, кроме как выйти из состава Малайзии.

Столкнувшись с угрозой межрасовых столкновений и запугиванием, жители Сингапура исполнились решимости пережить все трудности, связанные с созданием независимого государства. Болезненный опыт межрасовых столкновений сделал меня и моих коллег убежденными сторонниками построения многонационального общества, в котором всем гражданам, независимо от расы, языка или религии были бы гарантированы равные права. Это было кредо, определявшее нашу политику.

Эта книга охватывает длинный, трудный период времени, на протяжении которого мы искали пути сохранения независимости Сингапура от Малайзии и обеспечения его жителей средствами существования. Для того чтобы за три десятилетия пройти путь от бедности до процветания, нам пришлось преодолеть практически непреодолимые препятствия.

После 1965 года Сингапур пережил беспокойный, напряженный период времени, в течение которого мы пытались встать на ноги. Облегчение наступило только в 1971 году, когда стало ясно, что, несмотря на вывод британских войск из Сингапура, нам удалось создать достаточное количество рабочих мест и предотвратить массовую безработицу. Но только после того как мы преодолели последствия международного нефтяного кризиса 1973 года, когда цена на нефть выросла в четыре раза, мы окончательно обрели уверенность в том, что сможем прожить самостоятельно. Но и после этого нам пришлось упорно трудиться, планировать и импровизировать, чтобы утвердиться в качестве жизнеспособного государства, связанного посредством торговли и инвестиций с крупными индустриальными странами, стать преуспевающим центром обмена товарами, услугами и информацией в нашем регионе.

В 1959 году, когда я стал премьер-министром, объем валового национального продукта (Gross Domestic Product) на душу населения составлял 400 долларов США. В 1990 году, когда я ушел в отставку, он вырос до 12,200 долларов, а в 1999 году достиг 22,000 долларов США. Этот рост проходил на фоне огромных политических и экономических изменений в мире.

Сингапур преодолел проблемы бедности, свойственные странам «третьего мира». Тем не менее, потребуется время жизни еще одного поколения сингапурцев, прежде чем уровень развития культуры, искусства и социальные стандарты Сингапура придут в соответствие с уровнем развития инфраструктуры, присущим странам «первого мира», которого мы уже добились. В 60-ых-70-ых годах, когда было далеко не ясно, кто победит в «холодной войне», Сингапур встал на сторону стран Запада. Раздел мира на два лагеря делал международную политику в годы «холодной войны» проще. Наши ближайшие соседи были антикоммунистами, поэтому между странами региона существовала солидарность, мы также пользовались международной поддержкой со стороны Америки, стран Западной Европы и Японии. К концу 80-ых годов стало ясно, что Сингапур был на стороне победителей.

Эта книга не является набором практических рекомендаций относительно того, как развивать экономику, создавать армию или строить государство. Это рассказ о тех проблемах, с которыми столкнулись я и мои коллеги, и о том, как мы их решали. Повествование в моей предыдущей книге велось в хронологическом порядке. При таком подходе этот том получился бы слишком объемным, поэтому я построил книгу по тематическому принципу, сжав 30 лет в 700 страниц текста.

Глава 1. Отправляясь в одиночное плавание

Есть книги, по которым можно научиться построить дом, отремонтировать двигатель или написать книгу. Но мне никогда не попадался учебник по созданию нации из разношерстного состава иммигрантов, прибывших из Китая, Британской Индии, Голландской Ост-Индии, или книга о том, как обеспечить население города средствами к существованию в условиях, когда он утратил свою прежнюю экономическую роль торговых ворот региона.

Я никогда не думал, что в 1965 году, в возрасте 42 лет, мне придется встать во главе независимого Сингапура и принять на себя ответственность за жизнь его двухмиллионного населения. Начиная с 1959 года (мне было тогда 35 лет), я был премьер-министром самоуправляемого штата Сингапур. Мы присоединились к Федерации Малайзия в сентябре 1963. Между Сингапуром и федеральным правительством имелись фундаментальные разногласия по политическим вопросам, и это привело к тому, что 9 августа 1965 года федеральное правительство потребовало от нас выйти из состава Федерации. Так мы стали независимым государством, идущим по непроторенному пути.

Мы столкнулись с огромными препятствиями, и наши шансы на выживание были невероятно малы. Сингапур являлся искусственным образованием. Созданный англичанами в качестве торгового форпоста, он постепенно стал центральным пунктом их всемирной морской империи. С ее крахом мы унаследовали остров без материка, сердце без тела.

Комментарии иностранный прессы, последовавшие сразу за провозглашением независимости, в один голос предсказывали нашу гибель, усугубляя мое и без того мрачное настроение. Один автор сравнил уход Британской империи из ее колоний с упадком Римской империи. Тогда, с уходом римских легионов, рухнули закон и порядок, ибо их место заняли варварские орды. 10 августа 1965 года корреспондент «Сидней Морнинг Геральд» (Sydney Morning Herald) Дэнис Уорнер (Denis Warner) писал: «Независимый Сингапур не рассматривался в качестве жизнеспособного образования три года назад, ничто в текущей ситуации не предполагает, что он более жизнеспособен сегодня». Ричард Хьюз (Richard Hughes) высказался в лондонской «Санди Таймс» (Sunday Times) от 22 августа 1965 года следующим образом: «Сингапурская экономика разрушится, если будут закрыты британские военные базы, на содержание которых ежегодно расходуется более чем 100 миллионов фунтов стерлингов». Я разделял эти опасения, но не высказывал их открыто: моя обязанность состояла в том, чтобы дать людям надежду, а не деморализовывать их.

Действительно, наиболее важным из всех занимавших меня вопросов был вопрос о том, как долго англичане хотели или могли удерживать свои военные базы в Сингапуре. Сократят ли они сроки своего пребывания в Сингапуре из-за того, что мы отделились от Малайзии? Гарольд Вильсон (Harold Wilson) (тогдашний премьер-министр Великобритании) уже сталкивался с оппозицией внутри его собственной парламентской фракции. Политика сохранения военного присутствия Великобритании «к востоку от Суэца» была дорогостоящей и мешала лейбористскому правительству в борьбе за голоса избирателей. Правительство нуждалось в деньгах для реализации социальных и иных программ, приносивших голоса избирателей. Соединенные Штаты – единственный гарант безопасности и стабильности в Восточной Азии – глубоко увязли в партизанской войне во Вьетнаме, которая была чрезвычайно непопулярна среди их европейских союзников и правительств африканских и азиатских государств. Антиамериканская пропаганда, которая велась Советским Союзом и Китайской Народной Республикой, была особенно эффективна в странах «третьего мира». Я чувствовал, что смена британского военного присутствия на американское была бы для Сингапура политически дорогостоящей, а то и вообще неосуществимой затеей. А Новая Зеландия и Австралия не могли гарантировать нашу безопасность своим силами.

Я боялся, что постепенно, но неуклонно британское влияние будет уменьшаться, а американское – расти. Для моего поколения, родившегося и выросшего в Британской империи, это было сложной переменой. Мне пришлось бы договариваться с американцами самостоятельно, без посредничества англичан. Англичане правили империей с некоторой долей любезности. Американцы же вели себя совсем иначе, насколько я мог видеть по тому, как они обращались с южновьетнамскими лидерами и даже с правительствами Таиланда и Филиппин, которые были в не столь бедственном положении, как их коллеги в Сайгоне. Америка была на подъеме, обладала огромной мощью и привыкла демонстрировать ее.

К этому добавилось назойливое бремя строгой личной безопасности. Сразу после отделения от Малайзии полицейский, отвечавший за обеспечение моей безопасности, предупредил меня, что я стал главным объектом ненависти в «Мэлэйжиэн» (Malaysian) – газете, выходившей на малайском языке, а также в малайских радио– и телепередачах, принимавшихся в Сингапуре. Он посоветовал мне переехать из моего дома на Оксли Роуд (Oxley Road), пока служба безопасности не произведет некоторых изменений в доме. Вместо одного офицера обеспечением моей безопасности стали заниматься множество сотрудников. Он также наладил негласную охрану моей жены Ква Гок Чу (Kwa Geok Choo) и наших детей. В отличие от коммунистов, которые были рациональны и не видели бы никакой выгоды в нападении на Чу или наших детей, угроз, исходивших от расовых фанатиков, предсказать было нельзя. Три-четыре месяца Чу и я жили в Чанги (Changi), – правительственном особняке у моря, – около авиабазы британских ВВС Чанги, внутри охраняемой территории. В течение этого времени я проводил заседания правительства нерегулярно, так как поездки в мой офис в здании муниципалитета вызывали нарушение дорожного движения непривычным эскортом, состоявшим из мотоциклистов и автомобиля с охраной. Я принимал срочные решения, проводя телефонные конференции с соответствующими министрами, что избавило меня от бесконечных заседаний в здании правительства. Мои личные помощники и секретарь правительства Вон Чул Сен (Wong Chooi Sen) ежедневно приезжали в дом, где я работал. На небольшом расстоянии от него находилось поле для игры в гольф, принадлежавшее британским ВВС. Это позволяло на время отвлекаться от ежедневного перемалывания бумаг и отчетов. Как правило, я проходил 9 лунок (Прим. пер.: то есть половину обычной партии в гольф, которая состоит в прохождении 18 лунок), иногда с другом, а иногда без партнеров, в сопровождении Чу, которая поддерживала мне компанию.

Трое наших детей должны были посещать школу, но вынуждены были оставаться дома и мириться с неудобствами. К примеру, была построена кирпичная стена, отгородившая передний подъезд нашего дома от дороги. Временно, пока пуленепробиваемые стекла отсутствовали, наши окна были закрыты стальными пластинами. Это сделало комнаты похожими на тюремные камеры, и вся семья почувствовала огромное облегчение, когда через несколько месяцев были, наконец, вставлены стеклянные окна. Когда я возвратился на Оксли Роуд, его охрана была поручена полицейским-гуркам (Gurkhas), завербованным англичанами в Непале. Если бы возникла ситуация, в которой полицейские-китайцы были бы вынуждены стрелять в малайцев, или полицейские-малайцы – стрелять в китайцев, то это могло бы повлечь за собой серьезные последствия. Гурки же были нейтральны и, кроме того, отличались строгой дисциплиной и преданностью. Все это усиливало мое чувство незащищенности и только подчеркивало безотлагательную необходимость создания армии для защиты нашей хрупкой независимости.

У меня было множество неотложных проблем. Во-первых, необходимо было добиться международного признания независимости Сингапура, включая вступление в Организацию Объединенных Наций (ООН – United Nations). Я назначил министром иностранных дел Синатамби Раджаратама (Sinnathamby Rajaratnam) (которого все по-дружески называли Раджой). Он подходил для этой должности, будучи известен своими антиколониалистскими и националистическими взглядами со студенческих дней в Лондоне до и во время войны, хотя и не отличался радикализмом. Обаятельный, учтивый, искренний, – он умел находить правильный баланс между твердым отстаиванием принципов и достижением дипломатических компромиссов. Его должны были любить и уважать все, с кем он работал дома и заграницей. В сентябре 1965 года, после того, как стали поступать сообщения о дипломатическом признании Сингапура, заместитель премьер-министра То Чин Чай (Toh Chin Chye) и министр иностранных дел Раджа отправились в Нью-Йорк, чтобы добиться вступления Сингапура в ООН.

Моим следующим заданием была организация обороны государства. У нас совсем не было армии. Два наши батальона находились под командованием малайского бригадного генерала. Как же нам было создать хоть какие-то вооруженные силы, причем быстро? Мы должны были быть в состоянии сдерживать и, в случае необходимости, предотвратить любую безрассудную попытку малайских экстремистов в Куала-Лумпуре совершить переворот в Сингапуре. Используя живших в городе малайцев, они могли попытаться уничтожить нашу только что обретенную независимость. Многие малайские лидеры в Куала-Лумпуре полагали, что ни в коем случае нельзя было позволить Сингапуру оставить Малайзию, что его необходимо было подчинить. Если бы что-нибудь случилось с премьер-министром Малайзии Тунку Абдулом Рахманом (Tunku Abdul Rahman), то премьер-министром стал бы Тун Абдул Разак (Tun Abdul Razak), и тогда лидеры малайских экстремистов могли бы отменить решение Тунку о выводе Сингапура из состава Федерации. Это был период большой неопределенности.

Напряженно работая над этими, главными вопросами, я должен был уделять внимание и другой неотложной задаче – поддержанию общественного порядка. Мы опасались, что поддерживавших ОМНО малайцев охватит безумие, когда они поймут, что правительство Малайзии бросило их, и они снова стали меньшинством в Сингапуре. Наша полиция, главным образом, состояла из малайцев. Если бы полиции пришлось бороться против малайских мятежников, которые хотели бы воссоединиться с Малайзией, то лояльность полиции оказалась бы под вопросом. Два наши батальона также были, в основном, укомплектованы малайцами – уроженцами Малайи.

К моему облегчению, Го Кен Сви (Goh Ken Swee) стремился взять ответственность за создание вооруженных сил на себя. Я решил, что он будет отвечать и за министерство обороны, и за министерство внутренних дел, объединив их в единое министерство внутренних дел и обороны (МВДО – Ministry of Interior and Defense). Это позволило бы ему использовать полицию в ходе начальной военной подготовки армейских новобранцев. (Номерные знаки транспортных средств вооруженных сил Сингапура до сих пор имеют серию МВДО). Переход Кен Сви в МВДО оголил министерство финансов. Я обсудил с ним этот вопрос и решил назначить на должность министра финансов Лим Ким Сана (Lim Kim San). Ким Сан был человеком практического склада, а кроме того, он мог тесно работать с Кен Сви безо всяких трений, позволяя последнему неофициально влиять на финансовую политику.

Третьей и наиболее болезненной проблемой была экономика: как обеспечить население города средствами существования? Индонезия находилась с нами в состоянии «конфронтации», что вело к застою в торговле. Малайзия хотела обойти Сингапур и вести дела напрямую со всеми торговыми партнерами – импортерами и экспортерами – и только через собственные порты. Каким образом мог выжить независимый Сингапур, не являясь более центром обширного региона, которым Великобритания когда-то управляла как единым целым? Нам необходимо было найти ответы на эти вопросы, причем достаточно быстро, поскольку 14 %-ый уровень безработицы, тревожный сам по себе, имел тенденцию к повышению. Кроме того, мы должны были научиться зарабатывать на жизнь как-то иначе, чем в условиях британского правления. Мне приходилось видеть наши склады полными каучука, перца, копры, ротанговой пальмы, видеть рабочих, трудолюбиво очищавших и сортировавших сырье для последующего экспорта. Импорта такого сырья из Малайзии и Индонезии для обработки и сортировки больше не предвиделось. Мы должны были создать новую экономику, опробовать новые методы и схемы работы, никогда прежде не испытанные где-либо в мире, потому что другой страны, подобной Сингапуру, просто не было. Более всего на Сингапур был похож Гонконг, который также был островом, но им все еще управляла Великобритания, а в тылу у него был Китай. Экономически Гонконг, в значительной мере, являлся частью Китая, выполняя роль посредника в торговле Китая с капиталистическим миром.

Размышляя над всеми этими проблемами и ограниченным набором возможных решений, я пришел к выводу, что островное государство-город в Юго-Восточной Азии не смогло бы выжить, если бы пыталось идти обычным путем. Нам следовало предпринять экстраординарные усилия, чтобы стать сплоченными, твердыми, и приспосабливающимися к различным обстоятельствам людьми, способными делать все лучше и дешевле чем наши соседи, которые хотели обойти нас в качестве посредников в региональной торговле, сделать ненужной нашу роль торговых ворот региона. Мы должны были отличаться от других.

Нашим самым ценным активом было доверие людей, которое мы заслужили борьбой против коммунистов и малайских экстремистов, а также тем, что нас не удалось запугать тогда, когда полиция и армия были в руках центрального правительства. Коммунисты высмеивали моих коллег как «гончих псов колониалистов – империалистов» и проклинали нас как лакеев и прихвостней малайских феодалистов. Тем не менее, когда ситуация осложнилась, то даже скептически настроенные, склонявшиеся к левым китайцы увидели в нашей группе буржуазных, получивших английское образование лидеров, защитников своих интересов. Мы действовали осторожно, чтобы не подорвать это недавно завоеванное доверие плохим управлением и коррупцией. Я нуждался в этой политической силе, чтобы максимально использовать те немногочисленные активы, которые имелись в нашем распоряжении, в первую очередь, природную гавань мирового класса, стратегически расположенную на одном из самых оживленных перекрестков всемирной сети морских путей.

Другим ценным активом были наши люди: трудолюбивые, бережливые, стремившиеся учиться. Хотя они и принадлежали к различным расам, я верил, что проведение справедливой и беспристрастной политики позволило бы им мирно жить вместе, особенно если бы такие трудности и лишения как безработица были распределены равномерно, а не легли, в основном, на плечи национальных меньшинств. Было критически важно удержать вместе разноязычное, сочетавшее в себе различные культуры и религии общество, сделать его устойчивым и достаточно динамичным, чтобы Сингапур смог успешно конкурировать на мировых рынках. Но как выйти на эти рынки? Этого я не знал. Никто не заставлял нас избавляться от британского владычества, – мы добились этого, движимые нашими внутренними убеждениями. Теперь мы сами отвечали за безопасность и обеспечение средствами существования двух миллионов людей. Мы должны были добиться успеха, поскольку, если бы мы потерпели неудачу, нашим единственным выбором было бы воссоединение с Малайзией, но теперь уже на их условиях, т. е. на правах одного из штатов, подобно Малакке (Malacca) или Пенангу (Penang).

Я плохо спал. Чу заставила моих докторов прописать мне успокоительное, но пиво или вино за обедом помогали лучше таблеток. Мне было тогда сорок с небольшим, я был молод и энергичен. Каким бы трудным и беспокойным не выдался день, в конце его я находил пару часов, чтобы попрактиковаться в игре в гольф, размявшись 50 – 100 ударами и пройдя девять лунок с одним – двумя партнерами. Тем не менее, я недосыпал. Однажды утром, уже довольно поздно, когда недавно прибывший британский верховный комиссар, Джон Робб (John Robb), явился ко мне со срочным правительственным сообщением, я принял его дома, все еще находясь в постели из-за физического истощения. Британскому премьер-министру Гарольду Вильсону (Harold Wilson), должно быть, доложили об этом, поскольку он выразил мне свое беспокойство. 23 августа I965 года я написал ему: «Не беспокойтесь о Сингапуре. Мои коллеги и я и в трудных обстоятельствах остаемся нормальными, рациональными людьми. Мы взвешиваем все возможные последствия прежде, чем делаем любой ход на политической шахматной доске… Наши люди имеют желание и ресурсы, чтобы бороться за выживание.»

Тревожный звонок, раздавшийся ночью 30 сентября 1965 года, прервал размышления об этих проблемах, – мне сообщили о перевороте в Индонезии. Прокоммунистические офицеры убили шесть индонезийских генералов, подавление переворота генералом Сухарто сопровождалось кровопролитием. Мое беспокойство из-за ситуации, становившейся все более неопределенной, еще более усилилось.

Итак, в тот памятный день 9 августа 1965 года я с огромным трепетом отправился в путь по неизведанному пути к еще неведомой цели.

Глава 2. Как создавалась армия

В декабре 1965 года, спустя четыре месяца после нашего отделения от Малайзии, должно было состояться открытие парламента. Ко мне обратился бригадный генерал Саид Мохамед бин Саид Ахмад Алгасофф (Syed Mohamed bin Syed Ahmad Algasoff), командовавший малазийской бригадой, расквартированной в Сингапуре, настаивая, чтобы эскорт его мотоциклистов сопровождал меня по пути в Парламент. Алгасофф был крепким, коренастым, усатым мусульманином арабского происхождения. Он родился в Сингапуре и поступил на службу в вооруженные силы Малайи. К моему изумлению, он действовал так, будто являлся главнокомандующим армии Сингапура, готовым в любое время захватить контроль над островом. В то время Первый и Второй Сингапурский пехотный полки (1-ый и 2-ой СПП), приблизительно по 1,000 военнослужащих каждый, находились под командованием Малайзии. Правительство Малайзии откомандировало 300 сингапурских солдат из этих полков в различные подразделения в Малайзии, заменив их 700 малайцами.

Я взвесил ситуацию и пришел к заключению, что Тунку хотел напомнить нам и иностранным дипломатам, которые должны были присутствовать на открытии парламента, что Малайзия все еще руководила Сингапуром. Если бы я отчитал его за самонадеянность, Алгасофф сообщил бы об этом вышестоящему руководству в Куала-Лумпуре (Kuala-Lumpur), и они бы предприняли иные шаги, чтобы показать мне, кто обладал реальной властью в Сингапуре. Я решил, что лучше было согласиться. Таким образом, во время церемониального открытия первого заседания парламента Республики Сингапур, малайзийский армейский эскорт «сопровождал» меня от здания муниципалитета (City Hall) до Дома Парламента (Parliament House).

Вскоре после этого, во вторник, 1 февраля 1966 года, в 16:00, Кен Сви внезапно прибыл в муниципалитет с тревожным известием, что в армейском тренировочном центре, расположенном на Шентон Вэй (Shenton Way), неподалеку от Политехнического института (Polytechnic), начались беспорядки. Когда, к своему удивлению, Кен Сви обнаружил, что 80 % новобранцев являлись малайцами, он приказал прекратить набор и подготовку новобранцев. Командующий войсками интерпретировал этот приказ по-своему и, по собственной инициативе, отдал приказ майору-китайцу, чтобы тот распустил всех малайских новобранцев. Майор выстроил всех на плацу, приказал немалайцам выйти из строя и заявил малайцам, что они уволены. В течение нескольких минут малайцы были ошеломлены такой дискриминацией, а когда они оправились от удара, то вспыхнули беспорядки: они напали на немалайцев с палками, бутылками, сожгли два мотоцикла, повредили мотороллер и опрокинули фургон. Прибывший по срочному вызову полицейский патрульный автомобиль был встречен градом бутылок и не смог проехать по перекрытой опрокинутым фургоном дороге. Пожарная машина, приехавшая позднее, была встречена и атакована подобным же образом.

Огромная толпа собралась на Шентон Вэй, чтобы понаблюдать за происходящим. Студенты Политехнического института бросили занятия и наблюдали за развитием событий с балконов и крыш. В 14:45 прибыли специальные силы по борьбе с беспорядками и рассеяли толпу слезоточивым газом. После этого специально обученные силы по борьбе с беспорядками арестовали мятежников и доставили их в полицейских фургонах в Департамент уголовного розыска (ДУР – Criminal Investigation Department), находившийся в здании через дорогу. Там их и держали под арестом, ожидая приказа о том, выпустить ли их под залог или продолжать держать в заключении.

Кен Сви боялся, что, если бы мы отпустили арестованных, то, стоило им только добраться до Гейлан Серая (Geylang Serai) и других малайских районов и распространить историю о своем увольнении, как в городе начались бы беспорядки и столкновения между малайцами и китайцами. Я немедленно вызвал британского верховного комиссара Джона Робба в свой офис и попросил его предупредить командующего британскими силами в Сингапуре на случай, если межобщинные беспорядки выйдут из-под контроля, поскольку полиция и армия Сингапура все еще состояли почти сплошь из малайцев, которые сочувствовали бы мятежникам. Я сказал ему, что лично отправлюсь в ДУР и займусь решением проблемы. Если бы мы смогли разрядить ситуацию, то арестованные были бы отпущены по домам; если же нет, – то им были бы предъявлены обвинения и они находились бы под следствием в заключении. Но, в этом случае, в 365 семьях всю ночь волновались бы о судьбе своих сыновей, и слухи о притеснении малайцев распространялись бы по всему Сингапуру.

Джон Робб сказал, что сообщит о возникшей ситуации, но не преминул осторожно заметить, что британские вооруженные силы не могли вмешиваться в наши внутренние дела. Я сказал, что командующий британского гарнизона должен был обеспечить готовность британских войск, в случае необходимости, предотвратить выход мятежников из-под контроля, в результате чего те могли бы напасть на семьи белых, как это случилось во время религиозных беспорядков в 1950 году.

Я поделился своими соображениями с Османом Воком (Othman Wok), министром по социальным вопросам, и пригласил его и Кен Сви сопровождать меня во время посещения ДУРа. Во дворе ДУРа, взяв мегафон, я выступил перед мятежниками. Я говорил по-малайски. Я сказал, что майор неверно истолковал приказ, распространявшийся только на граждан Сингапура. Он ошибочно полагал, что приказ означал, что нельзя было вербовать малайцев вообще, на самом деле, малайцы – граждане Сингапура имели право служить в нашей армии. Я заявил, что те 10 малайцев, которым полицией было предъявлено обвинение как главарям бунта, будут оставаться в заключении, но остальные могли идти по домам. Я сказал, что они не должны были распространять слухов, когда доберутся домой. Если же те из них, кому будет разрешено идти домой, станут впоследствии участвовать в беспорядках, то им тоже будут предъявлены обвинения. Я добавил, что те из них, кто имел гражданство Сингапура, должны были завтра вернуться назад в лагерь для продолжения нормального обучения. Право на это имели только граждане Сингапура, а те, кто не имел гражданства, должны были искать себе работу в Малайзии. Это заявление было встречено аплодисментами. Я должен был принять решение на месте, и наименее опасным выбором было наказать нескольких главарей, позволив большинству разойтись по домам. Я надеялся, что они будут вести себя хорошо из-за перспективы получить работу.

На пресс-конференции я попросил репортеров освещать эти события тактично, особенно в малайских газетах. Когда на следующее утро я прочитал газеты, то вздохнул с облегчением. Четырнадцати мятежникам было предъявлено обвинение в организации беспорядков. Позднее министр юстиции и генеральный прокурор сочли за лучшее снять эти обвинения. Тем не менее, это явилось недвусмысленным напоминанием правительству, что решать расовые вопросы следовало с предельной осторожностью.

Мы снова пережили беспокойное время в ноябре 1967 года, когда в Пинанге и Баттерворсе (Butterworth), – городе, расположенном на полуострове, лежащем напротив острова Пинанг, начались китайско-малайские столкновения. После отделения Сингапура межрасовые отношения в Малайзии стали быстро ухудшаться. Возмущение китайцев ассимиляторской языковой политикой правительства Малайзии нарастало. Это так нас встревожило, что мы сформировали комитет, состоявший из министров и высших чинов армии и полиции во главе с Го Кен Сви, для подготовки планов на тот случай, если расовые бунты, которые могли вспыхнуть среди населения Малайского полуострова, распространятся на Сингапур.

После девальвации британского фунта стерлингов примерно на 14 % министр финансов Малайзии Тан Сью Син (Tan Sew Sin) принял не вполне благоразумное решение изменить соотношение даже между старыми мелкими монетами, отчеканенными британским колониальным правительством, и новыми малайзийскими монетами. Это привело к спорадическим забастовкам и акциям протеста, которые, в свою очередь, привели к расовым столкновениям. Китайцы из сельских районов переезжали в города, и мы боялись, что вооруженные силы Малайзии столкнулись бы с трудностями, если бы широкомасштабные расовые конфликты вспыхнули во многих городах.

Мы беспокоились, что эти волнения могли охватить и Сингапур, и это вынудило нас ускорить создание собственных бронетанковых частей. В январе 1968 года мы решили закупить в Израиле легкие французские танки AMX-13, которые израильтяне, после модернизации, продавали со скидкой. 30 танков было доставлено в Сингапур к июню 1969 года, еще 42 – в сентябре 1969 года. Мы также приобрели 170 полно приводных бронетранспортеров V200.

Англичане не предложили нам оказать какую-либо помощь в создании армии, подобно той, которую они оказали малайцам в 50-ых годах. Они скрытно поддерживали Сингапур, когда он находился в составе Малайзии, и навлекли этим недовольство правительства Малайзии. Теперь англичанам приходилось иметь дело с Малайзией, которая проявляла по отношению к ним открытое недовольство. Так как Малайзия поддержала наше членство в Британском Содружестве наций (Commonwealth) и ООН, то Великобритания, должно быть, полагала, что Малайзия также предоставит нам военных инструкторов (пусть лишь только с той целью, чтобы не научить нас в вопросах обороны ничему сверх того, что знали и умели они сами).

Нам было необходимо вернуть два сингапурских полка под свое командование и сделать их действительно сингапурскими, а не малайскими, чтобы гарантировать их лояльность. Го Кен Сви, тогдашний министр финансов, предложил свою кандидатуру на должность министра обороны сразу после провозглашения независимости. Он собирался строить армию на пустом месте, хотя все его познания в военном деле сводились к тому, чему он научился во время службы в чине капрала в находившемся под британским командованием Сингапурском Добровольческом корпусе (Singapore Volunteer Corps), пока этот корпус не сдался в плен японцам в феврале 1942 года. Тем не менее, я согласился. Кен Сви обратился к Мордехаю Кидрону (Mordecai Kidron), послу Израиля в Бангкоке, с просьбой о помощи. Через несколько дней после отделения от Малайзии, 9 августа 1965 года, Кидрон прилетел из Бангкока, чтобы предложить помощь в обучении войск, и Кен Сви устроил ему встречу со мной. Кидрон несколько раз обращался ко мне в 1962–1963 годах с просьбой об открытии израильского консульства в Сингапуре. Он уверял меня, что Тунку был согласен с этими планами, и что нам не следовало ждать, пока Федерация Малайзия будет окончательно оформлена. Я ответил, что, раз Тунку был согласен, то не должно было возникнуть никаких препятствий для открытия консульства после того, как Малайзия была бы сформирована. Но, если бы мы открыли консульство до этого, то это могло вызвать недовольство мусульман-малайцев и нарушить мои планы по объединению с Малайзией. Он был разочарован, но, как я и ожидал, после образования Малайзии Тунку уже не мог и не разрешил открыть в Сингапуре израильское консульство.

Я принял к сведению предложения Кидрона по организации военного обучения. Тем не менее, я сказал Кен Сви, чтобы он подождал с принятием решения до тех пор, пока я не получу ответ на свои послания с просьбой об оказании срочной помощи в создании вооруженных сил от Лал Бахадур Шастри (Lal Bahadur Shastria), премьер-министра Индии, и президента Египта Насера (Nasser).

Я написал Шастри, что нам был необходим военный советник, который помог бы нам создать пять батальонов. Через два дня Шастри прислал «искренние пожелания счастья и процветания народу Сингапура», даже не упомянув о моем запросе. В свое ответном послании Насер заявил о признании Сингапура в качестве независимого и суверенного государства, но и он не ответил на мою просьбу о направлении в Сингапур военно-морского советника для создания береговой обороны. Я ожидал, что индийское правительство могло не захотеть противопоставлять себя Малайзии. В конце концов, Индия была сравнительно близким соседом. Но я был разочарован, когда нам отказал в помощи Насер, – мой хороший друг. Возможно, это было проявлением исламской солидарности с мусульманскими лидерами Малайзии.

Я сказал Кен Сви, чтобы он принял предложение израильтян, но так, чтобы это не стало достоянием гласности как можно дольше, чтобы не вызывать недовольства со стороны мусульман Малайзии и Сингапура. Маленькая группа израильтян во главе с полковником Жаком Еллазари (Jak Ellazari) прибыла в Сингапур в ноябре 1965 года, вслед за ними в декабре прибыла вторая группа советников из шести человек. Чтобы скрыть их присутствие, мы называли их «мексиканцами», ибо они выглядели достаточно смуглыми.

Мы должны были располагать достаточными силами, чтобы защитить себя. У меня не было каких-либо опасений, что Тунку мог изменить свое мнение по вопросу об отделении Сингапура. Однако такие влиятельные малайские лидеры как Саид Джафар Албар (Syed Ja'afar Albar), который так упорно противился отделению, что подал в отставку с поста Генерального секретаря ОМНО, могли бы убедить бригадного генерала Алгасоффа в том, что покончить с разделением государства являлось его патриотическим долгом. Генерал со своей расквартированной в Сингапуре бригадой мог бы без труда арестовать меня и всех министров. Поэтому мы держались тихо, без всякого вызова, в то время как Кен Сви в качестве министра обороны лихорадочно работал, чтобы создать хоть какие-то вооруженные силы, способные нас защитить.

Расовый состав нашей армии и полиции представлял собой опасность иного рода. Независимый Сингапур не мог продолжать старую британскую традицию охраны города, населенного на три четверти китайцами, силами армии и полиции, сплошь состоявшими из малайцев. Англичане вербовали в армию и полицию, главным образом, малайцев, уроженцев Малайи, которые традиционно приезжали в Сингапур, чтобы поступить на военную службу. Малайцам нравилась военная служба, а китайцы избегали ее, что было следствием исторически сложившейся антипатии к хищническим привычкам солдат, выработавшейся на протяжении многих лет восстаний и междоусобиц в Китае. Вопрос заключался в том, будут ли армия и полиция лояльными по отношению к правительству, которое было уже не британским или малайским, а воспринималось малайцами как китайское. Мы были должны найти способ привлечь в армию и полицию возможно большее число китайцев и индусов, чтобы их состав лучше отражал состав населения.

Вскоре после отделения, по просьбе правительства Малайзии, мы отправили 2-ой батальон в Сабах (Sabah) для участия в начавшейся «конфронтации» с Индонезией. Мы хотели продемонстрировать свои искренние намерения и солидарность с Малайзией в условиях отсутствия формального соглашения об оборонительном союзе. Их казармы в лагере Темасек (Temasek) освободились, и мы согласились с предложением малазийской стороны расквартировать там один малайзийский полк. 2-ой батальон должен был вернуться по окончании выполнения задания на Борнео в феврале 1966 года, и на штабном уровне готовились к выводу малайзийского полка. Министр обороны Малайзии потребовал, чтобы, вместо возвращения в лагерь Темасек, один сингапурский батальон был послан в Малайю, что позволило бы малайзийскому полку остаться в Сингапуре. Кен Сви не соглашался, – мы хотели, чтобы оба наши батальона находились в Сингапуре. Мы полагали, что малазийцы изменили свое мнение относительно раздела страны и хотели держать один батальон малайзийских сил в Сингапуре, чтобы контролировать нас.

Малазийцы отказались покинуть казармы, так что первой партии нашего батальона, прибывшей в город, пришлось жить в палатках, разбитых в Фаррер Парке (Farrer Park). Кен Сви срочно прибыл ко мне и предупредил, что, если бы наши войска пробыли в палатках слишком долго, то, учитывая плохие санитарные условия, они могли взбунтоваться. Он сравнил себя с британским генералом, командующим армией, большинство которой составляют итальянцы. Малазийцы могли этим воспользоваться и, через генерала Алгасоффа, устроить переворот. Он посоветовал мне переехать из моего дома на Оксли Роуд в Виллу Истана (Villa Istana) и, на всякий случай, организовать охрану из полицейских-гурков. В течение следующих нескольких недель моя семья и я оставались там в окружении гурков, в состоянии полной готовности.

Вскоре после того англичане освободили лагерь Хатиб (Khatib) к северу от Сингапура, у Сембаванга (Sembawang). Мы предложили его малазийцам, и они согласились в середине марта 1966 года передислоцироваться из нашего лагеря в Хатиб, где они оставались в течение 18 месяцев, до вывода из Сингапура в ноябре 1967 года, который был осуществлен по их собственному решению.

Их неблагоразумие только усилило нашу решимость создать вооруженные силы Сингапура (ВСС), чтобы малазийцы больше не могли запугивать нас подобным образом. Это заставило нас с головой уйти в работу. Кен Сви, бесстрашный борец, писал в своем докладе Совету Обороны (Defense Council): «Было бы глупо, если бы мы позволили загипнотизировать себя неравенством в численности населения между Сингапуром и его соседями. На войне имеет значение боеспособность армии, а не размер населения… В течение пяти лет после введения воинской повинности, путем мобилизации резервистов, мы сможем выставить армию численностью в 150,000 человек. Используя пожилых людей и женщин для выполнения небоевых задач, мы должны быть способны, в конечном счете, выставить армию, равную по боевой мощи армии численностью 250,000 военнослужащих-мужчин в возрасте от 18 до 35 лет. Ни в коем случае не следует недооценивать военный потенциал небольшого, но энергичного, образованного и активного населения».

Это был честолюбивый план, основанный на израильском опыте мобилизации максимального числа людей в кратчайшие сроки. Мы считали важным, чтобы в Сингапуре и за его пределами знали, что, несмотря на наше маленькое население, мы смогли бы в кратчайшие сроки мобилизовать значительную армию. Для нас это было нелегкой задачей. Мы были должны изменить настроение людей, добиться того, чтобы они поняли необходимость армии и преодолели традиционную неприязнь к военной службе. Все китайские родители знают пословицу: «Из хорошей стали не делают гвозди, хороший парень не идет в солдаты». Мы учредили национальные кадетские корпуса и полицейские кадетские корпуса во всех средних школах с тем, чтобы родители могли распознать склонность их сыновей и дочерей к службе в армии и полиции. Мы хотели, чтобы люди ценили наших солдат как своих защитников, а не смотрели, как в былые времена, на армейские и полицейские мундиры с опаской и негодованием, как на символы колониального угнетения.

Люди должны были восхищаться военной доблестью. Кен Сви как-то с горечью сказал: «Спартанский образ жизни не возникает сам по себе в обществе, живущем куплей-продажей». Мы должны были заставить людей изменить их отношение к армии, улучшить физическую подготовку нашей молодежи, приучая ее заниматься спортом и физической культурой, развивать вкус к приключениям и напряженным, захватывающим, даже опасным видам деятельности. Одного убеждения тут было недостаточно. Необходимо было создать общественные учреждения, – хорошо организованные, хорошо укомплектованные и хорошо управляемые, – чтобы подкрепить увещевания реальными мерами. Главная ответственность за это легла на министерство просвещения. Только изменив образ мыслей и отношение людей, мы смогли бы собрать большую народную армию, состоявшую из граждан, наподобие швейцарской или израильской. Мы задались целью добиться этого в течение десяти лет.

Во время празднования первой годовщины независимости мы собрали те немногочисленные вооруженные силы, которыми мы располагали, чтобы поднять дух наших людей. Мы организовали Народные силы самообороны (НСС – People's Defence Force) под руководством разношерстного собрания государственных служащих, членов парламента и министров, прошедших начальный курс военной подготовки. Солдатами были гражданские люди, главным образом, из числа китайцев, получивших образование на китайском языке, завербованных через общинные центры. Несколько взводов прошли парадным маршем на торжествах по поводу первого Национального праздника Сингапура, 9 августа 1966 года. Они имели бравый вид и были с энтузиазмом встречены как руководителями, стоявшими на трибуне, так и толпами народа на улицах, которые узнали в загоревших военнослужащих в военной форме министров и членов парламента, старавшихся усердием восполнить недостаток военной подготовки.

Лидеры различных общин, представлявшие все национальности, приняли участие в параде, маршируя с транспарантами и лозунгами. Китайцы, индусы, малайцы, лидеры британских деловых кругов участвовали в шествии, которое прошло мимо президента, приветствовавшего их у здания муниципалитета. Представители профсоюзов, члены Партии народного действия (ПНД) и работники государственных учреждений также принимали участие в шествии. Полиция и пожарники участвовали в параде, чтобы увеличить массу людей в мундирах. Наша военная мощь не могла напугать малазийцев, но решимость, с которой мы создавали вооруженные силы для защиты нашего неоперившегося государства, не могла не произвести на них впечатление.

Первоначальный план Кен Сви состоял в том, чтобы в течение 1966–1969 годов создать регулярную армию в составе 12 батальонов. Я не согласился с этим планом и предложил создать небольшую регулярную армию, дополнив ее потенциально возможной мобилизацией всего гражданского населения, которое должно было пройти военную подготовку и состоять в резерве. Кен Сви спорил, что нам следовало сначала обучить большое число кадровых офицеров и сержантов в составе 12 батальонов, прежде чем мы смогли бы начать военное обучение гражданского населения в таком массовом масштабе.

Я не хотел расходовать средства на содержание большой армии, – было бы лучше потратить их на создание инфраструктуры, в которой мы нуждались для создания и обучения батальонов национальной гвардии. Национальная гвардия имела свои политические и социальные преимущества. Кен Сви рассуждал с позиций профессионального военного, считая, что непосредственной угрозе со стороны Малайзии необходимо было противопоставить регулярные, боеспособные вооруженные силы, созданные в течение следующих трех лет. Я же считал, что малазийцы вряд ли напали бы на нас, пока вооруженные силы Великобритании и стран Британского Содружества наций были расквартированы в Сингапуре. Их присутствие являлось бы средством устрашения даже при отсутствии договора об оборонительном союзе. Я хотел, чтобы наши оборонные планы, по возможности, основывались на мобилизации как можно большей части населения. Это воодушевляло бы наших людей, у которых в ходе недавней борьбы за независимость развилось сильное чувство патриотизма, на защиту Родины.

Измененный план Кен Сви, принятый в ноябре 1966 года, предусматривал мобилизацию значительной части населения при наличии регулярных вооруженных сил в составе 12 батальонов. Я очень хотел, чтобы наши женщины также служили в национальной гвардии, как в Израиле, потому что это укрепляет решимость людей защищаться. Но Кен Сви не хотел, чтобы его новое министерство несло это дополнительное бремя. Поскольку другие министры в Совете Обороны также не желали призывать женщин в армию, я не стал настаивать на своем.

Лучшим средством устрашения против любых планов Малайзии по восстановлению контроля над Сингапуром было бы знание того, что, даже в том случае, если бы они смогли победить нашу армию, им пришлось бы еще подавить весь народ, прошедший хорошую военную подготовку. Помимо объединения людей в более сплоченное сообщество путем создания равных условий для новобранцев, независимо от их социального происхождения или расовой принадлежности, мы нуждались в привлечении и сохранении некоторых наиболее способных людей в самых высоких эшелонах ВСС. Наиболее важно было гарантировать, чтобы ВСС оставались в подчинении у политического руководства путем сохранения кадровых и финансовых вопросов под контролем гражданских чиновников в министерстве обороны. Совет Обороны поддержал эти планы.

В феврале 1967 года я подготовил законопроект о внесении изменений в «Закон о воинской службе» (National Service Ordinance), принятый англичанами в 1952 году. Тем, кто завербовался в ВСС на постоянной основе, гарантировались те рабочие места в правительстве, государственных учреждениях или частном секторе, которые они оставляли в связи с уходом в армию. Когда месяц спустя законопроект был принят, он получил полную поддержку в обществе. В связи с этим я вспомнил первый призыв в армию, проходивший согласно тому же самому постановлению в 1954 году, и вызванные этим беспорядки среди китайских учащихся. На этот раз у нас не возникло каких-либо проблем с призывом 9,000 молодых людей, отобранных в качестве первой партии новобранцев. Я оказался прав, – отношение к армии в обществе изменилось.

Тем временем Кен Сви подобрал команду людей и, с помощью израильтян начал работу по созданию вооруженных сил. Он использовал полицейский персонал, средства связи, другое имущество, чтобы запустить этот процесс. Помощник начальника полиции Тан Тен Ким (Tan Ten Khim) стал начальником Генерального штаба.

Мы начали обучение отборной группы новобранцев, в которую входили лучшие 10 % призывников августовского призыва 1967 года. Чтобы бороться с традиционным предубеждением по отношению к военной службе, мы устраивали церемонии проводов новобранцев в общинных центрах каждого избирательного округа. Члены парламента, министры и лидеры общин посещали эти мероприятия и произносили короткие речи перед тем, как военные грузовики увозили новобранцев в тренировочные лагеря. На протяжении ряда лет нам удалось постепенно разрушить негативное отношение к воинской службе.

Это была очень интенсивная программа обучения, – все начинали с нуля. Было много неразберихи, все никогда не было подготовлено на 100 %, постоянное преодоление кризисных ситуаций было в порядке вещей. Но это была срочная и критически важная задача, которую необходимо было решить в кратчайшие сроки. У наших людей не было большого опыта или выдающихся способностей, но их боевой дух был превосходен, и они добились успеха.

Пока мы второпях создавали вооруженные силы, нам пришлось пережить еще один нелегкий период. В октябре 1968 года были повешены два индонезийских коммандос за убийство трех граждан Сингапура, в результате взрыва бомбы в здании «Гонконг энд Шанхай Бэнк» (Hongkong and Shanghai Bank) на Орчад Роуд (Orchard Road) в 1964 году. Когда их апелляции о помиловании были отклонены Тайным Советом (Privy Council) в Лондоне, Президент Индонезии Сухарто (Suharto) прислал своего близкого помощника, бригадного генерала, к нашему президенту с просьбой о помиловании и замене смертной казни на тюремное заключение.

Члены правительства встретились заранее, чтобы определиться относительно того, какой совет дать президенту. Мы уже освободили 43 индонезийцев, задержанных за преступления, совершенные в ходе «конфронтации». Мы также освободили, в ответ на просьбу Индонезии, двух индонезийцев, осужденных и приговоренных к смерти за нелегальный провоз в Сингапур бомбы с часовым механизмом. Но все эти люди были арестованы прежде, чем успели нанести какой-либо вред, в отличие от этого случая, когда погибли трое гражданских жителей. Мы были малы и слабы. Если бы мы уступили, принцип верховенства закона не только внутри Сингапура, но и в отношениях между Сингапуром и его соседями стал бы пустым звуком, поскольку мы были бы всегда открыты для давления извне. Если бы мы побоялись применить закон, когда британские силы все еще находились в Сингапуре, хотя англичане и объявили о выводе войск к 1971 году, то наши соседи, будь то Индонезия или Малайзия, могли бы безнаказанно перешагнуть через нас после 1971 года. Так что мы решили оставить ходатайство без удовлетворения и не отменять законного приговора. 17 октября коммандос были повешены. Я находился тогда с официальным визитом в Токио. От 20 до 30 индонезийцев собрались около японской правительственной резиденции Гейхинкан (Geihinkan), когда я прибыл туда, с плакатами и транспарантами, чтобы выразить свой протест.

В Джакарте (Jakarta) толпа индонезийцев разгромила наше посольство, рвала портреты президента Сингапура, круша все, что было можно, но не сожгла посольство, как это ранее случилось с посольством Великобритании. Наш посол, П.С. Раман (P.S. Raman), до того работавший директором радио и телевидения Сингапура (Radio amp; Television Singapore), был смелым человеком, тамильским брамином, перешедшим в христианство. Он и его сотрудники держались с таким же достоинством и честью, как и британский посол в 1963 году, когда толпы индонезийцев громили британское посольство. Правда, в отличие от Гилкрайста (Gilchrist), у персонала нашего посольства не было шотландских волынок, чтобы продемонстрировать свое хладнокровие с чисто британским щегольством.

На следующий день вооруженные силы Индонезии объявили о проведении маневров в своих территориальных водах у островов Риау (Riau), в непосредственной близости от Сингапура. Командующий военно-морскими силами Индонезии заявил, что лично возглавит группу вторжения в Сингапур. Тысячная студенческая демонстрация требовала от командующего индонезийскими вооруженными силами на Восточной Яве отомстить Сингапуру. Пресса сообщала, что в индонезийской армии полагали, что коммунистический Китай оказал давление на Сингапур, чтобы добиться казни этих двух человек. Через неделю правительство Индонезии объявило о сокращении торговли с Сингапуром путем введения внушительных экспортных ограничений. Наша разведка пришла к выводу, что, хотя открытая агрессия вряд ли была возможна, саботаж был вполне вероятен. В любом случае, ни того, ни другого не произошло.

Еще более серьезный кризис мы пережили, когда над Сингапуром нависла густая тень напряженности в сфере межрасовых отношений, возникшая после кровавых расовых беспорядков, имевших место в Куала-Лумпуре 13 мая 1969, через несколько дней после всеобщих выборов. Это встревожило как китайцев, так и малайцев, проживавших в Сингапуре, – все боялись, что расовые волнения перекинутся на Сингапур. Так и случилось. Китайцы, бежавшие в Сингапур из Малайзии, рассказывали многочисленные истории об ужасах, пережитых их родственниками. По мере распространения известий о преступлениях, совершенных малайцами при попустительстве малайзийских вооруженных сил, гнев и тревога в Сингапуре нарастали.

Пользуясь своим численным превосходством, китайцы, проживавшие в Сингапуре, отомстили за то, что случилось в Куала-Лумпуре. 19 мая от 20 до 30 молодых китайцев напали на нескольких малайцев около мечети Султана в районе Султан гейт (Sultan Gate). Когда 20 мая я возвратился в Сингапур из Америки, мне сказали, что недалеко от Института Рафлса (Raffles Institution) группой головорезов был застрелен малаец. Столкновения периодически происходили на протяжении нескольких недель.

1 июня я посетил малайский поселок в Гейлан Серай – район серьезных межрасовых столкновений. Моим спутником был министр обороны Лим Ким Сан. Мы ехали в «Лэндровере» (Land Rover), которым управлял полицейский-малаец, в сопровождении начальника полиции района, сидевшего рядом с водителем. Ким Сан и я сразу заметили угрюмые, недружелюбные взгляды наших солдат – малайцев, несших службу в этом районе. Даже у начальника полиции, малайского офицера, c которым я был лично знаком на протяжении нескольких лет, лицо было кислым. Я чувствовал, что что-то было не так, ощущалось, что малайцы были напуганы. Ситуация отличалась от расовых беспорядков, имевших место в 1964 году, когда полиция и армия, которые в значительной степени состояли из малайцев и находились под командованием малайских лидеров в Куала-Лумпуре, защищали преимущественно малайцев, а карали, в основном, китайцев. На этот раз проживавшие в Сингапуре малайцы были напуганы. Хотя полиция по своему составу была все еще в значительной степени малайской, малайцы опасались, что китайское руководители, стоявшие во главе правительства Сингапура, могли быть настроены против малайцев и могли бы соответственно направлять действия полиции и армии. Я был полон решимости объяснить всем, в особенности китайцам, составлявшим теперь большинство населения, что правительство будет соблюдать закон беспристрастно, независимо от расы и религии.

В результате решительных действий полиции было арестовано 684 китайца и 349 малайцев, но достаточных улик для того, чтобы возбудить уголовное дело против всех арестованных, не было. Было осуждено только 36 человек: 18 китайцев и 18 малайцев. Наиболее серьезное обвинение в покушении на убийство было предъявлено китайцу. Он был признан виновным и приговорен к 10 годам заключения. Один китаец и трое малайцев были убиты, 11 китайцев и 49 малайцев – ранены.

Мы были потрясены тем, насколько поляризованными стали межрасовые отношения в Сингапуре. Даже малайцы, прослужившие в нашей полиции и вооруженных силах по много лет, под влиянием расовых беспорядков в Малайзии стали очень чувствительны к расовым вопросам.

Мне необходима была уверенность в том, что межобщинная рознь не будет ослаблять полицию и армию. Меня также интересовало, почему так много солдат-малайцев было дислоцировано в районе Гейлан Серай, китайское меньшинство которого чувствовало бы себя куда более спокойно при наличии войск смешанного национального состава. В результате было решено пересмотреть расовый состав новобранцев, призывавшихся в ВСС.

Ким Сан изучил этот вопрос и обнаружил, что, несмотря на инцидент, случившийся в 1966 году в учебном лагере на Шентон Роуд, мы вновь призвали в ВСС слишком много малайцев. Джордж Богаарс (George Bogaars), тогдашний постоянный секретарь министерства обороны и один из наших наиболее доверенных чиновников, до того руководил спецслужбами. Он привык не доверять людям, получившим образование на китайском языке, потому что таковыми являлись почти все коммунисты. Он предпочитал вербовать в качестве вольнонаемных и кадровых офицеров ВСС малайцев, основываясь на убеждении, что китайцы, получившие образование на китайском языке, имели склонность к китайскому шовинизму и коммунизму. Это предубеждение следовало преодолеть. Мы поручили это деликатное задание группе людей, возглавляемой Богаарсом. Молодой подполковник Эдвард Ен (Edward Yong), на протяжении нескольких лет работал над реализацией плана, выполнение которого позволило уменьшить долю малайцев в ВСС, в основном, путем преимущественного призыва немалайцев.

Я пригласил министров обороны пяти государств-членов Британского Содружества наций (Малайзии, Великобритании, Австралии и Новой Зеландии) посетить празднование 150-ой годовщины основания Сингапура. 9 августа 1969 года Разак, представлявший Малайзию, присутствовал на параде по поводу Национального праздника. Ким Сан включил в состав войск, участвовавших в параде, подразделение танков AMX-13 и бронетранспортеров V200. На жителей Джохора (Johor), смотревших вечером парад по телевидению, и на всех жителей Малайзии, увидевших фотографии танков в газетах на следующий день, это произвело огромное впечатление. У Малайзии тогда еще не было танков. В тот же вечер, за ужином, Разак сказал Кен Сви, что многие в Малайзии проявляли беспокойство по поводу наших вооруженных сил, но что лично он был спокоен. Он также заметил, что жители Джохора были обеспокоены тем, не намеревался ли Сингапур вторгнуться в пределы штата. Разак предложил, чтобы наш министр обороны Ким Сан посетил Куала-Лумпур и убедил людей в отсутствии у Сингапура враждебных намерений по отношению к Малайзии. В своем докладе Совету Обороны Кен Сви сделал вывод: «Единственным светлым пятном во всей мрачной истории с расовыми беспорядками в Куала-Лумпуре является тот положительный эффект, который произвели наши бронетанковые подразделения на малайские политические круги».

Решение закупить танки и бронетранспортеры пришлось кстати. Расовые беспорядки в Куала-Лумпуре 13 мая 1969 года накалили межрасовые отношения в Малайзии. У меня вновь появились опасения, что, в условиях растущего влияния малайских ультранационалистов, Тун Абдул Разак, являясь главой государства, мог бы оттеснить Тунку, и тогда радикальные лидеры могли бы принять решение об использовании армии для насильственного возвращения Сингапура в состав Федерации. Во время визита в Сингапур Ен Пун Хау (Yong Pung How), моего друга со времен учебы в Кембридже, жившего тогда в Куала-Лумпуре (позднее он стал верховным судьей Сингапура), я поинтересовался у него, каково было восприятие ВСС малазийской общественностью. Он сказал, что в 1966 году ВСС не воспринимались всерьез, но теперь все изменилось. В высшем обществе Куала-Лумпура распространилось мнение, что Сингапурский институт вооруженных сил (СИВС – Singapore Armed Forces Training Institute) подготовил хороших солдат (сотрудники британского посольства подтвердили эту информацию).

К 1971 году наши вооруженные силы насчитывали 17 кадровых батальонов (16,000 военнослужащих) и 14 батальонов резервистов (11,000 военнослужащих). Мы располагали пехотными частями и подразделениями коммандос; артиллерией и минометами; имели по батальону танков, бронетранспортеров, саперов, связистов, а также полевой госпиталь, тыловые подразделения и транспортные средства. Мы учредили школы базовой военной подготовки и подготовки младших офицеров, артиллеристов, инженеров, саперов и военных моряков. Наши военно-воздушные силы располагали эскадрильей самолетов «Ховкер хантер» (Hawker Hunter), тренировочных самолетов «Страйкмастер» (Strikemaster), вертолетов «Алуэт» (Aluette) и транспортных самолетов.

Мы рассчитывали, что до начала 70-ых годов, пока мы достаточно укрепим свою обороноспособность, Сингапур мог бы полагаться на британское военное присутствие. Мы надеялись, что англичане останутся в Сингапуре еще в течение 5 – 10 лет и прикроют нас щитом, за которым мы сможем создавать наши собственные вооруженные силы. Но Великобритания объявила о выводе своих войск в январе 1968 года. Это вынудило нас заняться созданием эскадрильи истребителей и небольшого флота, который смог бы обеспечить охрану побережья от нарушителей еще до 1971 года, когда англичане должны были покинуть город. Эти скромные задачи потребовали значительного напряжения сил от нашей экономики, располагавшей ограниченными ресурсами квалифицированной рабочей силы. Мы послали первую группу в составе шести пилотов на стажировку в Англию в августе 1968 года, через 7 месяцев после объявления о предстоящем выводе английских войск. К сентябрю 1970 года эскадрилья в составе 16 истребителей «Ховкер Хантер» была полностью боеспособна.

Израильтяне помогли нам в создании нашего военного флота, а новозеландцы обучили экипажи наших быстроходных патрульных судов. Менее чем за два года были созданы две эскадры по три корабля в каждой. После этого мы приступили к созданию подразделения ракетных катеров.

Израильтяне были компетентны в передаче военных навыков, они также обучали нас той военной доктрине, на которой эти навыки основывались. Их методы обучения были полной противоположностью британским. Англичане создавали 1-ый и 2-ой СПП постепенно, начиная обучение офицерского корпуса с командиров взводов, командиров рот и, наконец, после 15–20 лет службы, – командиров батальонов и подполковников. Израильтяне с самого начала настаивали, чтобы наши офицеры учились у них и перенимали функции инструкторов как можно быстрее. В отличие от американцев, которые, при президенте Кеннеди (Kennedy), направили от 3,000 до 6,000 военнослужащих в составе первой партии «советников», чтобы помочь президенту Вьетнама Нго Динь Дьему (Ngo Dinh Diem) создать армию Южного Вьетнама, израильтяне прислали к нам только 18 офицеров. Чтобы они ни делали, их действия изучались и дублировались их сингапурскими коллегами, от командиров взводов и рот до начальника Генерального штаба. Мы призвали в армию полицейских и бывших офицеров Сингапурского Добровольческого корпуса, существовавшего во время правления англичан, которые обладали некоторым военным опытом. Некоторые из них были правительственными служащими, другие пришли из частного сектора. Мы предложили им службу в армии в качестве основной работы. Британская армия уделяла большое внимание соблюдению внешних форм и применению телесных наказаний для поддержания дисциплины и выполнения приказов командиров. Израильтяне же делали упор на обучении военным навыкам и создании высокой мотивации военнослужащих. ВСС не научились от «мексиканцев» парадам и изяществу военной формы, – если у ВСС и был какой-то лоск, то он был усвоен от британских офицеров, командовавших 1-ым и 2-ым СПП в ранние годы их существования.

Как только израильские офицеры во главе с Еллазари приступили к работе, и мы оказались на крючке у израильтян, Кидрон потребовал, чтобы Сингапур официально признал Израиль и обменялся с ним послами. Он постоянно оказывал нажим в этом вопросе, но я сказал Кен Сви, что мы на это не пойдем. Мы вызвали бы этим возмущение мусульман-малайцев в Сингапуре и Малайзии, чьи симпатии были на стороне их мусульманских братьев, – палестинцев и арабов. Мы не могли пойти на это, даже если бы израильтяне решили прекратить свою помощь нам. Когда они узнали о нашей позиции, из Тель-Авива сообщили, что они понимали наше положение, обещали продолжить оказание помощи Сингапуру, но, в конечном счете, надеялись, что мы позволим им открыть посольство в Сингапуре.

Когда в июне 1967 года вспыхнула арабо-израильская Шестидневная война, в которой израильтяне не были побеждены, мы почувствовали облегчение, иначе наши военнослужащие могли бы утратить доверие к израильским инструкторам. Когда Генеральная Ассамблея ООН обсуждала резолюцию, осуждавшую Израиль, Раджаратнам, наш министр иностранных дел и ярый поборник афро-азиатской солидарности, был настроен в ее поддержку. Кен Сви встретился со мной и попросил, чтобы я нажал на Раджу и приказал нашему представителю в ООН, чтобы тот не голосовал за эту резолюцию, иначе израильтяне могли уйти.

Поскольку я не мог присутствовать на заседании правительства, то я изложил свою позицию в записке, содержание которой сводилось к следующему. Мы были должны защищать права маленьких наций на существование. Свобода навигации на всех международных морских путях, будь то Тиранский пролив (Прим. пер.: по версии Израиля, блокада Тиранского пролива в Красном море арабскими силами послужила поводом для Шестидневной войны) или Малаккский пролив, являлась жизненно важной, и ООН должна была играть роль в сохранении мира или разрешении проблемы после окончания военных действий. Я добавил, что не верил, чтобы израильские советники уехали, даже если бы мы проголосовали за афро-азиатскую резолюцию. Я предлагал воздержаться при голосовании. Члены правительства согласились с моими взглядами, мы воздержались при голосовании, израильтяне не уехали. Но теперь, когда об израильском присутствии в Сингапуре стало известно, мы позволили им открыть дипломатическую миссию. Они настаивали на открытии посольства, но мы решили сначала открыть торговое представительство в октябре 1968 года. В мае следующего года, после того как мусульмане-малайцы в Сингапуре и во всем регионе привыкли к израильскому присутствию, мы разрешили им открыть посольство.

Наши резервисты должны были находиться в постоянной боевой готовности. Мы изменили их название с «резервистов» на «оперативный состав» только в 1994 году, чтобы подчеркнуть этим их постоянную боеготовность. Ежегодно, в течение нескольких недель, они проходят обучение в лагерях в составе тех же самых подразделений, чтобы поддерживать дух товарищества. Раз в несколько лет их посылают на Tайвань, в Таиланд, Бруней или Австралию для полевых учений, проведения учебных стрельб и упражнений в составе бригады или батальона. К ежегодному обучению в лагере все относятся серьезно, включая даже работодателей, которые каждый год на протяжении нескольких недель остаются без своих работников.

Для того чтобы быть по-настоящему боеспособными, ВСС должны мобилизовывать и вовлекать в решение оборонных задач всех членов общества. Руководители школ, преподаватели, родители, предприниматели, лидеры общин, – все вовлечены в осуществление программы «тотальной обороны». Это помогает поддерживать боевой дух на высоте.

За последние 30 лет служба в ВСС оказала глубокое воздействие на сингапурское общество. Она стала частью нашего образа жизни, своего рода ритуалом для нашей молодежи, помогла объединить наших людей. Они учатся жить и работать друг с другом, независимо от расы, языка или религии. В армии соблюдаются все религиозные обряды: буддистов, индусов, мусульман, сикхов, христиан, зороастрийцев –, уважаются все табу и запреты в отношении питания у мусульман и индусов. Является ли отец военнослужащего министром, банкиром, служащим, чернорабочим, таксистом или лоточником, – его положение в армии зависит только от его личных результатов.

Чтобы привлечь в ВСС не только физически крепких, но и интеллектуально развитых людей, с 1971 года Кен Сви и я стали направлять в ВСС некоторых наших наиболее способных студентов. Мы ежегодно отбирали нескольких лучших младших офицеров для обучения заграницей, в Оксфорде, Кембридже и других английских университетах, где они проходили полный академический курс гуманитарных, инженерных, точных наук или профессиональную подготовку. В течение всего срока обучения они получали полный оклад лейтенанта дополнительно к стипендии, которая покрывала плату за учебу, жилье, питание и иные расходы, связанные с пребыванием заграницей. Они должны были подписать обязательство прослужить в армии в течение восьми лет после получения диплома. На протяжении этого периода их посылают в Америку или Англию два или три раза. Сначала их направляют для прохождения специального обучения в качестве артиллеристов, танкистов или связистов; в середине карьеры – для штабного и командного обучения в Америке или Англии; и, наконец, – для изучения курса гражданской или деловой администрации в таких ведущих американских университетах как Гарвард (Harvard) или Стэнфорд (Stanford).

В конце восьмилетнего срока службы военнослужащие могут остаться в ВСС, перейти на гражданскую службу в качестве административных чиновников или гражданских служащих высшего ранга, перейти в органы государственного управления или найти работу в частном секторе. Ежегодно они проходят военное обучение в течение 2–3 недель. По этой, предложенной мною и отработанной Кен Сви схеме, мы привлекли в ВСС некоторых наших лучших студентов. Без ежегодного набора в ВСС примерно десяти наших лучших студентов, ВСС располагали бы только военной техникой, но не интеллектуальной элитой, способной использовать ее наилучшим образом.

Уровень людей, входивших в состав первых партий призывников, направлявшихся на учебу, обнадеживал. К 1995 году четыре бывших стипендиата ВСС, дослужившись до высших армейских званий, ушли в политику и позднее стали членами правительства: мой сын, бригадный генерал Ли Сьен Лунг (Lee Hsien Loong), бригадный генерал Джордж Ео (George Yeo), подполковник Лим Эн Киан (Lim Hng Kiang) и контр-адмирал Тео Чи Хин (Teo Chee Hean).

Маленькие размеры Сингапура были серьезным препятствием для развития вооруженных сил, – мы нуждались в полигонах заграницей, позволявших развернуть бригаду, а потом и дивизию. Мне удалось добиться прорыва в решении этой проблемы в 1975 году, когда президент Цзян Цзинго (Chiang Ching-kuo) разрешил нашей пехоте, бронетанковым частям и артиллерии проходить обучение на Tайване. Мы также проводили на Тайване совместные учения с Зигфридом Шульцем (Siegfried Schulz), отставным генералом из Федеративной Республики Германии, который сопровождал наших высших офицеров в ходе «штабных рейдов», чтобы научить их тому, как лучше выбирать местность для полевых маневров.

В конце 70-ых годов президент Филиппин Маркос (Marcos) и Министерство обороны США разрешили военно-воздушным силам Сингапура использовать тренировочные средства ВВС США на авиабазе Кларк (Сlark). Когда американцы оставили авиабазу Кларк в 90-ых годах, мы стали проводить учения в Австралии и Америке. Для решения оборонных проблем Сингапуру приходилось использовать нетрадиционные подходы.

Обороноспособность страны необходимо постоянно поддерживать, непрерывно модернизируя военную технику, ибо новая технология, особенно информационная технология, все больше применяется при создании систем вооружений. Для этого необходима здоровая экономика, позволяющая оплачивать приобретение новых вооружений, и наличие высокообразованных и обученных людей, способных эффективно их применять.

Высокая боеспособность армии помогает снизить риск опрометчивых политических действий. Например, всякий раз когда малайзийские лидеры были нами недовольны, они регулярно произносили угрозы в прессе прекратить поставки воды в Сингапур.

В 1990 году, когда я уже ушел с поста премьер-министра, международный журнал «Милитари тэкнолоджи» (Military Technology), написал: «В 1965 году, когда Сингапур стал независимым государством, он, фактически, не располагал армией для своей защиты. К 1990 году вооруженные силы Сингапура стали вполне уважаемой и профессиональной армией, эффективно использующей современную военную технику и способной защитить территориальную целостность и независимость государства». С тех пор боеготовность ВСС не раз получала высокую оценку военных журналов, включая «Джейнз» (Jane's) и «Эйжиа пасифик дифэнс рипортер» (Asia Pacific Defence Reporter).

Но тогда, в апреле 1966 года, когда я летел в Лондон, надеясь получить от премьер-министра Гарольда Вильсона гарантии того, что британские войска останутся в Сингапуре еще на протяжении нескольких лет, я был далек от мысли добиться подобных результатов.

Глава 3. Великобритания уходит

Когда в октябре 1966 года Кен Сви и я попросили Дэниса Хили (Denis Healey) продать Сингапуру эскадрилью истребителей «Ховкер Хантер», он рассмеялся, погрозил нам пальцем и поинтересовался, что это мы такое задумали, – ведь заботиться о нашей безопасности должны были британские вооруженные силы. Мы покинули Лондон, получив заверения, что королевские военно-воздушные силы Великобритании (Royal Air Force) останутся в Сингапуре.

Мы очень нуждались в той стабильности, которую создавали британские войска, расквартированные в Сингапуре. Если бы англичане вывели войска до того, как мы стали способны сами защитить себя, то я не думаю, что мы бы выжили. Их присутствие создавало чувство безопасности, без которого нельзя было бы привлечь инвестиции и экспортировать наши товары и услуги. А это было единственным способом создать достаточное число рабочих мест, чтобы трудоустроить выпускников школ и предотвратить массовую безработицу. В январе того же года я встретился с Гарольдом Вильсоном, британским премьер-министром, на чрезвычайной конференции премьер-министров государств Содружества наций в Лагосе (Lagos), посвященной одностороннему провозглашению независимости Родезией (Прим. пер.: ныне Зимбабве). В перерыве между встречами мы обсудили будущее британских войск в Сингапуре. Он сказал мне, что ему придется вывести 25,000 из 50,000 военнослужащих, находившихся в Малайзии. Хотя он сказал, что решение еще не было принято, у меня осталось впечатление, что он склонялся именно к этому варианту.

Чтобы лучше понять намерения англичан, в апреле 1966 года я посетил Лондон для обсуждения с ними планов в области обороны. Меня тревожило растущее лоббирование вывода британских войск из стран, расположенных к востоку от Суэцкого канала, как лейбористами, так и консерваторами, как партийными лидерами, так и политическими обозревателями. Хили, поддерживаемый британской прессой, заявил, что в правительстве имелись влиятельные сторонники быстрого поэтапного вывода войск, во главе с заместителем Вильсона Джорджем Брауном (George Brown). Пол Джонсон (Paul Johnston), редактор журнала «Нью стэйтсмен» (New Statesman), зашел так далеко, что даже назвал срок вывода войск – 1968 год. Эта точка зрения легко получила бы поддержку со стороны лейбористской партии (Labour Party) и лейбористов – депутатов парламента. Ян Маклеод (Iain MacLeod), бывший министр в правительстве консерваторов (Conservative Party), тогдашний министр финансов и экономики теневого кабинета министров, сказал мне, что многие «европейцы» (т. е. сторонники интеграции в Европу) в его партии поддерживали вывод войск.

Я чувствовал, что Вильсон, по крайней мере в течение срока его пребывания на посту премьер – министра, будет стремиться сохранить военное присутствие в Сингапуре и Малайзии. Должно быть, американцы предложили англичанам за это что-то взамен. Послы дружественных государств сообщали мне, что американцы помогали поддерживать курс фунта стерлингов при условии, что Великобритания сохраняла свое военное присутствие к востоку от Суэцкого канала. Американцы имели серьезные основания поддерживать британское военное присутствие в регионе. К январю 1966 года численность американских вооруженных сил в Южном Вьетнаме достигла 150,000 человек, а американские военно-воздушные силы выборочно бомбили цели в Северном Вьетнаме. Впоследствии Джордж Браун подтвердил, что так оно и было: американцы поддерживали курс британского фунта стерлингов, находившегося под угрозой девальвации, в обмен на сохранение британского военного присутствия к востоку от Суэца.

Дэнис Хили, секретарь правительства по вопросам обороны, был наиболее влиятельным лидером, после Вильсона, с которым я должен был встретиться. Лично мне он нравился. Его мощный интеллект, подобно компьютеру, выдавал все новые и новые решения по мере поступления новых данных, он всегда был готов отказаться от прежних взлядов. Его гибкий ум и красноречие делали его замечательным собеседником и компаньоном для застолья; он располагал интересной и полезной информацией о нужных мне людях. Иногда Хили бывал резок в своих оценках. Однажды, говоря о премьер-министре Содружества наций, он сказал, показывая на свой лоб: «Он – деревянный от сих, до сих».

Хили хорошо обобщил позицию лейбористского кабинета министров. Он полагал, что для правительства Великобритании сохранение военного присутствия на Дальнем Востоке в 70-ых годах было бы возможно, но затруднительно. Большинство министров одобряло поэтапный вывод войск в течение следующих пяти лет. Только «мощная коалиция» в составе Гарольда Вильсона, Майкла Стюарта (Michael Stewart) и самого Хили, – желала сохранения присутствия британских войск к востоку от Суэца в течение следующего десятилетия. После встречи с Майклом Стюартом, министром иностранных дел, показавшимся мне твердым и надежным человеком, я почувствовал себя обнадеженным.

Хили сказал, что серьезным аргументом в пользу полного вывода британских вооруженных сил из-за рубежа среди членов лейбористской партии было мнение о том, что эти войска на Дальнем Востоке являлись не столько средством поддержания мира и безопасности, сколько арбитром в распрях между правительствами стран региона. Он предупредил, что британская военная политика на Дальнем Востоке вполне могла измениться еще при нынешнем правительстве. Так как неуверенность относительно продолжительности британского военного присутствия была постоянной, то Кен Сви и я пришли к выводу, что, к какому бы решению англичане, в конце концов, ни пришли, нам следовало самим как можно скорее создавать вооруженные силы, сделав очевидным для жителей Сингапура и его соседей, что мы не были беззащитны.

В понедельник 25 апреля, в день перед отъездом, я провел заключительную встречу с Гарольдом Вильсоном. Он спросил о вкладе, который вносили расходы на содержание британских военных баз в экономику Сингапура. Я оценил эту долю приблизительно в 20 % валового национального продукта (ВНП – Gross Domestic Product). Сворачивание баз привело бы к репатриации заметного числа малайцев и индусов. Это было бы ударом по экономике Сингапура, но больше всего я боялся влияния вывода войск на моральное состояние наших людей. Нам пришлось приложить огромные усилия, чтобы завоевать их доверие и убедить, что коммунизм не являлся неизбежным будущим Сингапура. Вывод британских войск и закрытие военных баз привели бы к серьезному упадку морали среди наших людей, – они могли сломаться перед лицом китайской военной мощи.

Я пришел к выводу, что Вильсон и его правительство были не в состоянии оказать серьезную помощь Сингапуру в заключении оборонного и экономического соглашения с Малайзией. Влияние англичан ослабло, особенно по мере того, как «конфронтация» с Индонезией становилась все менее острой. Визит оправдал мои ожидания. Все британские лидеры, особенно Вильсон и Хили, подчеркивали, что они были потрясены отделением Сингапура от Малайзии, и что нам не следовало идти на столь решительный шаг без консультаций с ними, особенно в тот период, когда мы находились под их защитой в ходе «конфронтации» с Индонезией. После этого англичанам нелегко было решить, стоило ли оставаться в Юго-Восточной Азии, – они делали ударение на этом, чтобы подчеркнуть серьезность ситуации. Я получил заверения, что в ближайшем будущем Сингапур мог рассчитывать на поддержку как со стороны дружественно настроенных членов лейбористского правительстве, так и со стороны лидеров консервативной оппозиции. Я надеялся, что это даст нам несколько лет для создания вооруженных сил, восстановления нашей экономики, возобновления торговли с Индонезией, и, самое главное, привлечения инвестиций в промышленность.

В течение той апрельской недели, проведенной мною в Лондоне, Вильсон всячески демонстрировал свое дружелюбие. Он дал завтрак в мою честь в резиденции на Даунинг-стрит, 10 (Downing Street, 10), на котором присутствовали ключевые министры правительства и члены оппозиции, председатель Палаты лордов Питер Каррингтон (Peter Carrington) и их жены. Он произнес очень теплую импровизированную речь. В ответ я поблагодарил его за его дружбу и поддержку. Вскоре после того как я покинул Лондон, Вильсон оказался под давлением со стороны членов лейбористской партии, требовавших сокращения зарубежных военных обязательств Великобритании. На встрече парламентской группы лейбористов в июне 1966 года ему пришлось апеллировать к их социалистическим чувствам:

«Откровенно говоря, если бы мы думали только о себе, то мы были бы рады вывести войска из Сингапура как можно быстрее. Тем не менее, мы не можем сказать, как в Адене (Aden), что местное население и правительство не желают нашего присутствия. Ли Куан Ю, такой же левый социал-демократ, как и любой присутствующий в этой комнате, наверняка хочет, чтобы мы остались. Давайте вспомним о политических баталиях в Юго-Восточной Азии и его собственной предвыборной кампании, в которой он проявил огромное мужество в борьбе с коммунизмом в регионе, который коммунисты так хотели бы держать под контролем.

Мы считаем, что правительство Сингапура является, в нашем понимании этого слова, единственным социал-демократическим правительством в Юго-Восточной Азии. Его социальная деятельность, например, осуществление жилищной программы, способна поспорить с любыми достижениями в этой области, достигнутыми в наиболее развитых социал-демократических государствах».

После завершения визита в Лондон я принял участие в конференции Социалистического Интернационала (Socialist International) в Стокгольме, чтобы наладить контакты с лидерами британской и других европейских социалистических партий. Там, во время завтрака, я встретился с Джорджем Брауном. Он выражался вполне откровенно и прямолинейно и выступал за скорейший вывод британских войск из Юго-Восточной Азии. Он признавал, что находился в меньшинстве, но не скрывал своих намерений и в дальнейшем настаивать на своем. Браун сказал, что Вильсон и Хили хорошо относились ко мне и к правительству Сингапура, но лично он был сыт по горло тем, что это приводилось в качестве оправдания сохранения британского военного присутствия к востоку от Суэца. Он добивался включения недвусмысленного заявления о выводе войск в военный отчет правительства, опубликованный в октябре 1965 года, но предложение было забаллотировано. Я возразил на это, что, если бы Великобритания вывела свои войска, то американцы прекратили бы поддержку британской валюты. Тогда фунт пришлось бы девальвировать, и лейбористы потерпели бы поражение на выборах. Он обижено пробормотал, что соглашение между Линдоном Джонстоном (Lyndon Johnston) и Гарольдом Вильсоном в долгосрочной перспективе не сулило Англии ничего хорошего.

В июле 1966 года Хили посетил Сингапур и сказал мне, что численность британских войск в Сингапуре и Малайзии должна быть сокращена до уровня, предшествовавшего началу «конфронтации» с Индонезией. Он уже побывал в Куала-Лумпуре. Глядя мне прямо в глаза, он сказал, что он заявил представителям прессы, что никаких антибританских настроений в Малайзии не было, и никаких иных причин для прекращения помощи Малайзии, кроме экономических трудностей, переживаемых Великобританией, также не было. Он подмигнул и продолжил, что малазийцы поняли, что то, что он назвал «Месячником ненависти к Англии» («Hate Britain Month») произвело плохое впечатление и причинило ущерб развитию отношений между странами. Лидеры Малайзии сердито отреагировали на критику их расовой и языковой политики в британских средствах массовой информации, и отношение к Великобритании изменилось в худшую сторону. Но ко времени его приезда «Месячник ненависти к Англии» превратился в «Месячник любви к Англии» («Love Britain Month»).

Он был весел, дружелюбен и обнадеживал. Временами я даже надеялся, что англичане будут оставаться в Сингапуре еще в течение десятилетия, на протяжении всех 70-ых годов. А иногда я боялся, что время Вильсона и Хили подходило к концу. Члены парламента от лейбористской партии были решительно настроены в пользу сокращения оборонных расходов за рубежом и использования имевшихся ресурсов на нужды самой Великобритании.

Хили вторично посетил Сингапур 22 апреля 1967 года. Он дал ясно понять, что к концу 70-ых годов Великобритания уйдет из Азии. Я настаивал на необходимости укрепления безопасности в регионе и просил воздержаться от резких перемен.

Хили пояснил, что решение о выводе войск было принято по экономическим, а не по военным причинам и поэтому вряд ли могло быть изменено. Никакого иного пути решения финансовых проблем Великобритании не существовало. Имелись также опасения, что Великобритания могла оказаться втянутой в кровопролитную войну во Вьетнаме, которая потрясла англичан.

Во время следующей встречи, два дня спустя, он попробовал смягчить удар, пообещав оказать Сингапуру существенную помощь. В конце концов, говорил он, речь шла о частичном, а не о полном выводе войск. Он сказал, что понимает значение фактора доверия и пообещал попробовать убедить в этом своих коллег. Тем не менее, ему приходилось строить долгосрочные планы обороны Великобритании, а здесь полумерами было не обойтись. Он спросил о наших планах в отношении военно-морской верфи. Я ответил, что мы хотели передать ее для реструктуризации британской судостроительной фирме «Свон и Хантер» (Swan amp; Hunter), и что я уже убедил эту компанию взять в управление нашу гражданскую верфь Кеппел (Keppel) с целью лучшего ознакомления с местными условиями.

И премьер-министр Австралии Гарольд Холт (Harold Holt), и премьер-министр Новой Зеландии Кит Холиоук (Keith Holyoake) также связались со мной, чтобы предупредить, что серьезное сокращение вооруженных сил Великобритании в регионе рассматривалось ими всерьез, и что оно привело бы к демонтажу существовавших оборонительных структур в рамках Содружества наций.

Британские военноначальники в Сингапуре не ожидали ускоренного вывода войск. В мае, через месяц после визита Хили, Кен Сви и я встретились за обедом с главнокомандующим британскими вооруженными силами на Дальнем Востоке сэром Майклом Карвером (Sir Michael Carver). Он весьма обнадежил нас, сказав, что основная роль вооруженных сил Сингапура должна была состоять в предотвращении государственного переворота со стороны внутренних или внешних сил. В случае же продолжительных военных действий мы должны были полагаться на союзников. Его позиция поддерживала мою уверенность в том, что британские войска останутся в Сингапуре еще на протяжении некоторого времени.

На тот случай, если бы политические руководители Карвера считали иначе или оказались бы под давлением ускорить вывод войск, 26 мая я написал Гарольду Вильсону, что любые разговоры об «оказании существенной помощи» звучали для нас зловеще. Угроза экономических последствий вывода войск была вторичной по сравнению с серьезной угрозой для безопасности Сингапура, возникшей, когда стало известно, что Великобритания решила осуществить вывод войск к середине 70-ых годов. Вильсон прислал успокаивающий ответ, а затем пригласил меня в Лондон для предварительных переговоров.

Когда Кен Сви и я встретились с Хили в июне 1967 года, он представил детальный план сокращения британских вооруженных сил на период до 31 марта 1968 года и дальнейшего сокращения численности войск на период с 1968 до 1971 год. После 1971 года Великобритания располагала бы в Юго-Восточной Азии только частями морских десантников, своего рода «полицейскими по вызову».

Обсуждение экономических проблем вел Кен Сви. Как и меня, его больше волновало обеспечение безопасности, чем экономические последствия сокращения британских вооруженных сил. Мы чувствовали, что мы еще как-то смогли бы справиться с экономическим спадом, если бы наша безопасность была гарантирована, а уверенность в стабильности Сингапура – сохранена. Я спросил одного из чиновников британского министерства по делам заморских территорий (Ministry of overseas development), курировавшего выполнение программы сокращения британских войск на Мальте (Malta), возможно ли было использовать оставленные военные аэродромы в гражданских целях. Он сказал, что, исходя из британского опыта, брошенные аэродромы либо превращались в сельскохозяйственные угодья, либо, в некоторых случаях, использовались для развития легкой промышленности. Я не считал сельское хозяйство или легкую промышленность перспективными для Сингапура и попросил предоставить нашему Управлению экономического развития (Economic Development Board) возможно более ранний доступ к трем британским аэродромам – Тенга (Tengah), Селетар (Seletar) и Чанги (Changi) – для принятия решения об их дальнейшем использовании.

Британские военные инструкции предписывали уничтожать избыточное военное оборудование, но Хили согласился пересмотреть их с тем, чтобы подобное оборудование можно было бы передать Сингапуру для обучения войск и использования в иных целях. Он и его помощники склонялись к тому, чтобы помочь нам. Эти две встречи принесли нам большое облегчение. Мы почувствовали, что сможем справиться со своими проблемами к середине 70-ых годов, а большего мы от англичан требовать не могли. Компания «Свон энд Хантер» подтвердила, что военно-морская верфь в Сембаванге имела очень хорошие перспективы, и комитет, включавший представителей Военно-морского Департамента (Navy Department), компании «Свон энд Хантер» и правительства Сингапура смог приступить к планированию ее конверсии для коммерческого использования.

26 июня 1967 года, в частной беседе, Вильсон пообещал, что текущий оборонный отчет правительства должен был стать последним в работе британского парламента нынешнего созыва. Хили также пообещал, что оборонных отчетов больше не будет. У меня сложилось впечатление, что Вильсон даже больше чем Хили хотел сохранить для Великобритании свободу выбора в отношении дальнейших действий к востоку от Суэца. Он хотел, чтобы во время моего визита в Лондон я не столько обсуждал преимущества сохранения британского военного присутствия к востоку от Суэца, сколько попытался повлиять на тех парламентариев-лейбористов и членов правительства, которые были против этого.

В тот же день, после обеда, у меня состоялась беседа с членами парламента от лейбористской партии. Я подчеркнул, что афро-азиатская сцена стремительно менялась: Неру (Nehru) умер, Сукарно (Sukarno) был дискредитирован, а Mao – вовлечен в безумие «культурной революции». Полмиллиона американских военнослужащих находились в Южном Вьетнаме. Эпоха правления белых в Азии закончилась. Вместо этого, некоторые азиаты настаивали на поиске азиатских решений для азиатских проблем с тем, чтобы большие азиатские державы могли уладить свои проблемы с небольшими государствами. Последние имели право попросить своих западных друзей помочь поддержать баланс сил.

Я провел несколько часов, разговаривая с министрами правительства Вильсона. Запланированная получасовая встреча с Джимом Каллагэном (Jim Callaghan), тогдашним канцлером Казначейства (Chancellor of the Exchequer) (с которым я встречался несколько раз на протяжении предыдущих 15 лет), продолжалась полтора часа. Время от времени, всякий раз, когда раздавались звонки на перерыв в заседании парламента, он отправлялся в зал для голосования, но просил, чтобы я остался. В завершение беседы он сказал: «Я уже давно хотел назвать дату вывода войск, но теперь должен обдумать то, что Вы мне сказали, и пока что оставляю все варианты открытыми». Он попросил, чтобы я встретился с Роем Дженкинсом (Roy Jenkins), тогдашним министром внутренних дел. Рой Дженкинс спокойно выслушал меня и сказал, что воздержится от определения каких-либо сроков и дат, но, тем не менее, Великобритания должна будет уйти из Азии к 1975 году.

Наиболее оппозиционно настроенным по отношению к нам министром был тогдашний лидер Палаты общин британского парламента Дик Кроссман (Dick Crossman). В течение целого часа он отчитывал и ругал меня за то, что я ввел в заблуждение и обманул его коллег в отношении сохранения присутствия британских войск к востоку от Суэца. Он хотел шокировать меня и держался намеренно грубо. Он хотел, чтобы Великобритания вывела войска как можно скорее, к 1970 году. Он и его парламентская фракция стремились сэкономить средства для повышения пенсий по старости, понижения процентов по внутренним займам, рассчитывая, в результате, получить большее число голосов избирателей. Он расстроено сказал: «Вас не должно волновать мое мнение, поскольку в настоящее время я нахожусь в меньшинстве в правительстве, но я завоевываю все больше сторонников, и все большая часть партии поддерживает мою точку зрения». Наш посол, А.П. Раджа (A.P. Rajah), присутствовавший на встрече, считал, что Кроссман горячился из-за того, что приведенные мною доводы усилили позицию тех, кто хотел, чтобы британские войска оставались в Сингапуре.

Я полагал, что на сей раз все обойдется, но не было никаких гарантий того, что фунт стерлингов снова не окажется под ударом, что привело бы к очередному приступу депрессии в британском правительстве, к подготовке нового оборонного отчета и к дальнейшему сокращению вооруженных сил. Эта опасность была неподконтрольна даже британскому правительству. Грустно было видеть апатию британской нации и неспособность ее лидеров воодушевить людей. И министры-лейбористы, и члены парламента были подавлены тем, что им приходилось делать то, что, по их словам, им не хотелось бы делать, включая проведение непоследовательной экономической политики, за которую они прежде критиковали правительство консерваторов.

Материалы из архивов президента США Линдона Джонсона показали, что в июне 1967 года в Вашингтоне он убеждал Вильсона «не предпринимать никаких шагов, которые бы противоречили британским или американским интересам и интересам свободных государств Азии». Но Джонсон не настаивал на этом столь же твердо, как это делали его помощники в своих представлениях к нему перед встречей. Роберт Макнамара (Robert McNamara), министр обороны в администрации Джонсона, еще в декабре 1965 года писал Джонсону, что Америка считала более ценным британское присутствие на Дальнем Востоке, чем в Европе.

В британской «Белой книге по вопросам обороны» (The British Defense White Paper), изданной в июле 1967 года, было объявлено о намерении сократить вооруженные силы в Юго-Восточной Азии на 50 % к 1970–1971 году и полностью завершить их вывод к середине 70-ых годов. Встревоженный Гарольд Холт написал письмо Вильсону, а затем ознакомил со своими взглядами и меня: «Мы видим, что британское правительство приняло историческое решение об уменьшении роли Великобритании в мире и существенном облегчении бремени международной ответственности, которое она несла на протяжении долгих лет», и что австралийцы должны были теперь «заново осмыслить ситуацию в целом».

Вскоре Вильсон пригласил меня произнести речь на ежегодной конференции лейбористской партии в октябре 1967 года. Я согласился, зная, что он хотел, чтобы я убедил членов его партии не выступать против его позиции в отношении Сингапура. Я был основным приглашенным оратором, делегатом дружественной партии на собрании, состоявшемся в канун конференции в воскресенье, 1 октября, в Скарборо (Scarborough). Я выразил надежду, что длительные, сложившиеся на протяжении 150 лет, связи между Сингапуром и Великобританией могли бы позволить нам провести разделение так, «чтобы создать лучшие условия для нашей безопасности и стабильности». Я добавил, что, если бы нам дали немного времени, то к середине 70-ых годов Сингапур смог бы прожить без расходов на содержание британских военных баз не хуже, чем сейчас. Я знал, что делегаты будут озабочены положением во Вьетнаме и не мог проигнорировать этот вопрос, заявив: «Я не хочу, чтобы меня воспринимали ни как „ястреба“, ни как „голубя“. И уж если бы мне пришлось выбирать метафору из мира пернатых, то лучше всего подошла бы сова. Любой наблюдатель за происходящим во Вьетнаме должен хорошо видеть в темноте. Прежде в этом не было нужды. Возможно, это было не самое подходящее и не самое безопасное место в Азии для отстаивания наших принципов. Но огромные жертвы уже понесены, много вьетнамской и американской крови пролито». В аудитории, столь сильно настроенной против войны во Вьетнаме, я не мог более прозрачно намекнуть на то, что вывод американских войск привел бы к серьезным последствиям для всей Юго-Восточной Азии.

Не прошло и шести недель, как безо всякого предупреждения, в воскресенье, 18 ноября 1967 года, Кен Сви получил от Каллагэна, канцлера Казначейства, сообщение, которое тот, должно быть, послал всем министрам финансов стран Содружества наций. В нем говорилось, что Великобритания девальвировала фунт стерлингов с $2.80 до $2.40. Это означало, что мы потеряли 14.3 % валютных резервов, которые мы хранили в Лондоне в фунтах стерлингов. Британская валюта оказалась под угрозой девальвации вскоре после того, как лейбористское правительство пришло к власти в 1964 году, но мы не конвертировали наши резервы в другую валюту. Британские вооруженные силы защищали нас во время «конфронтации» с Индонезией, и мы не хотели стать причиной обвала британской валюты. В тот же самый воскресный вечер Вильсон, в ходе телепередачи сказал: «Мы должны теперь опираться на наши собственные силы, а это означает, что интересы Великобритании для нас, – прежде всего». Для нас это прозвучало зловеще. Но Хили вновь обнадежил нас, сказав в речи в Палате общин 27 ноября: «Я полагаю, что все правительство разделяет мои взгляды, что, проводя сокращение вооруженных сил, мы, прежде всего, должны поддерживать веру в наши собственные силы и доверие со стороны наших союзников. Мы ни в коем случае не можем аннулировать принятые в июле решения… Именно поэтому мой глубокоуважаемый друг, канцлер Каллагэн, сказал в прошлый понедельник, что сокращение войск должно быть проведено в соответствии с основными положениями оборонной политики, принятой прошлым летом. Позвольте мне заявить, что это не означает никакого ускорения в проведении сокращения или передислокации наших вооруженных сил».

Я написал Хили, чтобы поблагодарить за предоставленные гарантии, но я ошибался. Хили не имел полномочий, чтобы высказывать точку зрения всего правительства. Вильсону же, как премьер-министру, надо было спасать правительство, и именно это подразумевалось, когда он сказал «интересы Великобритании для нас, – прежде всего». Вильсон также сказал, что «ни одна статья расходов не является более неприкосновенной». 18 декабря я написал Вильсону, чтобы напомнить, что правительство Сингапура добросовестно поддерживало фунт стерлингов и потеряло в результате его девальвации 157 миллионов сингапурских долларов (в том числе Валютный комитет (Currency Board) – 69 миллионов, правительство Сингапура – 65 миллионов, другие государственные органы – 23 миллиона долларов). Я закончил свое письмо так: «Я не хочу верить, что временные трудности могут разрушить взаимное доверие, доброжелательность и честные намерения в наших отношениях. Я остаюсь на позициях, заявленных в Скарборо, и, со своей стороны, мы сделаем все, чтобы торжественно и с почетом проводить оставшиеся британские войска в середине 70-ых годов».

Это были неоправданные надежды. В ходе первого же серьезного правительственного кризиса Вильсону стало не до того, чтобы спасать преданных друзей и союзников. Вместо ответа, 9 января 1968 года он прислал с визитом Джорджа Томсона (George Thomson), секретаря правительства по делам Содружества наций. Томсон был настроен примирительно и защищал британскую позицию. Он сказал, что девальвация дала британскому правительству шанс раз и навсегда навести порядок в экономике. Сокращение вооруженных сил означало бы фундаментальные изменения в исторической роли Великобритании и ее долговременной оборонной стратегии. Великобритания сохраняла бы присутствие в Европе, хотя ее вооруженные силы могли бы использоваться для помощи союзникам за пределами Европы. Я поинтересовался, оставалось ли в силе намерение Хили оставить в Сингапуре подразделения морских десантников. Он ответил, что и это подлежало пересмотру, – после 1971 года в Юго-Восточной Азии не должно было остаться никаких военно-морских сил. На мой вопрос о том, насколько твердым являлось решение о выводе войск к 1971 году, Томсон ответил, что это было очень твердое решение, но англичане предполагали принять во внимание мнение своих партнеров по Содружеству наций. Томсон вел себя любезно, был настроен дружелюбно, его симпатии были на нашей стороне. Он просто выполнял данное Вильсоном неприятное поручение. Чтобы смягчить удар, Вильсон пригласил меня для консультаций в Чекерс (Chequers), официальную загородную резиденцию премьер-министра.

Я был расстроен и рассержен полным игнорированием торжественно данных обязательств и сказал, что мы также могли поставить интересы Сингапура на первое место и сохранить наши валютные ресурсы, конвертировав их в иную валюту. Тем не менее, я решил поехать в Лондон и встретиться с Вильсоном в Чекерс.

Вильсон изменил место встречи: вместо Чекерс она состоялась на Даунинг-стрит 10, в воскресенье. Когда я прибыл туда в 16:30, там уже находились Дэнис Хили (министр обороны), Джордж Браун (министр иностранных дел) и Джордж Томсон (министр по делам Содружества наций). Вильсон несколько обнадежил, сказав, что члены правительства согласились не принимать окончательного решения до его встречи со мной.

Я сказал, что любое заявление об ускоренном выводе британских войск с азиатского континента к 1971 году подорвет уверенность инвесторов, особенно инвесторов из Гонконга, в нашей стабильности, заставит их уйти из Сингапура. Чтобы восстановить доверие инвесторов и укрепить свою обороноспособность, Сингапуру пришлось бы пойти на масштабные закупки оружия. Я доказывал, что британские вооруженные силы владели в Сингапуре ценной недвижимостью, домами и казармами, стоимостью более 55 миллионов фунтов стерлингов. Если бы вывод войск был осуществлен в течение всего лишь трех лет, то англичане не получили бы за них на рынке и половину этой цены.

Вильсон повторил то, что Хили сказал мне годом ранее в Сингапуре: решение о выводе войск было принято по экономическим соображениям и не подлежало пересмотру. Решение относительно времени вывода (март 1971 года) было довольно единодушным и присутствовавшие министры представляли мнение всего правительства. Он хотел обсудить со мной, какого рода экономическая помощь могла бы реально облегчить положение Сингапура. Я ответил, что моей главной заботой было обеспечение безопасности, поскольку без этого мы не смогли бы привлечь инвестиции, в которых мы нуждались гораздо больше, чем в помощи.

Вильсон предоставил Хили изложить аргументы в пользу ускоренного вывода войск, а сам в это время сидел, посасывая свою трубку и сочувственно наблюдая за происходящим. По его жестам я понял, что добиться от него выполнения первоначального решения оставить войска до середины 70-ых годов будет невозможно.

Британские министры сочувствовали нашему тяжелому положению. Джордж Браун был настроен наиболее благосклонно. Помня, как категорично он высказывался за вывод британских вооруженных сил из Сингапура во время нашей встречи в Стокгольме в 1966 году, я был удивлен, когда он спросил, какая дата вывода войск устроила бы меня. Я назвал 31 марта 1973 года. Много лет спустя он сказал мне, что президент США Джонсон убедил его в том, что, пока продолжалась война во Вьетнаме, Америка не могла заменить британские силы в Персидском заливе и Сингапуре, а потому британское военное присутствие там было политически неоценимо.

Примерно в 19:00 к нам присоединился Рой Дженкинс, замещавший Каллагэна в качестве канцлера Казначейства. Он начал с того, что экономическое положение Сингапура отличалось от положения других стран региона, – мы преуспевали. Положение же Великобритании было весьма серьезным. Он сравнил валютные резервы Великобритании и Сингапура и показал, что, в расчете на душу населения, в Сингапуре они были выше. Он критиковал правительство Сингапура за инвестирование бюджетных излишков в других странах, без консультаций с британским правительством. Он настаивал, что, хотя Сингапур никогда не изымал своих валютных резервов, деноминированных в фунты стерлингов, но никогда и не предпринимал никаких попыток инвестировать бюджетные излишки в британскую валюту. А поскольку мы не стремились помочь Великобритании изо всех сил, то теперь мы не могли рассчитывать на особое отношение со стороны Великобритании.

Мы проговорили весь обед, снова и снова повторяя свои доводы и попивая из стаканов кларет, – любимое вино Дженкинса. Встреча продолжалась пять с половиной часов и завершилась в 22:50. Подводя итоги, Вильсон сказал, что британское правительство понимало необходимость оказания помощи Сингапуру в поддержании стабильности. Но он подчеркнул, что на постоянной основе безопасность Сингапура можно было обеспечить только в рамках более широкого регионального оборонительного союза с другими заинтересованными государствами Содружества наций. По его мнению, Сингапуру было бы нецелесообразно принимать поспешные решения относительно приобретения военной техники до тех пор, пока возможность заключения такого соглашения не будет проработана более детально. Он обещал, что британское правительство сделает все, чтобы помочь Сингапуру в обеспечении безопасности, насколько это было возможно в контексте выполнения главной задачи – полного вывода войск к 1971 году. Он подчеркнул, что британское правительство надеялось, что правительство Сингапура последует этому совету.

На следующий день, в понедельник, 15 января 1968 года, выступая в Палате общин, Хили объявил, что британские вооруженные силы к востоку от Суэца будут выведены в 1971 году, но он изменил фактическую дату окончательного вывода с марта на декабрь 1971 года. Эти девять месяцев играли существенную роль, потому что всеобщие выборы должны были состояться до декабря 1971 года. Иными словами, решение о дате окончательного вывода войск могло либо быть подтверждено новым лейбористским правительством, либо отложено правительством консерваторов. Мне пришлось довольствоваться этой уступкой. Военные корреспонденты, сообщавшие о речи Хили, отметили, что он оставил эту лазейку открытой. Моя поездка в Лондон, в целом, не была напрасной.

Но Вильсон понимал, что это было конец эпохи. Во время дебатов в парламенте он процитировал стихотворение Киплинга («Recessional»):

Костры погасли в наступившей мгле,
Исчезли корабли в безбрежной шири.
Взгляни, весь наш вчерашний яркий блеск, –
Он тот же, что в Ниневии и Тире.
(Far-called our navies melt away
On dune and headland sinks the fire
Lo, all our pomp of yesterday
Is one with Nineveh and Tyre).

В течение тех пяти дней в январе 1968 года я упорно трудился в Лондоне, чтобы продлить сроки британского военного присутствия в Сингапуре. Помимо дискуссий с Вильсоном, я обсуждал свои проблемы с лидерами консервативной партии, в первую очередь, с Тэдом Хитом (Ted Heath), Реджинальдом Маудлингом (Reginald Maudling) и Яном Маклеодом. Они были настроены весьма сочувственно и благосклонно, заверяя меня, что, если бы они были у власти, то они не стали бы долго тянуть с обнародованием даты окончательного вывода войск. Это повлияло на конечный результат переговоров. Британское телевидение и пресса широко освещали мой визит, я имел возможность аргументировано, без ненужных эмоций, изложить свою позицию. Я играл на глубоких чувствах англичан, говоря, что наш долгий и плодотворный союз не должен был закончиться так, чтобы повредить будущему Сингапура. Я пытался произвести наилучшее впечатление. Но Кен Сви, вернувшись домой раньше меня, высказал прессе свое разочарование уже в аэропорту Сингапура: «Лейбористская партия забрала назад свои обещания, – это позорное нарушение данных нам обязательств».

Я не видел никакого смысла в том, чтобы открыто выражать свое раздражение. Мои коллеги, включая Раджу, Чин Чая и Суй Сена были глубоко разочарованы позицией англичан и опасались за последствия их действий для нашей безопасности и экономики. Но они не ругали англичан, ибо это только ухудшило бы отношения с британскими министрами и британскими военачальниками в Сингапуре, которые, в конце концов, были лояльными британскими подданными. Мы нуждались в развитии сотрудничества и проявлении доброй воли со стороны англичан, чтобы осуществить вывод войск с минимальными сложностями и максимальной доброжелательностью, а не принять от них военные базы раскуроченными, как это случилось в Гвинее (Западная Африка) после вывода французских войск в 60-ых годах.

Этот неожиданный поворот событий только усилил то давление, под которым мы уже находились. Наши экономические проблемы, включая безработицу, должны были еще усугубиться. Проблем в сфере обороны также стало больше, ибо теперь мы нуждались в создании военно-воздушных сил. Нам необходимо было создать военно-воздушные силы с нуля и иметь в своем распоряжении боеспособную эскадрилью истребителей к концу 1971 года. Но как? Когда мы во второй раз попросили Хили продать нам эскадрилью истребителей «Ховкер Хантер», он с готовностью согласился. Он также пообещал помочь нам в организации эксплуатации этих самолетов, что было радикальным изменением его позиции по сравнению с октябрем 1966 года. Тогда, менее чем за два года до того, в ответ на нашу просьбу продать Сингапуру истребители он погрозил нам пальцем за то, что мы, по его мнению, вынашивали «зловещие намерения».

Британские средства массовой информации выражали свои симпатии по отношению к Сингапуру, но, в целом, были пессимистично настроены относительно его будущего. Прекращение финансирования Великобританией своих военных расходов в Сингапуре означало бы потерю Сингапуром примерно 20 % ВНП, а без военной помощи со стороны Великобритании наши перспективы представлялись им весьма сомнительными. На моей пресс-конференции в январе, по возращении из Лондона в Сингапур, присутствовал председатель «Дейли миррор групп» (Daily Mirror Group) Сэсиль Кинг (Cecil King). Он сказал моему пресс-секретарю Алексу Джоси (Alex Josey), что он поддерживал нас всем сердцем, но положение наше было безнадежным. Высокая безработица и отсутствие гарантий безопасности после вывода британских войск должны были привести к упадку экономики. В своих пессимистических взглядах на будущее Сингапура Кинг не был одинок.

Чтобы заполнить вакуум, образовавшийся с окончанием Англо-Малайского оборонного соглашения (АМОС – Anglo-Malayan Defense Agreement), Великобритания предложила заключить Оборонное соглашение пяти держав (ОСПД – Five-Power Defense Agreement), которое носило бы консультативных характер, и не налагало бы строгих обязательств в сфере обороны. Я знал, что австралийцы опасались того, что у Индонезии могло возникнуть неверное впечатление, что пять государств: Великобритания, Австралия, Новая Зеландия, Малайзия и Сингапур, – хотели заключить союз, направленный против Индонезии. В феврале 1968 года министр иностранных дел Австралии Пол Хаслук (Paul Hasluck), находясь в Сингапуре, сказал мне, что Австралия будет сохранять свои силы в регионе на прежнем уровне до 1971 года, а вот что случиться после того, – было пока неясно. Другими словами, австралийцы могли уйти вместе с англичанами. Во время беседы с ним я подчеркнул, что было необходимо дать ясно понять всем, что после 1971 года западные союзники не намеревались оставить в регионе вакуум, который мог быть заполнен Россией, Китаем, или кем-либо еще. Он подчеркнул, что сотрудничество между Малайзией и Сингапуром играло исключительно важную роль в оборонительных планах Австралии. Я заверил его, что мы рассматривали любое нападение на Малайзию как угрозу в адрес Сингапура, но я попросил его дать ясно понять правительству Малайзии, что заключение любого двустороннего соглашения с Австралией, которое не включало бы Сингапур, просто исключалось. Я рассказал ему, как во время моей поездки в Мельбурн (Melbourne) для участия в церемонии по увековечиванию памяти премьер-министра Гарольда Холта, на борту самолета вместе со мной находился руководитель Малайзии Разак, который буквально игнорировал меня. Тем не менее, после того как заместитель премьер-министра Австралии Макивен (McEwen), выполнявший обязанности премьер-министра до Джона Гортона (John Gorton), категорически отказал Разаку в заключении двустороннего оборонительного соглашения между Австралией и Малайзией, поведение Разака мгновенно изменилось. На обратном пути он был сама любезность и благоразумие, обсуждая со мной в самолете проблемы обороны и безопасности Малайзии на протяжении трех часов. После этого двусторонние отношения между Малайзией и Сингапуром в сфере обороны значительно улучшились.

В самом деле, в марте 1968 года Разак заявил Ким Сану и Кен Сви, что в деле обеспечения безопасности наши две страны были неразделимы, что Малайзия не могла расходовать значительных средств на оборону, а Сингапур, будучи маленьким островом, был весьма уязвим для внезапного нападения. Поэтому он считал, что Сингапуру следовало сосредоточиться на создании военно-воздушных сил, а Малайзии, с ее длинной береговой линией, – на создании флота. В этом случае мы могли бы дополнять друг друга: «В качестве двух отдельных государств мы говорим друг с другом на равных. Там, где мы можем достичь соглашения – мы работаем вместе, а где не можем, – там торопиться не следует».

Вскоре после расовых волнений в Куала-Лумпуре, которые произошли в мае 1969 года, за которыми последовал роспуск парламента Малайзии, Разак должен был представлять Малайзию в Канберре (Canberra), на встрече премьер-министров пяти государств, посвященной организации сотрудничества в сфере обороны после вывода британских войск в 1971 году. Перед началом конференции австралийский постоянный секретарь по вопросам обороны заявил, что премьер-министр Джон Гортон не будет присутствовать на конференции. В частной беседе постоянный секретарь департамента иностранных дел сказал, что Гортон сомневался в способности правительства Малайзии удержать ситуацию под контролем и считал, что расовые волнения будут продолжаться, а Сингапур окажется втянутым в конфликт. Гортон полностью потерял доверие к Малайзии и не хотел, чтобы Австралия заключала какие-либо оборонительные соглашения с Малайзией. Австралийцы были уже весьма недовольны тем, что англичане собирались уйти из региона и не хотели взваливать на себя бремя ответственности за оборону Малайзии и Сингапура. Гортон предсказывал катастрофу и боялся реакции австралийских избирателей на любые обязательства по оказанию помощи Малайзии и Сингапуру в сфере обороны, которые могла бы взять на себя Австралия.

Тем не менее, в последний момент Гортон прибыл, чтобы открыть конференцию, но, произнеся речь, немедленно покинул заседание. Он подчеркнул необходимость достижения расовой гармонии в регионе, и потребовал недвусмысленных заверений со стороны Малайзии и Сингапура, что оборона этих стран являлась «неразделимой». Разак и официальные лица Малайзии выглядели исключительно подавленными.

В тот же вечер я беседовал с Разаком в его гостиничном номере. Я решил оставить свои сомнения и поддержать его предложение о том, чтобы после 1971 года командующий вооруженными силами в рамках ОСПД был подотчетен правительствам всех пяти государств, а не только правительствам Сингапура и Малайзии, как предлагала Австралия. Это подняло ему настроение. Перед окончанием конференции министр иностранных дел Австралии Гордон Фрит (Gordon Freeth) разъяснил, что, если бы Малайзия подверглась нападению, то австралийские войска могли быть размещены в Восточной или Западной Малайзии.

Английские консерваторы были ошеломлены решением лейбористов вывести британские войска, находившиеся к востоку от Суэца. В январе 1970 года лидер оппозиции Эдвард Хит (Edward Heath) посетил Сингапур. Я организовал для него встречи со всеми ключевыми министрами, чтобы он мог получить всестороннее представление о политической и общественной ситуации, экономическом развитии и прогрессе в создании вооруженных сил Сингапура. Я также договорился с командованием британских военно-воздушных сил, чтобы ему показали Сингапур с борта вертолета. На него это произвело впечатление, и он заявил в прессе, что, в случае прихода к власти, он «остановит» проведение лейбористской политики вывода британский войск, находившихся к востоку от Суэцкого канала. Он заявил: «О выводе британских войск и их возвращении не могло бы быть и речи. Британские войска еще находятся здесь, и консервативное правительство прекратит их вывод». Он добавил, что на него «произвели огромное впечатление замечательные достижения, которых добился остров… Основой для них является уверенность в будущем, мир и стабильность во всем регионе». Я надеялся, что британские военачальники обратят внимание на его слова и не будут слишком торопиться с выводом войск.

Пять месяцев спустя, в июне 1970 года, консервативная партия победила на выборах, и Эдвард Хит стал премьер-министром. В том же месяце министр обороны Питер Каррингтон посетил Сингапур, чтобы объявить, что вывод войск будет продолжаться, как планировалось ранее. Он добавил, что Великобритания сохранит часть своих сил на паритетных началах с Новой Зеландией и Австралией. В частной беседе Каррингтон сказал мне, что Великобритания не оставит в Сингапуре ни одного истребителя или транспортного самолета. Планировалось оставить только 4 разведывательных самолета «Нимрод» (Nimrod), звено вертолетов «Вирлвинд» (Whilrwind) и батальон, который должен был размещаться в одном из британских лагерей Ни Сун (Nee Soon). Предполагалось, что к востоку от Суэцкого канала будут курсировать пять британских фрегатов и миноносцев, а АМСО будет заменено «политическими обязательства консультативного характера». Англичане дали ясно понять, что они хотели принимать участие в ОСПД не в качестве лидера, а в качестве партнера «на равноправной основе».

В середине апреля 1971 года пять премьер-министров встретились в Лондоне, чтобы заключить политическое соглашение, которое должно было заменить АМСО. Наиболее существенная часть соглашения гласила: «В случае любого организованного или поддерживаемого извне вооруженного нападения или угрозы нападения на Малайзию и Сингапур правительства приступят к немедленным совместным консультациям с целью принятия решения о мерах, которые необходимо будет предпринять совместно или поодиночке по отношению к такому нападению или угрозе». Что ж, «немедленные консультации» были все же лучше, чем никаких консультаций.

1 сентября 1971 года была организована совместная система противовоздушной обороны. 31 октября 1971 года на смену АМСО пришло ОСПД. Эра гарантированной безопасности закончилась, с этого момента мы должны были сами отвечать за обеспечение собственной безопасности.

Но обеспечение безопасности было не единственной нашей проблемой. Мы должны были добывать средства к существованию, убедить инвесторов вложить свои деньги в промышленные предприятия и другие деловые проекты в Сингапуре. Мы должны были научиться выживать в одиночку, без британского «военного зонтика» и без связи с внутренними районами Малайзии.

Глава 4. Выживание в одиночку

В 1965 году, через несколько месяцев после обретения независимости, экономический советник, присланный в Сингапур индийским правительством, предоставил мне толстый отчет. Я просмотрел предисловие, убедился, что все его планы были основаны на сохранении общего рынка с Малайзией, поблагодарил его и никогда больше не возвращался к этому отчету. Он не понимал, что, раз уж Малайзия не желала сохранения общего рынка с Сингапуром, когда он являлся ее частью, то она и подавно не согласилась бы на такие условия после провозглашения нами независимости. Сингапур потерял свою роль административного, коммерческого и военного центра Британской империи в Юго-Восточной Азии, и если бы мы не смогли найти новую парадигму развития, то наше будущее выглядело бы довольно мрачно.

За несколько недель до того я встретил доктора Альберта Винсемиуса (Dr. Albert Winsemius) – нашего экономического советника из Голландии. Он нарисовал мрачную, но не безнадежную картину. В результате «конфронтации» с Индонезией уровень безработицы в Сингапуре вырос. Если бы мы продолжали развиваться в условиях отсутствия общего рынка с Малайзией и торговли с Индонезией, то к концу 1966 года уровень безработицы превысил бы 14 %. Это могло привести к серьезным социальным волнениям. «Сингапур ходит по лезвию бритвы», – подытожил советник. Он порекомендовал заключить соглашение с Малайзией (это было нереально) и возобновить бартерную торговлю с Индонезией. Он также советовал нам попробовать договориться о более благоприятных условиях продажи произведенных в Сингапуре товаров в США, Великобритании, Австралии и Новой Зеландии.

Винсемиус впервые прибыл в Сингапур в 1960 году, когда он руководил Программой развития ООН (UN Development Program), в качестве советника по вопросам индустриализации Сингапура. Я запомнил его первый отчет, предоставленный мне в 1961 году, в котором он изложил два главных условия успешного развития Сингапура: во-первых, отстранение коммунистов от власти (ибо они делали любой экономический прогресс невозможным); во-вторых – сохранение статуи основателя Сингапура Стамфорда Рафлса (Stamford Raffles). Его требование об отстранении коммунистов от власти в 1961 году, когда Объединенный фронт коммунистов был в зените своего могущества, ежедневно подвергая нападкам правительство ПНД, лишило меня дара речи, – я просто смеялся над нелепостью его простого решения. Не убирать статую Рафлса было легко. Я и мои коллеги не имели ни малейшего желания переписывать прошлое или увековечивать самих себя, переименовывая улицы и здания или помещая собственные портреты на денежных знаках или почтовых марках. Он пояснил, что нам понадобится широкомасштабная помощь со стороны стран Европы и Америки в развитии техники, предпринимательства и маркетинга. Инвесторы интересовались, что новое правительство в Сингапуре собиралось делать со статуей Рафлса. Если бы мы оставили ее, это послужило бы символом признания британского наследия и могло оказать положительное влияние. Я так не считал, но решил оставить этот памятник, потому что Рафлс был основателем Сингапура. Если бы Рафлс не прибыл сюда в 1819 году, чтобы основать торговую колонию, мой прадед не иммигрировал бы в Сингапур из графства Дапу (Dapu) в провинции Гуандун (Guangdong) на юго-востоке Китая. Созданный англичанами торговый центр дал возможность моему прадеду и тысячам подобных ему китайцев жить лучше, чем на родине, которая в тот период переживала эпоху хаоса и разброда, связанную с дезинтеграцией и упадком династии Цин (Qing).

А тогда, в 1965 году, положение было настолько серьезным, что я попросил тогдашнего министра финансов Ким Сана послать делегацию наших торговых палат и ассоциаций производителей в Африку, чтобы «попытаться заключить хоть какие-нибудь контракты». Делегация нанесла визит в некоторые страны Восточной и Западной Африки, но без особого успеха.

С тех пор как мы пришли к власти в 1959 году, мы постоянно сталкивались с проблемой безработицы. Поэтому все члены правительства знали, что единственным способом выжить для нас было проведение индустриализации. Развитие посреднической торговли в Сингапуре достигло предела, угроза ее упадка была реальной. Мы по-прежнему находились в состоянии «конфронтации» с Индонезией, а Малайзия всячески стремилась обойти Сингапур в развитии своих внешнеэкономических связей. Мы хватались за любую идею, которая сулила нам создание новых рабочих мест и позволяла обеспечить людей средствами к существованию. Один из предпринимателей, занимавшийся выпуском безалкогольных напитков, предложил мне развивать туризм – трудоемкий бизнес, который требовал большого количества поваров, горничных, официантов, уборщиков, гидов, водителей, производителей сувениров, а также требовал незначительных капиталовложений. Мы, создали Агентство по развитию туризма (Singapore Tourist Promotion Board) и назначили сингапурского кинопромышленника Ранм Шоу (Ranme Shaw) из компании «Шоу бразерс» (Shaw Brothers) его председателем. Здесь он был человеком на своем месте, ибо, работая в киноиндустрии и индустрии развлечений, он знал все о том, как продавать достопримечательности и развлекать иностранных туристов. Он создал специальный рекламный знак «Мерлион» – лев с хвостом русалки. Я открыл монумент в виде этого рекламного знака, сооруженный в устье реки Сингапур. Тем не менее, за исключением редких выступлений на встречах с бизнесменами, я мало что делал для развития туризма. К моему облегчению, туризм действительно способствовал созданию многих рабочих мест и дал средства к существованию многим нуждавшимся. Развитие туризма несколько смягчило, но не решило проблему безработицы.

Для решения этой проблемы мы сконцентрировали наши усилия на создании промышленности. Несмотря на то, что наш внутренний рынок был очень мал – наше население составляло всего два миллиона человек – мы ввели протекционистские меры для защиты произведенных в Сингапуре автомобилей, холодильников, кондиционеров, радиоприемников, телевизоров и магнитофонов в надежде на то, что в будущем мы сможем производить их у себя. Мы также поощряли наших бизнесменов, которые основывали небольшие фабрики по производству растительного масла, косметики, москитовых сеток, крема для волос, туалетной бумаги и даже нафталиновых шариков. Мы сумели привлечь инвесторов из Гонконга и Тайваня, которые построили фабрики по производству игрушек, текстиля, и готовой одежды.

Начало было мало обещающим. Индустриальный район Джуронг (Jurong) на западе Сингапура пустовал, несмотря на то, что мы вложили значительные средства в развитие его инфраструктуры. Мы делали много ошибок. Так, невзирая на то, что Сингапур не имел достаточных ресурсов пресной воды, а его территория была слишком мала, чтобы допустить загрязнение прибрежных вод, наше Управление экономического развития пошло на создание совместного предприятия по переработке макулатуры с бизнесменом, у которого не было никакого опыта работы в этой отрасли. Мы также вложили средства в производство керамики, в этой сфере у нас также не было никакого технического опыта. Оба предприятия потерпели неудачу. Мы основали на судоверфи в Джуронге (Jurong Shipyard) совместное предприятие с «ИХИ» (Ishikawajima-Harima Heavy Industries) по постройке и ремонту кораблей, и начали производить суда водоизмещением 14,000 тонн типа «Фридом» (Freedom), а позднее – танкеры водоизмещением 90,000 тонн. Но Сингапур не производил ни стального листа, ни двигателей и должен был импортировать их из Японии. Построив 16 судов типа «Фридом» и 3 танкера, мы прекратили строительство судов, за исключение строительства маленьких судов водоизмещением до 10,000 тонн. Это было просто невыгодно, в отличие от судоремонта, который требовал значительных затрат труда.

В то время мы приветствовали инвестиции в создание любых предприятий. К примеру, в январе 1968 года, когда я находился с визитом в Лондоне, обсуждая проблемы вывода британских войск из Сингапура, Маркус Сиф (Marcus Sieff), глава фирмы «Маркс энд Спэнсэр» (Marks amp; Spenser), встретился со мной в одном из лондонских отелей. Он видел меня до того по телевидению. Он предложил Сингапуру взяться за производство крючков и приманок для ловли форели, – ведь китайцы обладают ловкими пальцами. Это была довольно квалифицированная работа, ибо перья должны быть умело прилажены к крючкам. Существовали также и другие изделия, производство которых не требовало значительных затрат, оборудования и капитала, но создавали много рабочих мест. Его розничная сеть могла бы помочь сбыту этих товаров. Наверное, на экране телевизора я имел жалкий вид, раз он решил встретиться со мной. Я поблагодарил его, но из этого начинания ничего не вышло. Вскоре норвежская фирма по производству крючков для ловли рыбы «Мастэд» (Musted) основала в Сингапуре фабрику, создала несколько сот рабочих мест и производила миллионы крючков всех форм и размеров, хотя и без перьев для ловли форели.

Потеря доходов от содержания британских баз в Сингапуре в 1971 году явилась ударом по нашей экономике. Эти доходы составляли 20 % нашего ВНП, базы давали работу более чем 30,000 человек непосредственно, и еще 40,000 человек – в смежных отраслях. Я был решительно настроен на то, что наше отношение к британской помощи, а также к любой помощи вообще должно быть полностью противоположным тому, что я видел на Мальте. Во время визита на Мальту в 1967 году я был изумлен их подходом к решению проблем, возникших после сокращения численности британских войск на острове. Из-за случившейся тремя месяцами ранее, в июне, Шестидневной арабо-израильской войны Суэцкий канал был закрыт, и суда по нему больше не ходили. Из-за этого верфь на Мальте была закрыта, но рабочие получали полную заработную плату, играя в водное поле в сухом доке, который они заполнили водой! Я был потрясен их полной зависимостью от британской помощи. Англичане предоставили довольно щедрые пособия по сокращению штатов, уплатив уволенным работникам по пять недельных зарплат за каждый год, отработанный на верфи. Они также оплатили стоимость переквалификации уволенных работников в правительственных учреждениях Мальты на протяжении трех месяцев. Это приучало людей зависеть от чьей-то помощи, а не полагаться на самих себя.

В 1967 году Хили пообещал мне «существенную» помощь, чтобы возместить потери от сокращения численности британских войск в Сингапуре. Я был убежден, что наши люди ни в коем случае не должны были развить в себе привычку надеяться на чью-то помощь. Если мы хотели преуспевать, мы должны были надеяться только на самих себя. Еще до начала переговоров об оказании британской помощи, 9 сентября 1967 года, в своей речи в парламенте я сказал: «Сингапур был процветающим городом еще до того, как были построены и укомплектованы военные базы. Если мы разумно подойдем к делу, то, после того как базы будут ликвидированы, Сингапур станет еще более развитым и экономически самостоятельным». Мой подход состоял в том, чтобы англичане уведомили нас как можно раньше о тех объектах (например, о военно-морской верфи), которые они больше не планировали использовать, и передали их в наше управление еще в тот период, когда они продолжали ими пользоваться. Далее, помощь должна была быть направлена на создание рабочих мест в Сингапуре путем строительства предприятий, и не должна была сделать людей зависимыми от постоянных подачек. Я предупредил наших рабочих: «Мир не обязан нас кормить. Мы не можем кормиться нищенством».

Хон Суй Сен (Hon Sui Sen) – наш наиболее способный правительственный секретарь – составил список британских активов, которые можно было использовать в гражданских целях. Англичане определились со своим подходом к тому, как распорядиться 15,000 акрами (6,000 га) земли и недвижимости, которые они занимали, что составляло 11 % территории Сингапура. Земля, которая могла быть использована для экономических или оборонных целей, должна была быть предоставлена Сингапуру бесплатно. Правительство Сингапура должно было помочь продать оставшуюся землю на свободном рынке. Но в январе 1968 года, до того как переговоры были закончены, Великобритания объявила о полном выводе войск к 1971 году.

По возвращению в Сингапур, в январе, в выступлении по радио я заявил:

«Если бы мы были слабыми людьми, то уже погибли бы. Слабые люди голосуют за тех, кто обещает вести по легкому пути, в то время как на самом деле таких путей нет. Нет ничего такого, что Сингапур получал бы бесплатно, даже за воду нам приходится платить. Но город будет оставаться оживленным индустриальным, коммерческим и транспортным центром и после ухода англичан». Я чувствовал, что дух людей и их доверие имели решающее значение в надвигавшемся сражении за выживание Сингапура.

В феврале того же года мы создали Департамент по экономической конверсии военных баз (Bases Economic Conversion Department) во главе с Суй Сеном. Я непосредственно курировал работу этого органа в правительстве, чтобы позволить Суй Сену сильнее влиять на работу других министерств. В его обязанности входило переобучение и трудоустройство высвобождавшихся рабочих. Он также должен был вступить во владение землей и другими активами, которые оставляли англичане, обеспечить их наилучшее использование, а также вести переговоры о предоставлении помощи.

Было очень важно, чтобы передача активов и предоставление помощи не испортили отношений с англичанами, иначе это подорвало бы доверие инвесторов. Если бы отношения с Великобританией испортились, то никакая помощь не могла бы компенсировать этого. Кроме того, я все еще надеялся на сохранение хотя бы символического военного присутствия Великобритании, Австралии, Новой Зеландии после 1971 года. В феврале 1968 года я сказал вновь прибывшему британскому послу сэру Артуру де ла Мар (Arthur de la Mare), что Сингапур был готов принять все условия британского правительства и не собирался оказывать на него давление. Я также попросил его, чтобы англичане оставили нам все имущество, которое они не собирались использовать, а не уничтожали его, как это было принято. Это улучшило бы отношение жителей Сингапура к англичанам и укрепило бы пробританские настроения в городе.

В марте 1968 года переговоры о предоставлении Великобританией помощи на сумму в 50 миллионов фунтов стерлингов были завершены. 25 % этой суммы было предоставлено в виде безвозмездной помощи, а 75 % – в виде займов. Мы истратили половину помощи на проекты по развитию экономики, а половину – на закупку британских вооружений. Англичане согласились передать нам военную верфь в Сембаванге, включая два очень ценных плавучих дока, которые британский флот мог бы легко отбуксировать в другую страну. В качестве условия правительство Сингапура обязалось передать верфь в управление фирме «Свон энд Хантер» сроком на 5 лет. Я встретился с сером Джоном Хантером (John Hunter), когда я был в Лондоне в июне 1968 года, а затем в октябре, когда я посетил его верфи в Тайнсайде (Tyneside) после конференции лейбористской партии в Скарборо (Scarborough). Американцы, которые стремились поддерживать военно-морскую верфь в работоспособном состоянии, в январе и феврале направили бригады армейских специалистов для осмотра имевшегося оборудование. В апреле 1968 года Суй Сен сказал мне, что американцы согласились на пробное использование ремонтных верфей в Сембаванге с апреля по июнь 1968 года и были готовы заплатить за это от 4 до 5 миллионов долларов. Это весьма обнадеживало.

Конверсия военных верфей для использования в гражданских целях была успешной. Бизнес фирмы «Свон энд Хантер» процветал и на гражданской верфи в Кеппеле (Keppel), и в Сембаванге. Когда в 1978 году срок пятилетнего контракта истек, один из главных управляющих, Нэвил Уотсон (Neville Watson), остался работать в компании «Судоверфь Сембаванг» (Sembawang Shipyard Limited), которую мы создали для управления верфью. Он стал ею руководить. Компания процветала и росла, превратившись впоследствии в «Сембкорп индастриз» (SembCorp Industries), – конгломерат, акции которого котируются на Фондовой бирже Сингапура.

Остров Блакан Мати (Blakang Mati – «позади смерти»), находившийся в гавани Сингапура, на котором размещался батальон британских гурков, стал туристским курортом Сентоса (Sentosa – «спокойствие»). Доктор Винсемиус удержал меня от того, чтобы превратить его в военный полигон, казино или построить там нефтеперерабатывающий завод, как это предлагали различные министерства. Форт Кэннинг (Fort Canning), являвшийся штаб – квартирой британской армии до того, как японцы захватили Сингапур, со всеми его туннелями и бункерами также был сохранен, а его здание было превращено в клуб. Военный аэродром Селетар (Seletar) после конверсии стал использоваться для обслуживания небольших грузовых и коммерческих самолетов. Авиабаза королевских военно-воздушных сил Чанги (Changi) была расширена и превращена в Международный аэропорт Чанги (Changi International Airport) с двумя взлетно-посадочными полосами. Военный комплекс Пасир Панджанг (Pasir Panjang) стал студенческим городком Кент Ридж (Kent Ridge) Университета Сингапура, вмещающим 25,000 студентов.

Работая спокойно и методично, Суй Сен проводил конверсию армейского недвижимого имущества, а сотрудники УЭР привлекали инвесторов со всего мира, чтобы те основывали предприятия на бывших британских военных базах. Нам повезло, что передача объектов недвижимости началась в 1968 году и закончилась к 1971 году, до того как разразился нефтяной кризис 1973 года. Мировая экономика в тот период процветала, объем международной торговли рос на 8-10 % в год, – это делало конверсию военных объектов для использования в гражданских целях более легкой.

Вывод британских войск был проведен в обстановке взаимной доброжелательности. Высвободившиеся в результате этого 30,000 рабочих были трудоустроены на промышленных предприятиях, созданных зарубежными инвесторами, которых удалось привлечь. Когда в 1971 году вывод войск был завершен, наши люди восприняли это спокойно. Никто не остался без работы, ни одно здание, ни один участок земли не остались без присмотра. Единственный оставшийся британский батальон, вместе с эскадрильей вертолетов, австралийским и новозеландским батальонами, сформировали силы ОСПД и продолжали вносить вклад в обеспечение стабильности и безопасности Сингапура.

После того как я разрешил проблемы, связанные с сокращением британских военных расходов, осенью 1968 года, я взял короткий отпуск и провел его в Гарварде (Harvard), в США. Я непрерывно работал на протяжении девяти лет и нуждался в том, чтобы «подзарядить» свои батареи, набраться новых идей и поразмышлять над будущим. Школа правительственного управления имени Кеннеди (The Kennedy School of Government) сделала меня почетным студентом и устраивала завтраки, обеды, ужины и семинары, на которых я встречался с выдающимися учеными и преподавателями. Во время этих бесед они познакомили меня с множеством интересных и полезных идей. Я многое узнал об американском обществе и экономике, разговаривая с такими преподавателями Гарвардской бизнес – школы (Harvard Business School) как профессор Рэй Вернон (Ray Vernon). Он преподал мне ценные уроки, касавшиеся постоянных изменений в технологии, индустрии, рынка, а также пояснил мне как затраты, особенно заработная плата в трудоемких отраслях, влияют на прибыль. Именно на этой основе предприниматели из Гонконга сумели создать такую процветающую промышленность по производству тканей и швейных изделий. Они были очень предприимчивы, непрерывно изменяя дизайн изделий в соответствии с постоянно менявшейся модой. Это было бесконечное соревнование с одинаково ловкими и предприимчивыми производителями из Тайваня и Южной Кореи. Их коммерческие представители постоянно летали в США, чтобы консультироваться с покупателями в Нью-Йорке и других больших американских городах. Рэй Вернон рассеял мою былую веру в то, что отрасли промышленности изменяются постепенно и редко перемещаются из развитой страны в менее развитую. Дешевый и надежный воздушный и морской транспорт сделали возможным перемещение отраслей промышленности в новые страны, если только их население было достаточно дисциплинированным и способным к обучению, чтобы работать на новом оборудовании, а также имелось устойчивое и эффективное правительство, которое могло поддерживать стабильные условия работы для иностранных предпринимателей.

Во время моего первого официального визита в Америку в октябре 1967 года, на деловым завтраке в Чикаго, на котором присутствовало примерно 50 деловых людей, я рассказал о том, как Сингапур вырос из деревни, в которой в 1819 году проживало 120 рыбаков, в город с двухмиллионным населением. Мы добились этого, потому что нашим кредо было: либо производить товары и оказывать услуги дешевле и лучше, чем кто-либо другой, либо погибнуть. Я произвел на них благоприятное впечатление, потому что я не протягивал руку за помощью, к чему они привыкли, общаясь с лидерами других независимых стран. Я обратил внимание на их благосклонную реакцию.

В ноябре 1968 года я поехал в Нью-Йорк, чтобы произнести речь перед примерно 800 высшими представителями делового мира в Экономическом клубе Нью-Йорка (Economic Club of New York). Мой анализ проблем Сингапура и региона, возникших в результате войны во Вьетнаме, был хорошо воспринят. Я изо всех сил старался дать трезвый, но оптимистичный анализ ситуации. Я отвечал на их трудные вопросы искренне и непосредственно. Некоторые руководители написали мне письма, чтобы поздравить меня с успешным выступлением. Начиная с того вечера Чан Чин Бок (Chan Chin Bok), руководитель представительства УЭР в Нью-Йорке, обнаружил, что ему стало намного легче заполучить доступ к высшим руководителям делового мира США. Впоследствии, во время моих визитов в Америку он организовывал для меня встречи с 20–50 управляющими американских компаний. Обычная повестка такой встречи включала в себя аперитив за завтраком, беседу за столом с руководителями крупных компаний, а затем двадцатиминутную речь, после чего я отвечал на вопросы. Чин Бок объяснил мне, что большинство высших управляющих американских компаний не имело времени для того, чтобы посетить Сингапур, но они хотели бы увидеть и оценить человека, который находился во главе государства, перед тем как основать фабрику в Сингапуре. Мои встречи были продуктивны, потому что Винсемиус разъяснил мне образ их мышления. Его сын работал в большой американской консультативной фирме и хорошо знал, как американцы подходили к оценке делового риска. Их привлекали политическая, экономическая и финансовая стабильность, нормальные трудовые отношения. Наличие этих факторов убедило бы их, что в работе предприятий, снабжавших их клиентуру и компании во всем мире, не будет никаких перебоев.

В декабре того же года я встретился с другой группой американских предпринимателей в Американском Дальневосточном совете (Far East American Council). Первоначально планировалось, что на встрече будет присутствовать только 100 деловых людей. Но после того ужина в Нью-Йорке распространилось мнение, что меня стоило послушать и встречи со мной стоило посещать. В результате число присутствовавших увеличилось до двухсот. В отчете правительству я жаловался: «Есть и одновременно говорить во время обеда, не разрешая себе выпить, чтобы не потерять остроту мышления – довольно сложно, но это та цена, которую мы платим, чтобы заполучить американские инвестиции».

После нескольких лет проб и ошибок, зачастую обескураживающих, мы пришли к выводу, что наилучшим выходом для нас было бы привлечение в Сингапур американских многонациональных корпораций (МНК). Когда в 60-ых годах на сингапурский рынок пришли предприниматели из Гонконга и Тайваня, они принесли с собой такие достаточно простые технологии как производство тканей и игрушек. Эти производства являлись трудоемкими, но не крупномасштабными. Американские МНК принесли бы с собой высокие технологии, использовавшиеся в крупномасштабных производствах, и создали бы множество рабочих мест. Американцы имели вес и обладали уверенностью в своих силах. Они полагали, что правительство США намерено сохранять американское присутствие в Юго-Восточной Азии, и их бизнес будет, таким образом, защищен от возможной конфискации или потерь в результате военных действий.

Постепенно мои идеи оформились в рамках двуединой стратегии, направленной на преодоление наших недостатков. Во-первых, нам следовало выйти за пределы нашего региона, как это сделал до нас Израиль. Эта идея возникла в ходе обсуждения с экспертом Программы развития ООН, который посетил Сингапур в 1962 году. В 1964 году, во время моего турне по Африке, я снова встретил его в Малави. Он рассказал мне, как израильтяне, столкнувшись с еще более враждебным окружением, чем мы, сумели обойти эти трудности и начали торговать со странами Европы и Америкой в обход своих арабских соседей, которые бойкотировали их. Так как наши соседи в перспективе собирались сократить свои экономические связи с Сингапуром, мы должны были наладить связи с развитыми странами: Америкой, Европой, Японией, – привлекать их производителей для создания предприятий в Сингапуре и последующего экспорта своей продукции в развитые страны.

Общепринятой мудростью экономистов того времени было то, что МНК являлись эксплуататорами дешевой земли, труда и сырья. Эта «школа зависимости» доказывала, что МНК продолжали политику колониальной эксплуатации, которая обрекала развивающиеся страны продавать сырье развитым странам и закупать у них товары. МНК контролировали технологию и вкусы потребителей в своих странах и формировали союзы с правительствами развивающихся стран, чтобы эксплуатировать народы и держать их в отсталости. Многие лидеры стран «третьего мира» верили этой теории колониальной эксплуатации, но Кен Сви и меня она не впечатляла. Мы должны были решать насущные проблемы страны и не могли позволить себе быть опутанными какими-то теориями или догмами. В любом случае, каких-либо природных ресурсов, которые МНК могли бы эксплуатировать, в Сингапуре не было. Все, что у нас было, – это трудолюбивые люди, хорошая базовая инфраструктура и правительство, которое решило быть честным и компетентным. Нашим долгом было обеспечить два миллиона жителей Сингапура средствами к существованию, и если МНК могли обеспечить нашим рабочим занятость и научить их техническим, инженерным и управленческим навыкам, значит, нам следовало иметь дело с МНК.

Второй частью моей стратегии было создание оазиса «первого мира» в регионе «третьего мира». Это было чем-то таким, чего не смог добиться и Израиль, потому что он находился в состоянии войны со своими соседями. Если бы Сингапур смог выйти на уровень принятых в странах «первого мира» стандартов общественной и личной безопасности, здравоохранения, образования, телекоммуникаций, транспорта и обслуживания, то он стал бы базовым лагерем для предпринимателей и инженеров, менеджеров и других профессионалов, которые собирались заняться бизнесом в нашем регионе. Но это означало, что мы должны были обучить наших людей, обеспечить их всем необходимым для того, чтобы они смогли достичь стандартов обслуживания, принятых в развитых странах. Я полагал, что это было возможно, что мы могли перевоспитать, переориентировать людей с помощью школ, профсоюзов, общественных центров и организаций. Если коммунисты в Китае смогли уничтожить всех мух и воробьев, то мы тем более сумели бы заставить наших людей изменить привычки жителей стран «третьего мира».

В борьбе за выживание мы руководствовались простым принципом: Сингапур должен был стать более организованным, более эффективным и более энергичным, чем другие страны региона. Если бы мы были просто так же хороши, как наши соседи, у предпринимателей не было бы никаких оснований для того, чтобы обосноваться в Сингапуре. Мы должны были создать для инвесторов возможности работать в Сингапуре успешно и прибыльно, несмотря на отсутствие внутреннего рынка и природных ресурсов.

В августе 1961 года мы образовали Управление экономического развития (УЭР). Винсемиус рекомендовал создать его так, чтобы инвесторы имели дело с одним агентством, а не с большим числом отделов, департаментов и министерств. Это агентство должно было решать все проблемы, возникавшие у инвесторов, – будь то земельные вопросы, снабжение электроэнергией и водой или охрана окружающей среды и обеспечение безопасности труда. В течение нескольких первых месяцев работы УЭР использовало экспертов Программы развития ООН и Международной Организации Труда (МОТ – International Labour Office), чтобы справиться с этой задачей. Главные усилия УЭР были направлены на привлечение инвестиций в четыре основные отрасли промышленности, которые Винсемиус рекомендовал в своем отчете: разборка и ремонт кораблей, машиностроение, химическая промышленность, производство электрооборудования и приборов.

Кен Сви выбрал Хон Суй Сена первым председателем УЭР, он также предоставил ему право выбрать себе наших лучших выпускников и ученых, возвращавшихся из Англии, Канады, Австралии и Новой Зеландии. Суй Сен – спокойный человек и выдающийся администратор – обладал удивительной способностью вдохновлять этих молодых людей и добиваться от каждого из них наилучших результатов в соответствии с их способностями. Он сформировал особую культуру, присущую УЭР: энтузиазм, изобретательность, которую они проявляли, чтобы преодолевать препятствия, высокую мораль. Это позволяло его сотрудникам привлекать инвестиции и создавать рабочие места. Он сделал УЭР настолько большим и эффективным учреждением, что ему пришлось, со временем, выделить из состава учреждения два независимых агентства, превратив отдел промышленного развития в «Джуронг таун корпорэйшен» (Jurong Town Corporation), а отдел развития финансов – в «Дэвэлопмэнт бэнк оф Сингапур» (Development Bank of Singapore). Обе новые организации вскоре стали лидерами в своих cферах деятельности. Банк помогал финансировать наших предпринимателей, которым был необходим капитал, потому что наши старые банки не обладали опытом работы за пределами сферы финансирования торговых операций, были слишком консервативными, не желая одалживать деньги потенциальным производителям.

Чтобы заинтересовать иностранных инвесторов возможностями ведения бизнеса в Сингапуре, убедить их прислать сюда свои миссии и лично убедиться в этом, чиновникам УЭР пришлось хорошенько потрудиться. Поначалу, когда Чин Бок посещал офисы МНК, их управляющие не всегда даже знали, где находится Сингапур, так что ему приходилось показывать им на глобусах небольшую точку на крайней оконечности Малайского полуострова в Юго-Восточной Азии. Служащим УЭР иногда приходилось посетить 40–50 компаний, пока одна из них направляла свою миссию в Сингапур. Они работали с неистощимой энергией, потому что чувствовали, что от них зависело выживание Сингапура. Нгиам Тон Доу (Ngiam Tong Dow), молодой директор УЭР, а позднее – постоянный секретарь министерства торговли и промышленности, запомнил, как Кен Сви однажды сказал ему, что каждый раз, когда он ехал к себе домой мимо школы и видел сотни детей, выходивших из ее дверей, он чувствовал себя очень грустно, задаваясь вопросом, как создать рабочие места для выпускников школ.

Служащие УЭР разделяли взгляды своих руководителей – министров, проявляя готовность учиться у кого угодно и принять любую помощь, от кого бы она ни исходила. Им очень помогало их образование. От англичан мы унаследовали английский язык и приняли его в качестве рабочего языка. Трое членов этой дееспособной команды УЭР позднее стали министрами правительства: С. Данабалан, Ли Ек Суан, Е Чеу Тон (S. Dhanabalan, Lee Yock Suan, Yeo Cheow Tong). Несколько служащих, включая Джо Пили (Joe Pillay) и Нгиам Тон Доу, стали просто выдающимися секретарями министерств. Кроме того, Пили был управляющим авиакомпании «Сингапур эйрлайнз» (Singapore Airlines), где его финансовые и деловые навыки позволили превратить авиакомпанию в наиболее прибыльную в Азии, а Нгиам стал председателем правления «Дэвэлопмэнт бэнк оф Сингапур».

В качестве экономического советника Винсемиус играл критически важную роль, работая с нами на протяжении 23 лет, вплоть до 1984 года. Он посещал Сингапур два раза в год, каждый визит длился около трех недель. Мы оплачивали только его авиабилеты и счета за гостиницы в Сингапуре. Чтобы держать его в курсе событий, я посылал ему регулярные отчеты и ежедневные выпуски газеты «Стрэйтc таймс» (Straits Times). Обычно он проводил первую неделю в Сингапуре в дискуссиях с нашими официальными лицами, следующую неделю – встречаясь с управляющими МНК и некоторых сингапурских компаний, а также с лидерами Национального конгресса профессиональных союзов (НКПС – National Trades Union Congress). Он предоставлял свой отчет и рекомендации министру финансов и мне, затем мы обычно устраивали деловой обед, на котором присутствовали только он и я. Управляющие МНК скоро поняли ценность контактов с ним и свободно обсуждали с Винсемиусом свои проблемы: избыточное регулирование со стороны правительства, растущий курс сингапурского доллара, слишком высокую текучесть кадров, слишком суровые ограничения на привлечение иностранных рабочих и так далее. Винсемиус был прагматиком, смотрел на вещи практически, имел отличную память на цифры и умел решать вопросы с официальными лицами, не отвлекаясь на ненужные детали. Самым же ценным в нем было то, что он был мудр и осторожен, многому меня научил, в особенности тому, как мыслили и работали руководители европейских и американских компаний.

В перерывах между посещениями Сингапура он встречался со мной всякий раз, когда я посещал Лондон, Париж, Брюссель или Амстердам. Для этого ему приходилось мириться с одним затруднением: он был заядлым курильщиком, а у меня была аллергия на табачный дым, так что всякий раз наш деловой обед представлял для него серьезное испытание. Всегда, когда было возможно, завтрак или обед подавали на открытой террасе, что позволяло ему курить. Он хорошо говорил по-английски, хотя не всегда грамматически верно и с заметным голландским акцентом. У него был глубокий гортанный голос, мясистое лицо с покрытым глубокими морщинами лбом, зачесанные назад волосы, он носил очки в роговой оправе. Как-то он сказал мне, что чувствовал какую-то духовную близость со мной и Суй Сеном, отметив, что единственное, что он мог предположить по этому поводу – это близость философии конфуцианства и кальвинизма. Как бы там ни было, Сингапуру очень повезло, что нам пришлось работать именно с ним.

Ключевую роль в привлечении инвестиций играло правительство. Мы создавали инфраструктуру и хорошо спланированные промзоны, предоставляли финансы для развития промышленности, налоговые и экспортные льготы. Наиболее важным было проведение разумной макроэкономической политики и установление хороших отношений в трудовой сфере, – то есть создание тех основ, которые позволяют работать частному предприятию. Самым большим проектом по созданию инфраструктуры было строительство промышленной зоны Джуронг, которая, в конечном итоге, заняла площадь в 9,000 акров (3,600 га), на которой были проложены дороги, канализация, дренаж, линии электро-, газо– и водоснабжения. Начало было медленным. К 1961 году мы выдали предпринимателям всего 12 сертификатов на право работы в этой зоне, (а в течение 1963–1965 годов, когда Сингапур был в составе Малайзии, центральное правительство в Куала-Лумпуре не выдало ни одного сертификата). В качестве министра финансов, Кен Сви обычно присутствовал на церемонии закладки фундамента, а потом – на церемонии открытия фабрики. Таким образом, каждая фабрика создавала две возможности для рекламы. Он не упускал случая посетить даже самую маленькую фабрику с горсткой работников, например, фабрику по производству нафталиновых шариков. Когда промзона Джуронг в основном пустовала, люди прозвали ее районом «Безумный Го» (Goh's Folly), и сам Го Кен Сви впоследствии, после того как инвестиции потекли в эту промышленную зону рекой, любил вспоминать это название. Правда, когда Джуронг пустовал, Кен Сви не проявлял такого самоуничижения.

Тем не менее, к концу 1970 года мы выдали 390 сертификатов, предоставлявших инвесторам право на освобождение от налогов сроком на 5 лет, который был продлен до 10 лет для тех, кому сертификаты были выданы после 1975 года. Джуронг гудел от деловой активности, как улей. Перелом произошел в октябре 1968 года, после визита делегации компании «Тэксас инструментс» (Texas Instruments). Американцы хотели основать здесь предприятие по производству полупроводников, что в то время считалось высокотехнологичным производством, и обещали начать производство в течение 50 дней после принятия решения. За ними по пятам последовала компания «Нэшенэл сэмикондактор» (National Semiconductor).

Вскоре после этого их конкуренты, компания «Хьюллет – Паккард», прислала своего «разведчика». Служащий УЭР работал с ним день и ночь, немедленно предоставляя любую информацию, в которой тот нуждался и не отстал от него до тех пор, пока он все-таки согласился посетить Сингапур, чтобы самому посмотреть все на месте. На него, как и на представителей «Тэксас инструментс», Сингапур произвел хорошее впечатление. К нему был приставлен руководитель проекта УЭР, который заботился о делегации, так что все было организовано быстро и удобно. Когда представители компании «Хьюллет – Паккард» вели переговоры о строительстве фабрики, они решили первоначально взять в аренду два верхних этажа шестиэтажного здания. Лифт для подъема большого технического оборудования нуждался в трансформаторе, которого у нас к моменту визита самого господина Хьюлетта не было. Вместо того чтобы заставить его подниматься на шестой этаж пешком, сотрудники УЭР проложили огромный кабель из соседнего здания, и в день его визита лифт работал. «Хьюллет – Паккард» основал предприятие в Сингапуре.

Истории, подобные этой, распространились среди американских производителей электроники, и вскоре другие компании по производству электроники последовали за ними. В этот период в Китае бушевала маоистская «культурная революция». Большинство инвесторов считало, что Тайвань и Гонконг находились слишком близко от Китая, и устремились в Сингапур. Мы приветствовали каждого инвестора, но, когда мы находили большого инвестора с потенциалом для серьезного роста, мы просто из шкуры лезли, чтобы помочь ему начать производство.

К 70-ым годам отчеты о Сингапуре появились в американских журналах, включая «Ю.С. ньюз энд уорлд рипорт», «Харперз» и «Тайм» (US News and World Report, Harper's, Time). В 1970 году компания «Дженерал электрик» (General Electric), основала в Сингапуре шесть различных предприятий по производству электрических и электронных изделий, предохранителей, электродвигателей. В 70-ых годах эта компания стала самым большим работодателем в Сингапуре. Американские МНК заложили фундамент развития масштабной, высокотехнологичной электронной промышленности Сингапура. Тогда мы еще не знали, что электронная промышленность позволит Сингапуру преодолеть проблему безработицы, а в 80-ых годах превратит его в крупного экспортера электроники. Позже они стали расширять свое производство в Малайзии и Таиланде.

Посещавшие Сингапур управляющие обычно звонили мне, прежде чем принять решение об инвестировании средств. Я считал, что лучший способ убедить их принять такое решение состоял в том, чтобы сделать дорогу от аэропорта до гостиницы, и от гостиницы до моего офиса чистой, элегантной, обсаженной деревьями и кустами. Прибывая в центральный район Истана, они видели прямо в центре города зеленый оазис – 90 акров (36 гектаров) безупречных лужаек и кустарника, а между ними – поле для игры в гольф. Безо всяких слов они уже знали, что сингапурцы – люди компетентные, дисциплинированные, надежные, способные быстро обучиться тем навыкам, которые от них требовались. Вскоре объем американских инвестиций превысил объем английских, голландских и японских капиталовложений.

С тех пор как мы пришли к власти в 1959 году, нам приходилось бороться с безработицей: в Сингапуре было слишком много молодых людей, искавших работу, которой не было. Но в 1971 году, когда англичане закончили вывод своих войск, я почувствовал, что худшее – позади. Число безработных не увеличилось, хотя из-за ухода англичан потеряли работу 30,000 человек, непосредственно работавших у них, и еще 40,000 человек, работавших в сфере обслуживания.

Американские компании по производству электроники создали так много рабочих мест, что безработица больше не являлась проблемой. Но после этого, в результате арабо-израильской войны 1973 года, на нас внезапно обрушилось нефтяное эмбарго, которое привело к увеличению цен на нефть в четыре раза и больно ударило по мировой экономике. Мы убеждали наших людей экономить энергию, уменьшить потребление топлива и электричества. Нам пришлось затянуть пояса, но это не привело к особым лишениям. Экономический рост значительно замедлился: с 13 % в 1972 году до 4 % в 1975 году, а инфляция выросла – с 2.1 % в 1972 году до 22 % в 1974 году. К счастью, мы не понесли значительных потерь в сфере занятости, – уровень безработицы остался на уровне 4.5 %.

Когда в 1975 году экономический рост возобновился, мы смогли позволить себе стать уже более разборчивыми в деле привлечения инвестиций. Когда служащий УЭР спросил, как долго нам придется сохранять протекционистские тарифы для сборочного автозавода, которым владела местная компания, то финансовый директор компании «Мерседес-Бенц» (Mersedes-Benz) резко ответил: «Всегда». Он так считал, ибо наши рабочие были не столь производительны, как немецкие. Мы без колебаний отменили тарифы, и позволили заводу обанкротиться. Вскоре после этого мы также постепенно начали отменять тарифы, защищавшие предприятия по сборке холодильников, кондиционеров, телевизоров, радиооборудования и других потребительских электротоваров и электронных изделий.

К концу 70-ых годов старые проблемы безработицы и нехватки инвестиций остались позади. Новой проблемой было улучшение качества новых инвестиций, а с ними – образования и квалификации наших рабочих. Мы нашли новые рынки в Америке, Европе и Японии. Современные средства коммуникаций и транспорта позволили нам наладить связи с этими когда – то далекими странами.

В 1997 году в Сингапуре работало более 200 американских компаний, инвестировавших более 19 миллиардов сингапурских долларов. Они не только были нашими самыми крупными иностранными инвесторами, но также постоянно повышали уровень технологии и производимой продукции. Это сокращало их затраты на рабочую силу и позволяло платить более высокую зарплату, сохраняя конкурентоспособность.

По сравнению с британскими и голландскими капиталовложениями, объем японских инвестиций в 60-ых – 70-ых годах был невелик. Я упорно старался привлечь японцев вкладывать деньги в Сингапуре, но они не перемещали производство в страны Юго-Восточной Азии, чтобы производить там товары на экспорт. В 60-ых и 70-ых годах японцы вкладывали капитал заграницей только для того, чтобы продавать товары на внутренних рынках этих стран, и не вкладывали значительных капиталов в Сингапуре из-за малых размеров нашего внутреннего рынка. Тем не менее, впоследствии успехи американских МНК побудили японцев производить товары в Сингапуре для экспорта в США, потом в Европу, а еще позже – и в саму Японию. Китай открыл свою экономику в 70-ых годах, и японские инвестиции начали просачиваться и туда. Когда в 1985 году, в результате «Соглашения Плаза» (Plaza Accord – cоглашение ведущих капиталистических стран о повышении курса иены для уменьшения торгового дисбаланса) курс японской иены по отношению ко всем остальным валютам значительно вырос, японские производители стали перемещать свои фабрики с технологией средней сложности на Тайвань, в Корею, Гонконг и Сингапур, а фабрики с низким уровнем технологии – в Индонезию, Таиланд и Малайзию. Когда они обнаружили, что их инвестиции в этих странах давали более высокую отдачу, чем инвестиции в Америке и Европе, Восточная Азия стала основным регионом инвестиционной деятельности японцев. К середине 90-ых годов японцы стали самыми крупными инвесторами в производственную сферу в странах Восточной Азии.

Нашими первыми инвесторами были англичане. После того, как британские войска были выведены из Сингапура, многие английские компании тоже уехали. Я очень старался заставить их вкладывать капитал, но они страдали от синдрома разрушения империи и возвращались домой, хотя там, из-за проблем в отношениях с профсоюзами уровень производительности труда был невысок. Только в конце 70-ых годов, после того как Сингапур показал, на что он способен, англичане стали всерьез возвращаться сюда, но на этот раз не для ведения торговли и обработки сырья, а для производства таких высокотехнологичных изделий как лекарства. Компания «Бичем фармасютикалс» (Beecham Pharmaceuticals) основала в Сингапуре технологически передовое предприятие по производству и продаже синтетического пенициллина на азиатском рынке, особенно в Японии.

Англичане, голландцы и французы были первыми, кто прибыл в Юго-Восточную Азию и включил эти страны в мировую экономическую систему, сделав их частью своих империй. Тем не менее, эти бывшие колониальные державы медленно приспосабливались к новым торговым и инвестиционным реалиям пост-колониальной эры, и оставленные и распаханные ими поля были засеяны американцами и японцами.

Несколько инвестировавших в Сингапуре известных МНК стали жертвами международной реструктуризации производства, технических открытий или изменений на рынке. Сотрудники УЭР несколько лет убеждали немецкую компанию по производству фотоаппаратов «Роллей» (Rollei) переместить свое производство в Сингапур. Наконец, это удалось сделать, ибо высокая заработная плата в Германии сделала камеры «Роллей» неконкурентоспособными. Я посетил заводы «Роллей» в Брунсвике (Brunswick) в 1970 году, непосредственно перед тем, как компания стала перемещать свое производство в Сингапур, планируя изготавливать там фотоаппараты, фотовспышки, проекторы, линзы и затворы, а также производить фотоаппараты иных известных немецких марок. Совместно с УЭР компания «Роллей» основала центр обучения рабочих по специальностям, необходимым для производства точной механики, точной оптики, инструментов и электромеханических изделий. Компания «Роллей – Сингапур» производила превосходные аппараты, но из-за изменений в технологии и на рынке продавались они плохо. Исследовательский центр фирмы находился в Германии, а производственная база – в Сингапуре, что ухудшало планирование и координацию между ними. Предприятие концентрировалось на исследованиях и разработке новых моделей профессионального фотооборудования, которое являлось медленно развивавшимся сектором рынка, в то время как японцы занялись производством более простых фотоаппаратов с видоискателями, автофокусом, автоматическим наведением резкости, что стало возможным в результате применения компьютерных микросхем, которые немцы внедряли очень медленно. 11 лет спустя фирма «Роллей» обанкротилась и в Германии, и в Сингапуре.

Неудача этой компании была большим ударом для Сингапура, потому что европейские инвесторы интерпретировали ее как неудачу в передаче технологии из Европы в Сингапур. УЭР пришлось нелегко, объясняя инвесторам, что неудача фирмы «Роллей» была вызвана изменениями на рынке и в технологии. Единственным утешением было то, что 14,000 рабочих, получивших подготовку в области точной механики, стали кадровым фундаментом для организации промышленности по производству компьютерных дисководов, которая переместилась в Сингапур в 70-ых годах.

УЭР был нашим основным органом по привлечению устойчивого потока иностранных инвестиций во все более высокотехнологичные сферы. Это позволило Сингапуру оставаться конкурентоспособным, несмотря на рост заработной платы и других затрат. В УЭР по-прежнему работают наиболее способных выпускники университетов, особенно из числа получивших образование в Америке, Великобритании и Европе. Нынешний председатель УЭР Филипп Ео (Philip Yeo) хорошо известен руководителям МНК в качестве энергичного и надежного человека, способного выполнить все данные УЭР обещания.

Оглядываясь назад, я могу утверждать, что наше экономическое развитие и индустриализация протекали успешно, потому мы занимались планированием. Наши ранние планы были основаны на предположении о сохранении общего рынка с Малайзией. Например, компания «Гиннес» (Guinness) уже оплатила депозит за участок в Джуронге для строительства пивоваренного завода, когда Тан Сью Син, министр финансов Малайзии, заявил председателю компании «Гиннес» Алану Ленокс-Бойду (Alan Lennox-Boyd), что он не позволит импортировать в Малайзию ни одной бутылки пива. Тогда Ленокс-Бойд решил построить пивоварню в Куала-Лумпуре и предложил нам оставить его депозит. Мы вернули ему депозит. Несколько лет спустя мы «вернули долг» Тан Сью Сину, отказавшись уменьшить налог на импорт пива из Малайзии. «Гиннес» основал фабрику в Сингапуре, чтобы производить пиво по лицензии.

В большинстве случаев наш выбор инвесторов был удачен. Некоторые из них: предприятия по восстановлению и ремонту судов, нефтепереработке и нефтехимии, банки и финансовые компании, – были подобраны УЭР, Суй Сеном, нашим министром финансов, или мною лично. Наше министерство торговли и промышленности также полагало, что нам следовало вкладывать средства в области, где были возможны технологические прорывы: биотехнологию, компьютерную индустрию, производство специальных химикатов, коммуникационного оборудования, сферу услуг. Но когда мы не были уверены в том, каковы будут результаты новых исследований, мы старались диверсифицировать риск.

Наша работа заключалась в планировании, постановке крупных экономических задач на длительный период времени, в течение которого мы могли их достичь. Мы регулярно рассматривали планы и корректировали их по мере того, как менялась ситуация. Чтобы удовлетворить потребности предпринимателей, планирование развития инфраструктуры, обучения и подготовки рабочих должно было осуществляться за многие годы до того, как в них возникала нужда. Мы не располагали прослойкой готовых предпринимателей, как Гонконг, куда китайские промышленники и банкиры прибыли, спасаясь бегством из Шанхая, Кантона и других городов, захваченных коммунистами. Если бы мы ждали, пока наши торговцы выучатся и дорастут до того, чтобы стать промышленниками, мы бы умерли с голоду. Совершенно абсурдным являлось предположение наших критиков, высказанное в 90-ых годах, что, если бы мы вырастили собственных предпринимателей, то меньше зависели бы от безжалостных МНК. Даже тот опыт, который принесли в Гонконг китайские беженцы, не позволил им поднять технологический уровень производства до уровня предприятий МНК в Сингапуре.

Правительство взяло на себя инициативу основания новых отраслей: сталелитейной (National Iron and Steel Mills), пароходной компании «Нептун ориент лайнз» (НОЛ – Neptun Orient Lines), авиакомпании «Сингапур эйрлайнз». Два наших министра проявили себя в качестве потрясающе разносторонних людей. Хон Суй Сен основал «Дэвэлопмэнт бэнк оф Сингапур», «Страховую корпорацию Сингапура» (The Insurance Corporation of Singapore) и «Сингапурскую нефтяную компанию» (Singapore Petroleum Company). Го Кен Сви основал наше пароходство (НОЛ) и, через правительство Пакистана, нанял капитана М. Дж. Саида (M.J.Sayeed), чтобы начать операции. С помощью австралийского эксперта в производстве артиллерийских систем сэра Лоренса Хартнета (Sir Lawrence Hartnett), Кен Сви основал наш монетный двор – «Чартэтэд индастриз оф Сингапур» (Chartered Industries of Singapore) – и фабрику по производству боеприпасов, которые размещались вместе, так как оба производства предъявляли высокие требования к обеспечению безопасности и наличию хорошего инструментального производства. Под руководством практичного и находчивого директора Он Ка Кока (Ong Kah Kok) предприятие успешно развивалось. Молодой постоянный секретарь правительства, а впоследствии – председатель УЭР Филипп Ео вскоре взял руководство этим предприятием на себя и основал на нем новые производства, которые потом привели к созданию высокотехнологичной компании «Сингапур тэкнолоджиз» (Singapore Technologies). Эта компания также основала совместные предприятия по производству микросхем с ведущими МНК.

Мы верили в наших молодых служащих, в их честность, интеллект, энергию, пусть даже и при полном отсутствии делового опыта. Из каждого выпуска мы отбирали и посылали лучших выпускников наших школ в лучшие университеты Великобритании, Канады, Австралии, Новой Зеландии, Германии, Франции, Италии, Японии, а впоследствии, когда у нас появились средства, – США. Мы вырастили из них наших собственных предпринимателей, чтобы основать такие преуспевающие компании как «Нептун ориент лайнз» и «Сингапур эйрлайнз». Я боялся, что эти предприятия превратятся в убыточные, субсидируемые, национализированные корпорации, как это случилось во многих молодых независимых государствах. Тем не менее, Суй Сен, который знал своих молодых сотрудников, убедил меня, что успех был возможен, и что они вполне могли конкурировать с другими компаниями. Он также дал прямо и ясно понять, что эти предприятия либо должны были стать прибыльными, либо должны были быть закрыты. И Кен Сви, и Ким Сан, с которыми я обсуждал эти смелые планы, считали, что нам стоило рисковать, учитывая дефицит предпринимателей. Я полагался на суждения Суй Сена, который осуществлял отбор служащих для этих компаний. И компании преуспели. В результате этого было основано множество новых компаний под эгидой министров и соответствующих министерств. Когда и эти компании оказались преуспевающими, мы превратили такие государственные монополии, как «Паблик ютилитиз боард» (Public Utilities Board), «Порт оф Сингапур осорити» (Port of Singapore Authority) и «Сингапур телеком» (Singapore Telecom) в самостоятельные компании, свободные от министерского контроля. Они управлялись как частные, эффективные, конкурентоспособные и прибыльные предприятия.

Ключом к успеху являлось качество людей, отвечавших за дело. Не все наши высшие администраторы обладали деловой хваткой, но у некоторых она была. Компания «Нэшенэл айрон энд стил милз» (National Iron and Steel Mills), директором которой являлся. Хау Юн Чон (Howe Yoon Chong), «Кеппел корпорэйшен» (Keppel Corporation) – директор Сим Ки Бун (Sim Kee Boon) и «Сингапур эйрлайнз» – директор Джо Пилэй (Joe Pillay), – заняли ведущее место на Фондовой бирже Сингапура (Singapore Stock Exchange). Когда авиакомпания «Сингапур эйрлайнз» была приватизирована, нам было очень сложно найти руководителей высшего ранга, чтобы заменить Джо Пилэй, – таким острым был дефицит предпринимателей.

Если бы я должен был описать одним словом, почему Сингапур преуспел, то этим словом было бы «доверие» (confidence). Именно доверие к нам позволяло иностранным инвесторам основывать свои фабрики и нефтеперегонные заводы в Сингапуре. Через несколько дней после начала нефтяного кризиса в октябре 1973 года, я решил подать ясный сигнал нефтяным компаниям, что мы не станем требовать никаких специальных привилегий в отношении запасов нефти, которые они имели на нефтеперегонных заводах в Сингапуре. Если бы мы блокировали те запасы нефти, которые они имели в Сингапуре, то нам хватило бы ее для обеспечения собственных нужд на протяжении двух лет. Но это показало бы, что мы являлись ненадежными партнерами. 10 ноября 1973 года я встретился с руководителями и управляющими всех нефтеперегонных заводов: «Шелл», «Мобил», «Эссо», «Сингапур петролеум», «Бритиш петролеум» (Shell, Mobil, Esso, Singapore Petrolium, British Petrolium). Я публично заверил их, что Сингапур был готов урезать свою квоту потребления в той же степени, в какой они собирались урезать ее для своих клиентов в других странах. Их клиенты находился в государствах, расположенных далеко друг от друга: на Аляске, в Австралии, Японии, Новой Зеландии, – не говоря уже о государствах нашего региона.

Это решение повысило доверие к правительству Сингапура, ибо в наших долгосрочных интересах было стать надежным местом для нефтяного и иного бизнеса. В результате, нефтяная промышленность Сингапура значительно расширилась, в конце 70-ых годов в городе начала развиваться нефтехимия. К началу 90-ых годов, располагая предприятиями по переработке нефти общей мощностью 1.2 миллиона баррелей в день, Сингапур стал третьим крупнейшим мировым центром нефтепереработки после Хьюстона (Houston) и Роттердама (Rotterdam); третьим крупнейшим мировым центром торговли нефтью после Нью-Йорка и Лондона; самым большим в мире центром торговли мазутом. Сингапур также является крупным центром нефтехимии.

Чтобы преодолеть опасения инвесторов относительно качества нашей рабочей силы, я попросил японцев, немцев, французов и голландцев основать в Сингапуре собственные центры по подготовке наших технических специалистов, в которых обучение проводилось бы их собственными инструкторами. Некоторые центры финансировались правительством, другие были созданы совместно с такими корпорациями как «Филипс», «Роллей» и «Тата» (Tata). В течение 4–6 месяцев обучения рабочие, проходившие подготовку в условиях, близких к производству, могли ознакомиться с системой работы и культурой других наций, так что компании охотно принимали их на работу. Эти центры обучения стали полезными еще и потому, что они помогали инвесторам сравнить уровень подготовки наших рабочих с рабочими из других стран, что способствовало повышению стандартов подготовки рабочих в Сингапуре.

Глава 5. Создание финансового центра

Любого, кто в 1965 году, когда мы отделились от Малайзии, предположил бы, что Сингапур станет крупным финансовым центром, посчитали бы безумцем. Откуда же взялись эти сверкающие современные здания в центре города с разместившимися в них банками, связанными компьютерными сетями с Лондоном, Нью-Йорком, Токио, Франкфуртом, Гонконгом и другими важнейшими финансовыми центрами?

Начало этой истории было неправдоподобным. Доктор Винсемиус вспоминает, как в 1968 году он позвонил своему другу, вице-президенту сингапурского отделения «Бэнк оф Америка» (Bank of America), который был тогда в Лондоне: «Господин Ван Онен (Van Oenen), мы (Сингапур) хотим в пределах следующих 10 лет стать финансовым центром Юго-Восточной Азии». Ван Онен ответил: «Хорошо, приезжайте в Лондон. Вы сможете добиться этого в течение 5 лет». Винсемиус немедленно выехал в Лондон, где Ван Онен подвел его к большому глобусу, стоявшему в зале заседаний, и сказал: «Взгляните: финансовый мир начинается в Цюрихе. Банки Цюриха открываются в 9:00 утра, чуть позже открываются банки во Франкфурте, еще позже – в Лондоне. После обеда банки в Цюрихе закрываются, затем закрываются банки во Франкфурте и в Лондоне. В это время банки в Нью-Йорке еще открыты. Таким образом, Лондон направляет финансовые потоки в Нью-Йорк. К тому времени, когда после обеда закроются нью-йоркские банки, они уже переведут финансовые потоки в Сан-Франциско. К тому времени как закроются банки в Сан-Франциско, до 9:00 утра швейцарского времени, когда откроются швейцарские банки, в финансовом мире ничего не происходит. Если мы расположим Сингапур посредине, то, до закрытия банков в Сан-Франциско, Сингапур сможет принять от них эстафету, а когда закроются банки в Сингапуре, они смогут перевести финансовые потоки в Цюрих. Таким образом, впервые в истории, станет возможным глобальное круглосуточное банковское обслуживание». По просьбе Винсемиуса Ван Онен изложил свои соображения на бумаге и послал Хон Суй Сену, председателю УЭР, игравшему роль связного между Винcемиусом и мной. Суй Сен встретился со мной, чтобы предложить полностью отменить контроль и ограничения на операции с иностранной валютой, осуществлявшиеся между Сингапуром и государствами, лежащими за пределами «стерлинговой зоны». Мы все еще были частью «стерлинговой зоны», и это требовало от нас осуществления валютного контроля. Суй Сен обсудил с представителем «Бэнк оф Ингланд» (Bank of England) возможность перехода к использованию Сингапуром корзины иностранных валют, наподобие Гонконга, что позволило бы нам участвовать в операциях на рынке «азиатских долларов». Ему ответили, что использование такой системы в Гонконге было обусловлено историческими причинами, и что в этом случае Сингапуру, возможно, пришлось бы покинуть «стерлинговую зону». Я решил, что такой риск был оправдан и дал распоряжение Суй Сену приступить к делу. «Бэнк оф Ингланд» не настаивал на нашем выходе из «стерлинговой зоны», но, в любом случае, через 4 года Великобритания вынуждена была ликвидировать ее.

В отличие от Гонконга, Сингапур не мог ни опереться на репутацию лондонского Сити, признанного финансового центра с многолетними традициями международных банковских операций. Мы не могли рассчитывать и на поддержку со стороны «Бэнк оф Ингланд», являвшегося символом надежности, пользовавшегося доверием клиентов, сотрудники которого имели репутацию финансовых экспертов. В 1968 году Сингапур был государством «третьего мира». Необходимо было убедить зарубежных банкиров в наличии стабильных социальных условий, хороших условий для работы и жизни, эффективной инфраструктуры, достаточного количества квалифицированных и хорошо адаптирующихся к новым условиям профессионалов. Мы также должны были убедить их, что наш Валютный комитет (Currency Board) и Управление монетарной политики Сингапура (УМПС – Monetary Authority of Singapore) были способны осуществлять надзор за банковской индустрией. В 1965 году, вскоре после обретения независимости, Кен Сви и я решили, что в Сингапуре не должно было быть центрального банка, который мог бы осуществлять денежную эмиссию. Мы были настроены не допустить обесценивания нашей валюты относительно валют больших государств, особенно доллара США. В результате мы сохранили систему, при которой Валютный комитет выпускал в обращение сингапурские доллары только в том случае, если они были обеспечены эквивалентной суммой в иностранной валюте. УМПС располагало всеми полномочиями центрального банка, за исключением права осуществлять денежную эмиссию.

Служащие УМПС профессионально осуществляли финансовый надзор, работая в соответствии с законами, правилами и инструкциями, которые периодически пересматривались, чтобы поспевать за развитием финансовой сферы. Доверие к нашей честности и компетенции собиралось по крохам. История нашего финансового центра – это история того, как мы укрепляли доверие к Сингапуру как к месту, где бизнес ведется честно. Это история того, как мы воспитывали чиновников, обладавших знаниями и навыками, чтобы они так регулировали и осуществляли надзор за финансовыми учреждениями и биржевыми организациями, чтобы свести до минимума риск сбоев в финансовой системе.

Начало нашей работы на азиатском офшорном долларовом рынке было скромным. Этот рынок являлся аналогом рынка «евродолларов», и мы называли его рынком «азиатских долларов» (Asian dollar market). Первоначально этот рынок сводился к операциям на финансовом рынке Сингапура по привлечению фондов зарубежных банков в иностранной валюте для кредитования банков стран региона, и наоборот. Впоследствии, рынок «азиатских долларов» перешел к торговле иностранными валютами, фьючерсами и опционами, ценными бумагами, деноминированными в иностранной валюте, проводил синдицирование займов, выпуск облигаций и управление инвестиционными фондами. В 1997 году объем операций на рынке «азиатских долларов» превысил 500 миллиардов долларов США, что было примерно втрое больше размеров нашего внутреннего банковского рынка. Темпы роста были огромными, ибо этот рост был вызван потребностями рынка. По мере того как международная торговля и инвестиции принимали глобальный характер, охватывая Азию и Сингапур, как один из ключевых узлов региона, объем международных финансовых операций рос экспоненциально.

В начальный период, с 1968 по 1985 год, у Сингапура не было конкурентов в странах региона. Мы привлекли международные финансовые институты тем, что отменили налог на вывоз доходов, полученных вкладчиками – нерезидентами. Все депозиты, деноминированные в «азиатских долларах», не учитывались при расчете нормативов ликвидности и банковских резервов. К 90-ым годам Сингапур стал одним из крупнейших финансовых центров мира. По объему валютных операций Сингапур уступает только Лондону, Нью-Йорку и лишь немного отстает от Токио. Успех Сингапура побудил другие страны региона с середины 80-ых годов развивать собственные международные финансовые центры, зачастую предлагая еще более щедрые налоговые льготы. Фундаментом для развития нашего финансового центра было соблюдение принципа верховенства закона, существование независимого суда и стабильного, компетентного и честного правительства, проводившего разумную макроэкономическую политику, практически ежегодно сводя бюджет с профицитом. В результате этого сингапурский доллар был стабильной и сильной валютой, что предотвращало импорт инфляции.

В 70-ых годах у нас произошел конфликт с одним из наиболее известных представителей лондонского Сити. В марте 1972 года Джим Слэтер (Jim Slater), широко известный британский инвестор, специализировавшийся в сфере реструктуризации активов, прибыл в Сингапур, чтобы встретиться со мной. Когда Тэд Хит стал премьер-министром Великобритании, в прессе сообщалось, что он отдал в управление Джиму Слэтеру все свои активы и ценные бумаги на условиях полного доверия. Следовательно, Слэтер обладал солидной репутацией. За год до того я встретил его за ужином, который устроил Тэд Хит на Даунинг-стрит, 10. Я приветствовал участие Слэтера в развитии нашего фондового рынка.

Позднее, в 1975 году, Суй Сен, бывший министр финансов Сингапура, сказал мне, что компания «Слэтер Уолкер Секьюритиз» (Slater Walker Securities) была замешана в манипулировании акциями компании «Хо Пар бразерс интернэшенэл» (Haw Par Brothers International), которые котировались на фондовом рынке Сингапура. Они нелегально выкачивали (strip off) активы компании из ее филиалов, извлекая выгоду для себя и некоторых директоров компании. Подобного рода действия квалифицировались как преступное злоупотребление доверием: они обманывали собственников компании «Хо Пар» и других компаний. Тем не менее, если бы расследование действий компании, имевшей такую солидную репутацию на Лондонской фондовой бирже, не было оправдано, это нанесло бы удар по нашей собственной репутации. Следовало ли нам возбудить уголовное дело против Джима Слэтера? Я решил, что, если Сингапур хотел поддержать репутацию хорошо управляемой фондовой биржи, мы были просто обязаны это сделать.

В результате расследования был раскрыт заговор, заключавшийся в систематическом выкачивании активов компании «Хо Пар». Но и это оказалось только верхушкой куда более масштабного мошенничества. Преступные действия фирмы «Слэтер Уолкер секьюритиз» охватывали Сингапур, Малайзию, Гонконг и Лондон, – конечный пункт, где накапливалось краденое. Они использовали филиалы компании «Хо Пар» в Гонконге, чтобы скупать акции, котировавшиеся в Гонконге, затем продавали их компании «Спайдер Секьюритиз» (Spider Securities), полностью находившейся в собственности управляющих компанией «Слэтер Уолкер Секьюритиз», которые и делили нечестно полученную прибыль. Ответственными за проведение этих махинаций были: Джим Слэтер, Ричард Тарлинг (Richard Tarling), – председатель правления компании «Хо Пар», и Огилви Уотсон (Ogilvy Watson) – управляющий директор. Уотсон вернулся в Великобританию до того, как бежать в Бельгию, с которой у нас не было договора об экстрадиции. Слэтер и Тарлинг проживали в Лондоне. Мы потребовали их экстрадиции, но руководство Великобритании не выдало их. Вместо этого, в 1979 году, после трехлетней тяжбы в лондонских судах, британский министр внутренних дел распорядился выдать Тарлинга на основании только пяти из семнадцати пунктов обвинения, причем эти пять пунктов обвинения влекли за собой наименее тяжкое наказание. Тарлинга осудили, он получил по шесть месяцев тюрьмы за каждый из инкриминировавшихся ему трех эпизодов умышленного неразглашения важной информации в консолидированном отчете о прибыли и убытках компании «Хо Пар» за 1972 год. Годы спустя, когда Гордон Ричардсон (Gordon Richardson) уже не являлся управляющим «Бэнк оф Ингланд», он высказал свое сожаление по поводу того, что не смог помочь Сингапуру передать Слэтера в руки правосудия.

Репутация УМПС как дотошного и бескомпромиссного органа финансового надзора, позволявшего работать на нашем рынке только финансовым учреждениям с безупречной репутацией, подверглась испытанию в 70-ых и 80-ых годах, когда УМПС отказало в лицензии «Бэнк оф кредит энд интэрнэшенэл коммэрс» («БКИК» – Bank of Credit and International Commerce). В результате афер «БКИК» был нанесен ущерб практически всем международным финансовым центрам, пока его деятельность удалось пресечь. Этот банк, учрежденный в Люксембурге гражданином Пакистана, включал, в качестве своих собственников, королевские семьи Саудовской Аравии, Бахрейна, Абу-Даби и Дубая. Он располагал примерно 400 отделениями и филиалами в 73 странах Европы, Ближнего Востока, Африки и Америки. Банк обратился к Сингапуру за офшорной банковской лицензией в 1973 году. Мы отвергли просьбу, потому что банк был основан совсем недавно (в 1973 году) и имел недостаточный капитал. Повторное обращение за лицензией последовало в 1980 году, и снова не было одобрено УМПС, так как международная репутация банка была плохой.

«БКИК» не оставил своих попыток получить лицензию. В 1982 году Ван Онен, который помог нам в развитии азиатского долларового рынка, поинтересовался, как обстояло дело с предоставлением лицензии этому банку. Ко Бен Сен (Koh Beng Seng), который был назначен на должность управляющего Департамента банковских и финансовых учреждений УМПС, уже слышал от нескольких управляющих центральных банков различных стран, что у них были сомнения относительно «БКИК». Поэтому, когда Ван Онен встретился со мной, я решил, что будет лучше поддержать Ко Бен Сена.

Представителей «БКИК» это не остановило, и они снова попытались добиться своего – на сей раз через Гарольда Вильсона. Полученное от него письмо выглядело несколько странно. Обычно он подписывал письма собственноручно: «Искренне Ваш, Гарольд». В этот раз «Искренне Ваш» было напечатано на машинке, а подписался он собственноручно: «Вильсон де Риво». Я решил, что письмо он написал для проформы, в качестве дружеского одолжения.

Нечистоплотные операции «БКИК» причинили огромные убытки другим банкам. Когда в июле 1991 года банк был закрыт, вкладчики и кредиторы выставили банку претензии в размере 11 миллиардов долларов. Сингапур остался невредим, потому что мы не нарушили своих правил.

УМПС также отказал в лицензии «Нэшенэл бэнк оф Бруней» (National Bank of Brunei), которым управлял известный бизнесмен китайского происхождения Ку Тек Пуат (Khoo Tek Puat). Он приобрел «Нэшенэл бэнк оф Бруней» и попросил брата султана, принца Мохамеда Болкиа (Mohamed Bolkiah), который являлся президентом банка, обратиться в УМПС с просьбой об открытии филиала в Сингапуре в 1975 году. Несколько месяцев спустя, в другом письме, он проинформировал нас, что его брат, принц Суфри Болкиа (Sufri Bolkiah) был назначен исполнительным президентом банка. Так как королевская семья Брунея явно оказывала Ку политическую поддержку, УМПС направил этот вопрос на рассмотрение мне. Я поддержал решение УМПС об отказе в выдаче лицензии банку в 1975 году, а потом и в 1983 году, когда банк вторично обратился к нам с этой просьбой.

В 1986 году султан Брунея выпустил чрезвычайный указ о закрытии «Нэшенэл бэнк оф Бруней». Этому предшествовало паническое изъятие вкладов, а, кроме того, существовали подозрения в нарушении правил при предоставлении займов группе компаний принадлежавших Ку, на сумму 1.3 миллиарда сингапурских долларов. Ресурсы этого банка использовались им для достижения своих собственных целей, среди которых была попытка приобрести контрольный пакет банка «Стандард чартэрэд бэнк оф Лондон» (Standard Chartered Bank of London). Его старший сын, который был председателем правления банка, был арестован в Брунее. Некоторые, в основном иностранные, банки, расположенные в Сингапуре, предоставили «Нэшенэл бэнк оф Бруней» кредиты на общую сумму в 419 миллионов сингапурских долларов. Ку потребовалось два года, чтобы выплатить эти долги.

Политика строгого надзора за соблюдением законов и правил, проводившаяся УМПС под руководством Ко Бен Сена, помогла Сингапуру утвердиться в роли крупного финансового центра. Чтобы помочь местным банкам конкурировать с международными банками, УМПС поощряло четыре крупнейших местных банка (известные как «большая четвертка») поглощать меньшие банки, чтобы становиться больше и сильнее. Американское рейтинговое агентство «Мудиз» (Moody's), присвоило банкам «большой четверки» рейтинги, соответствующие рейтингам наиболее надежных банков мира.

В 1985 году УМПС вынужден был помочь разрешить кризисную ситуацию, возникшую на Фондовой бирже Сингапура. Спекулянты ценными бумагами из Малайзии, в первую очередь, Тан Кун Свон (Tan Koon Swan), передали нашим биржевым брокерам в залог, для получения кредитов, акции компании «Пан электрик индастриз» (Pan Electric Industries) и нескольких малайзийских компаний, по цене, превышавшей их рыночную стоимость. Они обязались выкупить эти акции к определенной дате по еще более высокой цене. Это был грязный бизнес. Когда курс ценных бумаг на фондовом рынке понизился, спекулянты не смогли выкупить акции по установленной цене. Это привело к тому, что несколько больших брокерских фирм – членов ФБС оказались неплатежеспособными. ФБС закрылась на три дня, пока официальные лица во главе с Ко Бен Сеном день и ночь работали с банками «большой четверки», чтобы организовать выделение 180 миллионов сингапурских долларов для спасения биржевых брокеров. Усилия Ко Бен Сена позволили ФБС предотвратить системный крах рынка и восстановить доверие инвесторов.

Чтобы избежать повторения подобного кризиса, мы пересмотрели закон, регулировавший деятельность брокерских компаний, повысив требования к ним. Теперь клиенты были лучше защищены в случае дефолта фирм – членов ФБС, которые, в свою очередь, обязались увеличить размеры своего капитала. Правительство разрешило иностранцам приобретать акции фирм-членов ФБС, а также деятельность компаний, полностью принадлежавших зарубежным фирмам, что привнесло в работу ФБС необходимый опыт и знания. В результате этих изменений ФБС смогла успешно пережить «черный понедельник» 19 октября 1987 года, когда, в результате глобального краха фондовых рынков, Фондовая биржа Гонконга вынуждена была закрыться на 4 дня.

Следующим этапом в развитии нашего финансового рынка была организация Сингапурской международной денежно – кредитной биржи (СМДКБ – Singapore International Monetary Exchange). В 1984 году Биржа золота Сингапура (Gold Exchange of Singapore) стала, кроме золотых фьючерсных контрактов, торговать финансовыми фьючерсными контрактами и изменили свое название на СМДКБ. Чтобы завоевать доверие международных финансовых институтов, мы избрали в качестве модели для СМДКБ Чикагскую торговую биржу (ЧТБ – Chicago Mercantile Exchange), на которой торги ведутся путем выкрикивания котировок брокерами. Мы также убедили ЧТБ принять систему взаимозачета с СМДКБ, что позволило осуществлять круглосуточные торги. Такой революционный подход позволял инвесторам открывать позиции на ЧТБ в Чикаго и закрывать позиции на СМДКБ в Сингапуре, и наоборот, без уплаты дополнительных комиссий и залогов. Это получило одобрение Комиссии по торговле товарными фьючерсами США (US Commodity Futures Trading Commission). Договоренность о взаимозачете функционировала без сбоев с самого начала деятельности СМДКБ. В 1995 году, когда один из трейдеров СМДКБ, Ник Лисон (Nick Leeson), работавший в уважаемом банке «Бэрингз» (Baring's), потерял более миллиарда долларов США, спекулируя на фьючерсных контрактах на индекс Никкей (Nikkey), это привело к катастрофе «Берингс бэнк», но на СМДКБ, членах СМДКБ и их клиентах это никак не отразилось.

В 1984 году СМДКБ приступила к торговле фьючерсными контрактами на ставку процента по займам в «евродолларах», а вскоре после этого – в «евроиенах». К 1998 году на ФМДКБ проводились торги по целому ряду региональных фьючерсных контрактов, включая фьючерсные контракты на индексы фондовых рынков Японии, Тайваня, Сингапура, Таиланда и Гонконга. Лондонское «Интернэшенэл файнэншел ревю» (International Financial Review) присудило СМДКБ награду «Международной биржи года» (International Exchange of the Year). В 1998 году СМДКБ получила ее в четвертый раз, ни одной другой азиатской бирже эта награда никогда не присуждалась.

Наши финансовые резервы, сбережения в Центральном фонде социального обеспечения (ЦФСО) и финансовые излишки бюджета возрастали, между тем как УМПС не занималось инвестированием этих средств в наиболее высокодоходные проекты. Я распорядился, чтобы Кен Сви пересмотрел эту политику. В мае 1981 года он сформировал Инвестиционную корпорацию правительства Сингапура (ИКПС – Government of Singapore Investment Corporation). Я стал председателем корпорации, он – заместителем председателя, а Суй Сен и несколько министров – членами правления. Используя связи Кен Сви с Дэвидом Ротшильдом (David Rothschild), мы пригласили компанию «Н.М. Ротшильд энд санз» (N.M. Rothschild amp; Sons) в качестве своих консультантов. Они направили к нам высококвалифицированного специалиста, который несколько месяцев работал вместе с нами, помогая наладить работу ИКПС. Мы также наняли американских и японских управляющих, чтобы развивать инвестиционную деятельность в различных сферах. Для повседневного управления работой ИКПС мы назначили ее первым управляющим директором Ен Пун Хау. Ему удалось привлечь к работе в качестве советника по вопросам инвестиционной стратегии Джеймса Вулфенсона (James Wolfensohn), который позднее стал президентом Мирового банка. Постепенно они создали команду сингапурцев, возглавляемую Эн Кок Соном (Ng Kok Song) и Те Кок Пеном (The Kok Peng), которые перешли туда из УМПС. К концу 80-ых годов они и их подчиненные уже отвечали за ключевые вопросы управленческой и инвестиционной деятельности.

В начале своей деятельности ИКПС занималась размещением только правительственных финансовых ресурсов. К 1987 году корпорация уже была способна взять на себя управление валютными резервами Сингапура (The Board of Commissioners for Currency of Singapore) а также долгосрочными активами УМПС. В 1997 году в ее управлении находилось более 120 миллиардов сингапурских долларов. Главной проблемой, которая решалась ИКПС, было распределение наших инвестиций между акциями, облигациями (в основном правительственных займов разных стран) и наличными деньгами. Существует немало книг, описывающих принципы работы фондового рынка, но в них нельзя найти ничего определенного по поводу изменения стоимости активов в будущем, не говоря уже об обеспечении определенного уровня их доходности. В условиях значительных колебаний рынка, имевших место в 1997–1998 годах, ИКПС могла бы заработать или потерять несколько миллиардов долларов только в результате колебаний курса иены и марки по отношению к доллару США. Инвестирование капитала – опасный бизнес. Моей главной целью было не столько добиться максимального дохода на инвестиции, сколько сохранить стоимость наших сбережений и обеспечить разумный уровень дохода на инвестиции. За 15 лет, прошедших с 1985 года, ИКПС удалось добиться результатов, превосходящих сопоставимые международные показатели инвестиционной деятельности и приумножить стоимость наших активов.

Тем не менее, сравнивая Сингапур с Гонконгом, инвесторы считали наше финансовое регулирование чрезмерным. Критики писали, что «в Гонконге было разрешено все, что не было запрещено, а в Сингапуре было запрещено все, что не было разрешено». Они забывали, что Гонконг находился под британской юрисдикцией и мог полагаться на поддержку «Бэнк оф Ингланд». Сингапур, у которого такого страхового полиса не было, не смог бы так легко оправиться в случае серьезного финансового кризиса. Иностранные банкиры, которые посещали меня, обычно говорили, что финансовый рынок Сингапура мог бы развиваться быстрее, если бы мы разрешили им внедрять новые виды финансовых инструментов и операций, не дожидаясь их проверки и испытания на других рынках. Я обычно внимательно их выслушивал, но не вмешивался в эти вопросы, потому что считал, что нам было необходимо больше времени, чтобы упрочить нашу репутацию и положение.

После того, как в 1990 году я ушел с поста премьер – министра, у меня появилось время заняться нашим банковским сектором, и я провел несколько встреч с сингапурскими банкирами. Одним из них был Лим Хо Ки (Lim Ho Kee) – проницательный, преуспевающий валютный дилер, управлявший крупным иностранным банком в Сингапуре. Он убедил меня пересмотреть нашу политику, которую он считал слишком осторожной, не дававшей нашему финансовому центру возможности расширяться и выйти на уровень более развитых финансовых центров мира. В середине 1994 года я также провел несколько деловых совещаний с другими сингапурцами – управляющими иностранных финансовых организаций. Они убедили меня, что слишком большая доля наших сбережений находилась в ЦФСО, что наши законодательные органы и связанные с правительством компании были слишком консервативны, размещая свои финансовые излишки в виде банковских депозитов. Они могли бы получать от размещения своих финансовых ресурсов куда большую отдачу, инвестируя эти средства через опытных и квалифицированных управляющих международных инвестиционных фондов в Сингапуре. Это позволило бы значительно расширить деятельность инвестиционных фондов, которые, в свою очередь, смогли бы привлечь иностранные средства для инвестиций в регионе.

Мои взгляды на деятельность наших банков и систему регулирования стали меняться после 1992 года, когда Джордж Шульц (George Shultz), бывший государственный секретарь США и председатель Международного наблюдательного совета (International Advisory Board) высококлассного американского банка «Джи Пи Морган» (J.P.Morgan), пригласил меня стать членом этого совета. Получая регулярные отчеты, непосредственно общаясь с работниками банка во время встреч, проводившихся раз в два года, я получил лучшее представление о том, как они работали и готовились к тому, чтобы вести свои дела в условиях глобализации банковского дела. Меня поразил уровень членов этого совета, который включал директоров банка. В нем были представлены способные и преуспевающие управляющие компаний, бывшие политические деятели из всех крупных экономических регионов мира, каждый из которых вносил свой вклад в работу этого органа. Я был полезен им, ввиду того, что я хорошо знал наш регион. Другие члены совета также привносили в его работу свои личные знания о своих регионах и сферах деятельности. Я узнал об их взглядах на Юго-Восточную Азию по сравнению с другими регионами: Латинской Америкой, Россией, республиками бывшего Советского Союза и странами Восточной Европы. На меня произвело большое впечатление то, как они приветствовали новшества в развитии банковского дела, особенно в области информационной технологии, и готовились к ним. Я пришел к выводу, что Сингапур значительно отставал от них.

В качестве председателя правления ИКПС я обсуждал широкий круг банковских проблем с управляющими крупных американских, европейских и японских банков, изучал их взгляды на развитие глобальной банковской системы в будущем. По сравнению с ними банки Сингапура интересовались, в основном, только внутренним рынком. Члены правлений и управляющие этих банков были, главным образом, жителями Сингапура. Я выразил свое беспокойство председателям правлений трех крупнейших банков Сингапура: «Оверсиз чайниз бэнкинг корпорэйшен» (Overseas Chinese Banking Corporation), «Юнайтед оверсиз бэнк» (United Overseas Bank), «Оверсиз юнион бэнк» (Overseas Union Bank). Из их ответов я заключил, что они не сознавали угрозы, возникшей в результате стремительной глобализации, ибо не думали о будущем и об окружающем мире. В условиях отсутствия конкуренции извне они преуспевали и хотели, чтобы правительство продолжало практику ограничения создания филиалов иностранных банков или даже установки ими банкоматов в Сингапуре. Рано или поздно, в результате двухсторонних соглашений с США или возможного вступления Сингапура во Всемирную торговую организацию (ВТО – World Trade Organization), нам придется открыть банковскую индустрию для конкуренции и убрать протекционистские барьеры.

В 1997 году я решил порвать с этой системой. Сингапурские банки нуждались в приходе талантливых иностранцев и смене образа мышления. Если эти три банка не собирались меняться, значит, «Дэвэлопмэнт бэнк оф Сингапур», в котором правительство имело пакет акций, должен был показать пример. В 1998 году, проведя предварительный отбор талантливых руководителей, банк пригласил Джона Олдса (John Olds), опытного высокопоставленного банкира, который собирался уходить из банка «Джи Пи Морган», занять должности заместителя председателя правления и главного управляющего банка, чтобы превратить банк в крупного игрока на азиатском рынке. Вскоре «Оверсиз чайниз бэнкинг корпорейшен» пригласил в качестве управляющего банкира из Гонконга Алекса Ау (Alex Au).

В течение более чем трех десятилетий я поддерживал Ко Бен Сена в проведении политики ограничения доступа иностранных банков на местный рынок. Теперь пришло время позволить жестким игрокам международного финансового рынка заставить нашу «большую четвертку» либо улучшить качество своих услуг, либо потерять свою долю рынка. Существовал серьезный риск, что они могли оказаться неспособными конкурировать, в результате чего мы могли оказаться без банков, принадлежавших и управляемых жителями Сингапура, на которые мы могли бы опереться в случае финансового кризиса.

Постепенно я пришел к выводу, что Ко, заместитель управляющего Департамента банковских и финансовых учреждений УМПС, не поспевал за огромными изменениями, происходившими в мировой финансовой системе. Он слишком заботился о защите наших инвесторов. Я посоветовался по этому поводу с Джеральдом Корриганом (Gerald Corrigan), бывшим президентом Федерального резервного банка Нью-Йорка и Брайаном Квином (Brian Quinn), который прежде работал в «Бэнк оф Ингланд». Они убедили меня, что Сингапур мог изменить свой стиль банковского надзора безо всякого ущерба для строгости этого надзора и без увеличения риска краха банковской системы. Такие крупные финансовые центры как Нью-Йорк и Лондон сосредотачивали свое внимание на защите самой финансовой системы, а не различных участников рынка или индивидуальных инвесторов. Корриган и Квин убедили нас в том, что более крупные и хорошо управляемые финансовые учреждения должны были иметь больше свободы в том, что касалось финансовых рисков.

Поскольку я не хотел заниматься реформированием УМПС самостоятельно, в начале 1997 года, с разрешения премьер-министра, я привлек к этой работе Лунга. Он стал встречаться с банкирами и управляющими инвестиционных фондов и постепенно разобрался в работе нашего финансового сектора. К 1 января 1998 года, когда премьер-министр назначил его председателем УМПС, он уже был готов начать преобразования. С помощью нескольких ключевых сотрудников он реорганизовал и переориентировал УМПС, чтобы внедрить новые подходы к регулированию и развитию финансового сектора.

Лунг и его команда сменили свой подход к финансовому регулированию, они стали проводить его несколько мягче и стали более открытыми для предложений и мнений, исходивших от представителей финансовых кругов. С помощью консультантов и отраслевых комитетов они произвели изменения в политике, которые оказали влияние на все части финансового сектора. Они предприняли шаги, способствовавшие развитию деятельности по управлению финансовыми активами, и приняли меры, касавшиеся повышения международного статуса сингапурской валюты, чтобы улучшить условия для развития рынка капитала. УМПС способствовало слиянию Фондовой биржи и Фьючерсной биржи Сингапура, а также отмене фиксированных комиссий на биржевую торговлю и обеспечению свободного доступа к биржевым торгам.

УМПС облегчило иностранцам доступ на наш внутренний финансовый рынок, позволяя иностранным банкам, удовлетворявшим нашим требованиям, открывать филиалы и устанавливать банкоматы. УМПС также отменило ограничения на долю иностранной собственности в капитале местных банков, в то же время, потребовав от банков организовать в составе правлений банков комитеты, как это делается в американских банках. Эти комитеты представляют кандидатуры членов правлений банков и ключевых руководителей, чтобы гарантировать назначение на эти должности способных людей, которые заботились бы об интересах всех акционеров, а не только собственников, владеющих контрольным пакетом акций.

Банки считали, что более мягкий подход УМПС к осуществлению финансового надзора позволит им более успешно предлагать на рынке новые финансовые продукты. Наверное, нам следовало провести эти изменения раньше. Но только после того, как УМПС продемонстрировало, что устойчивость нашей финансовой системы достаточна для преодоления финансовых кризисов 1987 года и 1997–1998 годов, я почувствовал себя достаточно уверенно, чтобы перейти к такой системе, когда «разрешено все, что не запрещено». Наш осторожный подход помог нам пережить финансовый кризис, разразившийся в Восточной Азии в 1997–1998 годах. Наши банки были в хорошей форме, наш фондовый рынок не лопнул. Нам потребовалось 30 лет с момента начала операций на рынке «азиатских долларов» в 1968 году, чтобы создать репутацию хорошо управляемого международного финансового центра.

Начиная с июля 1997 года, когда девальвация таиландского бата послужила началом финансового кризиса в Восточной Азии, валюты, фондовые рынки и экономики стран региона прошли через полосу разрушения. Но ни один банк в Сингапуре не зашатался. Инвесторы торопились покинуть страны с развивающейся экономикой (emerging markets), в число которых входил и Сингапур. В тот момент, когда управляющие инвестиционными фондами более всего опасались скрытых ловушек, отказывать им в предоставлении информации было неразумно. Мы решили предоставить им максимально возможное количество информации. Чтобы позволить инвесторам лучше оценить стоимость наших активов, мы убедили банки прекратить практику создания скрытых резервов и утаивания информации о невозврате кредитов. Банки заранее создали значительные резервы на случай невозврата кредитов, выданных клиентам из стран региона, не дожидаясь, пока невозврат кредитов станет свершившимся фактом. В результате этих разумных и компетентных мер, принятых УМПС для преодоления кризиса, Сингапур консолидировал свои позиции в качестве международного финансового центра.

Глава 6. Профсоюзы – на стороне правительства

Я начал свою политическую карьеру, работая в профсоюзах в качестве юрисконсульта и участвуя в переговорах. К середине 50-ых годов коммунисты захватили контроль над большинством профсоюзов, и как прокоммунистические, так и некоммунистические профсоюзы стали очень воинственными. Чтобы перехватить инициативу у коммунистов, нам необходимо было убедить профсоюзных руководителей и рабочих в необходимости привлечения инвестиций для создания новых рабочих мест. Но это было легче сказать, чем сделать.

Учитывая, что профсоюзы контролировались коммунистами, было практически неизбежно, что с конца 40-ых и до 60-ых годов Сингапур страдал от бесконечных забастовок и беспорядков. В период между июлем 1961 и сентябрем 1962 года в Сингапуре произошло 153 забастовки, что было «рекордом» для Сингапура, а в 1969 году, впервые после окончания Второй мировой войны, в Сингапуре не было ни одной забастовки. Как мы добились этого?

Методы работы сингапурских профсоюзов были скопированы с профсоюзов Великобритании и являлись бичом сингапурского рабочего движения. Чтобы противостоять влиянию коммунистов, колониальное правительство привлекло таких советников как Джек Брэйзер (Jack Brazier) из Британского конгресса профсоюзов (British Trade Union Congress). Чтобы воспрепятствовать коммунистическому влиянию на некоммунистических профсоюзных руководителей, эти советники прививали им все дурные привычки британских профсоюзов, обучали методам выжимания из предпринимателей все более высокой заработной платы и льгот, независимо от того, каковы были последствия этого для компании. В июле 1966 года, на встрече с работниками Армейского профсоюза государственных служащих (Army Civil Service Union), я убеждал их отказаться от этих методов британских профсоюзов, которые разрушили экономику Великобритании. Я признал и собственную вину в применении подобных методов в тот период, когда я участвовал в переговорах на стороне профсоюзов. В то время эксплуатация наших рабочих была чрезмерной. Но последствия этой тактики, включая рост безработицы, оказались настолько плохими, что позднее я пожалел об этом. Например, мы добились выплаты тройной заработной платы за работу в выходные дни для рабочих, которые занимались уборкой улиц. В результате, они преднамеренно позволяли мусору накапливаться перед выходными днями, чтобы гарантировать себе работу по выходным. Хотя смысл выходных состоял в том, чтобы дать рабочему отдохнуть, наши рабочие хотели не отдыхать, а побольше заработать. Поэтому я попросил наших профсоюзных руководителей изменить методы работы профсоюзов.

Чтобы подчеркнуть, что я последовательно придерживался этих взглядов, я повторил их в присутствии должностных лиц Международной организации труда и профсоюзных руководителей из других стран Азии на встрече Азиатского консультативного комитета в ноябре 1966 года. Я сказал нашим профсоюзным лидерам, что им не стоило резать курицу, несущую золотые яйца. Я отметил, что наши профсоюзы были частью политического движения, направленного против британского колониализма. Политические лидеры, одним из которых был я, привлекали рабочих перспективой независимости, говоря: «Идите за нами к свободе, и мы дадим вам все то, что британский работодатель дает британскому рабочему». Теперь мы были обязаны выполнить это обещание, но чтобы сделать это, нам следовало восстановить «контроль, дисциплину и рабочие нормы», чтобы повысить эффективность работы.

Ежегодно 30,000 выпускников школ отправлялись на поиски работы. Я пояснял, что методы работы наших профсоюзов вынуждали наших предпринимателей внедрять больше оборудования, делать производство более капиталоемким, чтобы выполнять тот же объем работы меньшим числом рабочих, как в Великобритании. В результате, образовалась небольшая группа привилегированных рабочих и членов профсоюзов, получавших высокую заработную плату, и растущая группа малооплачиваемых и частично занятых работников. Если мы хотели поддерживать стабильность и сплоченность в обществе, не повторять старых ошибок, которые подрывали доверие к нам, мы должны были решить эти проблемы. Нам следовало воспитать новое отношение к работе, наиболее важной частью которого было то, что заработная плата должна была зависеть от результатов работы, а не от затраченного на нее времени.

Рабочие и профсоюзы были настолько потрясены отделением Сингапура от Малайзии, так напуганы перспективой вывода британских войск из Сингапура, что согласились с моим изворотливым подходом к проблеме. Они знали, что мы находились в критическом положении, и само существование Сингапура как независимого государства могло оказаться под угрозой.

Генеральный секретарь Национального конгресса профсоюзов Сингапура Хо Си Бен (Ho See Beng), член парламента от ПНД и мой старый коллега со времен работы в профсоюзах, возражал против таких предлагавшихся мною мер как отмена тройной платы за работу в выходные дни. Он и его коллеги по профсоюзу должны были найти способы, чтобы удержать рядовых членов профсоюзов на своей стороне, не допустить, чтобы контроль над ними захватили коммунисты. Хотя мне и пришлось отвергнуть его возражения, я все же старался конфиденциально встречаться с профсоюзными руководителями для обсуждения насущных проблем. Эти встречи без протокола позволили им понять, почему я хотел добиться установления новых правил игры, которые позволили бы сделать труд наших рабочих более производительным.

У меня произошел серьезный конфликт с невежественным и нерационально настроенным профсоюзным деятелем, который не желал понять, насколько изменились обстоятельства. К. Суппия (K. Suppiah) являлся президентом Федерации профсоюзов рабочих – поденщиков (Public Daily Rated Employees' Unions Federations). В ультиматуме правительству, выдвинутом 18 октября 1966 года, он потребовал удовлетворения всех претензий членов профсоюзов, вытекавших из невыполнения правительством условий коллективного договора, заключенного в 1961 году. Он настаивал на увеличении заработной платы 15,000 поденщиков на один доллар в день.

В 50-ых годах Суппия и я на протяжении многих лет вместе работали в муниципалитете. Он был необразованным человеком, родившимся в Индии, хорошим оратором, говорившим на тамильском языке, упрямым и настойчивым лидером. Вести переговоры с ним было довольно трудно, потому что он страдал косоглазием и, казалось, смотрел не на оппонента, а в сторону. Он возглавлял профсоюз, большинством членов которого были индийские эмигранты, неквалифицированные рабочие, привезенные англичанами из Мадраса (Madras) для уборки города. Он не понимал, что на дворе были не счастливые, бунтарские 50-ые годы, когда профсоюзы были мощными и боевыми. В недавно получившем независимость и весьма уязвимом Сингапуре правительство не могло позволить любому профсоюзу подвергать опасности само выживание государства. Я встретился с ним и руководителями его профсоюза. В ходе 40-минутной дискуссии я заявил, что мог бы рассмотреть вопрос о повышении заработной платы, начиная с 1968 года, но не с 1967 года. Я также предупредил его, что 7,000 членов его профсоюза были индийскими подданными, которые теперь нуждались в получении разрешения на работу в Сингапуре. Если бы они забастовали, то вполне могли бы потерять рабочие места и должны были бы вернуться в Индию. На Суппию это не произвело никакого впечатления. Он ответил, что лишь 2,000 – 3,000 рабочих нуждались в получении разрешения на работу, и что он – за продолжение забастовки. Он добавил, что, если уж профсоюз окажется разрушенным, то пусть он будет разрушен премьер – министром Ли Куан Ю. Он обвинил меня в том, что я забыл, насколько я был обязан профсоюзам своим положением премьер – министра.

29 декабря, как раз перед новогодними праздниками, Суппия призвал Федерацию профсоюзов поденных рабочих к забастовке. Я попросил, чтобы они пересмотрели свое решение, и обратился с иском в Промышленный арбитражный суд (Industrial Arbitration Court). Это сделало забастовку незаконной, и я обратился к рабочим с заявлением, в котором обратил их внимание на это обстоятельство.

В январе 1967 года министерство здравоохранения внедрило новую систему организации труда для рабочих, занятых уборкой мусора. 1 февраля 1967 года около 2,400 рабочих – членов профсоюза рабочих – мусорщиков, членов Федерации профсоюзов поденных рабочих, начали рискованную забастовку. Не желавший смириться Суппия предупредил правительство, что, если претензии рабочих не будут удовлетворены в течение недели, то все 14,000 рабочих – членов других профсоюзов поденщиков, входивших в его Федерацию, начнут забастовку в поддержку их требований.

Полиция арестовала и предъявила обвинение в организации нелегальной забастовки Суппии и четырнадцати другим лидерам профсоюза. Представитель регистра профессиональных союзов вынес постановление профсоюзу и Федерации с требованием предоставить обоснования для перерегистрации. Одновременно, министерство здравоохранения объявило об увольнении всех бастовавших, а те из них, кто хотел снова устроиться на работу, должны были сделать это на следующий день. Эти скоординированные решительные действия привели к панике среди забастовщиков. 90 % из них обратились с просьбой об устройстве на работу. Два месяца спустя регистрация профсоюза поденных рабочих и Федерации профсоюзов, которую возглавлял Суппия, была аннулирована.

Эта забастовка стала поворотным пунктом в истории промышленности Сингапура. Действия правительства в данной ситуации получили одобрение общественности. Эти события изменили культуру профсоюзного движения, сделали его законопослушным, разумным и сбалансированным. Я получил возможность влиять на общественное мнение. В целом ряде речей, произнесенных перед членами профсоюзов, я готовил рабочих к тем изменениям, которые мы планировали внести в трудовое законодательство. Мы запретили любые забастовки в некоторых жизненно важных сферах экономики и потребовали, чтобы каждая компания организовала собственный профсоюз.

На конференции делегатов НКПС, проходившей в начале 1968 года, я убедил профсоюзных деятелей, что хорошие отношения между предпринимателями и рабочими были более важны для выживания Сингапура, чем увеличение заработной платы. Мы должны были вместе изменить формы и методы рабочего движения в лучшую сторону, в том числе ограничить злоупотребления дополнительными льготами и ликвидировать ненужные ограничения. Я зависел от лидеров профсоюзов в деле создания нового рабочего движения, которое проводило бы реалистичную политику, приносящую пользу рабочим. Я напомним им о том, какой вред нанесли забастовки в британских портах в 1967 году (это привело к девальвации фунта стерлингов). Я предупредил, что «если подобное случится в нашем порту, то я объявлю эти действия государственной изменой. Я буду решительно бороться с лидерами забастовки, вплоть до обвинения их в суде, но порт возобновит работу незамедлительно. Мы никогда не девальвируем сингапурский доллар, и, я думаю, что народ Сингапура ожидает от правительства именно этого». Я также особо упомянул об «эгоизме хорошо устроившихся рабочих». В 1967 году грузооборот сингапурского порта увеличился более чем на 10 %, но число рабочих не увеличилось, потому что дополнительная работа выполнялась в сверхурочное время. В условиях высокой безработицы это было безнравственно. Я сказал делегатам конференции, что нам следовало избавиться от пагубных методов работы профсоюзов британского стиля.

Справедливости ради, я также сказал на встрече с предпринимателями, что, если они хотели добиться от рабочих максимальной отдачи, то им следовало быть максимально справедливыми по отношению к рабочим. Если бы профсоюзы и предприниматели не смогли найти общего языка по основным вопросам, последствия для нашей экономики были бы губительны. Я убеждал наших предпринимателей внести свой вклад в создание таких условий, при которых максимальные результаты труда рабочих приносили бы им максимальное вознаграждение – как непосредственно, в виде заработной платы, так и косвенно, в виде предоставления социальных благ, финансируемых правительством за счет полученных налогов. Это включало в себя обеспечение жильем, охрану здоровья, образование и другие социальные блага.

Сделанное Великобританией в январе 1968 года заявление о выводе войск из Сингапура усилило беспокойство людей. Я использовал этот момент, чтобы провести радикальные реформы и избавиться от тех методов в деятельности профсоюзов, которые узурпировали прерогативы предпринимателей и нарушали их права по управлению предприятием. После того как в апреле 1968 года мы снова победили на выборах с подавляющим перевесом, парламент принял «Закон о занятости» (Employment Act) и поправку к «Закону о трудовых отношениях в промышленности» (Industrial Relations Act). Несколько позже был изменен «Закон о профсоюзах» (Trade Unions Act). Эти законы оговаривали минимальные условия занятости и пределы сверхурочных работ, дополнительных льгот, и льгот в результате сокращения персонала. Они также содержали единые правила, регулировавшие количество дней отдыха, выходных и рабочих дней, продолжительности ежегодного отпуска, декретного отпуска, отпуска по болезни. Они восстановили права управляющих нанимать и увольнять работников, повышать их, переводить по службе, на которые профсоюзы посягали на протяжении долгих лет забастовочной борьбы. Эти законы заложили основу для классового мира в промышленности.

Мы запретили профсоюзам проводить забастовки без предварительного тайного голосования. В случае если это требование закона не выполнялось, профсоюз и его официальные лица могли быть подвергнуты уголовному и судебному преследованию. Это покончило с практикой открытого голосования, которая способствовала подавлению инакомыслящих.

Один из профсоюзных руководителей и член парламента от ПНД, мой старый друг со времени работы в профсоюзах Си Муй Кок (Seah Mui Kok), возражал против предоставления предпринимателям широких прав при приеме на работу и увольнении с работы, но согласился с необходимостью сделать профсоюзы менее склонными к конфронтации, чтобы создать более благоприятный климат для зарубежных инвесторов. Тогда я включил в законы гарантии против злоупотребления этими правами. Эти изменения в трудовом законодательстве принесли ощутимые выгоды. В течение 1969 года было построено 52 новые фабрики, создано 17,000 рабочих мест. В 1970 году, в результате роста инвестиций, было создано 20,000 новых рабочих мест. Доходы населения увеличились.

В 1972 году мы основали Национальный Совет по заработной плате (НСЗП – National Wages Council), состоявший из представителей профсоюзов, правительства, а также управляющих и предпринимателей. Ежегодно, на основе имеющихся в распоряжении правительства цифр и фактов, НСЗП дает рекомендации, принимаемые на основе консенсуса, предусматривающие такое увеличение заработной платы и такие изменения в условиях работы в течение следующего года, которые способствовали бы дальнейшему экономическому росту. Все стороны согласились с использованием этих совместных рекомендаций в качестве общих директив, которые, с некоторыми изменениями для различных отраслей экономики, используются в ходе переговоров между предпринимателями и профсоюзами. С самого начала все стороны согласились следовать тому принципу, что темпы увеличения заработной платы не должны опережать темпов роста производительности труда.

Острое ощущение кризиса, преобладавшее в обществе, позволило мне в течение нескольких лет изменить позицию профсоюзов. Угроза экономической катастрофы в результате вывода британских сил изменила отношение и настроение людей. Они поняли, что, если бы мы не развернулись на 180 градусов и не перешли от забастовок и насилия – к стабильности и экономическому росту, то погибли бы.

Я также заставил предпринимателей установить с рабочими новые отношения сотрудничества – без этого производительность труда было не поднять. Одними строгими законами и жестким отношением этого было не достичь. Общей целью нашей политики было убедить рабочих и профсоюзных руководителей поддержать нашу главную цель – укрепить доверие иностранных инвесторов к Сингапуру, привлечь инвестиции, создать рабочие места. Тем не менее, в конечном счете, именно то доверие, которое члены профсоюзов испытывали ко мне, доверие, которое я заслужил за долгие годы работы в профсоюзах, было тем фактором, который позволил превратить отношения конфронтации в отношения сотрудничества и товарищества.

В 1969 году Деван Наир (Devan Nair) вернулся по моей просьбе из Куала-Лумпура в Сингапур, чтобы снова возглавить НКПС. Он оставался в Малайзии после избрания в парламент страны в 1964 году. Деван был необходим мне в Сингапуре, он должен был играть ключевую роль в поддержании классового мира в промышленности, убеждать наших рабочих повышать производительность и эффективность труда. В качестве Генерального секретаря НКПС он был для меня огромным подспорьем. Деван координировал и регулировал мою политику, настраивал профсоюзы на позитивный лад. Будучи лидером НКПС с 1970 по 1981 год, когда парламент избрал его президентом Сингапура, он заставил лидеров профсоюзов повернуться лицом к тому вызову, который бросала нам конкуренция на мировых рынках. Всякий раз, когда д-р Винсемиус посещал Сингапур, он и его помощник Нгиам Тон Доу предоставляли ему обзор экономической ситуации и положения в сфере занятости. Деван учил профсоюзных лидеров основным принципам экономики и способствовал успешной работе трехстороннего НСЗП.

Одной из проблем, с которой он столкнулся, было снижение численности членов профсоюзов, ввиду того, что профсоюзы стали менее агрессивными. Чтобы противостоять этой тенденции, в ноябре 1969 года Деван провел семинар по проблемам модернизации профсоюзов и убедил делегатов профсоюзов в необходимости изменить свои функции, чтобы соответствовать изменившимся обстоятельствам. Они основали несколько профсоюзных кооперативных предприятий. В 1970 году НКПС учредил кооператив таксистов, получивший название «НКПС Комфорт» (NTUC Comfort), что позволило бороться с пиратским «таксистским рэкетом», который в 60-ых годах был необузданным. Предприятие начинало с 200 британских такси «Моррис Оксфорд» (Morris Oxford) и 200 британских микроавтобусов «Остин» (Austin), которые были получены в счет британских кредитов в рамках программы помощи. К 1994 году предприятие, которое располагало уже 10,000 такси и 200 школьными автобусами, превратилось в корпорацию «Комфорт групп Лимитед» (Comfort Group Limited), акции которой котировались на Фондовой бирже Сингапура. Чтобы снизить стоимость жизни для членов профсоюзов, в 1973 году НКПС основал потребительский кооператив, названный «НКПС Велком» (NTUC Welcome), в состав которого входили магазины, склады и супермаркеты. Позднее он превратился в компанию «НКПС Фэйрпрайс» (NTUC Fairprice), став весьма доходной сетью супермаркетов, которые поддерживали цены основных потребительских товаров на уровне оптовых цен. В 1970 году страховой кооператив «НКПС инкам» (NTUC Income) начал операции по страхованию жизни, а затем расширил сферу деятельности и перешел к страхованию автомобилей и иным видам страховой деятельности. В компании работали профессиональные страховые агенты и управляющие. Лидеры профсоюзов занимали должности в совете директоров этих предприятий, осуществляя надзор за деятельностью профессиональных управляющих предприятиями и скоро поняли, что хорошее управление играло критическую роль в обеспечении успеха этих предприятий.

Обновление руководства позволило НКПС привлечь представителей молодого поколения работников. Когда в 1981 году Деван ушел в отставку, чтобы стать президентом Сингапура, Лим Чи Он (Lim Chee Onn), 37-летний политический секретарь, занял должность Генерального секретаря НКПС. Он работал с Деваном после того, как стал членом парламента в 1977 году. Лим Чи Он был высококлассным дипломированным специалистом в области военного кораблестроения, он получил образование в Университете Глазго (Glasgow), в Великобритании. Он привнес разумные методы управления в работу профсоюзов. Тем не менее, его умение работать с людьми было не столь хорошим, как у Девана, и вскоре между ним и представителями старшего поколения руководителей, которые считали, что он был несколько высокомерен, стали возникать недоразумения.

Я сталкивался с этой проблемой всякий раз при смене поколений руководителей. Лим Чи Он был на двадцать с лишним лет моложе Девана. Профсоюзные руководители, принадлежавшие к тому же поколению, что и Деван, привыкли к нему и не воспринимали стиль работы Лим Чи Она. Главная проблема состояла в том, что старые лидеры противились притоку «молодой крови». По моему предложению Лим Чи Он привлек себе в помощь нескольких молодых дипломированных специалистов. Это еще более усилило дискомфорт, который испытывали представители старшего поколения лидеров. Я пришел к выводу, что ему будет трудно работать с ними дальше. Лим Чи Он воспринял это как личную неудачу и в 1982 году ушел из политики. Он нашел работу в частном секторе, в одной из наших самых больших компаний, связанных с правительством, «Кеппел корпорэйшен» (Keppel Corporation). Здесь он добился успеха в качестве руководителя и незаменимого помощника для Сим Ки Буна (Sim Kee Boon), который также уволился с поста главы государственной службы, чтобы стать председателем правления корпорации.

Деван и я пришли к выводу, что Он Тен Чион, тогдашний министр связи и одновременно министр труда, мог найти общий язык со старшим поколением профсоюзных лидеров. Ему было за сорок, он был на девять лет старше Лим Чи Она, и я полагал, что у него будет меньше разногласий с ними. Я убедил Тен Чиона перейти на работу в профсоюзы, он согласился, и в 1983 году был избран Генеральным секретарем НКПС. Он продолжал оставаться членом правительства, что принесло пользу профсоюзам, так как они получили возможность представлять свои интересы в правительстве, а правительство получило возможность учитывать их взгляды и принимать к сведению их соображения при принятии политических решений. Тен Чион, архитектор по образованию, получил образование в Университете Аделаиды (Adelaide University), в Австралии, и хорошо говорил по-английски. Получив начальное образование на китайской языке, он также хорошо говорил и на китайском литературном языке, и на диалекте хоккиен (Hokkien), языке его матери. Тен Чион наладил хорошие отношения и с профсоюзными руководителями, и с простыми рабочими. Он расширил сферу деятельности НКПС, обеспечивая членов профсоюза лучшими возможностями для проведения досуга и отдыха. Я старался поощрять его в этих начинаниях, но это был не тот человек, которого нужно было побуждать к деятельности. Ему были необходимы только политическая поддержка и финансовые ресурсы, и я предоставлял ему их.

Расширившаяся сфера деятельности НКПС охватывала медицинское обслуживание, охрану материнства и детства, радиостанции, отель на морском курорте для рабочих «Пасир рис ризорт» (Pasir Ris Resort), клуб в загородной зоне, а также «Орхид кантри клаб» (Orchid Country Club) с полем для игры в гольф, расположенном возле водохранилища Селетар. НКПС также занимался строительством многоквартирных домов, которые приобретались его членами. Эти новые кооперативные предприятия дали большему числу профсоюзных лидеров практический опыт в управлении предприятиями. Сменявшие друг друга профсоюзные руководители учились управлять предприятиями. Клубы, курорты и другие объекты социальной сферы изменили образ жизни рабочих, они могли теперь позволить себе то, что раньше позволяли себе только зажиточные люди. Я считал, что это позволяло сгладить то чувство социального неравенства, которое испытывали рабочие, чувствуя, что они принадлежали к низшему классу, которому недоступен образ жизни представителей высших социальных групп. Чтобы сделать эти блага более доступными, правительство предоставляло государственную землю под эти объекты по номинальным ценам.

На протяжении многих лет я убеждал НКПС открыть колледж по изучению трудовых отношений. В 1990 году, с помощью руководителя Раскин Колледжа (Ruskin College), Тен Чион основал Институт изучения проблем труда (Institute of Labour Studies), чтобы обучать в нем дисциплинам, связанным с отношениями на производстве и развитием руководящих качеств.

Когда в 1993 году Тен Чион был избран президентом Сингапура, Лим Бун Хен (Lim Boon Heng), который был на 12 лет младше его, тогдашний заместитель министра торговли и промышленности, стал Генеральным секретарем НКПС. Он получил образование в области кораблестроения в Университете Ньюкасла-на-Тайне (Newcastle-upon-Tyne) и работал в профсоюзах начиная с 1981 года, где его умение работать с людьми играло важную роль. Он привлек образованных и талантливых молодых людей в возрасте 20–30 лет, которые успешно закончили зарубежные университеты, у которых имелись новые идеи. Этот прилив свежей крови обновил мышление и изменил отношение к делу среди профсоюзных руководителей, что принесло пользу профсоюзам. Как и Тен Чион, Бун Хен оставался членом правительства, устанавливая, таким образом, формальные рамки между профсоюзами и правительством, что хорошо послужило на благо Сингапура.

По примеру японцев, в начале 80-ых годов я начал движение за повышение производительности труда. Я поощрял сотрудничество НКПС с управляющими предприятий, организацию кружков контроля качества (ККК – Quality control circles), – групп рабочих, которые вместе готовили предложения по улучшению работы, экономии времени и затрат, достижению нулевого уровня брака. Прогресс был медленным. Следуя японскому опыту, члены ККК, чьи предложения вели к реальной экономии и улучшению производства, получали небольшие премии, их фотографии вывешивались на стендах. Японский Центр производительности (Japan Productivity Centre) оказал нам помощь, предоставив экспертов, обучающие материалы, оборудование и программное обеспечение. Время от времени я выступал на церемониях награждения и вручал ежегодные награды за повышение производительности труда. Во время одной из таких церемоний в 1987 году, после вручения приза управляющему японской компанией в Сингапуре, я спросил его, почему его местные рабочие были менее производительны, чем японские рабочие, хотя они использовали одинаковое оборудование. Он откровенно ответил, что японские рабочие были более квалифицированны, владели большим числом специальностей, более гибко перестраивались и приспосабливались к новым условиям, меньше отсутствовали на работе и реже меняли ее. Сингапурские технические специалисты, бригадиры, мастера не желали делать грязную работу. В отличие от них, японские коллеги не относили себя к рабочим или служащим, но всегда были готовы провести обслуживание оборудования или помочь в работе на нем и, таким образом, лучше понимали проблемы рабочих.

Деван был поражен достижениями японских профсоюзов. Он заставил реорганизовать два наших профсоюза с чрезвычайно сложной структурой, превратив их в девять отраслевых профсоюзов. В 1982 году Лим Чи Он, который был тогда Генеральным секретарем НКПС, преобразовал отраслевые профсоюзы в профсоюзы предприятий. Это позволило наладить лучшие контакты между профсоюзными руководителями и рабочими, лидеры профсоюзов могли сосредоточиться на конкретных проблемах их компаний и решать их совместно с предпринимателями. В 1984 году НКПС, убедившись в преимуществах подобной структуры, принял резолюцию, поддерживавшую создание профсоюзов предприятий.

В большинстве случаев, создание профсоюзов предприятий вело к увеличению членства в них. Они поощряли открытость, доверие, создавали хорошую атмосферу в отношениях между рабочими и управляющими. Но в 90-ых годах Бун Хен заметил, что местные профсоюзы не функционировали столь же успешно, как в Японии. Сингапурские компании были слишком малы, как правило, на них было занято менее тысячи рабочих, по сравнению с десятками тысяч занятых в японских компаниях. Кроме того, в отличие от Сингапура, в Японии в профсоюз могли вступать управляющие, дипломированные специалисты, другие инженерно – технические работники. Профсоюзы предприятий в Сингапуре не имели достаточного числа хорошо образованных членов, которые могли бы занять руководящие посты в профсоюзах. Им приходилось зависеть от помощи НКПС в ведении переговоров с предпринимателями. Нам следовало найти решение этой проблемы без того, чтобы вновь воспроизвести все недостатки отраслевых профсоюзов.

Мы смогли добиться этих изменений в профсоюзном движении Сингапура без серьезных забастовок и индустриальных конфликтов. Повышению зрелости профсоюзного движения и его лидеров помогли несколько настойчивых и способных служащих, которые в 1962 году были направлены в Отдел изучения труда НКПС (Labour Research Unit). Это произошло вскоре после того, как в 1961 году коммунистические профсоюзы откололись от Конгресса профсоюзов Сингапура (Singapore Trade Union Congress), чтобы сформировать собственную федерацию профсоюзов, оставив некоммунистические профсоюзы без достаточного числа квалифицированных руководителей, готовых вести переговоры с предпринимателями. Одним из них был С.Р.Натан (S.R. Nathan), который до того был социальным работником. Он обладал здравым смыслом и неплохо сработался с профсоюзными лидерами. Впоследствии Натан стал постоянным секретарем Министерства иностранных дел и нашим послом в Вашингтоне. В 1999 году он был избран президентом Сингапура. Другим был Су Це Кван (Hsu Tse Kwang), – энергичный практик, который впоследствии стал главой налоговой администрации. Они помогали лидерам некоммунистических профсоюзов вести переговоры с предпринимателями и представлять их интересы в Индустриальном арбитражном суде. Они также знакомили профсоюзных лидеров с реалиями экономического выживания Сингапура и, в процессе этого, способствовали формированию реалистично мыслящего и практичного руководства НКПС. Позднее, в 90-ых годах, я поощрял перспективных выпускников университетов, возвращавшихся из-за рубежа, поступать на работу в НКПС, чтобы усилить эту организацию, ее способность к ведению переговоров с предпринимателями. К тому времени наша система всеобщего образования и многочисленные стипендии, выделявшиеся государством, позволяли всем детям бедных родителей поступить в университет. В результате, способные руководители профсоюзов, выбившиеся из низов благодаря своим способностям, но не имевшие образования, стали редкостью.

Чтобы поддерживать символические отношения между правительством ПНД и НКПС, я поощрял НКПС привлекать некоторых членов парламента к работе в профсоюзах на постоянной основе, а других – в качестве советников. Они поднимали проблемы профсоюзов в парламенте. Такое усиление профсоюзов качественно изменило ситуацию. Без интеллектуального вклада членов парламента, без их свободного доступа к министрам, профсоюзам было бы сложно добиться рассмотрения своих вопросов и проблем, а время от времени – добиться изменения политики.

Мы установили справедливые правила игры в отношениях между рабочими и предпринимателями. Ограничение эксцессов в деятельности профсоюзов было сбалансировано внедрением консультативных и арбитражных процедур, с помощью которых профсоюзы могли защитить интересы рабочих. Ключ к миру и гармонии в обществе – это ощущение того, что игра ведется честно, что каждый получает свою долю общественного пирога.

Конструктивный подход НКПС к решению наших проблем помог снизить уровень безработицы с 14 % в 1965 году до 1.8 % в 1997 году. На протяжении 25 лет, с 1973 по 1997 год, реальная средняя заработная плата увеличивалась в среднем на 5 % в год. В 1997 году, во время азиатского финансового кризиса, эта тенденция изменилась (в 1998 году безработица выросла до 3.2 %). Тогда с целью восстановления конкурентоспособности Сингапура, профсоюзы и правительство достигли соглашения и провели в жизнь комплекс мер, которые позволили уменьшить заработную плату и другие издержки производства на 15 %, начиная с 1 января 1999 года.

Глава 7. Справедливое общество, а не «государство благосостояния» (welfare state)

Мы верили в социализм, в то, что каждый имеет право на справедливую долю общественного богатства. Позже мы узнали, что для успешного развития экономики личная заинтересованность в результатах работы и вознаграждение за труд также являются жизненно важными. Но так как способности людей различны, то, если результаты работы и распределение вознаграждения за труд регулируются рынком, то неизбежно наличие незначительного числа тех, кто получил бы очень много, множество тех, кто довольствовался бы средним вознаграждением, и значительное количество проигравших. Это привело бы к возникновению социальной напряженности, ибо такое распределение являлось бы вызовом идее социальной справедливости.

Существовавшая в колониальном Гонконге 60-ых годов общественная система, основанная на конкуренции, в которой «победитель получал все», являлась неприемлемой для Сингапура. Колониальное правительство Гонконга не сталкивалось с перспективой переизбрания каждые пять лет, а для правительства Сингапура это было реальностью. Чтобы сгладить крайности рыночной конкуренции, нам приходилось перераспределять национальный доход, субсидируя те виды деятельности, которые увеличивали возможности граждан зарабатывать себе на жизнь, например, образование. Субсидирование жилья и общественного здравоохранения также было бы весьма желательно, но поиск правильных решений, касавшихся охраны здоровья людей, пенсионного обеспечения и льгот по старости, был нелегким делом. Мы подходили к решению каждого вопроса прагматично, хотя и понимали, что злоупотребления и потери были вполне возможны. Если бы мы перераспределяли слишком большую часть национального дохода путем более высокого налогообложения, то наиболее преуспевающие члены общества утратили бы стимулы к достижению высоких результатов. Сложность заключалась в том, чтобы найти «золотую середину».

Моей главной заботой было обеспечение каждому гражданину его доли в богатстве страны и места в ее будущем. Я хотел, чтобы наше общество состояло из домовладельцев. Я видел своими глазами разницу между многоквартирными домами с низкой арендной платой, находившимися в плачевном состоянии и жильем, принадлежавшим частным домовладельцам, которым они гордились. Я был убежден, что, если бы каждая семья владела жильем, то это сделало бы ситуацию в стране более стабильной. Когда мы победили на всеобщих выборах в сентябре 1963 года, Сингапур еще находился в составе Малайзии. С моей подачи Управление жилья и городского развития (УЖГР – Housing and Development Board) обнародовало программу развития частного домовладения. Мы образовали УЖГР в 1960 году в качестве правительственной организации, занимавшейся строительством недорогого жилья для рабочих. В 1964 году УЖГР предложило всем желающим приобретать жилье и стало выделять жилищные займы под низкие проценты с выплатой на протяжении 15 лет. Схема не получила поддержки, так как потенциальные покупатели не могли собрать деньги на первоначальный 25 %-ый взнос.

После провозглашения независимости в 1965 году меня беспокоил тот факт, что электорат Сингапура полностью состоял из горожан. Я уже видел в других странах, что жители столичных городов обычно голосовали против правительства, находившегося у власти. Поэтому я был убежден, что без того, чтобы превратить жильцов в домовладельцев, нам не удалось бы укрепить политическую стабильность. Другим важным мотивом была необходимость дать родителям сыновей, которые служили в вооруженных силах Сингапура, тот отчий дом, который их сыновья должны были защищать. Если бы у семьи солдата не было своего дома, то он не стал бы сражаться, чтобы защитить имущество богатых. Я верил, что чувство собственности жизненно важно для нашего общества, которое не имело глубоких корней, уходивших в общее историческое прошлое. В этом вопросе наш министр обороны, Кен Сви, являлся моим самым ярым сторонником. Другие министры полагали, что частное владение жильем было желательным, но не жизненно важным.

Колониальное правительство Сингапура создало Центральный фонд социального обеспечения, задуманный в качестве простой пенсионной сберегательной схемы. Работник и работодатель ежемесячно вносили по 5 % заработной платы, и работник мог получить накопленные средства, когда ему исполнялось 55 лет. Для системы пенсионного обеспечения этого было недостаточно. Кен Сви и я решили расширить эту обязательную сберегательную схему и превратить ее в фонд, который позволил бы каждому рабочему стать владельцем жилья. В 1968 году, после внесения изменений к «Закону о ЦФСО» (CPF Act), в результате которых были увеличены нормы отчислений в фонд, УЖГР обнародовало измененную схему приватизации жилья. Рабочим разрешалось использовать накопленные в ЦФСО сбережения для выплаты первоначального 25 %-го взноса и выплат по жилищному займу, которые теперь можно было делать ежемесячно на протяжении более чем 20 лет.

Предварительно я обсудил этот план с лидерами профсоюзов. Поскольку я пользовался их доверием, то чувствовал, что мне удастся преодолеть все трудности и выполнить свое обещание, данное профсоюзам, что каждый рабочий получит возможность стать домовладельцем. Поэтому я уделял этой схеме постоянное внимание, время от времени внося в нее изменения по мере того, как ситуация на рынке вносила коррективы в уровень заработной платы, стоимость строительства и цену земли. Ежегодно Национальный совет по заработной плате вносил предложения по увеличению заработной платы, основываясь на показателях экономического роста, достигнутых в предшествующем году. Я знал, что как только рабочие привыкнут к более высокой «чистой» заработной плате, они будут сопротивляться любому увеличению взносов в ЦФСО, которая уменьшила бы сумму денег, которую они могли бы свободно тратить. Поэтому практически ежегодно я увеличивал уровень отчислений в ЦФСО, но делал это таким образом, чтобы количество денег, которое рабочие приносили домой, все-таки увеличивалось. Это было безболезненно для рабочих и позволяло держать инфляцию под контролем. Подобное увеличение зарплаты было возможно только в результате того, что экономика ежегодно росла быстрыми темпами. И, поскольку правительство выполняло свое обещание дать рабочим справедливую долю общественного богатства через программу приватизации жилья, между рабочими и промышленниками складывались преимущественно мирные отношения.

С 1955 по 1968 год ставка отчислений в ЦФСО оставалась неизменной. Я постепенно увеличил ее с 5 % до максимального уровня в 25 % в 1984, в результате чего норма сбережений достигла 50 % зарплаты. Позднее она была снижена до 40 %. Министр труда всегда больше всего беспокоился по поводу увеличения суммы «чистой» заработной платы рабочих и настаивал, чтобы я откладывал поменьше средств в ЦФСО, но я всегда настаивал на своем. Я был решительно настроен не перекладывать затраты на социальное обеспечение ныне живущих людей на плечи будущих поколений.

В 1961 году большой пожар полностью уничтожил поселение, состоявшее из трущоб, площадью 47 акров (Прим. пер.: 1 акр = 0.4 га) в Букит Хо Сви (Bukit Ho Swee). Примерно 16,000 семей остались без жилья. Я немедленно внес изменения в законодательство, что позволило правительству приобретать землю после пожара по такой цене, как если бы жилье все еще было цело. Это увеличивало стоимость земли примерно в три раза. При принятии этого законопроекта я доказывал, что «было бы отвратительно позволять кому-либо наживаться на пожарах. Это только создавало бы стимулы для поджогов трущоб владельцами земельных участков, занятых поселенцами».

Позже я внес дополнительные изменения в закон, позволив правительству приобретать землю для общественных нужд, по цене, сложившейся на 30 ноября 1973 года. Я не видел никаких оснований позволять собственникам земли наживаться за счет увеличения ее стоимости, вызванного ростом экономики и развитием инфраструктуры, которые оплачивались из общественных фондов. По мере того, как общество становилось все более процветающим, мы постепенно сдвигали дату, на которую фиксировалась цена земли: январь 1986 года, январь 1992 года, а затем – январь 1995 года. Это приблизило фиксированную цену земли к рыночному уровню.

Число желавших купить новые квартиры в УЖГР быстро росло: с 3,000 человек в 1967 – до 70,000 человек в 1996 году. Более половины тех, кто покупал жилье в 90-ых годах, уже были домовладельцами, желавшими улучшить свои жилищные условия. В 1996 году у нас было 750,000 квартир УЖГР, из которых только 9 % сдавались в наем, остальные были заняты собственниками. Цена этих квартир была в пределах от 150,000 долларов за самую маленькую трехкомнатную квартиру до 450,000 долларов за роскошные апартаменты.

Время от времени я вмешивался в решение этих вопросов непосредственно, как это случилось в мае 1984 года, когда я потребовал от руководителя УЖГР улучшить качество жилья и внести разнообразие в проекты строительства жилья и благоустройства новых районов, чтобы они не выглядели так однообразно. Архитектурные изменения, которые были сделаны после этого, придали новым районам своеобразие, используя такие уникальные черты ландшафта как водоемы и холмы.

В течение первого десятилетия, начиная с 1965 года, новые жилые районы были расположены на окраинах центральной зоны: в Тион Бару, Квинстауне, Тоа Пейо и Макпирсон (Tiong Bahru, Queenstown, Toa Payoh, MacPearson). После 1975 года мы начали строить жилье подальше, на месте бывших полей и ферм. После обсуждения с чиновниками УЭР я распорядился, чтобы УЖГР оставляло при застройке этих районов участки земли для строительства предприятий, не загрязнявших окружающую среду, на которых могли бы работать многочисленные домохозяйки и молодые женщины, чьи дети уже ходили в школу. Идея оказалась хорошей, что подтвердилось, когда в 1971 году компания «Филипс» (Phillips) построила фабрику в Тоа Пейо. После этого в большинстве новых районов были построены чистые, оснащенные кондиционерами фабрики, принадлежавшие МНК и производившие компьютерные компоненты и электронику: «Хьюлетт-Паккард», «Компак», «Тэксас инструментс», «Эппл компьютер», «Моторола», «Сигейт», «Хитачи», «Айва», «Митцубиси» и «Сименс» («Compaq», «Apple Computer», «Motorola», «Seagate», «Hitachi», «Aiwa», «Mitsubishi», «Siemens»). Они создали боле 150,000 рабочих мест, в основном для женщин, живших неподалеку. Это помогло удвоить, а то и утроить семейные доходы.

Когда 30 лет работы сжимаются в несколько страниц, все выглядит простым и легким. Между тем мы столкнулись с огромными проблемами, особенно на раннем этапе, когда нам пришлось переселять фермеров и других жителей из деревянных, построенных на незаконно захваченной земле хижин, не имевших ни воды, ни электричества, ни канализации, ни счетов за квартплату и коммунальные услуги. Многоэтажные дома, в которые мы переселяли людей, обладали всеми коммунальными удобствами, но за удобства нужно было ежемесячно платить. В личном, социальном, экономическом плане это было для них мучительно.

Приспособление к новым условиям давалось нелегко и зачастую вело к комичным, даже абсурдным результатам. Несколько фермеров, разводивших свиней, не могли расстаться со своими животными и забрали их в многоэтажные дома. Надо было видеть, как некоторые из них гоняли свиней по лестницам многоэтажных зданий. Одна семья, в которой насчитывалось 12 детей, переезжая из хижины в новую квартиру УЖГР на Олд эйрпорт роуд (Old Airport Road), взяла с собой десяток курей и уток, чтобы держать их на кухне. Мать семейства построила деревянную загородку, чтобы птицы не могли попасть в жилые помещения. По вечерам дети искали червяков и насекомых на газонах, чтобы кормить ими птиц. Они занимались этим на протяжении следующих 10 лет, пока не переехали в другую квартиру.

Малайцы предпочитали жить поближе к земле. Они разводили овощи вокруг многоэтажных домов, – как привыкли в своих деревнях. На протяжении еще долгого времени многие китайцы, малайцы и индусы не пользовались лифтами, а ходили по лестницам, и не из желания поразмяться, а из боязни к лифтам. Находились люди, которые пользовались керосиновыми лампами вместо электрического света; другие продолжали заниматься своим старым бизнесом, продавая сигареты, сладости и всякую мелочь из окон квартир первого этажа, выходивших на улицу. Все эти люди страдали от культурного шока.

Успех принес с собой новые проблемы. Люди, стоявшие в очереди на приобретение жилья, заметили, что цены на квартиры ежегодно росли по мере повышения цен на землю, стоимости импортных стройматериалов и заработной платы. Их охватывало нетерпение, они хотели приобрести квартиры как можно скорее, но существовали пределы того, что мы могли построить с надлежащим качеством. В 1982–1984 годах мы совершили одну из самых прискорбных ошибок, увеличив количество строившихся квартир более чем вдвое по сравнению с предшествующим периодом. В 1979 году я назначил министром национального развития Те Чин Вана (The Cheang Wan). До этого он был председателем УЖГР. Он заверил меня, что мы были в состоянии удовлетворить растущий спрос на жилье и сдержал обещание, но подрядчики не смогли справиться с растущим объемом работ. В результате, плохое качество строительства повлекло за собой значительное число жалоб, когда через несколько лет стали проявляться недоделки и дефекты. Их исправление дорого обошлось УЖГР и причинило большие неудобства владельцам жилья.

Мне следовало понимать, что нельзя было уступать требованиям людей, требовавших от нас сделать больше, чем мы реально могли. Тем не менее, в начале 90-ых годов мы приняли еще одно похожее ошибочное решение, за которое я частично нес ответственность. По мере того, как цены на недвижимость росли, каждому хотелось заработать на продаже своего старого жилья и приобрести новое жилье – как можно более просторное и качественное. Вместо того чтобы ограничить спрос путем налогообложения прибыли от продажи жилья, я согласился увеличить количество строившихся домов, чтобы удовлетворить требования избирателей. Это еще больше вздуло цены на рынке недвижимости и ухудшило последствия кризиса, разразившегося в 1997 году. Если бы мы ограничили спрос раньше, в 1995 году, мы бы от этого неизмеримо выиграли.

В 1989 году я предложил министру национального развития заняться реконструкцией старого жилья за счет общественных средств, с тем, чтобы качество этого жилья примерно соответствовало качеству нового, а старые районы не выглядели как трущобы. Он согласился и послал несколько делегаций заграницу, для изучения того, каким образом подобная реконструкция могла быть произведена в условиях, когда жильцы оставались в своих домах. Эти делегации нашли подходящие примеры в Германии, Франции и Японии. УЖГР начало пилотный проект по реконструкции старых квартир, расходуя в среднем 58,000 долларов на реконструкцию одной квартиры, что включало в себя реконструкцию санузла, ванной или расширение кухни, а также улучшение внешнего вида домов. Владельцам жилья эти работы обходились всего в 4,500 сингапурских долларов. Фасады домов и прилегающие к ним территории были обновлены и доведены до уровня новых районов, а коммунальные удобства соответствовали удобствам частных многоквартирных домов, включая наличие крытых галерей, общих закрытых помещений для общественных и социальных нужд и благоустройство прилегающей к ним территории. Рыночная стоимость реконструированных домов существенно выросла.

Другой сложной проблемой являлось здравоохранение. В 1947 году, когда я учился в Великобритании, лейбористское правительство создало Национальную службу здравоохранения (НСЗ – National Health Service). Вера лейбористов в то, что все люди были равны, а потому каждый имел право на получение наилучшей медицинской помощи была идеалистичной, но не слишком практичной, ибо это вело ко все возраставшим затратам. Британская НСЗ оказалась неудачным начинанием. Американская система страховой медицины была очень дорогой. Страховые премии были очень высокими, потому что страховым компаниям приходилось оплачивать расточительные и экстравагантные диагностические исследования. Нам следовало найти собственное решение этой проблемы.

Идеал бесплатного медицинского обслуживания сталкивался с реалиями человеческой натуры, по крайней мере, в Сингапуре. Свой первый урок я получил в правительственных клиниках и госпиталях. Когда доктора приписывали пациентам бесплатные антибиотики, пациенты принимали лекарства пару дней, не чувствовали улучшения и выбрасывали оставшиеся таблетки. После этого они обращались к частным докторам, платили за лекарства сами, проходили полный курс лечения и выздоравливали. Я решил ввести плату в размере 50 центов за каждое посещение поликлиники. Со временем размер этой платы постепенно увеличивался в соответствии с увеличением доходов и ростом инфляции.

Мне приходилось бороться с бесконтрольным увеличением бюджетных расходов на здравоохранение. В 1975 году я обсудил с некоторыми членами правительства предложение о выделении части ежемесячных личных взносов в ЦФСО на частичную оплату личных медицинских счетов. Кен Сви, заместитель премьер – министра, поддержал предложение установить эти взносы для оплаты больничных счетов на уровне 2 % заработной платы. Я согласился, что такая система была лучше, чем общее медицинское страхование, потому что в этом случае расходы оплачивались бы индивидуально, что предотвращало бы злоупотребления.

То Чин Чай, занимавший тогда пост министра здравоохранения, хотел отложить этот проект. Он тогда только что вернулся из Китая, где посетил несколько госпиталей в Пекине, и находился под впечатлением от великолепного медицинского обслуживания, которое было бесплатным и обеспечивало одинаковое лечение для всех, независимо от социального статуса. Я не поверил, что китайцам удалось обеспечить подобные стандарты медицинского обслуживания для всех даже в Пекине, не говоря уже обо всем Китае.

Я решил не спорить по этому поводу. Вместо этого, я попросил постоянного секретаря министерства здравоохранения д-ра Эндрю Чу Гуан Хуана (Dr. Andrew Chew Guan Khuan) подсчитать, какую часть взносов в ЦФСО необходимо было выделить на частичную оплату медицинских расходов. Он доложил, что эта часть должна была быть в пределах 6–8 % ежемесячных взносов в ЦФСО. Начиная с 1977 года, я потребовал от всех членов ЦФСО откладывать 1 % их ежемесячного дохода на специальный счет, который мог использоваться для частичной оплаты их личных медицинских расходов и расходов членов их семей. Постепенно размер этого взноса был увеличен до 6 %.

После выборов, состоявшихся в конце 1980 года, я назначил Го Чок Тонга (Goh Chok Tong) министром здравоохранения. Он был избран в парламент в 1976 году и вполне соответствовал новой должности. Я поделился с ним своими мыслями по поводу развития системы здравоохранения и дал ему некоторые исследовательские отчеты и другие статьи, касавшиеся стоимости медицинского обслуживания. Он понял, чего я хотел: наличия хорошей системы здравоохранения, при которой затраты и расточительство разного рода ограничивались бы путем частичного покрытия расходов со стороны пациентов. Субсидии на содержание системы здравоохранения были необходимы, но они также могли привести к расточительству и стать просто губительными для государственного бюджета.

К тому времени как в 1984 году мы внедрили систему «Медисэйв» («Medisave»), на каждом спецсчете в ЦФСО накопились изрядные суммы. Мы увеличили размер месячного взноса на специальный счет «Медисэйв» до 6 % заработной платы, установив в 1986 году верхний предел для такого взноса на уровне 15,000 сингапурских долларов. Этот предел регулярно увеличивался через определенные промежутки времени. Сбережения, превышавшие эту сумму, переводились на общий личный счет ЦФСО и могли использоваться для выплаты жилищного займа или других инвестиций. Чтобы усилить семейную солидарность и ответственность, счета «Медисэйв» разрешалось использовать для оплаты медицинских счетов ближайших родственников: бабушек, дедушек, родителей, супругов и детей.

Частичная оплата медицинских услуг пациентами предотвращала расточительство. Субсидии на оплату медицинских расходов в государственных больницах составляли до 80 % стоимости услуг, в зависимости от типа лечения и качества ухода за больным, который избирали сами пациенты. По мере роста доходов все меньшее число людей предпочитали недорогие виды услуг, которые в наибольшей степени субсидировались правительством, и выбирали лечение в более комфортных условиях, которые стоили дороже, но субсидировались правительством в меньшей степени. Правительство рассматривало введение такого порядка, при котором тип ухода, на который пациент имел право, определялся бы согласно определенным критериям, но потом отказалось от этой идеи, ибо реализовать ее на практике было бы сложно. Вместо этого мы поощряли людей выбирать более качественное лечение, в пределах того, что они могли себе позволить, оборудуя различные по стоимости отделения больниц так, что они значительно отличались по уровню комфорта. В результате, каждый пациент мог выбрать то, что ему было по карману. Растущие доходы людей привели к увеличению сбережений на счетах «Медисэйв» и позволили людям, почувствовавшим себя достаточно состоятельными, выбирать лучше оснащенные отделения.

Мы разрешили использовать средства со счетов «Медисэйв» для оплаты счетов частных клиник, установив при этом предельные цены для различных видов лечения. Такая конкуренция заставляла правительственные больницы улучшать качество лечения. Но мы не разрешали использовать средства со счетов «Медисэйв» для оплаты посещения поликлиник или частных терапевтов. Мы считали, что если дать людям возможность оплачивать эти расходы со счетов «Медисэйв», то большее число людей станет обращаться к доктору без особой необходимости, по незначительным поводам, чем в том случае, если бы они платили за эти услуги наличными.

В 1990 году мы дополнили эту систему системой «Медишилд» (Medishield) – добровольным страхованием для покрытия стоимости лечения фатальных заболеваний. Страховые премии можно было платить за счет средств на счетах «Медисэйв». В 1993 году мы учредили фонд «Медифанд» (Medifund), существовавший за счет правительственных поступлений и предназначавшийся для покрытия медицинских расходов тех, кто исчерпал средства со счетов «Медисэйв», «Медишилд» и не имел близких родственников, которые могли бы помочь. Такие пациенты могли обращаться за помощью в оплате всех медицинских расходов, которые потом покрывались за счет «Медифанд». Таким образом, в то время как все нуждающиеся получали необходимую медицинскую помощь, у нас не было ни значительной утечки ресурсов на содержание системы здравоохранения, ни длинных очередей пациентов на операцию.

Универсальной проблемой, которую нам предстояло разрешить, была проблема пенсионного обеспечения рабочих, которые достигли возраста, когда они не могли больше работать. В Европе и Америке пенсионным обеспечением занимается правительство, а платят за это – налогоплательщики. Мы решили, что все работники должны откладывать сбережения на старость в ЦФСО. В 1978 году правительство разрешило использовать средства ЦФСО в качестве личного сберегательного фонда для инвестирования. В начале 1978 года правительство провело реструктуризацию автобусного сообщения в Сингапуре. Мы учредили компанию «Сингапур бас сервисиз» (Singapore Bus Services), выпустили ее акции на фондовой бирже и разрешили членам ЦФСО использовать до 5,000 долларов на их счетах для покупки акций компании. Я хотел, чтобы число владельцев компании было максимальным, так что прибыль от ее работы возвращалась бы рабочим, которые регулярно пользовались услугами общественного транспорта. У них также было бы меньше стимулов требовать установления более низкой платы за проезд в общественном транспорте и выделения правительственных субсидий на его развитие.

Окрыленные этим успехом, мы разрешили использование средств ЦФСО для инвестиций в частные коммерческие и промышленные объекты, акции, золото и акции инвестиционных фондов. Если доход по этим инвестициям превышал сумму процентов, начисляемых на остатки по счетам ЦФСО, владельцы счетов могли снять излишки со счетов ЦФСО. Мы ввели некоторые ограничения, чтобы предотвратить потерю членами ЦФСО их сбережений. К 1997 году полтора миллиона членов ЦФСО инвестировали средства в ценные бумаги и акции крупнейших компаний, котировавшихся на биржах Сингапура.

Когда в 1993 году мы начали продажу акций компании «Сингапур телеком», мы продали значительную их часть всем взрослым гражданам страны за половину стоимости. Мы сделали так, чтобы перераспределить излишки госбюджета, накопившиеся за годы устойчивого экономического роста. Мы хотели, чтобы наши люди владели акциями крупной сингапурской компании – осязаемой частью материального богатства страны.

Чтобы предотвратить немедленную продажу акций для получения прибыли, как это случилось, когда Великобритания приватизировала компанию «Бритиш телеком» (British Telecom), мы предложили акционерам право на получение бесплатных акций после одного, двух, четырех и шести лет владения акциями при условии, что они не продадут первоначально полученные акции. В результате 90 % всех работников владели акциями «Сингапур телеком». Вероятно, это наивысший показатель в мире.

После того, как я заметил разницу в отношении людей к уходу за собственными домами и за жильем, которое они снимали, я убедился, что чувство собственности имеет глубокие корни в человеческой натуре. Во время беспорядков, имевших место в 50-ых – 60-ых годах, люди присоединялись к толпе, били ветровые стекла автомобилей, переворачивали машины и сжигали их. А когда беспорядки вспыхнули в середине 60-ых годов, после того, как многие из них стали владельцами жилья и собственности, люди вели себя иначе. Я наблюдал, как молодые люди уносили свои мопеды и мотороллеры, припаркованные на обочинах дорог, чтобы закрыть их в безопасных местах – на лестницах домов УЖГР, в которых они жили. Моя убежденность в том, что каждая семья должна владеть собственностью, которую, я был уверен, она будет охранять и оберегать, только окрепла. Особенно это касалось домов. И я не ошибся.

Мы решили перераспределять общественное богатство не через субсидирование потребления, а через накопление собственности. Даже те, кто не смог завоевать высших наград в рыночной конкуренции, все – таки получали достаточно ценные подарки за участие в жизненном марафоне. Тот, кто хотел потратить накопленные средства, мог продать активы, которыми он владел. Замечательно, что таких людей было немного. Вместо этого, люди предпочитали инвестировать и увеличивать стоимость своих активов, используя на потребление только полученный с них доход. Они хотели сохранить свой капитал на «черный день», а впоследствии оставить его своим детям и внукам.

Членство в ЦФСО выросло с 420,000 человек в 1965 году до более чем 2.8 миллиона человек в 1998 году. Стоимость активов ЦФСО в 1998 году равнялась 85 миллиардам сингапурских долларов, не считая 80 миллиардов сингапурских долларов, использованных на покупку жилья УЖГР, частной собственности и инвестиций в ценные бумаги. Практически каждый работник имеет свой личный пенсионный фонд. В случае его смерти, сбережения, накопленные работником на счету в ЦФСО, будут выплачены наследникам в соответствии с его завещанием, безо всяких задержек и судебных формальностей.

Наблюдая за постоянно растущей стоимостью социального обеспечения в Великобритании и Швеции, мы решили отказаться от подобной практики. Уже к 70-ым годам мы заметили, что там, где правительство брало на себя ответственность за выполнение функций главы семьи, люди начинали расслабляться. Система социального обеспечения подрывала в людях сознание того, что в жизни следует полагаться на себя. Им не надо было больше работать на благо своей семьи, подачки становились образом жизни. Эта нисходящая спираль становится бесконечной, по мере того как мотивация людей к труду ослабевает, а производительность труда снижается. Люди утрачивают стремление добиваться успеха, потому что они платят слишком много налогов. С другой стороны, они начинают зависеть от государства в удовлетворении своих основных потребностей.

Мы считали, что наилучшим решением проблемы являлось укрепление традиционной конфуцианской веры в то, что мужчина является ответственным за свою семью: родителей, жену и детей. Нас часто критиковали представители оппозиционных партий и корреспонденты западных средств массовой информации в Сингапуре за то, что мы проводили такую жесткую политику и не желали субсидировать потребление. Нам было трудно бороться с искушением пойти на поводу у предвыборных обещаний оппозиции в сфере социального обеспечения. В 60-ых – 70-ых годах крах европейской модели «государства благосостояния» не был еще столь очевиден. Потребовалось два поколения, чтобы понять, какой ущерб наносит такая политика в области социального обеспечения, подрывая производительность труда людей, замедляя экономический рост и увеличивая дефицит бюджета. Нам потребовалось значительное время, чтобы накопить достаточные сбережения в ЦФСО и сделать значительное число людей собственниками жилья. Но после этого люди больше не желали, чтобы их индивидуальные сбережения шли в общий котел для обеспечения каждому равных прав в сфере социального обеспечения, – владения одинаковыми домами или получения примерно одинакового уровня медицинского обслуживания в больнице. Я был убежден, что люди предпочли бы больше работать, чтобы быть в состоянии заплатить за лучшее и более просторное жилье или за более качественное лечение. Хорошо, что я не поддался критике, звучавшей в ходе одной избирательной кампании за другой до 80-ых годов, когда западные средства массовой информации все-таки признали крах модели «государства благосостояния».

ЦФСО сделал наше общество другим. Люди, обладающие значительными сбережениями и активами, по-другому относятся к жизни. Они более уверены в собственных силах и принимают на себя ответственность за себя и за свои семьи. Они не подвержены «буфетному синдрому», который возникает, когда, заплатив страховую премию, люди стараются пройти через такое количество медицинских обследований и процедур, какое только заблагорассудиться их докторам или им самим.

Чтобы сбережения, накопленные членом ЦФСО на его счету, оказались достаточными при его выходе на пенсию, мы не разрешаем использовать деньги, находящиеся на этом счету, и активы, приобретенные за счет этих сбережений, для покрытия долгов или судебных исков. Жилье УЖГР, купленное за счет средств ЦФСО, также не может стать добычей кредиторов. Только само УЖГР может принимать меры против владельца жилья, который не расплатился по жилищному займу, выданному на приобретение дома.

ЦФСО позволил работникам самим финансировать личный фонд всестороннего социального обеспечения, не уступающий любым системам пенсионного или социального обеспечения, не перекладывая этот груз на плечи следующего поколения работников. Это и более справедливо, и более разумно, когда каждое поколение платит за себя, и каждый работник откладывает деньги в личный пенсионный фонд.

Такая система социального обеспечения и частного домовладения обеспечила политическую стабильность в течение 30 лет. Жители Сингапура находятся в иной ситуации, нежели жители Гонконга, Тайбэя, Сеула или Токио, которые получают высокую заработную плату, но при этом платят высокую квартплату за проживание в крошечных комнатках, которыми они никогда не будут владеть. Подобный электорат не позволил бы ПНД побеждать на одних выборах за другими, набирая подавляющее большинство голосов.

Предпосылкой создания подобной ЦФСО системы социального обеспечения, является наличие экономики с низким уровнем инфляции и поддержание ставки банковского процента на уровне, превышающем уровень инфляции. Люди должны быть уверены, что их сбережения не пропадут в результате инфляции и девальвации национальной валюты. Другими словами, разумная финансовая и бюджетная политика являлись предпосылками успешного функционирования ЦФСО.

Если бы мы не перераспределяли те блага, которые наши люди создавали в условиях рыночной конкуренции, мы бы ослабили чувство солидарности между жителями Сингапура, ослабили бы чувство того, что все они – люди одной судьбы. Я попробую объяснить необходимость правильного баланса между индивидуальной конкуренцией и групповой солидарностью, используя восточные символы «инь» и «янь» (Yin, Yang). Эти округлые символы, похожие на рыбок, вместе образуют круг. «Инь» представляет собой женский элемент, «янь» – мужской. Чем больше «янь» (мужского элемента), то есть, чем больше конкуренции в обществе, тем больших результатов оно добивается. Если «победитель получает все», то конкуренция будет острой, но групповая солидарность – слабой. Чем больше «инь» (женского элемента), то есть, чем равномернее распределены результаты работы, тем сильнее групповая солидарность, но тем ниже общие достижения ввиду ослабления конкуренции.

В азиатском обществе Сингапура родители обычно хотят, чтобы их дети имели лучшие стартовые условия в жизни, чем они сами. Из-за того, что практически все сингапурцы являются иммигрантами, их стремление к безопасности, особенно для своих детей, огромно. Владение собственностью, вместо выделения субсидий на социальное обеспечение, предоставило людям широкие возможности и возложило на них ответственность за то, на что потратить свои деньги.

Безответственные и неспособные люди будут в обществе всегда, и в нашем обществе они составляют примерно 5 % населения. Такие люди растранжирят любые активы, будь то дом или ценные бумаги. Мы прикладываем большие усилия, чтобы заставить этих людей быть настолько независимыми, насколько это возможно, и не оказаться в благотворительном заведении. Что еще более важно, мы пытаемся уберечь их детей от повторения безответственных поступков родителей. Мы предоставляем таким людям помощь, но лишь в том случае, если никакого другого выхода у них нет. Такой подход представляет собой полную противоположность социальной политике западных стран, в которых либералы активно поощряют людей обращаться за социальной помощью безо всякого чувства стыда, что приводит к огромному росту затрат на социальное обеспечение (Прим. пер.: согласно нормам конфуцианской морали, сторонником которой является Ли Куан Ю, получать не заработанное из любого источника – стыдно).

Наша социальная политика побуждала людей добиваться в работе наивысших результатов. Финансовая стабильность, сбалансированный бюджет, низкие налоги поощряли значительные инвестиции и высокую производительность. Кроме обязательных сбережений в ЦФСО, составлявших 40 % заработной платы, многие люди дополнительно добровольно сберегали деньги в Почтовом сберегательном банке, который позже был переименован в ПОС-банк (POSbank). Все это позволило правительству инвестировать в развитие инфраструктуры: дорог, мостов, аэропортов, контейнерных портов, электростанций, водохранилищ и метрополитена (mass rapid transit system). Мы не допускали расточительных затрат, и это позволяло сохранить низкий уровень инфляции и не прибегать к иностранным займам. Начиная с 60-ых годов, мы ежегодно сводили бюджет с профицитом, за исключением 1985–1987 годов, когда экономика переживала спад. Правительственные расходы составляли 20 % ВНП, по сравнению с 37 % в странах «большой семерки». С другой стороны, наши затраты на развитие страны намного превышали подобные расходы в странах «большой семерки».

Практически ежегодно мы стремились к тому, чтобы собрать бюджетные поступления в объемах, достаточных для финансирования текущих расходов и инвестиций, оставаясь при этом конкурентоспособными по отношению к другим странам в налоговой сфере. В 1984 году прямые налоги составляли две трети общих налоговых поступлений. Мы прогрессивно снижали ставку подоходного налога, – как личного, так и корпоративного, – и в 1996 году прямые налоги составляли примерно половину общих налоговых поступлений, по сравнению с тремя четвертями в странах «большой семерки». Мы переходили от налогообложения дохода к налогообложению потребления. Максимальная ставка налогообложения доходов частных лиц (income tax) была снижена с 55 % в 1965 году до 28 % в 1996 году. Налог на прибыль корпораций сократился за тот же период с 40 % до 26 % процентов. В Сингапуре нет налога на прирост капитала (capital gains tax). Наш налог с оборота – эквивалент НДС – составляет 3 %. Наши импортные тарифы составляют примерно 0.4 %.

Первоначально у нас была очень высокая ставка налогов на продажу собственности (estate duty), основанная на воззрениях британской социалистической философии, призывавшей высасывать соки из богатых. Но квалифицированные налоговые юристы и бухгалтеры мало что оставляли на долю налоговых инспекторов. В 1984 году мы снизили ставку налога на продажу собственности с 60 % до 5 – 10 %, в зависимости от стоимости собственности. В результате объем налоговых поступлений увеличился, так как богатые считали, что уклоняться от этого налога больше не имело смысла. Мы также имеем значительные неналоговые поступления в бюджет от обложения широкого круга пользователей и потребителей товаров и услуг, предоставляемых государством. Целью этих сборов является частичное или полное возмещение стоимости этих товаров и услуг. Это предотвращает чрезмерное потребление субсидируемых социальных благ и уменьшает диспропорции в распределении ресурсов.

Сбалансированный рост экономики обеспечивает стабильность, которая, в свою очередь, поощряет инвестиции, способствующие созданию дополнительных материальных благ. В самом начале мы приняли трудные решения, что позволило создать благоприятные условия для экономического развития. Мы удерживали государственные расходы и затраты на социальное обеспечение на невысоком уровне, одновременно поддерживая высокий уровень сбережений и инвестиций. Мы накапливали активы на протяжении последних 30 лет. В этот период темпы экономического роста были высоким, а рабочая сила – сравнительно молодой. На протяжении следующих 20 лет экономический рост замедлится, а население постареет. Уровень частных сбережений снизится, расходы на здравоохранение, с ростом числа пожилых людей, – резко возрастут, в то время как доля налогоплательщиков в общей численности населения снизится. Частично мы можем подготовится к решению этой проблемы загодя, приняв меры к увеличению сбережений пожилых людей на счетах «Медисэйв». Еще лучшим решением было бы привлечение образованных и квалифицированных иммигрантов для увеличения числа талантливых людей, роста ВНП и налоговых поступлений. Правительство также должно увеличить финансовую и административную поддержку социальных проектов, осуществляемых по месту жительства добровольцами, выполняющими и контролирующими эти работы на общественных началах.

Вся эта деятельность по налаживанию экономики была бы невозможной, если бы угнетающее влияние коммунистов на экономику сохранялось. Вместо этого, после провозглашения независимости Сингапура в 1965 году, лидеры коммунистов колебались и занимались политической возней. Они сами ушли с арены конституционной и законодательной деятельности, предоставив ПНД возможность самостоятельно строить планы относительно будущего страны. Мы использовали эту возможность и полностью изменили политическую жизнь Сингапура.

Глава 8. Политическое самоубийство коммунистов

Утром 17 ноября 1965 года начальник тюрьмы Чанги (Changi Prison) заметил, что Лим Чин Сион (Lim Chin Siong), который обычно приветствовал его, был необычайно тих. Лидер Объединенного фронта коммунистов в 50-ых и 60-ых годах, а также член Законодательного собрания от ПНД находился в заключении с 1963 года. Лим дрожал, его одежда была в беспорядке, брюки разорваны, казалось, что он участвовал в драке. Он попросил перевести его в другую камеру. Лима допросили в присутствии начальника тюрьмы. В сильном расстройстве Лим пробормотал: «Они будут бить меня, они меня отравят… Я покончу с собой, или они прикончат меня… Идеологические разногласия». По его просьбе его перевели в камеру в другой части тюрьмы.

На следующий день он заболел и был переведен сначала в тюремный госпиталь, а затем в гражданскую больницу. Примерно в 3:00 часа утра надзиратель заметил, как Лим что-то искал около тележки с медицинскими инструментами. На вопрос надзирателя он пояснил, что ищет нож. В 6:15 утра Лим встал и попросился в туалет, надзиратель ждал его за дверью. Когда Лим не вышел оттуда через три минуты, надзиратель постучал в дверь. Ответа не последовало. Надзиратель заглянул в его кабинку со стороны смежного туалета и увидел Лима повесившимся на трубе, идущей от бака с водой. Для этого он использовал свою пижаму. Надзиратель выбил дверь и вынул Лима из петли, доктора откачали его.

Коммунисты, находившиеся в заключении, были растеряны и разобщены после тех неудач, которые обрушились на них. Во-первых, поражением на референдуме о воссоединении с Малайзией в 1962 году; во-вторых, поражением на выборах в сентябре 1963 года. Партия Объединенного фронта «Барисан социалис» (Barisan Sosialis) получила только 33 % голосов избирателей и, завоевав 13 из 51 места в парламенте, оказалась второй по величине партией в парламенте. Когда Сингапур отделился от Малайзии, доктор Ли Сью Чо (Lee Sew Choh), председатель партии «Барисан социалис», осудил независимость Сингапура как «фиктивную». На выборах в парламент он потерпел поражение и не присутствовал в парламенте, когда тот собрался на заседание в декабре 1965 года. От имени членов парламента от партии «Барисан» он заявил, что они будут бойкотировать парламент. Через некоторое время Ли Сью Чо объявил, что коммунисты отказываются от конституционной политики и «переносят сражение на улицу». Он подражал безумным идеям «культурной революции» в Китае, распространявшимися «Радио Пекина» (Radio Beijing). Он приказал, чтобы члены «Барисана», подобно «красным охранникам», бушевавшим на китайским улицах, проводили демонстрации в центрах лоточной торговли, на ночных базарах, и везде, где были скопления людей. Подобно «красным охранникам», коммунисты также выходили на демонстрации с флагами и транспарантами и устраивали столкновения с полицией. Полиция разогнала их демонстрации и предъявила обвинения организаторам демонстраций в организации беспорядков.

Вместо того, чтобы помочь завоевать общественную поддержку, эта тактика расколола и разрушила «Барисан». В январе 1966 года Лим Хуан Бун (Lim Huan Boon), лидер оппозиционной фракции «Барисан» в парламенте, объявил о своей отставке с поста члена парламента. Он сказал, что Сингапур стал независимым государством, и политика «Барисана» не соответствовала новым условиям, ибо проводилась в интересах международного коммунистического движения, а не в интересах народа Сингапура. На следующий день его исключили из партии. Он, в свою очередь, заявил, что партия «Барисан» не только разуверилась в демократической системе, но и обманула доверие людей, голосовавших за нее. Через неделю еще два члена парламента от партии «Барисан» подали в отставку, заявив, что под руководством Ли Сью Чо партия зашла в тупик, ошибочно полагая, что независимость Сингапура была «фиктивной». Два дня спустя другой член парламента от партии «Барисан» С. Т. Бани (S.T.Bani), находившийся тогда в заключении, также сложил депутатский мандат, отрекся от коммунизма и навсегда ушел из политики. В Объединенном фронте коммунистов царил полный разброд.

Ли Сью Чо не только сделал Объединенный фронт коммунистов неэффективным, но и, практически, сдал ПНД арену конституционной политической борьбы. Эта ошибка дорого обошлась коммунистам и дала ПНД полное господство в парламенте на протяжении следующих 30 лет.

Я почувствовал фундаментальное изменение в настроении людей, – они поняли, что Сингапур был их государством. Англичане должны были скоро уйти из Сингапура, Малайзия не испытывала к нам никакой симпатии, а Индонезия хотела нас уничтожить. Политика перестала быть игрой в митинги и демонстрации, она стала вопросом жизни и смерти. Каждый китаец знает поговорку: «Большая рыба ест маленькую рыбку, а маленькая рыбка ест креветку». Сингапур был «креветкой». Людей волновало одно: как выжить. Они знали, что только ПНД была испытанной и проверенной силой, и имела необходимый опыт, чтобы вывести их из угрожающей ситуации.

На промежуточных выборах в январе 1966 года в округе Букит Мера (Bukit Merah) ПНД победила с подавляющим превосходством, получив 7,000 из 11,000 голосов. На призыв «Барисана» опускать в урны чистые избирательные бюллетени откликнулось не более 400 человек. Мы выиграли шесть промежуточных выборов подряд, во всех округах – без конкуренции, чтобы заполнить вакантные места в парламенте, освободившиеся после отставки депутатов парламента от партии «Барисан». В парламент пришли хорошо подготовленные люди, многие из которых получили образование на китайском языке в Университете Наньян. Они помогли сдвинуть массы людей, говоривших на китайском языке, поближе к политическому центру.

В январе 1968 года, вскоре после объявления Великобританией о предстоящем выводе войск, я назначил всеобщие выборы. Партия «Барисан» их бойкотировала. Это была очередная серьезная ошибка, которая, в итоге, лишила коммунистов представительства в парламенте раз и навсегда. Мы добились переизбрания своих депутатов в 51 избирательном округе, где нашим кандидатам никто не противостоял, а в 7 оставшихся избирательных округах мы победили, получив 80 % голосов. Будущее Сингапура выглядело настолько мрачно, что оппозиционные партии просто уступили нам поле деятельности. После завоевания всех мест в парламенте я решил расширить базу нашей поддержки, с тем, чтобы опираться на максимально широкие слои населения. Я решил оставить оппозиции только крайний левый и крайний правый фланги политического спектра. Нам следовало быть осторожными, чтобы не злоупотреблять той абсолютной властью, которую мы получили. Я был уверен, что если мы будем оставаться честными, и оправдаем доверие людей, то они пойдут за нами, какой бы жесткой ни была наша политика.

В политическом климате Сингапура 90-ых годов невозможно представить себе то психологическое влияние, которое имели коммунисты на этнических китайцев Сингапура и Малайи в 50-ых и 60-ых годах. Коммунисты убедили людей, что то, что произошло в Китае, произойдет и в Малайе, что коммунизм был делом будущего, а те, кто сопротивлялся этому, будут похоронены историей. Твердые сторонники коммунистов составляли от 20 % до 30 % электората. Нам не удалось лишить коммунистов этой поддержки на протяжении многих лет, несмотря на те экономические блага, которое приносила наша политика в течение следующего десятилетия.

Наша политическая стратегия и тактика сформировалась в то время, когда с 1954 по 1959 год мы боролись в оппозиции, и в период с 1959 по 1965 год, когда мы находились у власти. Ловкие и жесткие методы, применявшиеся коммунистами, наряду с безжалостными методами ультранационалистов из ОМНО, стали для нас незабываемыми уроками политической борьбы. Уличная борьба с ними походила на рукопашный бой без правил, в котором все приемы были разрешены, а победитель получал все. Мы научились не поддаваться нашим противникам, иначе они уничтожили бы нас. Даже после того, как мы подорвали силы коммунистов в организациях, входивших в состав Объединенного фронта, нам приходилось считаться с их подпольем. В любой момент они могли прибегнуть к насилию или восстановить легальные организации, либо использовать и то и другое. Еженедельные разведывательные отчеты Департамента внутренней безопасности постоянно напоминали нам об их присутствии в Сингапуре, и об их секретной сети, которая связывала их с вооруженными группировками на Малайском полуострове.

После того как партия «Барисан» стала неэффективной, коммунисты обратились к насилию и террору. Они вновь возродились под эгидой Малайского национального фронта освобождения (МНФО – Malayan National Liberation Front), который являлся придатком Коммунистической партии Малайи (КПМ – Malayan Communist Party), и в 70-ых годах взорвали несколько бомб в Джуронге и Чанги, пригородах Сингапура. Среди погибших была шестилетняя дочь британского служащего.

К 70-ым годам их силы пошли на убыль. Примерно 2,000 партизан находилось в Таиланде, у границы с Малайзией, несколько сот партизан было рассеяно в джунглях Малайского полуострова, существовало также несколько террористических групп в городах. Смогли бы мы одержать победу над ними, если бы действовали по отношению к ним в соответствии со всеми формальностями гражданского судопроизводства и отказались от практики содержания коммунистов в заключении без суда? Я сомневаюсь в этом. Никто не решался выступить против них, не говоря уже о том, чтобы дать показания в суде. Тысячи коммунистов содержались в заключении в концентрационных лагерях в Малайзии, сотни – в Сингапуре. В 40-ых и 50-ых годах англичане выслали тысячи коммунистов в Китай.

Среди тех, кого англичане не выслали, был и Лим Чин Сион. Ценой, которую он заплатил, когда коммунизм предал его, была попытка самоубийства. В декабре 1965 года начальник тюрьмы снова напомнил об этом факте во время процесса над двумя редакторами печатного органа партии «Барисан», издававшегося на китайском языке. Они были обвинены в подстрекательстве к мятежу, потому что написали, что режим ПНД «составил заговор, чтобы убить товарища Лим Чин Сиона». Защита привела показания многих лжесвидетелей, которые поддерживали абсурдное заявление о существовании заговора с целью убийства Лима в гражданском госпитале. Редакторы были осуждены.

В июле 1969 года, через три с половиной года после попытки самоубийства, Лим попросил о встрече со мной. Я не встречался с ним с тех пор, как он возглавлял движение за отделение партии «Барисан» от ПНД в июне 1961 года. Когда вечером 23 июля Лим прибыл в мою официальную резиденцию Шри Темасек, он выглядел разочарованным человеком. Он решил уйти из политики навсегда и хотел уехать на учебу в Лондон. Он хотел, чтобы его подруга и товарищ, находившаяся вместе с ним в заключении, бывший профсоюзный деятель профсоюза рабочих фабрик и магазинов в 50-ых годах, которая освободилась ранее, сопровождала его. Я с готовностью согласился и пожелал ему всего хорошего в его новой жизни в Лондоне. Он потратил впустую лучшие годы своей жизни, разочаровавшись в своих прежних товарищах и ожесточившись из-за их ограниченности и бессмысленного нежелания считаться с реальностью.

В открытом письме, адресованном Ли Сью Чо, он писал: «Я полностью потерял доверие к международному коммунистическому движению». Лим подал в отставку со всех постов в партии «Барисан». Ли немедленно осудил его как «бесхребетного и бесстыдного предателя» и исключил его из партии. Исключение Лима из партии, которую он основал, ознаменовало окончательный распад партии «Барисан» как политической силы.

В 80-ых годах, после более чем 10 лет жизни в Англии, Лим вернулся в Сингапур. Мы никогда не встречались с ним снова, хотя и обменивались поздравлениями в новогодних открытках. Когда в 1996 году он умер, его прежние товарищи простили его. Хотя в 1969 году они осудили как «бесхребетного и бесстыдного предателя», сотни бывших коммунистов и их сторонников провожали его в последний путь. На похоронах его восхваляли как «народного героя и героя нации». Примерно 500 сторонников провели мемориальную службу в Куала-Лумпуре. Они сделали это скорее для того, чтобы продемонстрировать миру, что они все еще были сильны и тверды в своих убеждениях, чем для того, чтобы отдать ему последние почести. Лим был более мудрым, признав раньше, чем они, что дело коммунизма было проиграно. В открытом письме соболезнования его жене я выразил свое уважение к его личной честности и преданности своему делу.

В Сингапуре и Малайзии коммунисты проиграли свою битву задолго до краха коммунистической системы в Советском Союзе и намного раньше, чем Китай отказался от коммунизма в 80-ых годах. Тем не менее, один коммунистический активист не отказался от коммунистических идеалов даже после 20 лет заключения, даже после того, как коммунизм потерпел крах во всем мире. Это был Чиа Тай По (Chia Thye Poh). Он был убежденным человеком с твердыми, если и неверными убеждениями. Будучи членом КПМ, он упорно отрицал любые связи или симпатии по отношению к коммунистам, несмотря на то, что его членство в партии подтвердили в своих показаниях ДВБ несколько членов КПМ, двум из которых он непосредственно подчинялся.

Он был освобожден из заключения в 1989 году и поселился на острове-курорте Сентоса (Sentosa), где работал переводчиком неполный рабочий день. Все ограничения были сняты с него в 1998 году. Он не мог согласиться с тем, что его мечта о коммунистическом будущем потерпела крах. Он продолжал отрицать свои связи с коммунистами, играя на правозащитных настроениях западных средств массовой информации. Несмотря на давление со стороны западных средств массовой информации, его заключение послужило тому, чтобы не позволить другим коммунистам оживить свою деятельность под прикрытием осуществления их демократических прав. Коммунисты были серьезными противниками, поэтому мы должны были проявлять решительность и упорство в этой борьбе характеров и воль.

Время от времени нам напоминали, что коммунисты никогда не сдаются. Переход к обучению в школах на английском языке значительно уменьшил приток в их организации новых членов, получивших образование на китайском языке, так что они очень старались привлечь новых членов, получивших англоязычное образование. Зная, насколько коммунисты умелы, находчивы и настойчивы в своих методах проникновения в организации и в манипулировании людьми, мы были настроены не дать им ни малейшего шанса на восстановление их легальных организаций, особенно в профсоюзном движении. Их способность проникать в легальные организации путем внедрения влиятельных активистов для установления контроля над этими организации внушала страх.

В 1985 году небольшая группа промарксистских активистов, получивших образование на английском языке, попыталась использовать в своих целях Рабочую партию (Workers' Party), посылая статьи в партийную газету «Хаммер» (Hammer) и скрытно помогая выпускать ее. Они не хотели открыто взять на себя ответственность за издание газеты, хотя этого от них требовала партия. Это встревожило ДВБ. Группа включала некоторых выпускников Университета Сингапура, связанных с Тан Ва Пио (Tan Wah Piow), прокоммунистическим студенческим активистом, который сбежал в Лондон в 1976 году. Другие члены группы Тана уехали в Китай, чтобы работать на подпольном радио КПМ. Сотрудники ДВБ рассматривали эту группу промарксистских активистов, получивших образование на английском языке, в качестве угрозы безопасности государства и в 1987 году порекомендовали задержать их. Я последовал их рекомендациям, не желая позволить нескольким прокоммунистически настроенным активистам, включая Тана, в отношении которого мы имели явные доказательства связей с КПМ, восстановить свое влияние, используя невинных, одурманенных активистов. Среди членов нового Объединенного фронта был и католик, который предпочел не принимать сан священника, чтобы заняться «теологией освобождения».

Опыт, приобретенный Сингапуром в борьбе с проникновением и подрывной деятельностью коммунистов, заставляет ДВБ всегда проявлять подозрительность по отношению к любому тайному проникновению коммунистов в легальные организации, особенно в профсоюзы и ассоциации ветеранов. Чтобы затруднить коммунистам манипулирование неполитическими организациями, мы требуем от всех, кто выходит на политическую арену, формировать законные политические партии. Это заставляет их играть «в открытую» и облегчает наблюдение за ними. Именно так нам удалось предотвратить проникновение коммунистов в наши профсоюзы и удерживать наши общественные, культурные и профессиональные организации свободными от коммунистического влияния. Важной причиной, по которой мы не позволяли оставшимся коммунистам вернуться из Таиланда без того, чтобы они сначала «свели счеты» с ДВБ, заключалась в том, чтобы не позволить им проникнуть в легальные организации и передать навыки подрывной деятельности более молодому поколению активистов, получивших образование на английском языке.

Наиболее видным и высокопоставленным политическим лидером, которому мы разрешили вернуться в Сингапур из Китая, был Еу Чуй Ип (Eu Chooi Yip), старый друг и соученик Кен Сви по Рафлс Колледжу. Кен Сви неоднократно встречался с ним во время поездок в Китай в конце 80-ых годов и был убежден, что тот отказался от идей коммунизма. Кен Сви спросил меня, не позволю ли я Чуй Ипу вернуться. Я разрешил, и в 1989 году он вернулся в Сингапур с женой и двумя дочерьми. Вскоре после этого П.В.Шарма (P.V. Sharma) также попросил разрешения вернуться обратно из Китая, где он жил после того, как был выслан из Сингапура. Он был бывший президентом Союза учителей Сингапура (Singapore Teachers' Union), и был арестован в 1951 году, одновременно с Деван Наиром и Самадом Исмаилом (Samad Ismail), и выслан в Индию, где он родился. Из Индии Шарма уехал в Китай. Он также вернулся в Сингапур с женой и детьми.

В КПМ Еу Чул Ип был прямым и непосредственным руководителем Фан Чуан Пи (Fang Chuang Pi), лидера коммунистов в Сингапуре, с котором я встречался в 50-ых годах. Его называли «Плен» (Plen – сокращенное название «полномочный представитель коммунистов»). В середине 90-ых годов Чул Ип через Кен Сви спросил меня, не позволю ли я сыну «Плена» устроиться на работу в Сингапуре. Я согласился, после того как Кен Сви заверил меня, что сын не представлял угрозы для безопасности страны. Офицер ДВБ допросил молодого человека и подтвердил, что тот не являлся коммунистом. Он родился в конце 1965 года на островах Риау, где его отец скрывался после того, как покинул Сингапур в 1962 году. В возрасте пяти лет он был послан в Китай и ходил в школу в городе Чанша (Changsha), в провинции Хунань (Hunan), где была расположена радиостанция КПМ «Голос малайской революции» (The Voice of the Malayan Revolution). Он изучал инженерное дело в университете Цинхуа (Qinghua), который являлся одним из лучших в Китае. Он и его отец, видимо, полагали, что в Сингапуре он устроится лучше, чем в Китае. Он прибыл в Сингапур в сентябре 1990 года, чтобы работать в качестве инженера в компании, связанной с правительством. Эту работу подыскал ему Кен Сви.

Вскоре после того как его сын прибыл в Сингапур, «Плен» прислал мне через китайского журналиста в Сингапуре письмо с тем, чтобы «искать примирения». Он также прислал мне документальный видеофильм под название «Славное мирное урегулирование» (Glorius Peace Settlement). Это была типичная пропаганда КПМ: капитуляция и сдача оружия назывались «славным мирным урегулированием». Я смотрел, как «Плен», одетый в форму с красной звездой на кепке, говорил со своими людьми, одетыми в форму, об успешных мирных переговорах. Потом фильм рассказывал о посещении лагеря лидером КПМ Чин Пеном (Chin Peng), который присутствовал на отвратительном концерте. После концерта «Плен» произнес речь, прервав ее для того, чтобы начать аплодировать. Я выключил видео.

«Плен» прислал еще одно письмо с просьбой о возвращении в Сингапур. В марте 1992 года я ответил ему, что я больше не был премьер – министром, но добавил, что политика правительства состояла в том, чтобы не поддерживать никаких контактов с КПМ как политической организацией. Любой член КПМ, который хотел вернуться в Сингапур, должен был порвать свои связи с партией, полностью рассказать о своих действиях в составе КПМ, и получить согласие ДВБ. Я добавил, что именно на этих условиях правительство позволило Еу Чул Ипу, его руководителю по партии, вернуться в Сингапур из Китая. «Плен» немедленно прислал мне ответ, выразив свое разочарование. Он считал такой подход недопустимым, на этом дело и закончилось. Его игра закончилась, когда КПМ официально прекратила вооруженное восстание, подписав соглашение с представителями правительства Малайзии в Хатьяй (Haadyai), на юге Таиланда. Правительство Таиланда разрешило ему и его последователям официально проживать в «мирной деревне» неподалеку.

Тем не менее, порядка 15–20 последователей «Плена» спокойно вернулись в Сингапур, предоставив ДВБ полный отчет о своей прошлой деятельности, и начали новую жизнь в теперь уже совершенно ином Сингапуре. Так же как и Еу Чул Ип, Шарма, и сын «Плена», они тоже чувствовали, что здесь им будет лучше, чем в Китае или Таиланде.

Когда я прибыл в Пекин в августе 1995 года, наш посол передал мне письмо от «Плена». Он хотел встретиться со мной. Наша первая встреча произошла в 1958 году, когда я был простым членом Законодательного собрания. Через своего эмиссара он попросил о встрече со мной, и я тайно встретился с ним на улице у Законодательного собрания и провел его в помещение комитета. Он заверил меня в поддержке со стороны его партии и предложил работать вместе с ПНД. Я попросил его предоставить доказательства того, что он действительно стоял во главе организации КПМ в Сингапуре. Он сказал, что я должен был верить ему на слово. Я предложил доказать свои полномочия и организовать отставку городского советника Рабочей партии, который, по моим убеждениям, был коммунистическим активистом. Он согласился и попросил подождать. Через неделю советник ушел в отставку. Это было впечатляющей демонстрацией его способности контролировать членов партии, даже находясь на нелегальном положении. Мы встретились еще трижды, перед тем как я сформировал правительство. Наша последняя встреча произошла 11 мая 1961 года, когда я уже был премьер-министром. Он пообещал мне поддержку и сотрудничество в обмен на предоставление коммунистам более широких возможностей для организационной работы. Я не дал ему таких гарантий, и, перед тем как исчезнуть, он приказал организациям Объединенного фронта низложить правительство ПНД.

Наша последняя встреча происходила в немеблированной квартире в недостроенном доме УГЖР в Вампоа (Whampoa), которая освещалась свечами. На этот раз я принял его в Дяоюйтай (Diaoyutai), в государственном доме приемов для официальных лиц Китайской Народной Республики. Встреча состоялась 23 августа, в 9 часов вечера. Меня интересовало, понимал ли он всю иронию ситуации, состоявшую в том, что мы встречались с ним в Пекине, где я был почетным гостем коммунистического правительства и партии, вдохновлявшей его на борьбу.

«Плен» постарел, располнел и больше не напоминал голодного, яростного, изможденного и преследуемого революционера-подпольщика. Во время нашей последней встречи он угощал меня теплым пивом. В этот раз я предложил ему на выбор пиво, вино или «маотай» (maotai). Он поблагодарил меня, но сказал, что из-за проблем со здоровьем станет пить только обычный китайский чай. Мы говорили на китайском, он сделал мне комплимент, похвалив мое хорошее знание китайского языка, я также сделал ему комплимент, похвалив его знание английского языка. Он поблагодарил меня за то, что в 1990 году мы разрешили его сыну переехать в Сингапур, и за то, что мы предоставили ему работу. Чу и мой секретарь, Алан Чан (Alan Chan), сидели здесь же, и «Плен» согласился с тем, чтобы нашу беседу записали на магнитофон.

Он разговаривал со мной так, будто бы ситуация была все еще той же, что и в 50-ые годы. Он хотел обсудить условия, на которых он и примерно 30 его товарищей могли бы вернуться в Сингапур. Сначала он попробовал вести беседу в дружественном ключе, сказав, что нам следовало уладить старые проблемы. Так как КПМ и ПНД когда-то были друзьями, почему бы им было не стать друзьями снова? Я сказал, что мы могли бы стать друзьями, но только как частные лица. Он сказал, что его люди тоже должны иметь какие-то права, было несправедливо, что он не мог вернуться в Сингапур. Я сказал, что он может вернуться, но должен сначала получить согласие ДВБ и продемонстрировать, что он порвал связи с КПМ.

Когда мягкий подход потерпел неудачу, он заговорил жестко, напомнив мне, что он отвечал за мою безопасность и много сделал, чтобы защитить меня. Я ответил ему, что это был риск, на который я вынужден был пойти; его люди могли бы убить меня, но дорого заплатили бы за это. Кроме того, я поступил честно, предупредив его в публичном выступлении, что он должен был покинуть страну перед Национальным праздником Малайзии в сентябре 1963 года, потому что после этого контроль над безопасностью в городе переходил к малазийцам.

Он сказал, что спецслужбы Малайзии (Malaysian Special Branch) приглашали его вернуться, почему же я не мог проявить такую же щедрость, как и правительство Малайзии? Я сказал ему очевидную истину: КПМ не могла рассчитывать на то, чтобы завоевать массовую поддержку среди малайцев, а в случае с китайцами Сингапура это было не так. Я предложил ему принять предложение правительства Малайзии. Ему это не понравилось.

Когда я спросил его, как он узнал о моем приезде, он сказал, что это было совпадение: он пришел навестить своего дядю и узнал о моем визите из сообщений по телевидению. Это было совершенно невероятно. Отставной чиновник китайского министерства иностранных дел передал его письмо нашему послу. Должно быть, «Плену» сказал о моем визите его китайский товарищ, и он ждал моего прибытия. Он также отрицал то, что Лим Чин Сион уже раскрыл представителям ДВБ, а именно, – что после нашей последней встречи в 1961 году он лично встретился с ним и приказал разрушить ПНД и низложить правительство. Перед тем как уйти, он достал фотоаппарат и попросил сфотографироваться на память с моей женой и со мной. Я был рад получить сувенир от загадочного лидера подпольщиков, который, даже находясь в Сингапуре на нелегальном положении, имел такую всеобъемлющую власть над своими подчиненными в легальных организациях. Когда-то он внушал мне страх и опасения. Теперь же, лишенный загадочности и власти над коммунистическим подпольем, он выглядел безопасным пожилым человеком.

Коммунисты потерпели поражение, несмотря на то, что использовали безжалостные методы и руководствовались принципом «цель оправдывает средства». Но до того как это случилось, они поломали судьбы многим людям, которые боролись с ними и испортили жизнь многих других людей, которые, вступив в их ряды, впоследствии поняли, что их дело было ошибочным.

Глава 9. Центристская политика правительства

Начиная с 1959 года, на протяжении сорока лет, ПНД десять раз подряд побеждала на выборах. Такое не по плечу дряхлым и слабым. Как же мы добились этого? В период между 1959 и 1965 годами у нас происходили серьезные столкновения: сначала с коммунистами, затем – с малайскими националистами. Получив независимость, мы столкнулись со страшными угрозами, исходившими сначала от Индонезии, находившейся с нами в состоянии «конфронтации», а затем – со стороны Малайзии, решившей избавиться от Сингапура в качестве торгового посредника. В ходе этих событий между старшим поколением избирателей и «старой гвардией» лидеров ПНД сформировались отношения доверия.

Наши критики считали, что нам удалось удержаться у власти, потому что мы жестко относились к нашим противникам. Это – слишком упрощенное видение ситуации. Если бы мы предали доверие людей, они отвергли бы нас. Мы вывели людей из отчаянной ситуации 60-ых годов и привели их в эру беспрецедентного экономического роста и развития. Мы воспользовались расширением мировой торговли, привлекли инвестиции и на протяжении жизни одного поколения жителей Сингапура перескочили из «третьего мира» в «первый».

Мы учились у наших самых жестких противников – коммунистов. Сегодняшние лидеры оппозиции пытаются обхаживать избирателей, думают, где и как им лучше проводить свою работу, основываясь на том, как люди реагируют на их выступления на рынках, в кофейнях, магазинах и супермаркетах, или как люди воспринимают содержание раздаваемых листовок и памфлетов. Я в такие методы работы с электоратом никогда не верил. Исходя из опыта многих неудачных столкновений с моими коммунистическими оппонентами, я понял, что, в то время как общее настроение масс действительно играет важную роль, главная роль в обеспечении массовой поддержки избирателей принадлежит организационным структурам. Когда мы пытались распространить свое влияние в тех районах, где доминировали коммунисты, мы неизменно терпели неудачу. Ключевые фигуры в избирательных округах, включая лидеров профсоюзов, деятелей ассоциаций розничных и уличных торговцев, лидеров кланов и обществ выпускников учебных заведений, были связаны коммунистическими активистами в единую сеть, чувствовали себя членами единой команды – победительницы. Какие бы усилия не предпринимали мы в ходе предвыборных кампаний, мы не могли добиться никакого успеха. Единственный способ противостоять влиянию коммунистов в массах заключался в том, чтобы самим проводить работу в массах на протяжении долгих лет в промежутках между выборами.

Чтобы конкурировать с «вечерними школами самоусовершенствования» (self-improvement night classes), открытыми при прокоммунистически настроенных профсоюзах и ассоциациях, мы создали Народную Ассоциацию (НА – People's Association). Мы приняли в НА в качестве корпоративных членов многие землячества, коммерческие палаты, клубы отдыха, а также группы досуга, искусства и другие общественные организации. Они стали основой более чем 100 основанных нами общинных центров, в которых работали курсы по ликвидации неграмотности на английском и китайском языках, курсы кроя и шитья, приготовления пищи, ремонта автомобилей, электроинструментов, радиоприемников и телевизоров. Конкурируя с коммунистами, превосходя их в этой работе, мы постепенно завоевали влияние среди той части избирателей, которая находилась под их влиянием.

Во время моих поездок по избирательным округам в 1962–1963 годах я собирал активистов в маленьких городках и деревнях по всему острову. Все они являлись местными лидерами различных ассоциаций и клубов и приходили на эти встречи, чтобы обсудить со мной и членами моей команды вопросы улучшения дорог, уличного освещения, установки водонапорных колонок, проведения осушительных работ и работ по предотвращению наводнений. После моих визитов создавались рабочие группы, которые занимались выделением средств для осуществления подобных проектов.

Находясь в составе Малайзии, после расовых беспорядков 1964 года, мы сформировали «комитеты доброй воли» (goodwill committees), чтобы предотвратить обострение межобщинных отношений. Члены этих комитетов были избраны из числа лидеров местных общинных организаций. Я работал над тем, чтобы включать наиболее активных и перспективных членов местных комитетов и «комитетов доброй воли» в состав комитетов управления (КУ – management committees) общинных центров и совещательных комитетов граждан (СКГ – citizens' consultative committees). КУ общинных центров занимались организацией образования и досуга людей. СКГ, используя выделенные средства, занимались реализацией местных проектов по благоустройству, а также самостоятельно занимались сбором средств для предоставления социальной помощи и стипендий нуждавшимся гражданам.

В тот период лидеры общинных организаций не желали, даже боялись, открыто заявлять о своих связях с той или иной политической партией, – они предпочитали быть связанными с правительством. Это было наследием колониальных времен, особенно того периода, когда в Сингапуре активно действовали коммунисты, для борьбы с которыми колониальным правительством было введено чрезвычайное положение (Прим. пер.: в 1948 году). В то время коммунисты могли отомстить за связь с любой политической партией, боровшейся с КПМ. Создавая такие связанные с правительством организации как КУ и СКГ, мы смогли привлечь на свою сторону значительное число старейшин, пользовавшихся уважением в своих общинах. В период между выборами они работали с нашими членами парламента, а во время выборов их влияние и поддержка оказывали влияние на исход голосования, даже тогда, когда некоторые из них оставались нейтральными, не участвуя в избирательной кампании непосредственно.

Позднее, когда люди стали переселяться в многоэтажные дома УЖГР, я сформировал комитеты жителей (КЖ – residents' committee), каждый из которых охватывал жилой квартал из 6 – 10 домов. Это создало условия для более тесного взаимодействия между руководителями и местными жителями. Так нам удалось создать в новых районах, застроенных многоквартирными домами, сеть общественных организаций, нити которой тянулись от КЖ к КУ и СКГ, и далее, – к кабинету премьер-министра, являвшемуся «нервным узлом» сети. В результате этого лидерам оппозиции приходилось работать на территории, тщательно «возделанной» ПНД. Разумеется, существует прослойка колеблющихся избирателей. Тем не менее, есть также и костяк местных лидеров, которые знают, что избранный от их округа член парламента от ПНД, располагающий поддержкой правительства, будет заботиться о нуждах избирателей, как в период проведения избирательной кампании, так и в промежутках между выборами.

Поворотным пунктом явились всеобщие выборы 1968 года, которые проводились вскоре после заявления правительства Великобритании о предстоящем выводе британских войск из Сингапура. Мы завоевали все места в парламенте, получив подавляющее большинство голосов избирателей. Через четыре года, в 1972 году, настроение людей изменилось, – они почувствовали облегчение и были счастливы, потому что нам удалось добиться практически невозможного. Несмотря на вывод британских войск, который привел к потере 50,000 рабочих мест и 20 % национального дохода, экономика Сингапура продолжала расти, а уровень безработицы оставался низким. Американские МНК создали тысячи рабочих мест на предприятиях по производству электротоваров и электронных изделий. На выборах, проведенных в сентябре 1972 года, было переизбрано 57 из 65 депутатов парламента. Мы завоевали все 57 мандатов, получив 70 % голосов избирателей.

Мы вновь добились 100 %-го результата на выборах 1976 года, завоевав 37 мандатов в округах, где против наших кандидатов не было выставлено кандидатов от оппозиции, и 38 мандатов – в округах, где оппозиция выставила своих кандидатов. Репутация руководства ПНД и успехи, которых мы добились, сделали для оппозиции участие в выборах трудным делом. Люди полностью доверяли руководству ПНД и не были заинтересованы в наличии оппозиции в парламенте. Избиратели хотели продолжения экономического роста; хотели переехать из трущоб в новые дома, которые они могли приобрести за счет доходов, получаемых от высокооплачиваемой работы; хотели, чтобы их дети учились в тех отличных школах, которые мы строили. «Прилив поднимал все лодки», – жизнь подавляющего большинства людей становилась лучше.

В 1980 мы в четвертый раз победили на выборах «вчистую», завоевав 37 мест в одномандатных и 38 – в многомандатных округах, получив при этом 77.5 % голосов. Некоммунистическая оппозиция, появившаяся, чтобы заполнить вакуум, оставленный коммунистами, в основном состояла из оппортунистов. Во время предвыборных кампаний эти политики выдвигали программы, которые нравились их прокоммунистическим последователям. Но они не представляли для нас угрозы, потому что среди них не было лидеров, получивших хорошее образование на английском языке, которые могли бы придать некоторую респектабельность коммунистическому фронту, как это когда-то делала старая Рабочая партия (Workers' Party) Дэвида Маршала (David Marshall). Именно в таком политическом контексте следует рассматривать появление обновленной Рабочей партии Д. Б. Джеяретнама (J.B. Jeyaretnam). Он был юристом и в качестве кандидата своей партии на выборах 1972 года выступал за отмену «Закона о внутренней безопасности» (Internal Security Act). Ранее, в 60-ых годах, он обещал добиться воссоединения с Малайзией. Он хотел стать преемником Маршала, но не обладал таким же остроумием и красноречием.

Тем не менее, Джеяретнаму удалось прервать полосу беспрецедентной 100 %-ой поддержки ПНД избирателями на промежуточных выборах 1981 года, через год после всеобщих выборов. Деван Наир сложил свой депутатский мандат по округу Ансон (Anson) в связи с избранием на пост президента страны. Я поручил организацию предвыборной кампанией новому помощнику Генерального секретаря ПНД Го Чок Тонгу (Goh Chok Tong). Наш кандидат, активист ПНД, не был хорошим оратором. Я не принимал участия в избирательной кампании на промежуточных выборах, полностью положившись на Го Чок Тонга и более молодых лидеров. Они были уверены в победе, но когда голоса избирателей были подсчитаны, оказалось, что мы проиграли. Это был шок. Я был обеспокоен не столько самим поражением, сколько тем, что не получил от Го никаких предупреждений о возможном поражении. Меня беспокоило то, насколько было развито его политическое чутье. Джеймс Фу (James Fu), мой пресс-секретарь, сказал мне, что люди в низовых организациях были недовольны самонадеянным отношением партийных лидеров к проведению избирательной кампании. Одна из причин поражения была вполне очевидна. Значительное число рабочих сингапурского порта, проживавших в многоквартирных домах, вынуждены были выселяться из них, чтобы освободить территорию для строительства контейнерного терминала, а альтернативного жилья им предоставлено не было. Управление порта Сингапура (Port of Singapore Authority) и УЖГР перекладывали ответственность за это друг на друга.

Джеяретнам весь обратился в крик и ярость. Он доходил до абсурда, обвиняя полицию в произволе, повторяя все обиды, которые высказывали ему рассерженные избиратели. Он абсолютно не считался с фактами. У него не было никакой принципиальной позиции, потому что никакой реальной альтернативы он предложить не мог. Я решил, что он будет полезен в качестве спарринг-партнера для новых членов парламента, которые не прошли через школу борьбы с коммунистами и ультранационалистами из ОМНО. Кроме того, он занял ту часть политического спектра, которая предназначалась оппозиции и, вероятно, тем самым вытеснил более опасных оппонентов. Его слабость была в рассеянности. Он говорил и говорил, его речи были явно не подготовлены, и вся его аргументация рассыпалась, когда ему предъявляли детально проанализированные факты.

Тем не менее, теперь избиратели уже хотели слышать в парламенте голос оппозиции. Ощущение кризиса 60-ых – 70-ых годов прошло, жители Сингапура стали более уверенными в себе и хотели, чтобы ПНД не принимала их поддержку как должное. На выборах 1984 года мы потеряли два мандата: первый завоевал Джеяретнам в Ансоне, второй – юрист и Генеральный секретарь Демократической партии Сингапура (СДП – Singapore Democratic Party) Чиам Си Тонг (Chiam See Tong) в округе Потонг Пасир (Potong Pasir). Чиам избрал более тонкую линию, чем Джеяретнам, – она более соответствовала настроениям населения. Он говорил, что ПНД хорошо справлялась со своими обязанностями, но могла бы работать еще лучше, а потому должна прислушиваться к критике. Этим он улучшил свою репутацию. Он и его люди, входившие в СДП, относились к совсем другому типу людей, чем те, которых коммунисты использовали в своей легальной деятельности. И мы относились к нему по-другому, с уважением и достаточно либерально. Мы надеялись, что, если он расширит свою базу поддержки среди избирателей, то те, кто находился к нам в оппозиции, перестанут поддерживать нелегальную оппозицию.

Эти деятели оппозиции не были похожи на тех серьезных противников, с которыми мы сталкивались в лице Лим Чин Сиона и его товарищей по компартии, которые были серьезными, преданными своему делу людьми. Джеяретнам был просто позером, всегда искавшим известности, безразлично хорошей или плохой.

В отсутствие серьезной оппозиции я не занимался в парламенте текущими вопросами. Я восполнял этот пробел, выступая с большой ежегодной речью. Воскресным вечером, через неделю после моего выступления по телевидению в день Национального праздника, я обычно выступал на посвященном ему торжественном заседании перед примерно 1,200 лидерами общин. Я мог говорить один-два часа о насущных, текущих проблемах, располагая только набросками речи. Но перед этим я занимался серьезным изучением этих вопросов и продумывал свою речь, делая ее доступнее для понимания. Опросы показывали, что я собирал большую телеаудиторию. Я научился удерживать внимание слушателей, как присутствовавших в Национальном театре, так и смотревших телевизор, заставляя их следить за ходом моих размышлений. Обычно я сначала говорил на малайском, затем на хоккиен (позднее – на литературном китайском языке) и заканчивал на английском, которым я владел лучше всего.

Мне было легче установить контакт с аудиторией, когда я выражал свои мысли так, как думал. Если бы передо мной лежала заранее написанная речь, я не смог бы донести до слушателей мысли с той же убежденностью и страстностью. Эта ежегодная речь была важным событием, во время которого я старался сплотить людей для совместной работы с правительством, направленной на решение наших проблем.

Во время избирательных кампаний в 70-ых и 80-тых годах я по вечерам произносил речи на массовых митингах в избирательных округах, а с 1:00 до 2:00 пополудни, в самый разгар жаркого тропического дня, я выступал на Фуллертон сквер (Fullerton Square), чтобы иметь возможность обратиться к служащим. Иногда шел тропический ливень, и тогда я промокал до нитки, в то время как толпа пряталась под зонтиками или под крытыми галереями учреждений, расположенных вокруг площади. Но слушатели стояли, и я продолжал говорить. И как бы я не намокал, у меня никогда не бывало простуды, – адреналин бил во мне ключом. Речь, произнесенная по телевидению, оказывает намного большее влияние, чем речь, напечатанная в газете, поэтому умение выступать перед аудиторией было моей сильной стороной на протяжении всей политической карьеры.

Сталкиваясь с оппозицией, я всегда задавался двумя вопросами: «Не используют ли этих людей коммунисты? Не является ли деятельность оппозиции нелегальной операцией, финансируемой и проводимой иностранными спецслужбами, чтобы нанести вред Сингапуру?» Именно последнее соображение привело к расследованию деятельности бывшего юриста Фрэнсиса Сью (Francis Sew). Марксистская группа, о которой я упоминал выше, стала пользоваться влиянием в Юридическом обществе (Law Society). Эта группа вела агитацию в пользу Фрэнсиса Сью и добилась его избрания президентом общества. В результате, Юридическое общество стало политизироваться, критикуя и подвергая нападкам правительственное законодательство не с профессиональной, а с политической точки зрения. До тех пор с этой профессиональной организацией, призванной по закону поддерживать дисциплину и определенные стандарты в юридической сфере, этого никогда не случалось.

Примерно в это же время, в 1987 году, советник американского посольства Хендриксон (Hendrickson) встретился с Фрэнсисом Сью, предложив ему возглавить оппозиционную группу на следующих выборах. Сотрудники ДВБ рекомендовали задержать и допросить Сью, чтобы разобраться в этом вопросе, я согласился с их доводами. Нам следовало прекратить иностранное вмешательство во внутренние дела Сингапура и продемонстрировать, что это было недопустимо для всех стран, включая США. На допросе Сью под присягой показал, что Хендриксон предложил ему возглавить группу юристов, чтобы принять участие в выборах, находясь в оппозиции к ПНД. Он также признал, что до того побывал в Вашингтоне и встречался с руководителем Хендриксона в Госдепартаменте США, который заверил его, что, если у него возникнут проблемы с правительством Сингапура, США предоставят ему политическое убежище. Мы опубликовали это признание, сделанное им под присягой. Затем мы освободили Сью за два месяца до всеобщих выборов. Он участвовал в выборах, но проиграл. В тот момент он был обвинен в мошенничестве за предоставление ложной налоговой декларации, но мы разрешили ему поехать в США, чтобы проконсультироваться у нью-йоркского кардиолога и принять участие в конференции по проблемам прав человека. Он не вернулся в Сингапур и не явился в суд. Вместо этого его адвокаты предоставили несколько медицинских заключений от двух докторов. Первый, доктор Джонатан Е. Файн (Dr. Jonathan E. Fine), который подписался в качестве исполнительного директора на бланке организации «Врачи за права человека» (Physicians for Human Rights), заявил, что Сью были противопоказаны зарубежные поездки. Второй доктор выдал заключение, что, до окончания курса лечения, Сью были противопоказаны любые авиаперелеты. Когда прокурор предоставил доказательства того, что с декабря по январь Сью совершил, по крайней мере, 7 авиаперелетов, суд постановил, чтобы Сью предоставил более детальные медицинские заключения. После того, как Сью не смог предоставить более детальных медицинских заключений, его адвокаты, один из Английского королевского совета (English Queen's Council), а другой – сингапурский адвокат, обратились в суд с просьбой освободить их от выполнения этих обязанностей. Один из докторов позже признал, что на самом деле он не исследовал больного и не возобновил своего разрешения заниматься медицинской практикой. Юридическое общество Сингапура наказало Сью за финансовые нарушения, запретив ему заниматься адвокатской практикой. Его репутация в Сингапуре была уничтожена. Когда группы американских правозащитников попытались раздуть дело и представить его крупным диссидентом, на жителей Сингапура это не произвело впечатления. Несколько лет спустя мы узнали, что правительство США действительно предоставило Сью политическое убежище.

У нас были достаточные причины для расследования деятельности Фрэнсиса Сью. Мы знали, что он задолжал сингапурскому банку примерно 350,000 сингапурских долларов и не выплачивал этот долг на протяжении многих лет. В 1986 году, перед выборами, банк потребовал уплаты долга, – он уплатил. Откуда же появились деньги? Мы арестовали его документы для проверки уплаты налогов, и было ясно, что у него не было средств для уплаты долга. Под присягой он показал, что долг был выплачен его подругой или, как он назвал ее, невестой, Мэй Сиа (Mei Sia). В 1989 году, после того, как Сью сбежал из Сингапура, она сказала Кен Сви в Бангкоке, что одолжить деньги для Сью ее попросил некий сингапурский бизнесмен. Управляющий директор одной крупной компании, любовницей которого Мэй Сиа была на протяжении многих лет, сказал, что она была исключительно прижимистой по отношению к деньгам и никогда не рассталась бы с 350,000 сингапурских долларов для кого угодно. Он добавил, что она задолжала ему еще большую сумму денег. Это позволяет предположить, что деньги поступили от некой заинтересованной организации.

Одним из наших императивов была решительная борьба с теми, кто обвинял меня в коррупции или злоупотреблении властью. Я всегда встречал подобные обвинения с открытым забралом. Во время избирательных кампаний во многих развивающихся странах обвинения во взяточничестве и коррупции являются обычным делом и никогда не опровергаются из страха причинить еще больший ущерб в случае, если министр, предъявляющий иск за клевету, не сможет выдержать перекрестного допроса в суде. Я обращался в суд только после тщательных консультаций с советниками в Сингапуре и в Лондоне, поскольку, если бы я проиграл процессы, я был бы вынужден лично покрывать значительные судебные издержки – плату собственным адвокатам и адвокатам моих противников. С другой стороны, меня никогда не преследовали за клевету, потому что я никогда не делал никаких клеветнических заявлений. Если я выступал с каким-либо заявлением в адрес своих оппонентов, то у меня всегда были достаточные доказательства правдивости своих слов, и мои оппоненты знали это.

Впервые я обратился в суд с иском о защите чести и достоинства в 1965 году. Ответчиком был Саид Джафар Албар, тогдашний Генеральный секретарь ОМНО. В тот момент Сингапур еще находился в составе Малайзии. В статье, опубликованной в органе ОМНО «Утусан мелаю» он заявил: «Премьер-министр Сингапура Ли Куан Ю является агентом коммунистов и режима в Джакарте, вынашивающих зловещие планы разрушения Малайзии. Ли Куан Ю намерен разрушить Малайзию и натравить малайцев и китайцев друг на друга». «Утусан мелаю» и Албар в суде не защищались, принесли свои извинения и оплатили судебные издержки.

Я также подал в суд на оппозиционных кандидатов, которые в своих предвыборных речах обвиняли меня в коррупции. Например, в 1972 году один из них заявил в речи, произнесенной на китайском языке, что всякий раз, когда люди хотели купить или поменять свое жилье УЖГР, они обращались в юридическую фирму «Ли энд Ли» (Lee and Lee), в которой моя жена была старшим партнером. В большинстве случаев эти кандидаты не имели никаких активов, не прибегали к защите в суде и, проигрывая, вынуждены были начинать процедуру банкротства (Прим. пер.: именно так была прервана политическая карьера Д.Б. Джеяретнама).

Д. Б. Джеяретнам, будучи юристом, являлся в этом отношении исключением. Во время предвыборного митинга в 1976 году он выступил с обвинениями, что я обеспечивал покровительство фирме «Ли энд Ли» и своей семье, был виновен в коррупции и кумовстве и потому не мог занимать должность премьер-министра. Суд решил дело в мою пользу и присудил выплату ущерба и судебных издержек. Джеяретнам подал апелляцию в суды всех инстанций, вплоть до Тайного совета в Лондоне (Privy Council), но проиграл и там.

Более чем через 10 лет, в 1988 году, вновь выступая на предвыборном митинге, Джеяретнам выступил с инсинуациями, что я посоветовал министру национального развития Те Чин Вану совершить самоубийство; а также что я якобы хотел предотвратить полномасштабное расследование обвинений в коррупции, потому что это дискредитировало бы и меня. Он мог бы поднять вопрос о самоубийстве Те Чин Вана двумя годами ранее, но ждал до выборов. Суд снова приговорил его к уплате судебных издержек и компенсации за нанесенный ущерб.

Я обратился с иском против издававшегося в Гонконге американского еженедельника «Фар истэрн экономик ревю» (Far Eastern Economic Review), и его редактора Дэрека Дэвиса (Derek Davis). Он отказался выступить с опровержением и извиниться за цитирование высказывания разжалованного священника, Эдгара Д'суза (Edgar D'Souza), который заявил, что правительство притесняло католическую церковь путем содержания в заключении 16 марксистских заговорщиков. Я выступал в суде в качестве свидетеля, и адвокаты журнала на протяжении более двух дней подвергали меня агрессивному перекрестному допросу. Когда пришла очередь редактора отвечать на вопросы, Дэрек Дэвис не предоставил никаких доказательств, иначе бы и он подвергся перекрестному допросу.

Я также обратился с иском к газете «Интернэшенэл геральд трибьюн» (International Gerald Tribune), которой владели «Нью-Йорк таймс» (New-York Times) и «Вашингтон пост» (Washington Post), за опубликованную 2 августа 1994 года клеветническую статью комментатора Филиппа Боуринга (Philip Bowring), прежде работавшего в «Фар истэрн экономик ревю». Боуринг писал: «В случае с Китаем, история, кажется, состоит из битвы между потребностями государства и интересами семей, которые им правят. Династическая политика в коммунистическом Китае стала уже вполне очевидной; она очевидна и в Сингапуре, несмотря на официальные заверения в приверженности к бюрократической меритократии» (meritocracy) (Прим. пер.: «меритократия» – система продвижения в соответствии со способностями и заслугами людей, а не их происхождением). В 1984 году мой сын Лунг был избран в парламент, и было понятно, что Боуринг имел в виду. «Интернэшенэл геральд трибьюн» признала, что эти слова дискредитировали меня, подразумевая, что я отстаивал интересы семейства Ли за счет интересов государства. Газета принесла свои извинения, уплатила судебные издержки и возместила нанесенный моральный ущерб.

2 июня 1996 года выходящая на китайском языке газета «Ячжоу Чжоукан» (Yazhou Zhoukan – «Азиатский еженедельник») процитировала юриста Тан Лиан Хона (Tang Liang Hon), обвинявшего меня в коррупции при покупке двух квартир. Еженедельник сразу признал свою вину и уплатил значительную сумму, чтобы заключить мировое соглашение, но Тан Лиан Хон не захотел принести извинения и отказаться от своих утверждений. Шесть месяцев спустя, на митинге, проходившем в самом конце предвыборной кампании, Тан зашел в своих заявлениях еще дальше, сказав, что если он будет избран в парламент, то поднимет там тот же самый вопрос и что «это явится для них смертельным ударом». Во время судебного процесса судья заметил, что на следующий день после опубликования клеветнических заявлений в газетах Тан перевел значительную сумму денег с банковского счета своей жены, полностью исчерпав ее кредит по текущему счету, на свой банковский счет в Джохор Бару, который находился вне юрисдикции Сингапура. По словам судьи «это было косвенным доказательством его зловещих намерений». Поскольку Тан сбежал из Сингапура и не появился в зале суда, решение суда было в мою пользу. Тан подал апелляцию в Лондонский королевский совет (London QC), но и там клеветнический характер его заявлений не был подвергнут сомнению. Суд отклонил апелляцию.

Мои оппоненты обычно дожидались начала предвыборных кампаний, чтобы выступить с клеветническими заявлениями, надеясь нанести мне максимальный ущерб. Если бы я не обращался в суд, то этим обвинениям могли бы поверить. Западные либеральные критики доказывали, что моя репутация была настолько непорочна, что все равно никто бы не поверил возмутительным заявлениям в мой адрес. Поэтому, по их мнению, мне следовало бы великодушно игнорировать эти заявления, а не преследовать их авторов в суде, добиваясь возмездия. Но этим возмутительным заявлениям потому и не верили, что они были решительно опровергнуты. Если бы я не обращался в суд, это расценивалось бы как доказательство того, что «нет дыма без огня».

В случае с Таном, вопрос о приобретении мною двух квартир на протяжении некоторого времени стал острой политической проблемой. Если бы я не подал в суд на Тана за его заявление в «Ячжоу Чжоукан», на следующих всеобщих выборах он обратился бы к народным массам с еще более безумными обвинениями. И тогда было бы слишком поздно пытаться опровергнуть его, так что даже сторонники ПНД стали бы задаваться вопросом о том, не совершил ли я каких-либо нарушений. Поскольку все жители Сингапура знали, что я стану оспаривать любое дискредитирующее меня ложное заявление в судебном порядке, то, когда Тан попытался опорочить меня, он немедленно подготовился к возможным последствиям своих действий, перечислив все свои деньги за пределы Сингапура.

Была еще одна важная причина для того, чтобы подавать в суд на тех, кто пытался опорочить меня. Начиная с 50-ых годов, мы создали такой политический климат, в котором политикам приходилось защищаться от любых обвинений в проступках либо в недостойном поведении. Члены парламента от оппозиции также подавали в суд, когда кто-то порочил их репутацию. Чиам Си Тон выиграл в суде иски против двух министров ПНД, Хов Юн Чона (Howe Yoon Chong) и С. Данабалана, и получил возмещение за нанесенный моральный ущерб, а дело было улажено по соглашению сторон. В 1981 году Джеяретнам подал в суд на Го Чок Тонга, тогдашнего министра торговли и промышленности, но проиграл. Он подал апелляцию в Тайный совет, но проиграл и там. Наши избиратели привыкли к тому, что любые обвинения в нечестности или непорядочности будут оспариваться в судебном порядке. Министры ПНД вызывали уважение людей, потому что они были всегда готовы предстать перед следствием, подвергнуться перекрестному допросу в суде для выяснения любых обвинений. Те, кто обвинял меня в том, что я подавал в суд за клевету, чтобы заставить оппозицию замолчать, не понимали того, как легко поверили бы люди обвинениям в нечестности и коррупции в регионе, где взяточничество, кумовство и блат все еще остаются страшным недугом общества.

Некоторые критики обвиняли нас в том, что наши судьи были послушны. На самом деле, судьи, слушавшие эти дела, были высокопоставленными членами судейской коллегии и имели соответствующую репутацию. Вынесенные ими решения публиковались в юридических отчетах и создавали судебные прецеденты, которые подвергались тщательному разбору более чем 2,000 юристов судебной коллегии, а также студентов и преподавателей юридического факультета Национального Университета Сингапура.

7 октября 1994 года «Интернэшенэл геральд трибьюн» опубликовала статью американского преподавателя Национального Университета Сингапура Кристофера Лингла (Cristopher Lingle), в которой он выступал с нападками в мой адрес. Лингл обвинял меня в использовании судебной системы для того чтобы добиться банкротства политических оппонентов в ходе процессов по защите чести и достоинства: «Нетолерантные режимы региона демонстрируют значительную изобретательность в методах подавления инакомыслия… Некоторые действуют более тонко: они полагаются на послушную судебную систему, добиваясь банкротства оппозиционных политиков». Я подал в суд на редактора, на владельца издания и на автора статьи. В присутствии значительного числа представителей иностранных средств массовой информации, которые были призваны обеспечить широкую огласку процессу, редактор и издатель, через своих адвокатов, признали, что заявления были лживы и принесли свои извинения. Суд постановил, что «Интернэшенэл геральд трибьюн» должна была выплатить судебные издержки и компенсацию за нанесенный моральный ущерб. Чтобы избежать перекрестного допроса в суде, Лингл покинул Сингапур, когда постановление суда было обнародовано.

Я был далек от того, чтобы притеснять оппозицию или прессу, которые подвергали мою репутацию несправедливым нападкам. Всякий раз, появляясь в суде в качестве истца, я делал свою частную и общественную жизнь объектом пристального расследования. Не будь я чист, это было бы опасно. Но именно потому, что я так поступал, а также передавал все полученные в качестве компенсации морального ущерба средства благотворительным организациям, мне удалось сохранить свою репутацию.

Чтобы сохранять политическую стабильность и побеждать на выборах, мы должны были задавать тон в политической жизни общества. Это было бы возможно только в том случае, если бы в спорах с нашими критиками мы одерживали верх. Они жаловались, что в спорах с ними моя позиция была слишком жесткой. Но с неверными идеями следует бороться до того, как они начнут оказывать влияние на общественное мнение и, тем самым, создавать проблемы. Те же, кто пытается казаться слишком умным за счет правительства, не должны жаловаться, что мои ответы являются столь же острыми, как и их критика.

В то же время ПНД стремилась наладить контакт с теми, кто находился вне партии, с молодым поколением сингапурцев. Эти люди получили хорошее образование, являются лучше информированными, они желают принимать участие в национальном диалоге. ПНД располагала огромным большинством мест в парламенте, уровень депутатов оппозиции был низким, и это привело к тому, что наши люди чувствовали, что альтернативные взгляды не получали в парламенте достаточного освещения. В 1990 году мы изменили конституцию, создав институт назначаемых, а не избираемых членов парламента, которые могли бы выражать независимые и непартийные взгляды. Эта система зарекомендовала себя хорошо. Она позволила людям, обладавшим несомненными достоинствами и не входившим в ПНД, войти в состав парламента. Эти члены парламента играли конструктивную роль, выступая с хорошо продуманной критикой политики правительства, а правительство воспринимало их всерьез. Один из них, Уолтер Вун (Walter Woon), внес в парламент законопроект, который был принят в качестве «Закона о содержании родителей» (The Maintenance of Parents Act).

После выборов 1984 года мы создали Отдел отзывов (Feedback unit), предоставив людям возможность выражать свои политические взгляды на форумах и отчетных собраниях. На этих собраниях председательствовали члены парламента, которые сочувственно выслушивали избирателей, защищали свои взгляды, но не пытались переубедить людей. Это поощряло людей высказывать свое мнение. Не все критические высказывания вели к пересмотру нашей политики, но отзывы людей помогали ее улучшить.

После отделения от Малайзии в 1965 году и начала вывода английских войск в 1968 году выборы превратились просто в референдум, показывавший уровень поддержки ПНД избирателями. Вопрос о том, победим мы на выборах или нет, не стоял. Процент голосов, поданных за ПНД, начал снижаться в середине 80-ых годов, в основном из-за того, что молодые избиратели, число которых выросло, не принимали участия в борьбе на ее ранних этапах, а потому и не были так преданы ПНД. Они хотели, чтобы оппозиция контролировала ПНД, оказывала давление на правительство, заставляла его делать уступки и смягчать жесткую политику. Это могло привести к тому, что в парламент могли быть избраны менее достойные люди, что иногда и случалось.

Когда в 1991 году премьер-министр Го назначил всеобщие выборы, оппозиция сменила тактику. Вместо того, чтобы выставить большее число слабых кандидатов, представители оппозиции позволили ПНД получить на выборах большинство мандатов безо всякой конкуренции. Они знали, что люди хотели, чтобы оппозиция в парламенте была, но люди также хотели, чтобы правительство формировала ПНД. Они назвали это своей «стратегией промежуточных выборов», и она сработала. Представитель Рабочей Партии Лоу Тиа Кьян (Low Thia Kiang), выпускник Университета Наньян, «теочью» (Teochew) по происхождению, победил в населенном, главным образом, его земляками избирательном округе Хуган (Hougang) (Прим. пер.: «теочью» – так называют выходцев из города Шаньтоу (Swatow) в китайской провинции Гуандун (Guandun)). Он оказался хорошим лидером масс. Возглавляемая Чиамом СДП завоевала три места в парламенте, став самой большой партией оппозиции, которую возглавил сам Чиам. Новые члены парламента от СДП были заурядными людьми и «не тянули» на серьезных политиков. Позиция Чиама была конструктивной, и он мог бы создать солидную политическую партию, если бы лучше разбирался в людях. В 1992 году он с гордостью выдвинул молодого преподавателя в качестве лучшего кандидата на промежуточных выборах. Не прошло и двух лет, как его протеже сместил его с поста лидера партии, и Чиам вынужден был формировать новую партию.

На выборах 1997 года из 83 мест в парламенте ПНД уступила только два места Лоу Тиа Кьяну и Чиаму, который к тому времени представлял уже новую партию. Доля голосов избирателей, поданных за ПНД, выросла на 4 % и достигла 65 %. Тенденция снижения доли голосов, подаваемых за ПНД, была преодолена. Мы победили двух членов парламента от СДП, которые хотя и завоевали мандаты в 1991 году, но впоследствии разочаровали своих избирателей. ПНД удалось переиграть «стратегию промежуточных выборов» оппозиции, выступив с предвыборным обещанием, что приоритет в реконструкции общественного жилищного фонда в избирательных округах будет зависеть от того, насколько сильной являлась поддержка ПНД избирателями данного округа. Американские либералы критиковали эту практику как нечестную, забывая, что предвыборные обещания (pork barrel politics) существуют во всем мире.

Нынешние лидеры ПНД налаживают связи с молодым поколением сингапурцев. Финансовый кризис, разразившийся в 1997–1999 годах в странах региона, явился испытанием для поколения, которое не знало трудностей. Совместной работой народа и правительства удалось преодолеть кризис, из которого страна вышла сильнее. Этот кризис и периодически повторяющиеся трудности в отношениях с Малайзией позволили жителям Сингапура хорошо осознать реалии жизни в Юго-Восточной Азии.

Будет ли созданная мною и моими коллегами политическая система оставаться более – менее неизменной на протяжении жизни следующего поколения? Я сомневаюсь в этом. Технология и глобализация меняют образ жизни людей. Сингапурцы будут по-другому работать, изменится их образ жизни. В качестве международного центра экономики, основанной на знании (knowledge-based economy), в эру информационной технологии, Сингапур будет становиться все более открытым для влияния извне.

Сохранит ли ПНД свою доминирующую роль в политической жизни Сингапура? Насколько серьезным окажется вызов со стороны демократической оппозиции в будущем? Это зависит от того, как лидеры ПНД смогут приспособиться к изменениям в запросах и чаяниях более образованных людей, их растущему желанию более активно участвовать в принятии решений, влияющих на их жизнь. Но реальное число вариантов развития Сингапура, из которых можно выбирать, не столь велико, чтобы между сторонниками различных политических взглядов на то, как решать наши проблемы, возникли непреодолимые разногласия.

Глава 10. Пестуя и привлекая таланты

Вечером 14 октября 1983 года, в выступлении по телевидению по поводу Национального праздника Сингапура, я сделал заявление, которое произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Во время прямой трансляции по обоим телевизионным каналам, которую смотрело максимальное число телезрителей, я заявил: если наши мужчины-выпускники высших учебных заведений хотят, чтобы их дети преуспевали в жизни как и они, то было бы очень глупо с их стороны выбирать себе в жены менее образованных и менее интеллектуально развитых жен. Пресса назвала развернувшуюся вслед за этим заявлением дискуссию «великими брачными дебатами». Как я и ожидал, моя речь расшевелила осиное гнездо. Моя жена Чу предупреждала меня, что женщин, окончивших школу, было намного больше, чем женщин с университетскими дипломами. Эта полемика повлекла за собой сокращение числа избирателей, проголосовавших за ПНД на выборах следующего года, на 12 пунктов, – урон был больше, чем я ожидал.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять очевидную вещь: талантливые люди являются наиболее ценным достоянием страны. А для маленького, бедного ресурсами Сингапура, население которого в момент обретения независимости в 1965 году составляло 2 миллиона человек, это был просто определяющий фактор. Китайцы Сингапура, в основном, были потомками сельскохозяйственных рабочих из южных провинций Китая, многие из которых были привезены в качестве контрактников – поденщиков для выполнения тяжелой ручной работы, погрузки и разгрузки судов, а также для работы рикшами. Первые иммигранты из Индии также приехали в Сингапур в качестве рабочих – контрактников для работы на каучуковых плантациях, постройке дорог и рытье траншей. Многие из них принадлежали к низшим кастам. Среди них имелась небольшая группа индийских торговцев и служащих. Наиболее способными были торговцы – сикхи и индуистские брамины, в особенности священники, потомки которых являются очень способными людьми. Малайцы, как правило, лучше преуспевали в искусстве и ремеслах, чем в науках.

Нам повезло, что во время британского владычества Сингапур был региональным центром образования. В городе были хорошие школы, велась подготовка учителей, имелся Медицинский колледж имени короля Георга VII (King Edward VII Medical College) и Рафлс Колледж, в котором преподавались точные и гуманитарные дисциплины. Уровень обучения в этих колледжах был высоким, и позже они были объединены в Университет Малайи (University of Malaya) в Сингапуре. Наиболее способные студенты, получившие образование на английском языке в Малайе и на Борнео, получали образование в учебных заведениях Сингапура, в закрытых школах-интернатах, существовавших при христианских миссиях. Самые лучшие студенты получали в Сингапуре образование и дипломы докторов, учителей и администраторов. Они были лучшими из лучших среди примерно шести миллионов китайцев и индусов, проживавших в Малайе, на Борнео и даже в Голландской Ост – Индии, которая позднее стала Индонезией. В Сингапуре также находились лучшие в регионе школы, и преуспевающие родители-китайцы из соседних стран посылали сюда своих сыновей для обучения в школах, а потом и в Университете Наньян (Nanyang University), где обучение велось на китайском языке. До начала японской оккупации и образования независимых государств после Второй мировой войны китайцы свободно передвигались по «странам Наньян» (по-китайски «страны южных морей», то есть территория нынешней Юго-Восточной Азии). Многие оставались здесь в поисках лучшей работы, увеличивая прослойку талантливых людей.

После нескольких лет работы в правительстве я понял, что, чем больше талантливых людей работало в качестве министров, администраторов и специалистов, тем более эффективной была политика правительства, тем лучше – ее результаты. Я вспоминал принца Камбоджи Нородома Сианука (Norodom Sianouk). Когда он снимал свои фильмы, ему приходилось быть актером, сценаристом, директором и режиссером. В Камбодже не было достаточного числа образованных и талантливых людей, а те немногие что были, были убиты Пол Потом (Pol Pot). Это было одной из причин трагедии Камбоджи.

К тому, чтобы выступить со своей речью, положившей начало «великим брачным дебатам», меня подтолкнул отчет, анализировавший результаты переписи населения 1980 года. Отчет показывал, что наши наиболее способные женщины не выходили замуж и, следовательно, не воспроизводили себя в следующем поколении. Это вело к серьезным последствиям. Наши лучшие женщины не воспроизводили себя, потому что мужчины их образовательного уровня не хотели на них жениться. Женщины составляли примерно половину выпускников университетов, и почти две трети из них были незамужними. Азиатский мужчина, будь то китаец, индус или малаец, предпочитает жену с более низким уровнем образования, чем у него самого. В 1983 году только 30 % мужчин с высшим образованием были женаты на женщинах с высшим образованием.

Продолжать и дальше закрывать глаза на эту проблему было нельзя. Я решил шокировать наших молодых мужчин, чтобы помочь им избавиться от глупых, старомодных предрассудков, наносивших ущерб обществу. Я привел в качестве примера результаты исследования близнецов, выполненного в Миннесоте (Minnesota), в США, в 80-ых годах, которые доказывали, что эти близнецы были сходны во многих отношениях. Несмотря на то, что они выросли порознь в разных странах, примерно 80 % их словарного запаса, их привычки, пристрастия и антипатии в отношении еды, черты характера, коэффициент развития интеллекта (IQ), – были идентичными. Другими словами, почти 80 % личности человека закладывается природой, а примерно 20 % – является результатом воспитания.

Большинство детей обладает такими же способностями, как и их родители, и лишь немногие дети отличаются по уровню развития интеллекта от своих родителей. Таким образом, мужчины – выпускники высших учебных заведений, которые женились на менее образованных женщинах, не увеличивали шансов на то, что их дети также закончат университет. Я убеждал их жениться на женщинах с равным уровнем образования, и поощрял образованных женщин иметь двух и более детей.

Женщины, окончившие высшие учебные заведения, были недовольны, что я выставил напоказ их семейную неустроенность. Женщины без высшего образования и их родители были рассержены на меня за то, что я отговаривал мужчин с высшим образованием жениться на них. На меня обрушился целый поток комментариев и писем в газеты с обвинениями в элитизме, ибо я верил, что способности передаются по наследству, а не являются результатом образования, питания и подготовки. Так, семейная чета дипломированных специалистов обвиняла меня в предположении, что семьи с низким уровнем доходов произведут на свет менее способных детей. (Я этого не утверждал). Они писали: «Посмотрите на скрипача Ли Пан Хона (Lee Pan Hon). Он вышел из трущоб Чайнатауна (Chinatown)…Если бы у него не было возможностей для развития способностей, он никогда не развил бы своего таланта. Это попахивает элитизмом». (Ли Пан Хон, ребенок из Чайнатауна, был отобран в школу Иегуди Менухина (Yegudi Menuhin) в Великобритании, позднее он стал первой скрипкой оркестра г. Манчестера). Некая женщина писала мне: «Я – незамужняя преуспевающая женщина-профессионал в возрасте сорока лет. Я осталась одинокой, потому что мне так нравится. Я оскорблена предположением, что какие-то нищенские финансовые стимулы заставят меня прыгнуть в постель с первым встречным привлекательным мужчиной, чтобы произвести на свет талантливого ребенка ради будущего Сингапура». Даже тогдашний член парламента от ПНД То Чин Чай высмеивал мои взгляды, доказывая, что его мать никогда не ходила в школу, отец был клерком, которому едва удалось окончить среднюю школу, и, если бы его способности зависели от образовательного уровня родителей, то у него не было бы в жизни каких-либо шансов.

Я обосновывал свои взгляды путем обнародования анализа статистических данных за последние несколько лет об образовательном уровне родителей учеников в возрасте 12, 16 и 18 лет, которые входили в число 10 % лучших студентов по результатам экзаменов. Эти цифры не оставляли никакого сомнения в том, что решающим фактором, определявшим успехи детей в учебе, было наличие высокообразованных родителей. Я также приводил анализ данных за 60-ые – 70-ые годы, который показывал, что большинство наших лучших студентов, получивших стипендии для обучения в университетах заграницей, не являлись детьми высокообразованных родителей. Это были дети владельцев магазинов, уличных торговцев, водителей такси и рабочих. Я сравнил эту статистику с данными за 80-ые – 90-ые годы, которые показывали, что более чем у 50 % лучших стипендиатов, по крайней мере, один из родителей имел высшее образование. Было ясно, что родители стипендиатов 60-ых – 70-ых годов сами окончили бы университеты, если бы они родились на поколение позже, когда образование стало всеобщим, а стипендии, гранты и займы для обучения заграницей стали широко доступны способным студентам.

Эта дискуссия широко освещалась западными средствами массовой информации. Либеральные западные авторы и комментаторы высмеивали мое невежество и предрассудки. Тем не менее, один ученый, Р.Х.Хернштейн (R.H. Herrnstein), профессор психологии Гарвардского университета, вступился за меня. В своей статье «Показатель интеллектуального развития и снижение уровня рождаемости» (IQ and Falling Birth rates), в майском номере журнала «Атлантик мансли» (Atlantic Monthly) за 1989 год он писал: «Уже в наши дни премьер – министр Сингапура Ли Куан Ю заявил, что „уровень компетентности понизится, экономике будет нанесен ущерб, управление страной будет страдать, а общество придет в упадок“, потому что столь многие образованные мужчины не в состоянии найти образованных женщин для вступления в брак, и вместо этого женятся на женщинах без образования или не вступают в брак. Увы, Ли является исключением, ибо лишь немногие политические лидеры решаются публично заявить о качественном аспекте низкой рождаемости». Несколько лет спустя Хернштейн в соавторстве выпустил книгу «Кривая нормального распределения» (The Bell Curve), в которой были изложены данные, показывавшие, что интеллект передается по наследству.

Чтобы решить проблему незамужних образованных женщин, мы создали специальное «Агентство социального развития» (АСР – Social Development Unit), чтобы создать возможности для общения между мужчинами и женщинами с высшим образованием. Я лично поставил во главе его доктора наук Эйлин О (Dr. Eileen Aw) из Национального Университета Сингапура. Ей было под пятьдесят, она была замужем за доктором наук, и двое их детей учились в университете. Мягкая, доступная, обладавшая умением располагать к себе молодежь, она была просто создана для этой работы. Создание АСР было первоначально встречено с презрением и мужчинами, и женщинами. У международной прессы появилась еще одна возможность развернуться, высмеивая как нашу деятельность по подбору будущих супругов, так и различные виды деятельности АСР: от организации симпозиумов и семинаров до создания компьютерных классов, проведения круизов и отпусков в «Клаб-мед» (Прим. пер.: Club Med – международная сеть высококлассных курортов и отелей, предназначенных, в первую очередь, для отдыха одиноких молодых людей).

На самом же деле, родители были обеспокоены все возраставшим числом незамужних дочерей, окончивших высшие учебные заведения. Они отчаянно нуждались в помощи. Однажды вечером, в 1995 году, после приема в Истане, Чу сказала мне, что женщины ее поколения обсуждали на приеме тяжелое положение их дочерей, получивших образование, и сочувствовали друг другу. Они оплакивали те времена, когда родители устраивали браки своих дочерей с помощью профессиональных свах. В то время образовательный уровень женщин был невысок, и очень способные и менее способные женщины имели приблизительно одинаковые шансы выйти замуж, ибо никто не классифицировал их по наличию диплома о среднем или высшем образовании. Но для современных женщин, получивших образование, подобная практика заключения брака стала неприемлемой.

Это было ошибкой и мужчин, получивших образование, и их матерей. Не получившие образования матери предпочитали невесток без высшего образования, с которыми, как они считали, им было бы легче поладить. Наиболее трудно было стереть предубеждение, согласно которому мужчина, который не был главным кормильцем семьи и главой домашнего хозяйства, был достоин сожаления и осмеяния. Этот предрассудок бытовал среди китайцев, еще больше – среди индусов, а больше всего – среди малайцев.

Эта тенденция прослеживалась на всех образовательных уровнях. Значительное число женщин, закончивших колледж, не могли найти себе пару среди мужчин, закончивших колледж. То же самое происходило и с женщинами, окончившими общеобразовательную школу. Женщины хотели выйти замуж за высокообразованных мужчин, мужчины хотели жениться на менее образованных женщинах. В результате, мужчины с более низким уровнем образования не могли жениться, потому что женщины, которые оставались незамужними, были более образованы и не хотели выходить за них замуж. Чтобы дополнить деятельность АСР, я попросил исполнительного директора Народной Ассоциации сформировать «Секцию социального развития» (ССР – Social Development Section) для работы с людьми со средним образованием. Количество членов ССР быстро росло, и к 1995 году организация насчитывала 97,000 членов. 31 % членов ССР, которые повстречались в результате ее деятельности, вступили в брак. Поскольку традиционные методы поиска партнеров для вступления в брак были разрушены системой всеобщего образования, правительству пришлось создать альтернативу свахам прошлого.

Данные переписи населения 1980 года также показали, что высокообразованные женщины усугубляли наши проблемы, рожая намного меньше детей, чем менее образованные женщины. На каждую женщину с высшим образованием приходилось, в среднем, по 1.6 ребенка; со средним образованием – также по 1.6 ребенка; с начальным образованием – по 2.3 ребенка; без начального образования – по 4.3 ребенка. Для простого воспроизводства населения необходимо, чтобы в каждой семье было в среднем 2.1 ребенка. В результате, мы более чем удваивали наше малообразованное население, но даже не воспроизводили наших наиболее образованных людей.

Чтобы изменить эту тенденцию, Кен Сви, тогдашний министр образования, и я в 1984 году решили предоставить матерям с высшим образованием, которые родили третьего ребенка, приоритет в выборе лучших школ для всех троих детей, что являлось целью для всех родителей. Это был очень деликатный вопрос, мнения по которому разделились. Сторонники равенства в правительстве во главе с Раджой негодовали. Он не соглашался с тем, что более способные родители имели более способных детей. Раджа доказывал, что даже если это и было правдой, то нам не следовало задевать чье-либо самолюбие. Эдди Баркер был недоволен не потому, что соглашался с Раджой, а потому, что он считал это оскорблением по отношению к менее способным родителям и их детям. Более молодые министры также разделились на три лагеря в соответствии со взглядами их старших коллег. Кен Сви, твердый и последовательный реалист, согласился со мной в том, что мы должны были подтолкнуть наших мужчин с высшим образованием расстаться с устаревшими культурными предрассудками, заставлявшими их вступать в брак с менее образованными женщинами. Мы получили поддержку большинства в правительстве.

Кен Сви и я ожидали, что среди женщин без высшего образования подобная дискриминация вызовет недовольство. На самом деле, нас ошеломило, когда против нашего решения стали протестовать матери с высшим образованием. Они не хотели пользоваться этой привилегией. И все же наш призыв к молодым мужчинам был услышан: все большее их число женилось на ровне, хотя прогресс был медленным. После выборов я согласился с тем, что Тони Тан (Tony Tan), который сменил Кен Сви на посту министра образования, отменил это решение, а с ним – и приоритет для матерей с высшим образованием в выборе школ для своих детей. Мне удалось пробудить наших людей, особенно мужчин и женщин с высшим образованием, заставить их осознать всю тяжесть нашего положения. Тем не менее, поскольку женщины с высшим образованием считали для себя неудобным пользоваться этой привилегией, – ее следовало отменить.

Вместо этого я предоставил специальные налоговые льготы замужним женщинам. На этот раз льготы распространялись на женщин с высшим образованием, средним специальным образованием, а также на женщин, окончивших высшую и общеобразовательную школу, увеличив, таким образом, число пользовавшихся льготами и смягчив ощущение элитизма. Женщины получили право на значительное уменьшение подоходного налога на свой доход или доход их мужей после рождения третьего и четвертого ребенка. В результате, семей с тремя и четырьмя детьми стало больше.

Многие критики обвиняли правительство в бездумном проведении политики «Остановитесь на втором ребенке» (Stop-at-Two) в 60-ых годах. Была ли она неправильной? И да, и нет. Без проведения этой политики планирования семьи мы не смогли бы снизить темпы прироста населения, нам не удалось бы решить проблему безработицы и улучшения школьного образования. Но нам следовало предвидеть, что у более образованных людей будет по двое детей или меньше, а у менее образованных – по четверо детей или больше. Западные ученые, занимавшиеся проблемами планирования семьи, не привлекали внимания к этому факту. Все это было хорошо известно по опыту развития их более зрелых государств, но говорить об этом считалось политически некорректным. Если бы мы знали об этом раньше, то изменили бы нашу политику и направили бы ее с самого начала кампании по планированию семьи в 1960 году в другое русло, создав стимулы для женщин с более высоким уровнем образования иметь по трое и более детей. К сожалению, мы об этом не знали и не меняли нашу политику до 1983 года, когда анализ переписи населения 1980 года продемонстрировал наличие различий между социально-экономическими группами в плане воспроизводства населения.

Начиная с того памятного выступления в 1983 году, я стал регулярно обнародовать статистический анализ образовательного уровня родителей 10 % лучших студентов по результатам экзаменов. Сингапурцы больше уже не спорят с тем, что, чем выше уровень образования и способностей родителей, тем более вероятно, что их дети также достигнут высокого образовательного уровня. Моя речь имела целью встряхнуть наших молодых мужчин и женщин и их родителей, заставить их что-то делать для решения этой серьезной проблемы. Вызванная ею открытая дискуссия произвела некоторый эффект. Тем не менее, через пару лет после моего шокирующего заявления Кен Сви, профессиональный статистик, проанализировав некоторые данные, с сожалением сказал мне, что нам не удастся решить эту проблему достаточно быстро, не позволив нашим женщинам с высшим образованием остаться одинокими. Анализ этих данных показывал, что, несмотря на некоторое улучшение, изменение негативных тенденций займет много лет. Наши наиболее способные женщины страдали бы от этого, а с ними страдал бы и Сингапур. К 1997 году 63 % мужчин с высшим образованием вступили в брак с женщинами – выпускницами университетов, по сравнению с 32 % в 1982 году. Большее число женщин с высшим образованием также выходили замуж за мужчин без высшего образования, вместо того, чтобы оставаться одинокими. Преодолеть давно сложившиеся предрассудки было трудно. Умом я соглашался с Кен Сви, что преодоление этого культурного предубеждения будет медленным процессом, но сердцем я не мог согласиться с тем, что нам не удастся быстрее заставить наших мужчин отказаться от этих предрассудков.

Наши трудности еще более усугубились, когда богатые западные страны изменили свою политику по отношению к иммиграции из стран Азии. В 60-ых годах, когда США вели войну во Вьетнаме, Америка хотела, чтобы в мире ее не рассматривали в качестве враждебно настроенного по отношению к Азии государства. Поэтому США разрешили иммиграцию из стран Азии, изменив, таким образом, иммиграционную политику более чем столетней давности, в рамках которой разрешалась иммиграция только белого населения. Канада, Австралия, Новая Зеландия, – страны с большой территорией и маленьким населением, – вскоре последовали за США, хотя до того они долгое время запрещали иммиграцию из стран Азии. Когда эти страны изменили иммиграционные правила и разрешили иммиграцию более образованных жителей Азии, мы потеряли значительную часть притока китайцев и индийцев из Малайзии. Многие малазийцы китайского и индийского происхождения, представители образованного среднего класса, переехали на постоянное место жительства в Австралию, Новую Зеландию и Канаду. Все меньшее число иностранцев стало приезжать в Сингапур для получения образования. В некоторых странах уже были собственные университеты, а многие студенты могли позволить себе получить образование в Австралии, Новой Зеландии, Великобритании, США и Канаде.

Не все лидеры государств разделяли мои взгляды на отрицательный эффект эмиграции. Когда в начале 70-ых годов я сказал премьер – министру Малайзии Тан Разаку, что Малайзия страдала от «утечки умов», теряя многих высокообразованных китайцев и индийцев, уезжавших в Австралию и Новую Зеландию, он ответил: «Это не „утечка умов“, а утечка проблем».

С конца 70-ых годов дефицит талантливых, образованных людей еще более обострился, – примерно 5 % высокообразованных людей стали эмигрировать ежегодно. Слишком многие способные студенты получили ученую степень доктора наук. Многие из них эмигрировали, ибо считали, что в Сингапуре они не могли добиться того уровня преуспевания, который соответствовал бы их уровню образования. Некоторые студенты, которые учились в Австралии, Новой Зеландии и Канаде, эмигрировали, потому что их продвижение по карьерной лестнице в Сингапуре было недостаточно быстрым. В отличие от японцев или корейцев, сингапурцы получали образование на английском языке и, обосновываясь за границей, сталкивались с незначительными языковыми или культурными проблемами. Для обеспечения потребностей растущей экономики Сингапура в достаточном количестве талантливых людей я решил привлекать и сохранять талантливых предпринимателей, профессионалов, людей творческих профессий и высококвалифицированных рабочих. В 1980 году мы сформировали два комитета, один из которых занимался их трудоустройством, а второй решал их социальные проблемы. С помощью советников по студенческим вопросам посольств Сингапура в Великобритании, США, Австралии, Новой Зеландии и Канаде наши служащие организовывали встречи с подающими надежды азиатскими студентами, которые учились в тамошних университетах, чтобы заинтересовать их в получении работы в Сингапуре. Мы сконцентрировали свои усилия на наборе студентов из стран Азии, ибо Сингапур являлся азиатским обществом с более высоким уровнем и качеством жизни, и они могли легко ассимилироваться в нашем обществе. Систематический поиск талантливых студентов по всему миру позволял ежегодно привлекать в Сингапур несколько сот выпускников, что восполняло потери, понесенные в результате эмиграции в более развитые страны 5 % – 10 % наших высокообразованных граждан.

Чтобы заполучить исключительно способных студентов, комитет пытался использовать тактику «зеленой жатвы», которую используют американские компании, предлагая студентам работу еще до выпускных экзаменов, по результатам текущей успеваемости. К 90-ым годам, благодаря активной вербовке, приток специалистов в три раза превысил «утечку мозгов». Мы стали ежегодно предлагать несколько сот стипендий способным студентам из Индии, Китая и других стран региона в надежде на то, что некоторые из них останутся в Сингапуре ввиду лучших перспектив получения работы. А те их них, кто вернется в свои страны, все равно смогут быть полезны нашим компаниям, работающим за рубежом.

Мы также создали две целевые группы, специально занимавшиеся привлечением талантливых людей из стран региона. Привлекать индийцев было легче, чем малайцев. В Малайзии и Индонезии для коренных жителей было создано слишком много привилегий, чтобы побудить их не покидать свою страну.

Новым феноменом является растущее число белых мужчин (Caucasian), которые женятся на наших женщинах, особенно на женщинах с высшим образованием. Сингапурские мужчины с высшим образованием опасались жениться на них, чего не скажешь о дипломированных специалистах-иностранцах. Многим из этих женщин пришлось эмигрировать из-за наших законов, которые разрешали мужчинам-гражданам Сингапура жениться на иностранках и привозить их в страну, но не наоборот. Мы выдавали такое разрешение только в том случае, если муж – иностранец имел в городе постоянную работу. В январе 1999 года мы изменили эту политику, что позволит усилить космополитичный характер Сингапура. Более того, значительное число наших мужчин, получивших образование заграницей, женились на японках, белых и азиатских женщинах, с которыми они повстречались в университетах. Их дети увеличивают число талантливых людей в Сингапуре. Старые препятствия для межрасовых браков были разрушены путем смешения людей, путешествующих и работающих заграницей. Мы должны изменить свое отношение к талантливым иностранцам, которые когда-то рассматривались как люди, не подлежавшие ассимиляции. Нам следует использовать новую ситуацию для собственной выгоды, ибо мы не можем позволить, чтобы старые предрассудки препятствовали развитию Сингапура в качестве международного центра торговли, промышленности и услуг.

Помимо естественного консерватизма людей, серьезным препятствием для ускорения этого процесса является нежелание усиления конкуренции за рабочие места. И на уровне специалистов с высшим образованием, и на более низком уровне, существует сопротивление притоку большего числа талантливых иностранцев. Сингапурцы знают, что талантливые иностранцы будут способствовать созданию большего числа рабочих мест, но они хотят, чтобы это случилось в какой – нибудь другой отрасли экономики, а не в их собственной.

Не будь талантливых иностранцев, Сингапур не стал бы таким преуспевающим государством. В составе первого правительства, состоявшего из десяти человек, я был единственным, кто родился и получил образование в Сингапуре. Кен Сви и Чин Чай родились в Малайзии, Раджа – на Цейлоне. Наш нынешний верховный судья Ен Пун Хау и генеральный прокурор Чан Сек Кеон (Chan Sek Keong) приехали из Малайзии. Я мог бы продолжить этот список. Тысячи инженеров, управляющих и других специалистов, прибывших из-за рубежа, способствовали росту и развитию Сингапура и стали дополнительными «мегабайтами» в сингапурском «компьютере». Если же мы не сможем усилить свою команду талантливыми иностранцами, то и попасть в высшую лигу государств мира нам тоже не удастся.

Глава 11. Много наречий – один язык

И Чу, и я получили образование в школе с преподаванием на английском языке. Когда во время обучения в Великобритании мы встретили студентов из Китая, то ощутили, насколько мы оторвались от китайской культуры. В этом отношении мы были практически на одном уровне с китайскими студентами – выходцами из стран Карибского бассейна. Мы чувствовали, что много потеряли, получив образование на неродном языке, но, так и не восприняв ценностей британской культуры, которая была для нас чужой. Я чувствовал себя отрезанным от массы простых китайцев Сингапура, которые разговаривали на диалекте хоккиен (Прим. пер.: южно-китайский диалект, на котором разговаривает большинство китайцев Сингапура) или китайском литературном языке. Мир моих учебников и учителей не имел абсолютно ничего общего с тем миром, в котором я жил. Как и сотни других выпускников Рафлс Колледжа, мы потерялись между двух культур, так и не восприняв полностью британской культуры и не познакомившись с азиатской культурой в ходе своего образования.

Чу и я решили, что этот культурный пробел не должен был отражаться на наших детях, и мы отдали их в китайскую школу. Мы хотели, чтобы они стали частью яркого, энергичного, уверенного в себе сообщества китайцев Сингапура, даже если бы от этого несколько пострадало их знание английского языка. Мы старались восполнить этот пробел, так что Чу разговаривала с детьми на английском языке, а я разговаривал с ними на китайском, чтобы улучшить свое знание языка!

Это пошло на пользу всем трем детям. Они получили образование на китайском языке и были воспитаны в китайских культурных традициях, что сделало их преданными детьми и хорошими гражданами. При этом они одинаково хорошо говорили на английском языке. Они хорошо учились в школе, получая награды и отличия, что широко рекламировалось и их школами, и китайской прессой, побуждавшей других родителей посылать своих детей в китайские школы. Это также помогло убедить китайцев Сингапура в том, что я не собирался ликвидировать образование на китайском языке. Те люди, которые родились и выросли в обществе, состоящем из одной нации, могут не понять, почему язык, на котором я решил дать образование своим детям, имел такое политическое значение.

В Сингапуре никогда не существовало единого языка. Это был город-полиглот, находившийся под властью колониального правительства. Решение вопроса о том, на каком языке давать детям образование, англичане оставляли на усмотрение родителей. Колониальная администрация основала несколько школ с преподаванием на английском языке, чтобы готовить учеников для работы клерками, учетчиками, чертежниками и тому подобными второстепенными чиновниками. Англичане также учредили начальные школы для малайцев, где преподавание велось на малайском языке. У индийцев были свои школы, где обучение велось на тамильском языке и на хинди. Китайские школы с преподаванием на китайском языке финансировались преуспевающими членами китайской общины. Из-за того, что члены различных общин получали образование на своем родном языке, их привязанность к родному языку была глубока. Они были подобны 5 миллионам жителей Квебека (Quebec), которые стойко держатся за французский язык на континенте с 300– миллионным англоязычным населением.

Когда в 1959 году мы сформировали правительство, то решили, что государственным языком будет малайский, что должно было подготовить условия для воссоединения с Малайей. Но вскоре мы поняли, что рабочим языком и языком межнационального общения должен был стать английский язык. Являясь, по сути, международным сообществом торговцев, Сингапур не смог бы выжить, если бы его жители пользовались малайским, китайским или тамильским языками. Использование английского языка не давало преимущества представителям ни одной национальности. Но этот вопрос был слишком деликатным, чтобы немедленно произвести радикальные перемены. Если бы правительство провозгласило, что все жители Сингапура должны были учить английский язык, притом, что представители каждой национальности были так сильно и страстно преданы своему родному языку, то это обернулось бы катастрофой. В результате, мы решили оставить все, как было, то есть сохранить в Сингапуре четыре официальных языка: малайский, китайский, тамильский и английский.

Необходимость наличия общего языка остро почувствовалась в вооруженных силах Сингапура. Мы были обременены целой коллекцией диалектов и языков и столкнулись с реальной опасностью того, что в бой пришлось бы вступать армии, военнослужащие которой не понимали друг друга на любом из четырех официальных языков. Многие разговаривали на диалектах, из-за чего приходилось создавать специальные взводы, в которых военнослужащие разговаривали на хоккиен. Китайцы в Сингапуре разговаривали дома на одном из семи диалектов китайского языка, а в школе изучали английский и китайский литературный языки, на которых они дома не говорили.

Не желая создавать языковую проблему, я ввел в английских школах преподавание трех родных языков: китайского, малайского и тамильского. Родителям это понравилось. В качестве ответной меры я дополнительно ввел преподавание английского языка в китайских, малайских и тамильских школах. Родители – малайцы и индусы приветствовали этот шаг, но растущее их число посылало своих детей в английские школы. Наиболее закоренелая часть тех, кто получил образование на китайском языке, не приветствовала этого шага, ибо усматривала в нем попытку введения английского языка в качестве общего рабочего языка. Они выражали свое недовольство в китайских газетах.

Не прошло и восьми недель после отделения Сингапура от Малайзии, как Китайская коммерческая палата (Chinese Chamber of Commerce) публично потребовала от правительства придать китайскому языку статус одного из официальных языков Сингапура. Казначей палаты Кен Чин Хок (Kheng Chin Hock), ярый поборник китайского языка еще с тех времен, когда Сингапур не был в составе Малайзии, подчеркивал, что на китайском языке разговаривало более 80 % населения Сингапура. Я решил прекратить это движение в зародыше, пока оно не превратилось в кампанию. Ведь стоило Китайской коммерческой палате начать активно поднимать этот вопрос, как учительский совет каждой китайской школы и оба профсоюза китайских учителей наверняка начали бы работу в массах. 1 октября я вновь заявил, что все четыре главных языка Сингапура являлись равноправными и официальными. Я напомнил Кен Чин Хоку и другим активистам Китайкой коммерческой палаты, что они хранили подозрительное молчание по вопросу языка и другим, жизненно важным вопросам, когда Сингапур находился под контролем малайской полиции и малайского воинского контингента. Пять дней спустя я встретился с представителями всех четырех коммерческих палат на телевидении. Я не оставил у китайских представителей никаких сомнений в том, что я не позволю эксплуатировать вопрос о статусе китайского языка в политических целях. Это положило конец их попыткам повысить статус китайского языка.

Несмотря на это, оппозиция со стороны студентов китайского Университета Наньян (Nanyang University) и Колледжа Нджи Энн (Ngee Ann College) продолжалась. В октябре 1966 года, когда я открывал библиотеку, построенную в Университете Наньян, 200 студентов вышли на демонстрацию протеста. Несколько дней спустя студенты колледжа Нджи Энн провели демонстрацию у моего офиса, вступили в схватку с полицией, а после этого устроили сидячую забастовку в колледже. После того как я депортировал двух малазийцев, руководивших этими демонстрациями, студенческие волнения поутихли.

Правительство терпеливо выжидало, наблюдая, как год за годом все большее число родителей посылало своих детей в английские школы, невзирая на решительную оппозицию со стороны профсоюзов китайских учителей, комитетов по управлению китайскими школами, владельцев, редакторов и журналистов китайских газет, лидеров общин и Китайской коммерческой палаты. Ежегодно, в тот период, когда родители обычно должны зарегистрировать своих детей в какой-либо школе, эти группы проводили кампанию с целью убедить родителей послать своих детей в китайские школы для сохранения китайской культуры и самобытности. Они ругали тех, кто выбирал английские школы, как людей близоруких и думавших только о деньгах.

Многие китайские родители были приверженцами своего языка и культуры. Они не могли понять, почему в период британского правления их дети могли получить образование исключительно на китайском языке, а под властью избранного ими правительства они должны были учить еще и английский язык. Несмотря на это, чтобы улучшить перспективы получения их детьми хорошей работы, многие родители посылали своих детей в английские школы. Эти противоречивые тенденции создавали благоприятную почву для политической агитации.

В конце 1970 года крупная китайская газета «Наньян сиан пау» (Nanyang Siang Pau) заняла яростно прокоммунистическую и прокитайскую позицию в области языка и культуры. Она подвергала нападкам правительство, обвиняя его в попытках подавления китайского языка, образования и культуры и изображала меня в качестве угнетателя, возглавлявшего правительство «псевдо-иностранцев, забывших своих предков».

Нам пришлось арестовать генерального директора газеты Ли Мау Сена (Lee Mau Seng), главного редактора Шамсуддина Тун Тао Чана (Shamsuddin Tung Tao Chang) и ведущего публициста Лай Синко (Ly Singko) за пропаганду коммунизма и разжигание шовинистических настроений по поводу китайского языка и культуры. Доказательством того, что они занимались этим только в Сингапуре, было то, что номера этой же газеты, распространявшиеся в Малайзии, не содержали подобных материалов.

Другим источником оппозиции являлись выпускники Университета Наньян. Во время предвыборной кампании в 1972 и 1976 годах они поднимали проблему китайского языка и культуры. Когда я попытался сменить язык преподавания в Университет Наньян с китайского на английский, Хо Хуан Тай (Ho Juan Thai), президент студенческого союза, подстрекал своих товарищей пользоваться китайским, а не английским языком при написании своих экзаменационных работ. Университет сместил его с поста председателя союза. По окончании Университета он участвовал во всеобщих выборах 1976 года как кандидат от Рабочей партии, обвиняя правительство в уничтожении китайского образования и убеждая людей, говоривших на китайском языке, перейти в оппозицию правительству, в противном случае рискуя утратить свою культурную самобытность. Он знал, что во время предвыборной кампании мы не станем предпринимать против него никаких действий. Он проиграл на выборах, получив только 31 % голосов, и сбежал в Лондон.

Оппозиция против английского языка как языка межнационального общения была упорной. Ирония состояла в том, что я, как никто другой, стремился сохранить лучшие черты китайского образования. В 50-ых годах, работая юрисконсультом у руководителей китайских средних школ, я был поражен их динамизмом, жизненной силой, преданностью общественным и политическим идеалам. В то же время, я был встревожен апатией, самовлюбленностью и отсутствием уверенности в себе у китайских студентов, получивших образование на английском языке. Сложность проблемы заключалась в том, что в нашем многонациональном и разноязыком обществе английский язык был единственным нейтральным языком, не говоря уже о том, что этот язык помог бы нашему общению с внешним миром. Тем не менее, обучение на английском языке, по-видимому, лишало наших студентов их культурной самобытности, способствовало развитию у них апатии.

И все-таки, образование, полученное на английском языке, дало мне одно политическое преимущество: мой круг общения не был ограничен людьми, говорившими на китайском языке. Я чувствовал себя как дома среди людей, говоривших на английском и малайском языках. Мне было легче работать с людьми, ибо они видели во мне не исключительно китайского лидера. Малайцы и индусы воспринимали меня как малайского (а позже сингапурского) националиста, а не как китайского шовиниста. Позднее я выучил и китайский язык. Китайцы видели мои интенсивные усилия по изучению и китайского литературного языка, и диалекта хоккиен, видели, что я вполне мог общаться с ними, поэтому они считали меня своим лидером.

В 50-ых годах люди, получившие образование на китайском языке, чувствовали прилив гордости, вызванный у них подъемом Китая и китайского языка. Торговцы Китайской коммерческой палаты процветали в результате бума в торговле каучуком, вызванного войной в Корее. В 1953 году палата предложила создать в Сингапуре университет с преподаванием на китайском языке для китайских студентов из стран Юго-Восточной Азии. Поскольку выпускникам китайских школ запрещалось продолжать свое образование в коммунистическом Китае, они верили, что университет в Сингапуре привлечет многих студентов. Идея получила поддержку у китайских торговцев в Сингапуре, Малайе и на Борнео. Главным вдохновителем этой идеи был богатый торговец каучуком Тан Лак Сай (Tan Lark Sye), который лично внес пять миллионов сингапурских долларов. Этот проект увлек всю китайскую общину и вызвал такой прилив энтузиазма, что все таксисты, уличные торговцы и рикши пожертвовали на создание университета дневной заработок. Когда в марте 1956 года британский губернатор торжественно открыл Университет Наньян, уличное движение было запружено на всем протяжении от города до студенческого городка в Джуронге, находившемся в 20 милях к северо-востоку от города. Университет стал символом китайского языка, культуры и образования, – символом, который коммунисты захватили и использовали в своих целях, используя свое влияние среди симпатизировавших им членов Китайской коммерческой палаты, общинных организаций и комитетов управления школ.

Но у Университета Наньян были и свои проблемы. Рабочих мест для его выпускников было мало. По мере того как в школах расширялось преподавание на английском языке, все большее число выпускников школ поступало в Университет Сингапура, где обучение велось на английском языке. Лучшие студенты китайских школ в частном порядке сдавали экзамен по английскому языку с получение Кембриджского школьного сертификата (Cambridge school certificate examinations), чтобы получить право на поступление в Университет Сингапура или некоторые зарубежные университеты в качестве стипендиатов правительства Сингапура. Университет Наньян, в качестве ответной меры, снизил требования для поступления и получения дипломов, еще более ухудшив свою академическую репутацию и ценность выдаваемых дипломов. Последней каплей, переполнившей чашу моего терпения, был отчет Народной Ассоциации, в котором сообщалось, что при поступлении на работу выпускники Университета Наньян предъявляли дипломы об окончании школы, а не университетские дипломы.

Я решил перевести обучение в Университете Наньян на английский язык. В 1975 году, по единодушному согласию совета университета, я назначил министра образования, доктора Ли Чао Мэна (Dr. Lee Chiaw Meng), вице-канцлером (проректором) университета. Он получил образование на китайском языке, но имел также степень доктора технических наук, полученную в Лондонском университете. Его задачей было превращение Университета Наньян в англоязычный университет. Это оказалось слишком трудным делом. Преподавательский состав в большинстве своем состоял из профессоров, получивших образование на китайском языке, преподавать на английском они не могли. Несмотря на то, что они, в основном, получили докторские степени в американских университетах, вернувшись домой, они снова начинали говорить на китайском языке и забывали английский.

Ситуация была настолько плачевной, что в 1978 году те члены парламента, которое были выпускниками Университета Наньян, попросили меня вмешаться и не допустить, чтобы университет развалился. Одним из тех, на чьи суждения я привык полагаться, был государственный министр Чан Чжит Кун (Ch'ng Jit Koon). У него были отличные навыки работы с людьми, и он работал в тесном контакте со мной на протяжении многих лет, включая работу в моем избирательном округе. Он убедил меня в том, что, если бы мы пустили процессы, протекавшие в Университете Наньян, на самотек, то это привело бы к появлению еще более серьезных проблем. Ввиду того, что карьера столь многих студентов оказалась бы загубленной, китайская часть населения города обвиняла бы правительство и в том, что мы ничего не сделали, чтобы помочь студентам, и в том, что мы позволили университету развалиться. Хо Ка Леон (Ho Kah Leong), Чин Хан Тон (Chin Harn Tong), Ли Ек Сен (Lee Yiok Seng), являвшиеся парламентскими секретарями и выпускниками Университета Наньян, решительно поддерживали взгляды Чана.

Большинство моих коллег в правительстве было настроено против вмешательства в дела университета, ибо политические издержки такого вмешательства могли быть велики. Чин Чай и Эдди Баркер были против этого. Даже по обыкновению здравомыслящий и решительный Кен Сви и отличавшийся прагматизмом Ким Сан не выказывали никакого энтузиазма. Они обещали поддержать меня, если я все-таки приму решение вмешаться, но не понимали, зачем нам самим было лезть в это осиное гнездо. Они помнили о наших проблемах с китайскими школами и Университетом Наньян в 60-ых годах. Я был ошеломлен, когда Он Пан Бун (Ong Pang Boon), получивший образование на китайском языке в Конфуцианской высшей школе в Куала-Лумпуре (Confucian High School), также выразил свои сомнения. Он соглашался с нашими членами парламента – выпускниками Университета Наньян, что ситуация в университете являлась серьезной, но был обеспокоен возможной ответной политической реакцией доноров и сторонников университета в Сингапуре и Малайзии. Тем не менее, я не мог мириться с перспективой того, что ежегодно несколько сот студентов фактически лишались будущего. Поскольку Университет Наньян не мог перейти на преподавание на английском языке, я убедил совет университета и членов сената перевести студентов в студенческий городок Университет Сингапура. В этом случае и преподаватели, и студенты были бы вынуждены пользоваться английским языком, ввиду численного превосходства англоязычных преподавателей и студентов в университетском городке Букит-Тимах (Bukit Timah).

Какими бы ни были чувства и мысли преподавателей и студентов Университета Наньян по этому поводу, с начала 1978 учебного года им пришлось «погрузиться» в англоязычную среду. Большинство родителей и студентов-китайцев смирилось с переходом из университета с преподаванием на китайском языке в университет с преподаванием на английском языке как с неизбежностью. Более всего этому противились выпускники Университета Наньян. Те из них, которые проживали в Сингапуре, если и не поддерживали произошедшие перемены, то понимали их необходимость. Выпускники же университета, проживавшие в Малайзии, были рассержены и обвиняли нас в предательстве. Со своей стороны, я сожалел, что мне не удалось произвести этих изменений раньше. Это позволило бы поднять статус нескольких тысяч выпускников Университета Наньян, которые страдали из-за недостаточного знания английского языка.

Приспособление к новым условиям было болезненным, больше даже для студентов, чем для преподавателей. Преподавательский состав Университета Сингапура взвалил на себя основную нагрузку, пока преподаватели, пришедшие из Университета Наньян, смогли свободно преподавать на английском языке. Я дважды встречался со студентами, выражая свое сочувствие по поводу тех трудностей, с которыми они столкнулись, и убеждая их продолжать упорно заниматься. Примерно 70 % студентов сдало выпускные экзамены. Я провел опрос среди выпускников, чтобы выяснить, предпочитали ли они получить диплом Университета Сингапура, диплом Университета Наньян, или совместный диплом двух университетов. Подавляющее большинство студентов предпочло диплом Университета Сингапура. Тогда я решил слить два университета в Национальный Университет Сингапура (НУС – National University of Singapore) и выдавать выпускникам дипломы НУС. В учебных корпусах и студенческом городке Университета Наньян разместился Технологический институт Наньян (Nanyang Technological Institute), связанный с НУС. В 1991 году он стал Технологическим Университетом Наньян (ТУН – Nanyang Technological University). Некоторые выпускники Университета Наньян хотели, чтобы ТУН оставался Университетом Наньян. Теперь это уже не так важно. Старое название может быть восстановлено, если этого захотят выпускники Университета Наньян и ТУН. Работодатели знают, что, независимо от названия учебного заведения, нынешние выпускники ТУН соответствуют предъявляемым к ним требованиям.

Я обладал достаточным политическим влиянием, чтобы произвести эти перемены, потому что, в отличие от многих поборников китайского языка, посылавших своих детей в английские школы, трое моих детей получили образование в китайских школах. Когда я выступал перед преподавателями и студентами Университета Наньян в конце 60-ых годов, я был вправе сказать, что я никогда не жертвовал образованием своих детей ради политических целей. Я был убежден, что обучение в китайской школе было для них полезно, потому что они могли овладеть английским языком дома. Но я также сказал, что я не послал бы их для продолжения образования в университет с преподаванием на китайском языке. Их будущее зависело от знания языка, на котором были написаны новейшие учебники, а таким языком являлся английский язык. Все родители, независимо от того, получили ли они образование на китайском или английском языках, пришли бы к такому же выводу. Так как я сказал это, выступая в Университете Наньян, и об этом заявлении сообщалось в прессе, то мне удалось повлиять на выбор университетов родителями и выпускниками китайских школ.

Если бы мои дети плохо учились в китайских школах, я бы не смог говорить с людьми столь же авторитетно. Многие годы спустя я спросил своих детей, не жалели ли они о том, что закончили китайскую, а не английскую школу. Все трое были единодушны в том, что, получив образование в китайских школах, они только выиграли.

В общей сложности Университет Наньян окончили 12,000 студентов. Если бы все они получили образование на английском языке, их карьера сложилась бы более успешно, а их вклад в развитие Сингапура и Малайзии был бы более весомым. Проблема заключалась в том, что при основании Университета Наньян на него возлагались очень большие надежды, но ход исторического процесса был против него. Ни одна страна Юго-Восточной Азии не желала иметь у себя университет с преподаванием на китайском языке. Напротив, все они постепенно сокращали количество китайских школ. Возможности трудоустройства для выпускников китайских школ и университетов быстро сокращались, даже китайские банки переходили на английский язык, чтобы удержаться на плаву.

После того как два университета были объединены, я заставил все китайские школы перейти на английский язык в качестве основного языка обучения, при этом китайский язык использовался как второй язык преподавания. Это повлекло за собой переоценку ценностей среди людей, получивших образование на китайском языке, включая членов парламента от ПНД. Никто не мог согласиться с сокращением количества часов преподавания китайского языка в этих школах, хотя все соглашались с тем, что студенты должны были овладеть английским языком, чтобы иметь возможность продолжать политехническое и университетское образование, не затрачивая дополнительный год на улучшение знания английского языка. Я с симпатией относился к их сомнениям, но, поскольку они согласились сделать английский нашим рабочим языком, то это было неизбежно.

По мере того как осуществлялись эти изменения, я стал опасаться, что мы могли утратить то хорошее, что было в китайских школах: дисциплину, уверенность в себе, прививаемые студентам моральные и социальные ценности, основанные на китайских традициях и культуре. Я хотел сохранить все это. Нам следовало передать эти ценности студентам новых двуязычных школ, иначе они лишились бы своей культуры. Если преподавание в школе ведется на английском языке, то такая школа не может привить конфуцианские нормы семейных отношений. Ведь и учителя, и ученики принадлежат к различным нациям и не используют в обучении учебники, написанные на китайском языке. Кроме того, в результате растущего воздействия западных средств массовой информации, общения с иностранными туристами в Сингапуре и путешествий заграницу, происходит эрозия традиционных моральных ценностей наших студентов. Ценности американского «общества потребления» проникали в Сингапур быстрее, чем в другие страны региона, потому что у нас обучение велось на английском языке.

Эта проблема еще более усугублялась переоценкой ценностей среди молодых преподавателей. Старшее поколение учителей знало трудности и видело, как тяжело было добиться стабильности и гармонии в многонациональном обществе Сингапура. Когда Кен Сви в 1979 году стал министром образования, я писал ему: «Учителя учат философии жизни, наполняют своих студентов чувством решимости, долга и ответственности. Китайские учителя более требовательны и энергичны, чем большинство англоязычных преподавателей». Молодые учителя, получившие образование на английском языке, для которых китайский являлся вторым языком, уже не разделяли этих традиционных идеалов в той же степени.

Мы хотели сохранить ярко выраженные традиционные культурные ценности различных народов, населяющих Сингапур. Японцы оказались способными впитать американское влияние и остаться, по существу, японцами. Молодые японцы, выросшие в достатке, не так преданы тем компаниям, в которых они работают, как их родители. Тем не менее, по своей сути, они остаются японцами и являются более трудолюбивыми и более преданными работе на благо общества, чем европейцы или американцы. Я считал, что раз японцы смогли этого добиться, то мы также сможем этого достичь.

Я решил сохранить 9 лучших китайских школ в рамках специального плана помощи (СПП – Special assistance plan). В эти школы СПП принимали 10 % лучших учеников по результатам экзаменов, сдаваемых по окончании начальной школы. В этих школах количество часов преподавания китайского языка – такое же, как в школах, где китайский язык является основным языком обучения, но, как и в других школах, преподавание основных предметов ведется на английском языке. В этих школах есть дополнительные учителя для обучения английскому и китайскому языкам путем погружения в языковую среду. Школы СПП преуспели в сохранении порядка, дисциплины и норм поведения, присущих традиционным китайским школам. Этика в этих школах была и до сих пор остается выше, чем в школах с преподаванием на английском языке. Сегодня большинство школ СПП, включая когда-то контролировавшуюся коммунистами Китайскую высшую школу (Chinese High School), являются лучшими учебными заведениями, в которых уровень современных средств обучения соответствует их славной истории и традициям.

После решения о слиянии Университета Наньян с Университетом Сингапура в 1978 году я решил, что наступил подходящий момент для того, чтобы побудить наших китайцев использовать китайский литературный язык (Mandarin) вместо диалектов. Если бы наши ученики разговаривали дома на китайском языке, а не на диалектах, если бы они не были обременены использованием диалектов, это облегчило бы им изучение английского и китайского языков в школе. Я начал ежегодно проводить месячник под девизом «Говори на китайском литературном языке» (Speak Mandarin) (Прим. пер.: многочисленные (семь основных) диалекты китайского языка настолько сильно различаются между собой, в том числе фонетически, что люди, разговаривающие на разных диалектах, могут совершенно не понимать друг друга. Отсюда и стремление Ли Куан Ю расширить применение так называемого северного или пекинского диалекта (Mandarin), который далее по тексту называется китайским литературным языком).

Чтобы подчеркнуть важность использования китайского литературного языка, я прекратил произносить речи на диалекте хоккиен. Мы прекратили трансляцию всех теле– и радиопередач, в которых использовались диалекты, хотя для людей старшего поколения новости все еще передавались на диалектах. К сожалению, во время выборов нам приходилось говорить на диалектах, иначе кандидаты от оппозиции пользовались бы преимуществом перед нами. Даже в ходе предвыборной кампании, проходившей в январе 1997 года, наилучший отклик избирателей все еще вызывали речи, произнесенные на диалекте хоккиен. Для людей старшего поколения именно диалекты являются родным языком.

Изменить привычки людей в китайских семьях было трудно, а это мешало изучению китайского литературного языка. До 70-ых годов примерно 80 % китайцев разговаривало дома на диалектах. В телевизионных интервью молодые рабочие не могли бегло говорить на китайском литературном языке, потому что дома и на работе они разговаривали на диалектах. Я использовал свой авторитет, чтобы убедить людей в необходимости этих изменений. Люди знали, что трое моих детей изучали китайский литературный язык, английский и малайский языки. Они с уважением относились к моим взглядам на образование. Во время наших прогулок по паркам родители часто разговаривали со своими детьми на диалектах, пока не замечали Чу и меня. Тогда им становилось неудобно, что они не следовали моему совету, и они переходили на литературный язык. Перемена оказалась особенно трудной для бабушек и дедушек, но большинству из них удалось наладить общение с внуками, – они разговаривали с ними на диалектах, а те отвечали им на литературном языке. Без этого активного содействия использованию китайского литературного языка наша политика двуязычия по отношению к китайским студентам провалилась бы. Число семей, в которых разговаривали на китайском литературном языке, выросло с 26 % в 1980 году до более чем 60 % в 1990 году и продолжает расти. При этом число семей, в которых говорят на английском языке, выросло с 20 % в 1988 году до 40 % в 1998 году.

Переход Китая к политике «открытых дверей» привел к решительным переменам в отношении китайцев к изучению китайского литературного языка. Специалисты и руководители, владеющие и английским, и китайским языком, ценятся больше, так что жалобы относительно использования китайского литературного языка вместо диалектов прекратились. В 1965 году, провозгласив независимость, мы приняли правильное решение о преподавании китайского литературного языка как второго языка. То, что в Сингапуре использовалось семь различных южно-китайских диалектов, облегчало нам работу, когда мы убеждали людей использовать китайский литературный язык. Если бы в Сингапуре, как в Гонконге, 95 % людей говорило на кантонском диалекте (Cantonese), то это было бы трудной, а то и вовсе неразрешимой задачей. Для многих китайцев Сингапура настоящим родным языком является диалект, а китайский литературный язык является приобретенным. Несмотря на это, в течение следующих двух поколений китайский литературный язык станет их родным языком.

Необходимость изучения двух языков: английского и малайского, китайского или тамильского, – является тяжелым грузом для наших детей, ибо все три родных языка не имеют ничего общего с английским языком. Тем не менее, если бы мы продолжали говорить только на родных языках, то мы не смогли бы выжить. Использование только английского языка тоже было бы шагом назад, ибо мы утратили бы свою культурную самобытность, спокойную уверенность в себе и понимание нашего места в мире. В любом случае, мы не смогли бы убедить наших людей отказаться от использования родного языка. Несмотря на раздающиеся в наш адрес критические замечания, такой подход остается наиболее перспективным. Использование английского языка в качестве нашего рабочего языка предотвратило конфликты, возникавшие между людьми различных национальностей. Это также повысило конкурентоспособность Сингапура, поскольку английский язык является международным языком бизнеса, дипломатии, науки и технологии. Без этого нам не удалось бы привлечь в Сингапур многие крупнейшие межнациональные компании и более 200 крупнейших банков мира, а наши люди не смогли бы так быстро освоить компьютеры и Интернет.

Глава 12. Борьба c коррупцией

Когда правительство ПНД пришло к власти в 1959 году, его члены решили бороться с коррупцией, блюсти моральную чистоту правительства. У нас вызывали отвращение жадность, взяточничество и моральное разложение многих азиатских лидеров. Борцы за свободу угнетенных народов стали грабителями их богатств, их государства приходили в упадок. Мы поднялись на гребне революционной волны в Азии и были полны решимости избавиться от колониального правления; но мы также с негодованием относились к тем националистическим азиатским лидерам, чья неспособность жить в соответствии с провозглашенными идеалами разочаровывала нас.

После войны я встречал в Англии студентов из Китая, горевших желанием избавить Китай от коррупции и некомпетентности китайских националистических лидеров. Гиперинфляция и тотальное разграбление страны привели этих лидеров к поражению и бегству на Тайвань. Именно отвращение к жадности, продажности и безнравственности этих людей сделало многих китайских студентов в Сингапуре сторонниками коммунистов. Студенты воспринимали коммунистов, как пример преданности делу, самопожертвования, самоотдачи, – достоинств, которые проявлялись в спартанском образе жизни коммунистических лидеров. Такая точка зрения в то время преобладала.

Перед всеобщими выборами, проходившими в мае 1959 года, мы приняли важное решение: выдвинуть на первый план борьбу с коррупцией. Правительство Лим Ю Хока (Lim Yew Hock) (1956–1959) становилось все более коррумпированным. Министр просвещения этого правительства Чью Сви Ки (Chew Swee Kee) получил миллион сингапурских долларов из американских источников для борьбы с коммунистами на предстоящих выборах. Широко распространились слухи о меньших суммах, которые переходили из рук в руки по причинам, не связанным с идеологией. Мы опасались за исход выборов, потому что чувствовали себя неподготовленными и недостаточно организованными, чтобы бороться с коммунистами, которые, в случае нашей победы на выборах, стали бы бороться с нами. Но оставить эту группу негодяев у власти на следующий пятилетний срок означало бы заразить коррупцией и тех государственных служащих, которые, в целом, были честными людьми. Случись это, мы бы уже не смогли управлять государством. Мы решили бороться за победу.

Искушения есть повсюду, не только в Сингапуре. К примеру, первыми официальными лицами, с которыми сталкиваются иностранцы при въезде в страну, являются служащие эмиграционных и таможенных служб. Во многих аэропортах стран Юго-Восточной Азии путешественники сталкиваются с задержками при прохождении таможенного и эмиграционного контроля, которые возникают, если не находится соответствующих стимулов для ускорения этих процедур, зачастую в виде наличных. То же самое происходит на дорогах: будучи остановленным полицейским за предполагаемое превышение скорости, водители передают им свое водительское удостоверение вместе с определенной суммой в долларах, чтобы избежать наказания. Вышестоящие служащие также не подают достойного примера. Во многих городах региона даже госпитализация после дорожно-транспортного происшествия требует дачи взятки, чтобы поскорей привлечь к себе внимание. Небольшая власть, данная людям, которые не могут достойно прожить на свое жалованье, создает стимулы для ее неправильного использования.

Наша борьба за чистое, не коррумпированное правительство имела глубокий смысл. Принимая присягу в здании муниципалитета в июне 1959 года, мы все надели белые рубашки и брюки, что должно было символизировать честность и чистоту нашего поведения в личной и общественной жизни. Люди ожидали этого от нас, и мы хотели оправдать их ожидания. Коммунисты демонстрировали свою близость с рабочим классом, одеваясь в простые рубашки со свободными рукавами и брюки, пользуясь автобусами и такси, проживая в небольших комнатах в зданиях профсоюзов, отдавая детей в школы с преподаванием на китайском языке. Они высмеивали мой кабинет и дом, оборудованные кондиционерами, мою большую американскую машину «Студэбэкер» (Studebaker), мою привычку играть в гольф и пить пиво, мое буржуазное происхождение и кембриджское образование. Но они не могли обвинить меня и моих коллег в том, что мы наживались за счет рабочих и профсоюзов, которым мы помогали.

Все министры моего правительства, кроме одного, получили университетское образование. Мы все были вполне уверены, что смогли бы обеспечить себя средствами к существованию и не работая в правительстве, – мне и подобным мне профессионалам это было вполне по силам. Поэтому у нас не было необходимости запасать что-либо впрок. Еще важнее было то, что у большинства из нас работали жены, которые могли бы содержать семью, если бы мы находились в заключении или отсутствовали. Это и сформировало отношение к работе у моих министров и их жен. А поскольку министры вызывали уважение и доверие людей, то и государственные служащие вели себя с достоинством и принимали решения с уверенностью. Это было критически важно в нашей борьбе против коммунистов.

С самого первого дня нашего нахождения у власти в июне 1959 года мы добились того, что каждый доллар, поступавший в бюджет, был надлежащим образом учтен и доходил до своих получателей до единого цента, не прилипая по пути к чьим-либо рукам. С самого начала мы уделяли специальное внимание тем видам деятельности, где властные полномочия могли быть использованы для извлечения личной выгоды, и усилили контроль за тем, чтобы этого не происходило.

Главным органом, который занимался борьбой с коррупцией, было Бюро по расследованию коррупции (БРК – Corrupt Practices Investigation Bureau). Оно было основано англичанами в 1952 году для борьбы с растущей коррупцией, особенно в нижних и средних эшелонах полиции, среди инспекторов, контролировавших лоточную торговлю, инспекторов по землеустройству, которые по долгу службы должны были бороться со многими из тех, кто нарушал закон, занимая общественные места и дороги для нелегальной лоточной торговли или занимая государственную землю для строительства хижин. Эти инспектора могли либо принять предусмотренные законом меры, либо, получив взятку, отвернуться в сторону и не замечать нарушений.

Мы решили сосредоточить внимание БРК на крупных взяточниках в высших эшелонах власти. С мелкой сошкой мы намеревались бороться путем упрощения процедур принятия решений и удаления всякой двусмысленности в законах путем издания ясных и простых правил, вплоть до отмены разрешений и лицензирования в менее важных сферах общественной жизни. Так как мы столкнулись с проблемой осуждения коррупционеров в судах, мы стали постепенно ужесточать законы.

В 1960 году мы изменили устаревший «Закон о борьбе с коррупцией» (Anticorruption Law), принятый в 1937 году, и расширили определение взятки так, что оно стало включать любые блага, имевшие какую-либо стоимость. Поправки к законам дали широкие полномочия следователям, включая поиск, арест и расследование банковских счетов и банковских документов подозреваемых и их жен, детей и агентов. Отпала необходимость доказывать, что человек, получивший взятку, действительно имел возможность оказать требуемую услугу. Налоговые инспектора обязаны были выдавать любую информацию, касавшуюся подследственного. Существовавший закон, который гласил, что показания сообщника были недействительны, если не подтверждались еще кем-либо, был изменен, чтобы позволить судье приобщать показания сообщников к делу.

Наиболее важное изменение в законе, сделанное нами в 1960 году, позволяло судам трактовать то обстоятельство, что обвиняемый жил не по средствам или располагал объектами собственности, которые он не мог приобрести на свои доходы, как подтверждение того, что обвиняемый получал взятки. Директор БРК, работая под эгидой канцелярии премьер – министра, обладал острым чутьем и властью расследовать действия любого служащего и любого министра. Он справедливо заслужил репутацию борца с теми, кто предал доверие людей.

С 1963 года мы ликвидировали анонимность, то есть ввели обязательное правило для свидетелей, вызываемых БРК для дачи информации, представить себя. В 1989 году мы увеличили максимальный штраф, налагавшийся за коррупцию, с 10,000 до 100,000 сингапурских долларов. Дача ложных показаний БРК или введение следствия в заблуждение стало нарушением, каравшимся тюремным заключением и штрафом до 10,000 сингапурских долларов. Суды были уполномочены проводить конфискацию доходы, полученные в результате коррупции.

В некоторых сферах коррупция была организованной и приняла большие масштабы. В 1971 году БРК прекратил существование синдиката, состоявшего из более чем 250 передвижных полицейских патрулей, которые получали платежи в размере от 5 до 10 сингапурских долларов с владельцев грузовиков, чьи транспортные средства они распознавали по адресам, написанных на бортах грузовиков. Те владельцы грузовиков, которые отказывались платить, находились под угрозой бесконечных штрафов.

Таможенные чиновники получали взятки за «ускорение» проверки транспортных средств, перевозивших контрабанду и запрещенные товары. Персонал Центральной службы обеспечения (Central Supplies Office – правительственный департамент, занимавшийся заготовками и поставками) за определенную мзду давал заинтересованным лицам информацию о заявках, поступивших на тендер. Чиновники Импортно-экспортного департамента (Import and Export Department) получали взятки за ускорение выдачи разрешений. Подрядчики давали взятки клеркам, чтобы те закрывали глаза на определенные нарушения. Владельцы магазинов и жители домов платили рабочим Департамента общественного здравоохранения за уборку мусора. Директора и учителя некоторых китайских школ получали комиссионные от поставщиков канцелярских товаров. Человеческая изобретательность практически бесконечна, когда дело касается конвертации власти в личную выгоду. Избавиться от этого организованного рэкета было не слишком трудно. Труднее было обнаружить изолированные акты коррупции, а, обнаружив – бороться с ними.

Серьезные случаи коррупции попадали на полосы газет. Несколько министров были признаны виновными в коррупции, – по одному за каждое десятилетие, – начиная с 60-ых до 80-ых годов. Тан Киа Ган (Tan Kia Gan) был министром национального развития, пока не проиграл на выборах в 1963 году. Мы тесно сотрудничали с начала 50-ых годов, когда он был лидером профсоюза инженеров авиакомпании «Мэлэйжиэн эйрвэйз» (Malaysian Airways), а я работал там в качестве юридического советника. Мы назначили его директором «Мэлэйжиен эйрвэйз». На заседании правления в августе 1966 года Тан категорически возражал против покупки самолетов «Боинг» (Boeing). Через несколько дней господин Лим (Lim) связался с «Ферст нэшенэл сити бэнк» (First National City Bank), который обслуживал счета компании «Боинг», чтобы предложить свои услуги за вознаграждение. Он был деловым партнером Тан Киа Гана. Банк знал о строгом отношении правительства к коррупции и заявил о случившемся. Лим отказался дать показания против Тан Киа Гана, и Тан не был наказан. Но я был убежден, что Тан стоял за этим. Как ни болезненно и неприятно было мне принимать такое решение, я выступил с заявлением, в котором сказал, что, в качестве представителя правительства в правлении «Мэлэйжиен эйрвэйз» Тан не был безупречен в выполнении своих обязанностей. Я уволил его с поста председателя правления и всех других постов, которые он занимал. Ким Сан сказал мне, что Тан сильно опустился и не мог ничего делать, потому что подвергся остракизму. Мне было грустно, но у меня не было другого выхода.

Ви Тун Бун (Wee Toon Boon) был министром министерства охраны окружающей среды в 1975 году, когда он совершил поездку в Индонезию со своей семьей. Поездка была оплачена подрядчиком, строившим жилье, интересы которого он представлял перед государственными служащими. Он также получил от этого подрядчика особняк стоимостью 500,000 сингапурских долларов, а также два кредита на имя его отца на общую сумму 300,000 сингапурских долларов для спекуляций на фондовом рынке, которые были выданы под гарантии этого подрядчика. Ви Тун Бун был преданным некоммунистическим лидером, начиная с 50-ых годов, поэтому мне было больно стоять перед ним и выслушивать неубедительные попытки доказать свою невиновность. Он был обвинен, осужден и приговорен к четырем годам и шести месяцам тюрьмы. Он обжаловал приговор, но обвинение было оставлено в силе, хотя срок заключения и был уменьшен до 18 месяцев.

В декабре 1979 года нас неожиданно постигла серьезная неудача, когда президент НКПС и член парламента от ПНД Фей Ю Кок (Phey Yew Kok) был обвинен по четырем эпизодам в преступном злоупотреблении властью. Общая сумма ущерба оценивалась в 83,000 сингапурских долларов. Он также был обвинен по двум эпизодам, подпадавшим под действие «Закона о профсоюзах» (Trade Unions Act) за инвестирование 18,000 долларов, принадлежавших профсоюзам, в частный супермаркет без одобрения министра. В рамках обычной судебной практики он был освобожден под залог.

Деван Наир, бывший Генеральный секретарь НКПС, был близким Фей Ю Коку человеком и верил в его невиновность. Он хотел, чтобы БРК пересмотрело этот случай, утверждая, что невиновный человек был осужден путем предъявления фальшивых обвинений. Я читал материалы расследования и разрешил БРК продолжить его. Он был настолько убежден в невиновности Фей Ю Кока и так озабочен потерей ценного помощника в профсоюзном движении, что однажды в субботу, за завтраком, стал запальчиво убеждать меня пересмотреть дело. Я позвонил директору БРК в его присутствии и попросил его сразу после завтрака показать Деван Наиру, при условии соблюдения строгой конфиденциальности, доказательства, которые он имел против Фей Ю Кока. После того, как Диван прочитал свидетельские показания, он больше не беспокоил меня. Фей Ю Кок был освобожден под залог в 50,000 сингапурских долларов, сбежал, и два его поручителя потеряли эту сумму, так как он никогда больше не вернулся в Сингапур. Мы слышали, что он влачил жалкое существование в Таиланде, постоянно шантажируемый полицейскими и эмиграционными властями.

Наиболее драматичным был случай с министром национального развития Те Чин Ваном. В ноябре 1986 года один из его старых партнеров на допросе в БРК признал, что дал Те Чин Вану две суммы наличными по 400,000 сингапурских долларов каждая: в одном случае, чтобы позволить строительной компании оставить за собой часть земли, которая предназначалась для обязательной передачи правительству, а во втором случае, – чтобы помочь подрядчику в приобретении государственной земли для нужд частного строительства. Эти взятки имели место в 1981–1982 годах. Те Чин Ван отрицал получение взяток и пытался торговаться со старшим помощником БРК, чтобы делу не давали ход. Секретарь правительства сообщил мне об этом и сказал, что Те Чин Ван попросил о встрече со мной. Я сказал, что не смогу встретиться с ним до тех пор, пока расследование не будет закончено. Через неделю, утром 15 декабря 1986 года, офицер безопасности сообщил мне, что Те Чин Ван умер и оставил мне письмо:

«В течение последних двух недель я был очень печален и находился в состоянии депрессии. Я чувствую свою ответственность за возникновение этого неприятного инцидента, и полагаю, что я должен ответить за это в полной мере. Как благородный восточный джентльмен я считаю, что будет справедливо, если я заплачу за свою ошибку самую высокую цену.

Искренне Ваш,

Те Чин Ван».

Я посетил вдову и увидел его тело, лежавшее в кровати. Она сказала, что ее муж служил правительству на протяжении всей своей жизни и хотел спасти свою честь. Она спросила, возможно ли было не проводить вскрытия тела, но это было бы возможно лишь в том случае, если бы она получила от доктора заключение о том, что покойный умер в результате естественных причин. Вскрытие показало, что он покончил с собой в результате отравления амиталом натрия (sodium amytal). Оппозиция подняла этот вопрос и потребовала создания комиссии по расследованию. Я немедленно согласился. Огласка была столь болезненна для его жены и дочери, что они покинули Сингапур и уже никогда и не вернулись в город. Они потеряли лицо.

Нам удалось добиться того, что общественное мнение рассматривало коррупцию в правительстве в качестве угрозы обществу. Те Чин Ван предпочел самоубийство позору и остракизму. Я так никогда и не смог понять, зачем он взял эти 800,000 долларов. Он был очень способным и трудолюбивым архитектором и мог бы честно заработать миллионы, занимаясь частной практикой.

Начать с проповеди высоких моральных принципов, твердых убеждений и самых лучших намерений искоренить коррупцию – легко. А вот жить в соответствии с этими добрыми намерениями – трудно. Для этого требуются сильные лидеры и решимость бороться со всеми нарушителями, безо всяких исключений. Служащие БРК должны были располагать полной поддержкой политического руководства, чтобы действовать без страха и в соответствии с законом.

Институт развития управления (The Institute of Management Development) в своем ежегодном обзоре конкурентоспособности стран мира за 1997 год (World Competitiveness Yearbook 1997) ранжировал все страны мира по уровню коррупции в них, используя десятибалльную шкалу. Страна, в которой коррупция полностью отсутствовала, получала 10 баллов. Сингапур оказался наименее коррумпированной страной Азии и получил 9.18 балла, опередив Гонконг, Японию и Тайвань. В 1998 году организация «Транспарэнси интернэшенэл» (Transparency International) поместила Сингапур в число семи наименее коррумпированных государств мира.

«Процент», «вознаграждение», «бакшиш», «грязь», – как бы ни называли коррупцию на местном жаргоне, суть остается одной и той же, – коррупция является одной из черт азиатского образа жизни. Люди открыто принимают вознаграждение, это является частью их жизни. Министры и должностные лица не могут прожить на свое жалование так, как того требует их положение. Чем выше должность, тем больше их дома, тем более многочисленны их жены, любовницы или сожительницы, украшенные драгоценностями в соответствии с положением и влиянием их мужчин. Сингапурцы, которые занимаются бизнесом в таких странах, должны быть начеку, чтобы не занести подобные привычки домой.

Когда китайские коммунисты пришли к власти, они выставляли напоказ свою полную честность и преданность делу. В 50-ых и 60-ых годах китайские официанты и горничные возвращали любые вещи, забытые посетителями в гостиницах, даже те, которые гости оставляли специально. Так они демонстрировали полное отсутствие материальной заинтересованности. Во время «культурной революции», в 1966–1976 годах, эта система была разрушена. Фаворитизм, кумовство и коррупция проникли довольно высоко. Все общество деградировало по мере того, как оппортунисты, маскировавшиеся под революционеров, делали головокружительные карьеры («helicopter promotion») путем предательства и преследования своих коллег и руководителей. Ситуация еще более ухудшилась, когда в 1978 году Китай провозгласил политику «открытых дверей». Многие коммунистические активисты почувствовали себя обманутыми и стремились любыми путями компенсировать себя за прошедшие впустую лучшие годы их жизни. То же самое случилось и с коммунистами во Вьетнаме. После того, как в конце 80-ых годов вьетнамцы открыли страну для иностранных инвестиций и стали развивать свободную рыночную экономику, вирус коррупции поразил Коммунистическую партию. Оба режима, когда-то гордившиеся полной самоотверженностью коммунистов и их преданностью коммунистическому делу, были поражены коррупцией в большей степени, чем любая из тех приходивших в упадок капиталистических азиатских стран, которые они так любили критиковать и высмеивать.

Необходимым предварительным условием для существования честного правительства является то, что кандидатам на правительственные посты не требуются большие деньги, чтобы добиться избрания, иначе они приводят в действие порочный круг коррупции. Высокая стоимость выборов являлась и является проклятием многих азиатских стран. Затратив значительные средства на избирательную кампанию, победители должны не только вернуть потраченные деньги, но и накопить средства для следующих выборов. Эта система воспроизводит себя вновь и вновь. В 90-ых годах для избрания в Законодательное собрание (Legislative Yuan) Тайваня некоторые кандидаты от правящей партии Гоминьдан (KMT – Kuomingtang) тратили порядка 10–20 миллионов долларов. Добившись избрания, они должны были вернуть затраты и приготовиться к следующим выборам, используя свое влияние на правительственных министров и официальных лиц, добиваясь от них одобрения контрактов или выведения земли из сельскохозяйственного оборота для нужд промышленного или городского строительства. Бывший государственный министр Таиланда назвал такую систему «коммерческой демократией» (commercial democracy), а избранников – «купленными мандатами» (purchased mandate). В 1996 году примерно 2,000 кандидатов истратили на проведение выборов порядка 13 миллиардов батов (1.2 миллиарда долларов США). Одного из премьер-министров называли «мистер банкомат», потому что он был широко известен раздачей денег кандидатам и избирателям. В ответ премьер-министр заявил, что он являлся не единственным банкоматом в стране.

В Малайзии лидеры ОМНО называют эту систему «денежной политикой» (money politics). В своей речи перед партийными делегатами в октябре 1996 года премьер – министр страны доктор Махатхир Мохамад (Dr. Mahathir Mohamad) отметил, что некоторые депутаты, стремившиеся попасть на высокие должности «предлагали взятки делегатам» в обмен на голоса. Доктор Махатхир выразил сожаление по поводу существования «денежной политики» и даже расплакался, убеждая делегатов партии «не позволить взяточничеству разрушить малайскую расу, религию и нацию». Согласно сообщениям малайских информационных агентств, в 1993 году, во время пика избирательной кампании, перед конференцией делегатов ОМНО, «Бэнк Негара» (Bank Negara) испытывал дефицит банкнот номиналом в 1,000 и 5,000 малайзийских ринггитов.

Индонезия стала хрестоматийным примером коррупции в таких масштабах, что индонезийские средства массовой информации даже изобрели специальный термин «СКК» (сговор, коррупция, кумовство). Дети президента Сухарто, его друзья и сподвижники подавали в этом пример, сделав «СКК» неотъемлемой частью индонезийской культуры. Американские средства массовой информации оценивали состояние семейства Сухарто в 42 миллиарда доллара, до того как его стоимость резко упала в результате финансового кризиса 1997 года. Коррупция стала еще хуже при президенте Хабиби (Habibi). Министры и должностные лица, испытывая неуверенность в том, удастся ли им сохранить свое положение после выборов нового президента, старались максимально использовать отведенное им время. Помощники Хабиби накопили огромные фонды для покупки голосов депутатов Народного совещательного собрания (НСС – People's Consultative Assembly), чтобы добиться своего переизбрания. Согласно некоторым сообщениям, цена одного голоса в парламенте установилась на уровне четверти миллиона долларов.

Самой дорогой является японская избирательная система. Заработная плата и дотации на покрытие расходов, получаемые министры и члены японского парламента (Diet), невелики. При этом члену японского парламента требуется более миллиона долларов в год, чтобы содержать штат своих помощников в Токио и в избирательном округе, а также делать подарки избирателям ко дню рождения, к свадьбе и на похоронах. В год, когда проводятся выборы, депутату необходимо более пяти миллионов долларов. В финансовом отношении депутат зависит от лидера своей фракции. Поскольку власть, которой располагает лидер фракции, зависит от числа членов парламента, которых он поддерживает и которые от него зависят, то ему необходимо сосредотачивать в своих руках огромные суммы денег, чтобы финансировать своих сторонников во время выборов.

Сингапуру удалось избежать использования денег в избирательной борьбе. В 1959 году, будучи лидером оппозиции, я убедил премьер – министра Лим Ю Хока сделать голосование обязательным и запретить практику использования автомобилей для доставки избирателей на избирательные участки. После прихода к власти мы очистили политику от влияния триад (triad – китайская мафия). Наши самые опасные конкуренты, коммунисты, не пользовались деньгами, чтобы заполучить голоса. Наши собственные издержки на ведение избирательных кампаний были невелики, намного ниже уровня, разрешенного законом. Поэтому у партии не было необходимости пополнять казну после выборов, а в период между выборами мы не раздавали подарков избирателям. Мы добивались того, что люди вновь и вновь голосовали за нас тем, что создавали рабочие места, строили школы, больницы, общественные центры и, что было важнее всего, дома, которыми они владели. Эти социальные блага изменили жизнь людей и убедили их в том, что будущее их детей – с ПНД. Оппозиционные партии также не нуждались в деньгах. Они побеждали наших депутатов, потому что избиратели хотели, чтобы оппозиция в парламенте оказывала давление на правительство.

Западные либералы доказывали, что полностью свободная пресса выставит коррупцию напоказ и сделает правительство чистым и честным. До сих пор свободная и независимая пресса в Индии, на Филиппинах, в Таиланде, на Тайване, в Южной Корее и Японии не смогла остановить распространяющуюся и глубоко укоренившуюся в этих странах коррупцию. Наиболее ярким примером того, как свободные средства массовой информации становятся частью коррумпированной системы, построенной их владельцем, является пример с бывшим премьер – министром Италии Сильвио Берлускони (Silvio Berlusconi) (Прим. пер.: В мае 2001 года Сильвио Берлускони был вновь избран премьер – министром Италии). Он является владельцем большой сети средств массовой информации, но при этом сам находился под следствием и был обвинен в коррупции еще до того, как стал премьер – министром.

С другой стороны, Сингапур продемонстрировал, что система чистых, свободных от денег выборов помогает сохранить честное правительство. Правительство Сингапура сможет оставаться чистым и честным только в том случае, если честные и способные люди будут проявлять желание бороться на выборах и занимать официальные должности. Для этого необходимо платить им заработную плату, сопоставимую с той, которую человек, обладающий их способностями и честностью мог бы заработать, занимая должность управляющего крупной корпорацией, или занимаясь частной юридической либо иной профессиональной практикой. Эти люди так управляли экономикой Сингапура, что она в среднем росла на 8–9% в год на протяжении последних двух десятилетий, в результате чего, по данным Мирового банка, в 1995 году Сингапур вышел по уровню ВНП на душу населения на девятое место в мире.

У представителей первого поколения лидеров Сингапура честность была привычкой. Мои коллеги отвергли бы любую попытку подкупить их. Они подвергали свою жизнь опасности, добиваясь власти не для того, чтобы разбогатеть, а для того, чтобы изменить общество. Но воспроизвести этих людей было нельзя, потому что нельзя было воспроизвести те условия, в которых они стали такими. Наши последователи становились министрами, выбирая такую карьеру из числа многих других, причем работа в правительстве не являлась самым привлекательным выбором. Если недоплачивать способному человеку, занимающему должность министра, то сложно будет ожидать от него, чтобы он проработал на такой должности долгое время, зарабатывая лишь часть того, что он мог бы заработать в частном секторе. В условиях быстрого экономического роста и постоянного увеличения заработной платы в частном секторе заработная плата министров должна была быть сопоставимой с заработной платой руководителей их уровня в частном секторе. Малооплачиваемые министры и государственные служащие разрушили не одно азиатское правительство. Адекватное вознаграждение жизненно важно для поддержания честности и морали у политических лидеров и высших должностных лиц.

Во время бюджетных прений в марте 1985 года я столкнулся с оппозицией увеличению заработной платы министров. Член парламента от Рабочей партии Д.Б.Джеяретнам сравнил мой месячный заработок (29,000 сингапурских долларов) с заработной платой премьер – министра Малайзии, который получал только 10,000 сингапурских долларов, а «чистыми» – только 9,000 долларов. Я привел дополнительное сравнение и указал, что ежегодное жалование президента Филиппин Маркоса (Marcos) составляло только 100,000 песо или 1,000 сингапурских долларов в месяц, а президент Индонезии, управлявший страной с населением 150 миллионов человек, ежемесячно получал 1,200,000 рупий или 2,500 сингапурских долларов. Тем не менее, они были куда богаче меня. Лидер Индонезии сохранил за собой свою резиденцию и после отставки; премьер – министру Малайзии предоставляли дом или землю для строительства частного дома; моя официальная резиденция принадлежала правительству. У меня не было никаких льгот, не было автомобиля, не было водителя, как не было и садовников, поваров и прочей прислуги. Я установил практику, при которой премьер – министр и другие министры ежемесячно получали определенную сумму денег и сами решали, на что ее потратить.

Я также упомянул о разрыве в оплате труда в Китайской Народной Республике, где минимальная заработная плата составляла 18 юаней, а максимальная – 560 юаней. Таким образом, соотношение между ними было примерно 1:31. Но это не отражало разрыва в качестве жизни между наименее оплачиваемыми работниками и наиболее высокооплачиваемыми руководителями, которые жили за стенами Чжуннаньхая (Zhongnanhai), неподалеку от «Запретного города» (Forbidden City). Это соотношение также не принимало во внимание ни того, что возможности приобретения товаров и услуг были различны, ни наличия поваров, прислуги и элитного медицинского обслуживания. В целом это вело к различному качеству жизни.

Показной эгалитаризм – хорошая политика. В течение десятилетий люди носили однотипные жакеты и брюки в стиле Мао, одного и того же плохого покроя, пошитые якобы из одного и того же материала. На самом же деле, существовали различные типы жакетов. Один из провинциальных лидеров, отвечавший за развитие туризма, объяснил одному из моих министров, что, хотя они выглядели практически одинаковыми, на самом деле качество ткани было различным. Для иллюстрации он расстегнул свой жакет и показал, что тот был на меховой подкладке.

Стремление завоевать общественную поддержку, как правило, побуждает правительство, находящееся у власти, поменьше платить своим министрам. При этом стоимость жилищных льгот, покрытие текущих расходов и затрат на пользование автомобилем, путешествия, расходов на образование детей зачастую превышает размеры их жалования.

Во время неоднократных дискуссий в парламенте в 80-ых-90-ых годах я указывал, что заработная плата министров и других политических деятелей в Великобритании, в США и в большинстве стран Запада не поспевала за темпами экономического роста. Подразумевалось, что люди, которые приходили в политику, располагали частными средствами. Действительно, в довоенной Англии людей без собственного источника дохода можно было встретить в парламенте крайне редко. Хотя это больше и не является правилом в Великобритании или США, тем не менее, наиболее способные люди слишком заняты и слишком много зарабатывают, чтобы стремиться попасть в правительство.

В США высокооплачиваемые представители частного сектора назначаются президентом в правительство на один или два срока (4–8 лет). После этого они возвращаются в частный сектор и работают в качестве адвокатов или руководителей компаний. Зачастую они становятся лоббистами чьих-либо интересов, и их «ценность» значительно возрастает, ибо они имеют свободный доступ к ключевым фигурам в администрации президента. Такая система «вращающихся дверей» (revolving door) казалась мне нежелательной.

После получения независимости я заморозил заработную плату министров и ограничил рост заработной платы работников госсектора, чтобы успешней бороться с безработицей и экономическим спадом, а также, чтобы подать пример самоограничения. Когда к 1970 году мы решили проблему безработицы, и всем стало немного легче, я увеличил жалованье министров с 2,500 до 4,500 сингапурских долларов в месяц. Я оставил собственное жалование неизменным (3,500 сингапурских долларов в месяц), чтобы напомнить работникам госсектора, что некоторое самоограничение все еще было необходимо. Каждые несколько лет я вынужден был увеличивать жалование министров, чтобы сократить нараставший отрыв в оплате их труда по сравнению с частным сектором.

В 1978 году доктор Тони Тан (Dr. Tony Tan) занимал должность генерального директора крупного местного банка «Овэрсиз чайниз бэнкинг корпорэйшен», при этом его зарплата составляла 950,000 сингапурских долларов в год. Я убедил его уйти в отставку и занять пост государственного министра, предложив зарплату, которая составляла менее трети его жалования, не считая потери льгот, наиболее ценной из которых было наличие автомобиля с шофером. Министр коммуникаций Он Тен Чеон также многим пожертвовал, бросив карьеру преуспевающего архитектора во время строительного бума.

В 1994 году, будучи уже старшим министром, я внес на рассмотрение парламента предложение о внедрении правительством системы, согласно которой пересмотр жалованья министров, судей и высших государственных служащих стал бы автоматическим, привязанным к сумме налогов на доходы, уплачиваемых частным сектором. Экономика Сингапура росла на 7-10 % в год на протяжении двух десятилетий, и увеличение заработной платы в государственном секторе всегда отставало от частного сектора на 2–3 года. В 1995 году премьер – министр Го Чок Тонг остановился на предложенной мною формуле, которая увязывала жалованье министров и высших государственных служащих с заработной платой работников сопоставимого ранга в частном секторе. Это позволяло автоматически увеличивать им заработную плату, поскольку доходы в частном секторе постоянно росли. Это изменение в системе оплаты труда, устанавливавшее заработную плату работников госсектора на уровне 2/3 дохода работников частного сектора сопоставимого ранга, показанного ими в налоговых декларациях, вызвало острую полемику. Особенно недовольны были специалисты, работавшие в частном секторе, ибо они считали, что зарплата наших министров, в этом случае, будет совершенно непропорциональна той, которую получают правительственные чиновники в наиболее развитых странах. Люди настолько привыкли к существованию государственных служащих, получавших скромное жалование, что им казалась неуместной сама мысль о том, что министр не только обладает властью, но что его труд также должен оплачиваться в соответствии с важностью его работы. Я помог премьер – министру обосновать эти изменения. Мы отвергли аргументы оппонентов, которые доказывали, что та честь, которую общество оказывает министрам, доверяя им право занимать высокую должность и распоряжаться связанной с ней властью, уже являлась более чем достаточным вознаграждением. Они настаивали на том, что служба обществу должна всегда влечь за собой потерю в доходах. Я полагал, что, при всем его благородстве, такой подход нереалистичен и является самым верным средством не позволить министрам занимать должности на протяжении длительного времени. А ведь именно непрерывность и преемственность в исполнении служебных обязанностей и накопленный таким образом опыт давал нам большое преимущество и являлся сильной стороной правительства Сингапура. Опыт и здравый смысл наших министров, который правительство продемонстрировало при принятии своих решений, было результатом их способности мыслить и планировать на долгосрочную перспективу.

Хотя оппозиция сделала вопрос о жаловании министров важным пунктом предвыборной борьбы, результаты всеобщих выборов, проходивших 18 месяцев спустя, показали, что премьер – министр сохранил поддержку избирателей. Люди хотят видеть у власти честное, хорошее, чистое правительство, которое добивается реальных результатов, – а это именно то, что обеспечивала им ПНД. Принять на работу в правительство талантливого человека из частного сектора теперь стало легче. До того, как была введена новая схема оплаты труда, лучшие адвокаты зарабатывали от 1 до 2 миллионов сингапурских долларов в год, в то время как судьям платили меньше 300,000. Без такого изменения в системе оплаты труда мы никогда не смогли бы привлечь некоторых из наших лучших адвокатов на должности судей. Мы также привели жалованье докторов и других специалистов в правительственных учреждениях в соответствии с жалованьем их коллег, занимающихся частной практикой.

Эта формула не означает ежегодного автоматического увеличения жалования, потому что доходы частного сектора то повышаются, то понижаются. Когда в 1995 году доходы в частном секторе снизились, в 1997 году было соответственно уменьшено и жалованье всех министров и высших должностных лиц.

Чтобы застраховаться от необдуманного избрания в правительство менее честных и благородных людей, в августе 1984 года, в речи на собрании, посвященном Национальному празднику Сингапура, я предложил избирать президента страны. Он являлся бы хранителем национального достояния, а также имел бы полномочия для того, чтобы отменять распоряжения премьер – министра, если бы тот препятствовал расследованию дел по подозрению в коррупции против себя, министров и высших государственных служащих. Президент также имел бы право накладывать вето при назначении на должности Верховного судьи, начальника Генерального штаба и начальника полиции. Такому президенту требовался бы независимый мандат избирателей. Многие полагали, что я готовил этот пост для себя, чтобы занять его после того, как я уйду с должности премьер – министра. На самом деле, у меня не было никакого интереса к этой должности, потому что для человека моего склада это была бы слишком пассивная работа. Это предложение и его возможные последствия обсуждались в «Белой книге» (white paper) парламента в 1988 году. Несколько лет спустя, в 1992 году, премьер – министр Го Чок Тонг изменил конституцию и ввел пост избираемого президента. Мы должны были поддерживать правильный баланс между властью президента и властью премьер – министра и правительства.

Когда страны Восточной Азии – от Южной Кореи до Индонезии – были опустошены финансовым кризисом 1997 года, коррупция и кумовство только ухудшили их проблемы. Сингапур легче перенес этот кризис, потому что у нас не было коррупции и кумовства, которые причинили другим странам многомиллиардные убытки.

Те высокие моральные стандарты, которые мы установили, позволили премьер – министру Го Чок Чону назначить расследование покупки двух объектов недвижимости, сделанных в 1995 году моей женой на мое имя и моим сыном Ли Сьен Лунгом, заместителем премьер – министра. Они оба получили от застройщика скидки в размере 5 % – 7 % при покупке недвижимости. Застройщик предоставлял скидки в размере 5 % – 10 % и другим покупателям, – так он прощупывал рынок в период относительного застоя. Сразу после приобретения этих объектов недвижимости в сфере недвижимости начался бум, и цены на рынке недвижимости резко поднялись. Те, кто не успел приобрести недвижимость в период относительного застоя на рынке, обратились с жалобой в комитет Фондовой биржи Сингапура, ибо акции данной компании по торговле недвижимостью котировались на фондовом рынке. В результате расследования ФБС пришла к выводу, что при совершении этих сделок закон нарушен не был. Поскольку мой брат был одним из директоров этой компании, то распространились слухи, что я и мой сын нечестно нажились на покупке недвижимости. Управление монетарной политики Сингапура провело расследование и доложило премьер – министру Го Чок Тонгу, что в получении нами скидок не было ничего незаконного.

Чу была возмущена неуместностью обвинений. Она работала адвокатом на протяжении 40 лет, и знала, что предоставление скидок было обычной практикой при торговле недвижимостью. Я тоже негодовал и решил развеять подозрения в незаконной деловой активности путем предания гласности сведений о наших приобретениях и скидках. Мы уплатили стоимость скидок, составивших около миллиона сингапурских долларов, министру финансов, т. е. правительству. Премьер – министр приказал вернуть нам эти деньги, потому что он убедился, что в этих сделках не было ничего незаконного, и правительство не могло претендовать на эти деньги. Лунг и я не хотели, чтобы дело выглядело таким образом, что мы извлекали выгоду из родственных отношений с братом, являвшимся директором компании по торговле недвижимости и решили перечислить миллион сингапурских долларов на благотворительные нужды.

Я попросил, чтобы премьер – министр поднял этот вопрос в парламенте, чтобы всесторонне обсудить проблему. Во время дебатов члены парламента от оппозиции, включая двух адвокатов, один из которых являлся лидером оппозиции, заявили, что, согласно их опыту работы, предоставление таких скидок было стандартной маркетинговой практикой, а потому в наших приобретениях не было ничего незаконного. В результате столь открытого и полного обсуждения данного инцидента годом спустя, на всеобщих выборах, этот вопрос даже не поднимался. Выступая в парламенте, я отметил, что тот факт, что созданная мною система позволила расследовать и предать гласности мои собственные действия, доказал, что она была беспристрастной и эффективной. Перед законом у нас все равны.

Глава 13. Озеленение Сингапура

В 1976 году, во время моего первого посещения Большого Дворца Народов (Great Hall of the People) в Пекине, я заметил в нем плевательницы. Китайские лидеры действительно пользовались ими. В 1977 году, когда Дэн Сяопин посетил Сингапур, мы также поставили рядом с его стулом в зале заседаний бело-голубую плевательницу эпохи династии Мин (Ming), но он не пользовался ею. Очевидно, он заметил, что китайцы в Сингапуре не плевались. В 1980 году, во время моего следующего визита, я заметил, что плевательницы из Большого Дворца Народов были убраны. Несколько лет спустя, когда я обедал в Сингапуре с членом Госсовета КНР, отвечавшим за экономические вопросы, я упомянул, что китайцы перестали пользоваться плевательницами в Большом Дворце Народов. Он усмехнулся и сказал, что они действительно удалили плевательницы из зала приемов, но все еще пользовались ими в своих кабинетах, – привычка была слишком старой, чтобы от нее отказаться.

Я начал кампанию против плевания в 60-ых годах, но еще и в 80-ых годах некоторые водители плевали из окон машин, а некоторые люди все еще продолжали сплевывать в магазинах и на рынках. Мы упорно продолжали борьбу с этим злом, распространяя через школы и средства массовой информации сообщения о том, что плевание способствует распространению таких болезней как туберкулез. Теперь уже редко можно увидеть людей, плюющихся в общественном месте. Мы – нация эмигрантов, которые снялись с насиженных мест и, следовательно, были готовы отказаться от старых привычек, чтобы построить лучшую жизнь в новой стране. Успехи этой кампании ободряли меня и вдохновляли на борьбу за изменение плохих привычек людей.

После провозглашения независимости я искал некий способ выделить Сингапур из числа других стран «третьего мира». Я остановился на том, чтобы привести Сингапур в порядок и озеленить его. Частью моей стратегии было превращение Сингапура в оазис «первого мира» в Юго-Восточной Азии, ибо, если бы мы добились стандартов благоустройства города, присущих развитым странам, то бизнесмены и туристы сделали бы Сингапур базой для бизнеса и путешествий в регионе. Улучшить физическую инфраструктуру было легче, чем изменить привычки людей. Многие из них переселялись из лачуг с отверстием в земле или ведром в надворных постройках для отправления естественных надобностей, в квартиры в высотных домах с современной канализацией, но их поведение оставалось точно таким же, как и ранее. Нам пришлось упорно потрудиться, чтобы избавиться от мусора, шума, грубости и заставить людей быть вежливыми и внимательными друг к другу.

Мы начинали с очень низкого уровня. В 60-ых годах на наших «встречах с народом» (мероприятиях, на которых министры и члены парламента помогали решать проблемы избирателей) выстраивались длинные очереди. Безработные, часто сопровождаемые женами и детьми, приходили с просьбами о трудоустройстве, о выделении лицензий на ведение лоточной торговли, лицензий на право эксплуатации такси или за разрешением на продажу продуктов питания в школьных кафетериях. Это были человеческие лица за скупой статистикой безработицы. Тысячи из них могли бы зарабатывать себе на жизнь приготовлением блюд на тротуарах и улицах. При этом они проявляли полное безразличие к правилам дорожного движения, санитарным нормам и другим требованиям. В результате, мусор, грязь, беспорядок и зловоние от гниющих остатков пищи превратили многие части города в трущобы.

Многие из них стали «пиратскими таксистами», не имевшими лицензий и страховки и подвергались эксплуатации со стороны бизнесменов, которые арендовали для них поношенные частные автомобили. Они брали за проезд несколько больше, чем автобусы, но меньше, чем лицензированные такси. Они останавливались без предупреждения, чтобы подобрать пассажиров или высадить их, и представляли собой угрозу для других участников дорожного движения. Сотни, а впоследствии тысячи «пиратские такси» запруживали улицы и подрывали развитие общественного транспорта.

В течение нескольких лет правительство не могло очистить город, просто удалив с улиц нелегальных лоточников и «пиратских» таксистов. Только после 1971 года, когда мы создали много рабочих мест, у нас появилась возможность применить закон и очистить улицы. Мы ввели лицензирование лоточников, готовивших пищу, и переместили их с обочин дорог и тротуаров в оборудованные надлежащим образом центры, с проточной водой, канализационными коллекторами и мусоропроводами. К началу 80-ых годов мы переместили в эти центры всех лоточников. Некоторые из них были такими превосходными поварами, что стали своего рода туристской достопримечательностью нашего города. А некоторые из них стали миллионерами, добиравшимися на работу в «Мерседесах» и нанимавшими официантов. Предприимчивость, энергия и талант таких людей создали Сингапур. «Пиратские» такси были убраны с дорог только после того, как нам удалось реорганизовать систему автобусного сообщения и предоставить таксистам альтернативные рабочие места.

За время нашего пребывания в составе Малайзии город значительно обветшал, особенно после межобщинных столкновений, имевших место в июле и октябре 1964 года. Дисциплина и мораль людей значительно упали. Два происшествия подтолкнули меня к действиям. Однажды утром, в ноябре 1964 года, я посмотрел из окна своего кабинета в здании муниципалитета и увидел несколько коров, которые паслись на Эспланаде (Esplanade). Спустя несколько дней адвокат, ехавший по главной магистрали Сингапура, столкнулся за городом с коровой и погиб. Индийские пастухи приводили коров в город, чтобы выпасать их на обочинах дорог и даже на самой Эспланаде. Я созвал совещание со служащими, отвечавшими за вопросы здравоохранения и предписал им принять меры для решения этой проблемы. Мы установили для владельцев коров и коз срок до 31 января 1965 года, после которого всех беспризорных животных следовало конфисковывать и забивать на бойнях, а мясо – передавать в приюты. К декабрю 1965 года мы действительно конфисковали и забили 53 коровы. Вскоре после этого весь крупный и мелкий рогатый скот был убран с улиц.

Чтобы добиться стандартов благоустройства, принятых в государствах «первого мира», мы решили превратить Сингапур в тропический город-сад. Я высаживал деревья на церемониях открытия общественных центров, во время визитов в различные учреждения, на обочинах дорог, во время церемоний открытия дорожных развязок. Многие деревца принимались, а многие – нет. Повторно посещая общественные центры, я иногда находил новые молодые деревья, только что пересаженные перед моим визитом. Я понял, что мы нуждались в специальном органе, который занимался бы сохранением зеленых насаждений, и создал такой департамент в Министерстве национального развития (Ministry of national development).

Добившись некоторого прогресса в этой сфере, я встретился со всеми высокопоставленными чиновниками правительственных и законодательных учреждений, чтобы вовлечь их в движение за чистоту и озеленение. Я подсчитал, что я посетил почти пятьдесят стран и останавливался почти в таком же количестве домов для официальных приемов. Меня поражал не размер этих зданий, а уровень обслуживания гостей. Наблюдая за тем, как содержались эти здания, я всегда мог определить, была ли страна и ее администрация деморализованы, – это было видно по разбитым умывальникам, протекавшим кранам, не работавшим туалетам и общему упадку зданий, в том числе, по плохо ухоженным садам. Высокие официальные лица точно также судили бы о Сингапуре.

Мы высадили миллионы деревьев, пальм и кустов. Озеленение подняло мораль людей и позволило им гордиться городом, в котором они жили. Мы учили их беречь деревья, и не делали различия между районами, в которых жил рабочий класс и представители среднего класса. Британцы имели превосходные районы для белых в Танлине (Tanglin) и вокруг Дома правительства (Government House). Дома там были более опрятны, а прилегающая территория – более чистой и зеленой, чем в районах, в которых жило местное население. Для демократически избранного правительства такое положение было бы политически бедственным. Мы уничтожали мух и комаров, чистили вонючие отстойники и каналы. В пределах года все места общественного пользования были приведены в порядок.

Для борьбы со старыми привычками была необходима настойчивость. Люди ходили по газонам, мяли траву, портили клумбы, воровали саженцы, припарковывали велосипеды и мотоциклы у больших деревьев, ломая их. Причем нарушителями были не только бедные люди. Например, был пойман доктор, выкапывавший с разделительной полосы дороги недавно высаженную там сосну ценной породы (Norfolk Island pine), которую он решил пересадить в свой сад. Чтобы преодолеть безразличие людей к озеленению, мы приучали детей в школах заботиться о растениях и ухаживать за садами, а они передавали свой опыт родителям.

Природа не наградила Сингапур сочной зеленой травой, как Новую Зеландию или Ирландию. В 1978 году, по моей просьбе, австралийский специалист по озеленению и новозеландский почвовед прибыли в Сингапур для оценки наших условий. Их отчет заинтересовал меня, и я попросил о встрече с ними. Они пояснили, что Сингапур был расположен в экваториальной части тропической лесной зоны, для которой характерно большое количество ливней и яркое солнце на протяжении всего года. Если вырубить деревья, то сильные дожди смоют верхний слой почвы и вымоют из нее питательные вещества. Чтобы вырастить зеленую и пышную траву, нам следовало регулярно вносить удобрения, предпочтительно, компост, который не так легко смыть, и известь, потому что наша почва была слишком кислой. Садовник на Вилле Истана решил проверить эти советы на наших лужайках. И действительно, трава стала более зеленой. Мы сделали то же самое на всех школьных дворах, спортивных площадках и стадионах, голые заплаты вокруг футбольных ворот с редкой желтой травой вскоре покрылись зеленью. Постепенно весь город зазеленел. Посетивший нас в 70-ых годах французский министр, который был гостем на нашем приеме в честь Национального праздника, был в восторге от города и поздравил меня по-французски. Я не говорил по-французски, но понял слово «зелень» (verdure). Он был просто очарован зеленым нарядом города.

Большинство азиатских стран в то время уделяло мало или совсем не уделяло внимания озеленению. Сингапур отличался в этом отношении, и в ноябре 1969 года американский журнал «Лук» (Look) напечатал статью о наших мерах против бродячего рогатого скота. Воодушевленный посещением Сингапура, директор Информационной службы (information services) Гонконга заявил, что он начнет двухлетнюю кампанию за чистоту, основанную на нашем опыте.

Во время проведения конференции премьер-министров стран Британского Содружества наций в середине января 1971 года, я убедил наших должностных лиц приложить дополнительные усилия для того, чтобы создать у посетителей еще лучшее впечатление от Сингапура. Работники сферы услуг, продавцы магазинов, водители такси, персонал гостиниц и ресторанов были проинструктированы относиться к посетителям более учтиво и приветливо. Они отнеслись к этому с пониманием и получили хорошую оценку посетивших нас премьер-министров, президентов и сопровождавших их лиц. Ободренное этим успехом, Агентство по развитию туризма начало кампанию среди работников, занятых в торговле и сфере услуг, по улучшению качества обслуживания и более вежливому отношению к клиентам. Я вмешался. Было бы абсурдно, если бы наш обслуживающий персонал был вежливым только по отношению к туристам, а не к жителям Сингапура. Я заставил министерство обороны, отвечавшее за военнослужащих, министерство просвещения, которое заботилось о полумиллионе студентов, и НКПС, в который входило несколько сот тысяч рабочих, проводить разъяснительную работу с населением. Вежливость должна была стать частью нашего образа жизни, сделать город более приятным местом для жизни жителей Сингапура, а не только для туристов.

А наибольшие дивиденды наша программа озеленения принесла тогда, когда лидеры стран АСЕАН решили конкурировать с нами в озеленении городов. Премьер – министр Малайзии доктор Махатхир, который останавливался в Вилле Истана в 70-ых годах, поинтересовался у меня, каким образом удалось поддерживать лужайки такими зелеными. Когда он стал премьер-министром, он занялся озеленением Куала-Лумпура. Президент Сухарто настойчиво проводил озеленение Джакарты, президент Маркос – Манилы, а премьер-министр Танин (Thanin) – Бангкока. Все это происходило в конце 70-ых годов. Я подбадривал их, напоминая, что в их распоряжении имелось большее число разнообразных растений и похожий благоприятный климат.

Ни один другой проект не принес региону большей пользы. Наши соседи пытались превзойти друг друга в озеленении и красоте своих городов. Конкуренция в озеленение приносила пользу каждому, – это хорошо отражалось на морали населения, развитии туризма, привлечении инвестиций. Это было так здорово, что мы все соревновались за то, чтобы стать самым зеленым и чистым городом в Азии. Соревнование во многих других областях могло быть вредным и даже смертельным.

В первое воскресение ноября 1971 года мы впервые провели ежегодный «День посадки деревьев» (Tree Planting Day), в котором приняли участие все члены парламента, все общинные центры и их лидеры. С тех пор мы не пропустили ни одного «Дня посадки деревьев». Саженцы, посаженные в ноябре, требуют минимального полива, потому что в ноябре начинается сезон дождей.

Так как выбор подходящих деревьев, кустов и лиан был ограничен, я послал группы исследователей посетить ботанические сады и парки в тропических и субтропических зонах, чтобы выбрать новые растения из стран с похожим климатом в Азии, Африке, странах Карибского бассейна и Центральной Америки. Они привезли с собой множество деревьев и растений, чтобы проверить их в наших условиях. К сожалению, некоторые деревья с красивыми цветами из стран Карибского бассейна не хотели цвести в Сингапуре, потому что у нас не бывает прохладной зимы. Растения из Индии и Мьянмы (Бирмы) редко цвели в Сингапуре, потому что они ежегодно нуждались в длинном сухом сезоне между периодами муссонов, как в их родной среде обитания. Из 8,000 различных растений, привезенных нашими ботаниками, в Сингапуре прижились примерно 2,000. Они успешно размножались в наших условиях и разнообразили нашу флору.

Главным исполнителем моей «зеленой политики» был способный служащий Вон Ю Кван (Wong Yew Kwan). Малаец по происхождению, он был лесоводом по образованию, и намеревался работать на каучуковых и пальмовых плантациях в Малайзии. Он применил свои знания для озеленения обочин дорог, создания парков и зеленой зоны в Сингапуре. Я буквально заваливал его записками и поручениями, на которые он усердно отвечал и успешно осуществлял многие из возложенных на него заданий. Его приемник Чуа Сиан Эн (Chua Sian Eng) был агрономом, который стал экспертом по уходу за деревьями. Он продолжал вести работу на столь же высоком уровне.

Всякий раз, возвращаясь в Сингапур после нескольких недель отсутствия, проезжая по «Ист коаст парквэй» (East Coast Parkway), я вижу деревья, пальмы, зеленую траву и цветущий кустарник, и мое настроение поднимается. Озеленение города – это один из самых рентабельных из начатых мною проектов.

Одной из главных причин, побуждавших содержать Сингапура в чистоте, была настоятельная потребность собирать и максимально сохранять воду, источником которой были осадки, выпадавшие в виде дождя в количестве 2400 миллиметров в год. Я назначил Ли Ек Тьена (Lee Ek Tieng), строительного инженера, тогдашнего руководителя Отдела по борьбе с загрязнением окружающей среды (Anti Pollution Unit), ответственным за осуществление проекта по строительству запруд на всех наших ручьях и реках. Осуществление этого плана заняло 10 лет. Он должен был обеспечить отвод всех сточных вод от домов и фабрик в канализационные коллекторы; только стоки чистой дождевой воды с крыш, садов и открытых площадей должны были попадать в водоемы и запруженные реки. К 1980 году мы обеспечили сбор примерно 63 миллионов галлонов воды в день (Прим. пер.: примерно 240,000 кубометров), что составляло половину ежедневного потребления воды в городе.

Моим наиболее честолюбивым планом являлась очистка реки Сингапур и бассейна реки Каланг (Basin Kallang) и возвращение рыбы в водоемы. Когда в феврале 1977 года я впервые вышел с этим предложением, многие, особенно промышленники, спрашивали: «Зачем заниматься очисткой? Канал Рочор (Rochore), который впадал в реку Каланг и река Сингапур всегда были грязными, это часть сингапурского наследия!» Я хотел отказаться от такого наследия. От водоемов пахло гнилью. Слепой телефонист, работавший в конторе юридической фирмы моей жены Чу, знал, когда его автобус приближался к реке Сингапур по тому зловонию, которое от нее исходило. Половину загрязнения воды давали наши ремесленники. Мы решили очистить от грязи каждый ручей, поток и водоем. Те Чин Ван, тогдашний руководитель УЭР, язвительно заметил: «Нам обошлось бы намного дешевле покупать живую рыбу и выпускать ее в реку каждую неделю»

Но это не остановило Ли Ек Тьена. Он работал в тесном контакте со мной и был уверен в моей полной поддержке. Очистка вод рек Сингапур и Каланг потребовала осуществления значительного объема технических работ, были проложены подземные канализационные коллекторы под всем островом, что было особенно трудно в плотно застроенном городе. Мы переместили примерно 3,000 мелких мастерских в промышленную зону, оборудованную специальными отстойниками для нефти, масла и других отходов. Начиная с основания Сингапура в 1819 году, лодки, барки и открытые баржи покрывали реку. Их работники жили, готовили пищу и оправляли естественные надобности на этих судах. Мы заставили всех их переместиться в Пасир Панджанг (Pasir Panjang) на западном побережье острова, в то время как плавучие жилища с реки Каланг были перемещены в Туас (Tuas) и на реку Джуронг. 5,000 уличных торговцев продовольствием и другими товарами были перемещены подобным же образом в специально отведенные торговые центры. Люди, привыкшие к торговле на дорогах и тротуарах, где им не надо было платить арендную платы, а доступ к клиентам был легким, они сопротивлялись перемещению в центры, где им приходилось платить арендную плату, а также плату за электричество и воду. Мы мягко, но твердо перемещали их в эти центры и субсидировали арендную плату, но и в этом случае некоторые сопротивлялись.

Мы постепенно сокращали стоки от более чем 900,000 свиней, которых разводили на 8,000 ферм, так как свиной навоз и отходы загрязняли наши ручьи. Мы закрыли множество мелких водоемов по разведению рыбы, оставив только 14 из них в агропарках и несколько – для любительского лова рыбы. Рыбу теперь разводят на некотором расстоянии от берега, в садках, на мелководье, в проливе Джохор, а также в садках в более глубоководных местах у наших южных островов.

Мы создали специальный отдел, занимавшийся переселением людей, который занимался бесконечными переговорами, связанными с каждым переселением лоточников, фермеров и ремесленников. Они всегда были недовольны, когда мы переселяли их или заставляли сменить род занятий. Это была политически опасная задача. Если бы мы не решали ее осторожно, относясь к людям сочувственно, то это могло бы привести к потере голосов на следующих выборах. Комитет, состоявший из должностных лиц и членов парламента, в чьих избирательных округах проводилось переселение, помогал нам уменьшить политический ущерб от этих мероприятий. Самым тяжелым было переселение фермеров. Мы выплачивали им компенсацию, основанную на стоимости строений фермы, площади фермы с твердым покрытием, количества фруктовых деревьев и рыбных садков. Так как наша экономика процветала, то мы могли себе позволить увеличить размеры компенсации, но даже самые щедрые компенсации были недостаточны. Фермеры старшего поколения не знали, чем заниматься и что делать с полученной компенсацией. Живя в квартирах, они скучали по своим свиньям, уткам, курам, плодовым деревьям и грядкам с овощами, которые снабжали их бесплатной пищей. Даже через 15–20 лет после переселения в новые районы многие все еще голосовали против ПНД. Они считали, что правительство разбило их жизнь.

В ноябре 1987 года я испытал большое удовлетворение, участвуя в церемонии открытия чистого бассейна реки Каланг и реки Сингапур, которые до того были просто канализационными коллекторами под открытым небом. На этой церемонии я наградил золотыми медалями людей, ответственных за осуществление проекта. Впоследствии мы построили восемь новых водоемов, которые были открыты для катания на лодках и ловли рыбы. Сбор питьевой воды вырос до 500,000 кубометров в день. За каждым успешно осуществленным проектом стоял способный и преданный делу служащий, получивший образование в данной отрасли и успешно применявший знания для решения наших уникальных проблем. Без Ли Ек Тьена не было бы чистого и зеленого Сингапура. Я мог только поставить широкие концептуальные задачи, но он должен был разработать технические решения. Позднее он стал главой государственной службы.

В 1993 году Винсемиус отправился порыбачить на реку Сингапур и испытал большое удовлетворение, когда ему удалось поймать рыбу. Чистые реки значительно улучшили качество жизни. Стоимость земельных участков, особенно на городских территориях, примыкающих к рекам и каналам, значительно повысилась. Мы закупили песок в Индонезии и насыпали его на пляжах по берегам реки Каланг, где люди сегодня загорают и катаются на водных лыжах. На месте маленьких и неприглядно выглядевших верфей сегодня стоят многоэтажные дома. Для тех, кто помнит реку Сингапур, когда она была канализационным коллектором, пройтись по ее берегам сегодня, – это что-то фантастическое. Здания складов и мастерских были отреставрированы и превращены в кафе, рестораны, магазины, гостиницы, где люди ужинают на открытом воздухе у реки или на традиционных китайских барках, причаленных к берегу.

Вы можете легко определить, насколько загрязнен город по тому, как выглядит в нем зелень. Избыток выхлопных газов от автомобилей, автобусов, дизельных грузовиков покрывает растения частицами сажи, и растения умирают. Осенью 1970 года в Бостоне я удивился, увидев длинные очереди у бензоколонок. Мой водитель объяснил мне, что это был последний день для владельцев автомобилей, чтобы возобновить лицензию на следующий год, а для этого они должны были сначала пройти проверку на пригодность автомобилей к эксплуатации на специально уполномоченных бензоколонках. Я решил создать в правительстве Отдел по борьбе с загрязнением окружающей среды. Мы установили на оживленных автодорогах контрольное оборудование для измерения концентрации пыли, плотности дыма, содержания двуокиси серы, выбрасываемых автомобилями. В других городах есть чистые и зеленые пригороды, которые позволяют их жителям отдохнуть от центра города. Маленькие размеры Сингапура вынуждали нас работать, отдыхать и жить в пределах того же самого маленького пространства, и это сделало необходимым сохранение окружающей среды и для богатых, и для бедных.

В самом центре города Джуронг, окруженного сотнями фабрик, мы построили птичий зоопарк в 1971 году. Без соблюдения строгих правил, регулирующих нормы загрязнения окружающей среды, эти птицы, собранные со всего мира, не выжили бы. Мы проводили озеленение и в самом Джуронге, – все предприятия обязаны озеленить свою территорию и посадить деревья, прежде чем начать работать.

Хотя нам удалось решить наши внутренние проблемы загрязнения воздуха, Сингапур и весь окружающий регион был покрыт дымом от лесных пожаров на Суматре (Sumatra) и Борнео в 1994–1997 годах. После заготовки ценной древесины лесозаготовительные компании поджигали оставшуюся часть леса, чтобы освободить участки для разведения масличных пальм и посевов зерновых культур. Во время сухого сезона пожары бушевали на протяжении нескольких месяцев. В середине 1997 года густое облако ядовитого дыма распространилось над Малайзией, Сингапуром, Таиландом, Филиппинами, в результате чего тысячи людей заболели, а некоторые аэропорты пришлось закрыть.

Мне также пришлось бороться с шумом от транспортных средств, строительных работ, громкоговорителей, телевизоров и радио, от которого Сингапур страдал в прошлом. Действуя постепенно и систематически, нам удалось снизить уровень шума, предписывая все новые и новые правила. Наиболее шумной и опасной была традиция взрывать петарды и ракеты во время празднования китайского Нового года. Многие люди, особенно дети, получали серьезные ожоги и увечья. Иногда пожары уничтожали целые деревни, застроенные деревянными хижинами. После того, как в 1970 году произошел огромный пожар в последний день китайского Нового года, в результате которого погибло 5 человек, и многие были ранены, я запретил эту старую китайскую традицию. Но еще и два года спустя два невооруженных полицейских были жестоко избиты, когда они попробовали запретить группе людей взрывать петарды. Мы пошли дальше и запретили импорт фейерверков вообще. В условиях, когда население живет в 10-20-этажных зданиях, некоторые традиционные привычки следует изживать.

В 60-ых годах темпы переустройства города ускорились. Мы прошли стадию, на которой мы опрометчиво уничтожали старый центр города, чтобы построить новые здания. К концу 70-ых годов правительство было настолько обеспокоено уничтожением нашего прошлого, что в 1971 году мы основали Управление по охране памятников (Preservation of Monuments Board), чтобы идентифицировать и сохранить здания, имевшие историческое, археологическое, архитектурное или художественное значение. Эти здания включали старые китайские, индийские храмы, мечети, англиканские и католические церкви, еврейские синагоги, традиционную китайскую архитектуру ХIХ-го столетия и прежние колониальные правительственные учреждения в старом центре города. Гордостью колониального прошлого был Дом Правительства, когда-то являвшийся резиденцией британских губернаторов (ныне Истана), и где теперь располагаются офисы президента и премьер-министра.

Мы старались сохранять отличительные черты Сингапура, чтобы напоминать о нашем прошлом. К счастью, мы не уничтожили исторические районы Кампонг Глам (Kampong Glam) – бывшую резиденцию малайских королей, Литтл Индия (Little India), Чайнатаун и старые склады на реке Сингапур.

В 70-ых годах, чтобы уберечь молодежь от опасной привычки, мы запретили любую рекламу сигарет. Затем мы запретили курение во всех общественных местах, автобусах, поездах и станциях и, в конечном итоге, во всех офисах с кондиционированным воздухом и ресторанах. Я следовал в этом за Канадой, подававшей пример всему миру. Американцы были в этом отношении далеко позади, потому что их табачное лобби было слишком мощным.

Мы ежегодно проводили «Неделю без дыма» (Smoke-Free Week). Составной частью этой кампании были мои выступления по телевидению с изложением личного опыта. Я имел привычку выкуривать приблизительно по 20 сигарет в день до 1957 года, когда после трех недель предвыборной кампании по выборам в муниципалитет я потерял свой голос и даже не мог поблагодарить своих избирателей за поддержку. Так как я не мог ограничить курение в разумных пределах, я прекратил курить вообще. Я страдал в течение двух недель. В 60-ых годах у меня развилась аллергия на табачный дым, и я запретил курение в моем офисе и кабинете. В течение нескольких лет большинство министров бросило курить, за исключением двух заядлых курильщиков: Раджи и Эдди Баркера. Они покидали заседания правительства на десять минут, чтобы закурить на открытой веранде. Борьба с курением – это непрекращающееся сражение, которое мы все еще ведем. Богатство и рекламные возможности американской табачной индустрии делают курение серьезным врагом. Число старых курильщиков уменьшилось, но молодые люди, включая девушек, все еще попадают в ловушку этой вредной привычки. Мы не имеем права позволить себе проиграть это сражение.

Запрет на употребление жевательной резинки вызвал в Америке множество насмешек над нами. Уже в 1983 году министр национального развития предложил, чтобы мы запретили жевательную резинку из-за проблем, возникавших в результате ее использования, – жевательную резинку вставляли в замочные скважины, почтовые ящики, кнопки лифтов. Брошенная на пол жевательная резинка значительно увеличивала стоимость уборки и портила уборочное оборудование. Сначала я сам считал тотальный запрет слишком крутой мерой, тем не менее, когда вандалы прикрепили жевательную резинку на датчики дверей поездов метро, движение поездов на некоторое время остановилось. Я больше не был премьер-министром, но премьер-министр Го Чок Тонг и его коллеги решили полностью запретить употребление жевательной резинки в январе 1992 года. Некоторые министры, которые учились в американских университет, припоминали, как нижняя часть сидений в аудиториях бывала загажена жевательной резинкой, прикрепленной к ним наподобие моллюсков. Этот запрет значительно уменьшил проблемы, связанные с употреблением жевательной резинки, и после того как ее запасы были удалены из магазинов, проблемы на станциях метро и в поездах стали незначительными.

У иностранных корреспондентов в Сингапуре нет каких-либо поводов, чтобы сообщать о коррупции или серьезных происшествиях, поэтому им приходилось писать о том усердии, с которым мы проводили эти кампании, высмеивая Сингапур как «государство-няньку» (Nanny State). Они насмехались над нами, но я был уверен, что мы будем смеяться последними. Не приложи мы усилий, чтобы убедить людей изменить свои привычки, мы жили бы в куда более грубом и диком обществе. Сингапур не был выпестованным, цивилизованным обществом, и мы не стыдились своих попыток стать таким обществом в течение самого короткого времени. Мы начали с воспитания наших людей. После того, как мы убедили большинство из них, мы стали издавать законы, чтобы наказывать меньшинство людей, преднамеренно нарушавших правила. Это сделало Сингапур более приятным местом для жизни. И если это «государство-нянька», то я горжусь его созданием.

Глава 14. Управление средствами массовой информации

В течение 40 лет, прошедших с 1959 года, сингапурская пресса далеко ушла в своем развитии от норм, установленных колониальным правительством. Мы добились этого путем введения определенных ограничений, особенно для газет, выходивших на английском языке. Они находились под влиянием британских редакторов и репортеров, которые руководили издательской группой «Стрэйтс таймс». Прошло немало лет, прежде чем молодое поколение журналистов 80-ых годов поняло, что культура Сингапура отличалась, отличается и будет отличаться от западной. Тем не менее, наши журналисты подвержены влиянию политических взглядов и стиля репортеров американских средств массовой информации, всегда скептично и цинично настроенных по отношению к властям. Китайская и малайская пресса не копирует западную, наша культура побуждает их оказывать конструктивную поддержку политике правительства, с которой они согласны, и выступать со взвешенной критикой политики, с которой они не согласны.

К 90-ым годам все наши журналисты в возрасте до 40 лет прошли обучение в похожих сингапурских школах. Тем не менее, различия между англо –, китайско– и малайско-язычной прессой сохраняются, культурные различия между ними не исчезли. Эти различия явно проявляются в редакционных комментариях, заголовках, подборе новостей и в выборе писем читателей для публикации. Читатели, получившие образование на китайском языке, имеют иные политические и социальные ценности, нежели те, кто учился в английской школе, – они придают большее значение групповым интересам по сравнению с индивидуальными.

Главная английская газета «Стрэйтс таймс» находилась в собственности англичан и открыто отстаивала их интересы. Она находилась под покровительством британских коммерческих фирм, которые поддерживали ее, размещая в газете рекламу, и колониального правительства, которое снабжало ее новостями и поступлениями от публикации официальных сообщений. Ни одна местная газета, выходившая на английском языке, и близко не могла достичь даже доли ее тиража и влияния.

Газеты, выходившие на китайском языке, работали иначе. Их владельцы, богатые китайские торговцы, использовали эти газеты для отстаивания собственных интересов. Чтобы привлечь читателей, они выдвигали на первый план новости о Китае, китайском образовании и культуре, сообщения о войне в Китае. Две главных газеты: «Наньян сиан пау» и «Син чу чжит по» (Sin Chew Jit Poh), – находились в собственности двух богатых китайских семей. Во главе этих газет стояли редакторы-оппортунисты, в основном, правых политических убеждений. Они работали с молодыми китайскими журналистами, многие из которых принадлежали к левой части политического спектра, а некоторые, и таких было немало, являлись активистами компартии.

Газеты, выходившие на диалектах китайского языка, на тамильском и других языках, не имели никакой особой сингапурской идентичности и обслуживали узкие общинные интересы своих читателей. Малайская газета «Утусан мелаю», выходившая на джави (Jawi – малайский язык, использующий арабскую письменность) превратилась в орудие панмалайско-индонезийского национализма.

Практически с самого начала «Стрэйтс таймс» была настроена по отношению к ПНД исключительно враждебно, рассматривая некоммунистическое руководство ПНД в качестве «троянского коня» китайских коммунистов. «Наньян сиан пау» и «Син чу чжит по» и несколько китайских газет поменьше решительно поддерживали ПНД, входившую вместе с коммунистами в состав Объединенного фронта и проводившую левую политику. Многие из китайских журналистов были настроены прокоммунистически. Несмотря на наши связи с китайскими коммунистами, «Утусан мелаю» была настроена по отношению к нам дружески, потому что Юсуф Ишак (Yusof Ishak), ее владелец и главный редактор, был моим другом и назначил меня юрисконсультом этой газеты. Впоследствии он стал первым президентом Сингапура. Тот первый, ранний опыт работы в Сингапуре и Малайе сформировал мое отношение к заявлениям о том, что пресса является защитником правды и свободы слова. Свобода прессы была свободой ее владельцев отстаивать свои личные и классовые интересы.

В мае 1959 года, по мере приближения первых всеобщих выборов в получившем самоуправление Сингапуре, «Стрэйтс таймс» превратилась в ярого противника ПНД, задавшись целью предотвратить нашу победу на выборах и последующее формирование нами правительства. Мы решили вступить с ними в открытое противостояние. Раджа, когда-то работавший в «Стрэйтс таймс» в качестве старшего репортера, подтвердил, что газета полностью отстаивала британские интересы. Ею управлял большой, грузный, подозрительно выглядевший, но, тем не менее, компетентный газетчик Билл Симмонс (Bill Simmons). Симмонс всерьез воспринял мою открытую угрозу свести счеты с газетой, если, вопреки оппозиции с ее стороны, мы все-таки победили бы на выборах. В этом случае он готовился перенести редакцию в Куала-Лумпур. В середине апреля, за две недели до выборов, я сделал предупредительный выстрел: «Ни для кого не является секретом, что редакция газеты „Стрэйтс таймс“ сбежит в Куала-Лумпур». Я перечислил скандально-тенденциозные статьи, помещенные в газете белыми журналистами – экспатриотами, предупредив, что мы отплатим им той же монетой.

На следующий день Раджа поддержал меня в статье, помещенной в выходившей на английском языке газете «Сингапур стандарт» (Singapore Standard), которой владели два китайских миллионера братья О (Aw), владельцы знаменитого «тигрового бальзама» (Tiger Balm – мазь-панацея от любой боли). «Сингапур стандарт» также находилась в оппозиции к ПНД. Радже, работавшему в этой газете заместителем редактора на протяжении пяти лет, было предложено либо изменить политику, либо уйти. Он ушел.

Я заявил, что мы будем проявлять толерантность к критике со стороны газет, которыми владели местные жители. Мы верили в их добрые намерения, потому что они жили в Сингапуре и на себе испытали бы последствия предлагаемой ими политики. Но с «перелетными птицами», которые управляли «Стрэйтс таймс», дело обстояло иначе. Они бы сбежали в Малайю, откуда провозгласили бы свою готовность умереть за свободу прессы в Сингапуре. Чтобы выступить с опровержением, они воспользовались услугами своего наиболее высокопоставленного сотрудника из числа местных жителей Лэсли Хофмана (Leslie Hoffman), полуевропейца – полуазиата: «Я – не „перелетная птица“. Я, который отвечает за политику и содержание этой газеты, намерен оставаться в Сингапуре, даже если мистер Ли Куан Ю и Партия народного действия придут к власти, и даже если они используют в борьбе против меня „Закон об обеспечении общественной безопасности“ (Preservation of Public Security Ordinance)… Сингапур будет моим домом».

Какие мужественные слова! Накануне выборов Хофман уехал в Куала-Лумпур. За несколько дней до того, выступая на ежегодном собрании Международного института прессы (International Press Institute) в Западном Берлине, он сказал, что мои угрозы были «излияниями группы одержимых жаждой власти политических деятелей». Он заявил, что «Стрэйтс таймс» являлась газетой, в которой «малайцы пишут статьи, издают газету и контролируют ее. Это люди, которые родились в Сингапуре, прожили там всю свою жизнь и являются искренними в своем национализме и преданности к своей стране». Он знал, что все это было неправдой. Он призвал Международный институт прессы «раз и навсегда прекратить попытки политической партии завоевать массовую поддержку обнародованных ею планов ограничить свободу прессы». Но на это мы как раз-то и имели полное право. Мы добивались мандата на то, чтобы проводить решительную политику по отношению к прессе, отстаивавшей иностранные, а в данном случае, – колониальные интересы. Иностранцы не должны были владеть газетами в Сингапуре, – это была наша политика, и мы о ней заявили открыто.

Мы победили на выборах. Владельцы и руководители редакции газеты «Стрэйтс таймс» переехали в Куала-Лумпур, чем и доказали справедливость наших утверждений, что они были трусами, отстаивавшими британские интересы, а не свободу прессы и право на получение информации. После того, как мы обрели независимость в 1965 году, редакция «Стрэйтс таймс» переехала обратно в Сингапур, полностью изменила свою позицию и стала поддерживать ПНД. Это не прибавило им уважения в моих глазах. Когда проводимая в Малайзии промалайская политика вынудила «Стрэйтс таймс груп» (Starits Times Group) продать свою компанию в Куала-Лумпуре правящей партии ОМНО, именно правительство ПНД позволило британским акционерам по-прежнему владеть газетой и продолжать ее издание в Сингапуре. Симмонс вернулся, чтобы заключить мир, газета приобрела чисто коммерческий характер и совершенно не вмешивалась в политику. Лэсли Хофман обосновался в Австралии и больше не вернулся в Сингапур.

Так как я хотел существования конкуренции в этой сфере, то создание новых газет поощрялось. Некоторые издатели потерпели в этом деле неудачу. После более чем 100 лет британского владычества в Сингапуре «Стрэйтс таймс» доминировала на газетном рынке. «Сингапур стандарт» закрылась в 60-ых годах. В 1966 году была основана газета «Истэрн сан» (Eastern Sun). Ее основателем был О Кау (Aw Kow), сын одного из братьев О, владельцев «тигрового бальзама», имевший скорее репутацию повесы, чем серьезного «газетного барона». После секретных переговоров с высокопоставленными представителями некого агентства Китайской Народной Республики, расположенного в Гонконге, он получил от этого агентства в долг 3 миллиона сингапурских долларов. Он должен был выплатить этот долг на протяжении пяти лет, а процентная ставка по этому кредиту была смехотворной – 0.1 % годовых. Секретным условием предоставления этого займа было то, что газета не должна была находиться в оппозиции к КНР по основным политическим вопросам, соблюдая нейтралитет по незначительным проблемам. В результате плохого руководства газета «Истэрн сан» понесла значительные убытки. В 1968 году она получила дополнительную дотацию в размере 600 тысяч сингапурских долларов. В 1971 году мы публично обнародовали эту «секретную операцию», финансировавшуюся иностранной державой. О Кау признал, что это – правда. Разъяренные и униженные члены редакции подали в отставку, и газета закрылась.

Другой «секретной операцией» было создание газеты «Сингапур геральд» (Singapore Herald). На этот раз деньги поступили из некоммунистических источников. Газета была учреждена в 1970 году, она целиком принадлежала иностранным собственникам, а ее редакторами и сотрудниками были местные и иностранные журналисты. Сначала я удивился тому, что два иностранца, являвшиеся ее номинальными владельцами, вдруг решили основать газету, выходившую на английском языке, чтобы в своих редакционных статьях и сводках новостей выступать против правительства по таким вопросам как служба в вооруженных силах, ограничение свободы печати и свободы слова. Газета терпела убытки. Сотрудники ДВБ сообщали, что крупнейшим владельцем акций газеты являлась компания «Хида энд компани» (Heeda amp; Company), зарегистрированная в Гонконге на подставных лиц. Газета вскоре израсходовала 2.3 миллиона сингапурских долларов, составлявших ее оборотный капитал, и филиал «Чейз Манхэттэн бэнк» (Chase Manhattan Bank) в Сингапуре предоставил ей необеспеченные займы в размере 1.8 миллиона сингапурских долларов. После того, как я потребовал объяснений, мне позвонил из Нью-Йорка управляющий банком Дэвид Рокфеллер (David Rockefeller) и сказал, что второй вице-президент и управляющий филиалом в Сингапуре не знали о существовавшем в банке правиле не предоставлять займов газетам! Я отнесся к этому заявлению скептически.

Я спросил недавно назначенного сингапурского редактора газеты о том, кто распоряжался деньгами газеты от лица компании «Хида энд компани» в Гонконге. Он полагал, мне было известно, что этим человеком был Дональд Стивенс (Donald Stephens), посол Малайзии в Канберре, бывший главный министр штата Сабах в Малайзии. Я спросил его, верил ли он сам тому, что Дональд Стивенс, сменивший свое имя на Фуад Стивенс (Fuad Stephens) после того, как он принял ислам, стал бы рисковать 1.5 миллионами долларов, вложенными в газету, боровшуюся с правительством Сингапура. Он согласился, что в это было трудно поверить.

Когда я обнародовал этот разговор в публичном выступлении в середине мая 1971 года, Стивенс, которого я хорошо знал со времени нашего пребывания в составе Малайзии, написал мне из Канберры: Я чувствую, что мне следует сказать Вам, что единственным мотивом вложить деньги в «Геральд» было то, что я занимался газетным бизнесом до того и считал, что в Сингапуре мои инвестиции будут в безопасности. Я старею, и думаю, что, если в скором времени мне придется уйти в отставку, то я смог бы жить на доходы от своих инвестиций в «Геральд».

Он не объяснил мне, почему он сначала не поставил меня в известность об этой инвестиции и не обратился ко мне за поддержкой и одобрением. Любая газета влияет на политику страны. Когда в середине 60-ых годов британский газетный барон Рой Томсон (Roy Thomson) решил открыть газету в Сингапуре, он сначала обсудил этот вопрос со мной. Я отговорил его, потому что я не хотел, чтобы иностранец, не имевший корней в Сингапуре, оказывал влияние на нашу политическую жизнь.

Когда «Геральд» осталась практически без средств, гонконгская журналистка О Сиан (Aw Sian), сестра О Кау, но, в отличие от него, серьезная деловая женщина, при загадочных обстоятельствах прибыла в Сингапур, чтобы спасти газету и перевела на ее счет полмиллиона сингапурских долларов. Она была предприимчивой женщиной, владевшей китайской газетой в Гонконге. Она показала мне квитанцию о перечислении денег, но не предъявила никаких документов о приобретении акций газеты. Я спросил ее, не собиралась ли она вложить дополнительные средства в газету. Сиам ответила отрицательно и немедленно уехала в Гонконг.

Азиатский фонд прессы (Press Foundation for Asia), филиал Международного института прессы, выступил с заявлением, требуя от правительства Сингапура не аннулировать лицензию газеты, и пригласил меня выступить с речью на ежегодном собрании Международного института прессы в Хельсинки в июне 1971 года. Перед тем, как отправиться в Хельсинки, я аннулировал лицензию на издание «Сингапур геральд».

Если бы я не присутствовал на конференции, в мое отсутствие была бы принята резолюция, осуждавшая Сингапур. Я изложил свои взгляды на роль средств массовой информации в таком молодом государстве, как Сингапур. Мы нуждались в средствах массовой информации, которые «усиливали бы, а не подрывали культурные ценности и социальные отношения, которые воспитываются в наших школах и университетах. Средства массовой информации могут создать атмосферу, в которой люди будут стремиться приобрести знания, навыки и соблюдать дисциплину, как это присуще жителям развитых стран. Без этого мы не можем даже надеяться улучшить условия жизни наших людей».

Я напомнил собравшимся, как в Сингапуре, где соседствовали друг с другом люди различных национальностей, культур и религий, статьи и фотографии, помещенные в прессе, становились причиной беспорядков, повлекших за собой человеческие жертвы. Я привел два примера. Во время беспорядков, возникших в 50-ых годах из-за «девочки из джунглей», газета «Сингапур стандарт» поместила на первой полосе статью о голландской девочке, которую ее приемная мать-малайка обратила в ислам. Газета поместила фотографию девочки, стоявшей на коленях перед образом Девы Марии. Антикитайские беспорядки, случившиеся в июле 1964 года, в день рождения пророка Мухаммеда (Prophet Mohammed), явились результатом продолжительной кампании в малайской газете, день за днем ложно утверждавшей, что китайское большинство угнетало малайское меньшинство.

Я заявил о своем несогласии с правом владельцев газет печатать все, что им заблагорассудится. В отличие от министров правительства Сингапура, владельцев газет и их журналистов никто не выбирал. Я закончил свою речь на конференции следующими словами: «Свобода прессы, свобода средств массовой информации должна быть подчинена насущным потребностям Сингапура, подчинена примату задач, решаемых избранным народом правительством». На последовавшие за этим провокационные вопросы я дал подчеркнуто вежливые ответы. Несколько лет спустя, в 1977 году, мы приняли закон, запрещавший любому частному лицу или уполномоченным им лицам владеть более чем 3 % простых акций (common shares) газеты, и создали специальную категорию акций под названием «управленческих акций» (management shares). Право решать, кому из акционеров предоставить право распоряжаться «управленческими акциями», принадлежало министру. Он отдал эти акции в управление четырем крупнейшим банкам Сингапура. Их собственные деловые интересы побуждали их соблюдать политический нейтралитет и способствовать поддержанию стабильности и ускорению экономического роста в стране. Я не согласен с западной практикой, предоставляющей богатым газетным магнатам право решать, что следует читать избирателям.

В 80-ых годах присутствие западных газет и журналов, выходивших на английском языке, стало в Сингапуре значительным. Изучение английского языка в наших школах увеличило число людей, читавших по-английски. Мы всегда запрещали коммунистические издания, и ни одно западное средство массовой информации или организация никогда против этого не протестовали. Правительство никогда не запрещало распространять в городе ни одно западное издание, тем не менее, они часто отказывали нам в праве ответить им в тех случаях, когда они сообщали о нас неверные сведения. В 1986 году мы решили принять закон, ограничивавший тираж или продажу иностранных изданий, вмешивавшихся во внутреннюю политику Сингапура. Одним из тестов для определения «вмешательства в политику Сингапура» являлось предоставление изданием возможности опубликовать наш ответ в том случае, если издание публиковало неверные или тенденциозные материалы о Сингапуре. Мы не запрещали эти издания, а только ограничивали число экземпляров, которые они могли продавать в городе. Те читатели, которые не могли купить эти газеты или журналы, могли сделать ксерокопию или получить их по факсу. Это уменьшало доход изданий от рекламы, но не препятствовало распространению их материалов. Они не могли обвинить нас в том, что мы боялись, чтобы люди читали их статьи.

Первым изданием, нарушившим этот закон, был американский еженедельник «Тайм» (Time). В своей статье в октябре 1986 года журнал сообщил, что член парламента от оппозиции был признан сингапурским судом виновным в манипуляциях активами с целью обмана кредиторов и в лжесвидетельстве. Мой пресс-секретарь послал в журнал письмо с требованием исправить три фактических ошибки, содержавшихся в сообщении. «Тайм» отказался опубликовать письмо и, вместо этого, предложил напечатать две собственных версии опровержения, каждая из которых искажала его смысл. Мой пресс-секретарь хотел, чтобы его письмо было опубликовано без изменений. Когда журнал снова отказался сделать это, мы уменьшили тираж журнала, распространявшийся в Сингапуре, с 18,000 до 9,000, а затем – до 2,000 экземпляров. После этого «Тайм» опубликовал наше письмо без изменений. Мы отменили ограничения на распространение журнала, но сразу, а через 8 месяцев.

В декабре 1986 года журнал «Эйжиэн Уол стрит джорнэл» (Asian Wall Street Journal) опубликовал лживую историю о создававшемся нами вторичном рынке ценных бумаг СЕСДАК (SESDAQ – Stock Exchange of Singapore Dealing in Automated Quotation System). Журнал обвинял нас в том, что правительство создавало его с целью продажи гражданам Сингапура акций несуществующих правительственных компаний. Управление монетарной политики Сингапура направило в журнал опровержение этих ложных обвинений. Журнал не только отказался напечатать это письмо, но заявил, что статья была точной и справедливой, что подобная подставная компания существовала, и что наше письмо порочило репутацию корреспондента журнала. УМПС снова направило в журнал письмо, в котором указало на новые ошибки в письме журнала, и предложило назвать имя этой подставной компании, а также конкретно указать, какие именно отрывки нашего письма порочили репутацию корреспондента журнала. Мы также попросили опубликовать переписку между нами, чтобы читатели могли сами разобраться в том, кто был прав. Журнал отказался назвать имя подставной компании или указать на оскорбительные выражения, якобы содержавшиеся в письме. В феврале 1987 года правительство ограничило распространявшийся в городе тираж журнала с 5,000 до 400 экземпляров и обнародовало переписку между УМПС и журналом. Сингапурские газеты опубликовали ее. Мы также предложили корреспонденту журнала подать на нас в суд, если мы действительно опорочили его. Он этого не сделал.

К нашему изумлению, по сообщениям «Эйжиэн Уол стрит джорнэл», представитель американского Госдепартамента выразил свое сожаление по поводу ограничений на распространение журналов «Эйжиэн Уол стрит джорнэл» и «Тайм» в Сингапуре. Наше министерство иностранных дел попросило подтвердить упомянутое сообщение, которое, окажись оно правдой, представляло бы собой «беспрецедентное вмешательство во внутренние дела Сингапура». Представитель Госдепартамента подтвердил это сообщение, но подчеркнул, что правительство США не поддерживало позицию какой-либо из сторон в конфликте с обоими изданиями. Тогда мы обратились к представителям Госдепартамента с запросом, не следовало ли им, исходя из тех же самых соображений беспристрастности, выразить свое сожаление по поводу отказа журнала напечатать наш обмен письмами. Представители Госдепартамента повторили, что они не занимали чью-либо сторону в этом конфликте, а их заявление просто являлось выражением озабоченности, вызванной «фундаментальной и долговременной поддержкой принципа свободы прессы». Этот принцип означал, что «пресса является свободной в своем желании публиковать или не публиковать все, что она считает нужным, какими бы безответственными или тенденциозными не казались ее действия».

Наше министерство иностранных дел ответило, что мы не обязаны были следовать американским законам, регулировавшим свободу прессы. В Сингапуре действовали свои законы, и мы сохраняли за собой право отвечать на неверные сообщения. Иностранные издания не обладают правом продажи и распространения в Сингапуре. Мы даем им эту привилегию, но только на наших собственных условиях, одним из которых является наше право на публичный ответ. Госдепартамент США не ответил.

Две недели спустя «Эйжиэн Уол стрит джорнэл» обратился в наше министерство информации и коммуникаций с предложением бесплатно направить журнал всем подписчикам, которые не получали журнала из-за введенного нами ограничения. Журнал соглашался даже «забыть о поступлениях от продажи, ради того, чтобы помочь деловым людям Сингапура, жалующимся на то, что они не могут получать журнал». Министерство согласилось, но при условии, что журнал будет выходить без размещавшейся в нем рекламы. Мы сделали это, чтобы доказать, что реальным мотивом, стоявшим за предложением журнала, было не желание помочь деловым людям в получении информации, а стремление увеличить тираж с целью оправдания более высоких цен на рекламу. Журнал отклонил наше предложение, доказывая, что реклама являлась неотъемлемой частью издания, и что отказ от нее привел бы к увеличению расходов и дополнительным сложностям в выпуске журнала. Мы предложили оплатить за свой счет половину расходов, связанных с отказом от рекламы. Журнал отверг наше предложение. Тогда мы ответили: «Вы не заинтересованы в том, чтобы деловое сообщество Сингапура получало информацию. Вы хотите свободы зарабатывать деньги на продаже рекламы». Журнал не ответил.

В сентябре 1987 года американское издание «Эйжиа уик» (Asia Week) выступило с нападками на нас. Пресс-секретарь министерства внутренних дел написал в журнал с указанием ошибок, содержавшихся в журнальной статье. Журнал опубликовал часть его письма в виде статьи («Вы называете это искажением фактов?») приписав искажение фактов пресс-секретарю. Журнал не только вырезал значительную часть его письма, но также добавил более 470 собственных слов, увеличив письмо более чем наполовину, без согласия пресс-секретаря и не сообщив об этом своим читателям. Пресс-секретарь написал в журнал, протестуя против изменений в тексте его письма, и потребовал, чтобы это письмо и последующие его письма были опубликованы в неизменном виде. Журнал отказался. Мы ограничили тираж журнала, распространявшийся в Сингапуре, с 11,000 до 500 экземпляров. Месяц спустя журнал опубликовал письма в оригинале. Мы отменили ограничение, но только через год.

В декабре 1987 года американское издание «Фар истэрн экономик ревю» (Far Eastern Economic Review) опубликовало отчет о встрече между мной и католическим архиепископом Сингапура, во время которой речь шла об аресте 22 лиц, замешанных в марксистском заговоре. Статья основывалась на заявлениях, сделанных бывшим священником, который не присутствовал на встрече. Журнал обвинял меня в том, что я созвал пресс-конференцию без ведома архиепископа, обманным путем привлек его к участию в ней и предотвратил публикацию его комментариев. В статье также говорилось, что арест заговорщиков представлял собой атаку на католическую церковь.

Мой пресс-секретарь обратился в журнал, интересуясь, почему статья основывалась на заявлениях человека, который не присутствовал на встрече, а факты не были сверены с ее участниками. Редактор журнала Дерек Дэвис (Derek Davies) опубликовал это письмо, но не ответил на содержавшиеся в нем вопросы. Мы вновь написали в журнал и повторили свой вопрос. Редактор опубликовал наше письмо, но, в то же время, добавил, что священник говорил правду. Он заявил, что газета имеет законное право публиковать все, что она считает нужным, независимо от того, являются ли эти сообщения правдивыми или ложными, если только газета в состоянии указать на источник информации. По его мнению, газета не несла каких-либо обязательств по проверке фактов, чтобы убедиться в правдивости источника информации, или по проверке заявлений с другими очевидцами, а также не может отвечать за любую ложь и клевету, опубликованную таким образом. Тон Дэвиса был воинственным и твердым. Мы ограничили тираж «Ревю» с 9,000 до 500 копий, а я подал на Дэвиса и журнал в суд за клевету. Суд решил дело в мою пользу.

После этого он опубликовал еще одно письмо того же самого бывшего священника, в котором тот уже по-другому рассказывал о моей встрече с архиепископом. Мы написали в журнал, спрашивая, какая из двух версий была верна. Еженедельник опубликовал отредактированную версию письма моего пресс-секретаря, многое вырезав из него, и заявил, что разглашение информации по этому поводу невозможно, ибо тяжба между нами находилась в суде. Тем не менее, когда правительство Сингапура приобрело рекламную полосу в «Ревю» для опубликования письма, письмо было опубликовано, а юридические отговорки – отброшены.

В 1989 году, после того как Дэвис отказался подвергнуться перекрестному допросу в суде, я выиграл дело по обвинению Дэвиса в клевете. Вскоре после этого он оставил «Ревю».

Еще до того, как мы уладили разногласия с «Эйжиэн Уол стрит джорнэл», меня пригласили выступить перед Американским обществом редакторов газет (American Society of Newspaper Editors) на встрече, проходившей в Вашингтоне в апреле 1986 года. Я принял приглашение. Я процитировал выступление чиновника Госдепартамента США: «…там, где пресса свободна, рынок идей сам отсортировывает безответственных издателей от ответственных и вознаграждает последних». Я подчеркнул, что американская модель прессы не являлась универсальной. Пресса на Филиппинах была построена по американскому образцу, она обладала всей мыслимой свободой, но подвела народ Филиппин: «Заангажированная пресса помогла филиппинским политикам наводнить рынок идей мусором, запутать и одурманить людей так, что они не могли понять, в чем состояли их жизненные интересы в развивающейся стране». Я высказал свою позицию: «Внутренние дебаты, происходящие в Сингапуре, являются внутренним делом самих сингапурцев. Мы разрешаем присутствие американских журналистов в Сингапуре для того, чтобы они сообщали о происходящих там событиях своим согражданам. Мы разрешаем их изданиям продаваться в Сингапуре, чтобы знать, что иностранцы читают о нас. Но мы не можем позволить им взять на себя в Сингапуре ту роль, которую американские средства массовой информации играют в Америке, то есть роль надсмотрщика, противника и инквизитора правительства. Ни одна иностранная телевизионная станция не заявляла о своих правах транслировать программы в Сингапуре. На деле, правила Американской федеральной комиссии по коммуникациям (America's Federal Communication Commission) запрещают иностранцам владеть более чем 25 % акций теле– или радиостанций. Только американцы могут контролировать бизнес, который влияет на общественное мнение в Америке. Например, Руперт Мердок (Rupert Murdock) вынужден был принять американское гражданство перед тем, как в 1985 году он приобрел независимую телевизионную станцию „Метромидия груп“ (Metromedia Group)».

Все эти примеры убедили сингапурцев в том, что подлинной целью представителей зарубежной прессы являлась продажа своих изданий растущей англоязычной аудитории Сингапура. Они старались добиться этого путем тенденциозного искажения фактов. Естественно, им не нравилось, когда мы поправляли их тенденциозные статьи. Когда же они обнаружили, что правительство отвечает ударом на удар, искажение фактов стало менее частым.

В июле 1993 года влиятельный британский еженедельник «Экономист» (The Economist) опубликовал статью, в которой критиковал нас за судебное преследование правительственного чиновника, а также редактора и журналиста газеты на основании «Закона об официальных секретах» (Official Secrets Act). Мы послали письмо редактору с требованием исправить ошибки, допущенные в статье. Журнал опубликовал письмо, заявив что он публикует его «почти без изменений, практически целиком». Но ключевое предложение было опущено: «Правительство не станет мириться с нарушениями „Закона об официальных секретах“, а также не позволит кому бы то ни было нарушать, постепенно изменять закон и бросать ему вызов, как это случилось в Великобритании в случае с публикацией книги Клайва Понтинга (Clive Ponting) и Питера Райта (Peter Wright) „Спайкетчер“ (Spycatcher)».

В этом предложении заключался весь смысл письма, – мы не допустили бы, чтобы наша пресса нарушала и постепенно изменила закон, охранявший официальные секреты. Британской прессе удалось этого добиться, когда государственный служащий Клайв Понтинг обнародовал секретную информацию о том, как во время войны на Фолклендских островах (Falklands War), был потоплен аргентинский корабль «Бельграно» (Belgrano), и когда Райт, офицер британской разведки МИ-6 (MI-6), нарушил правила о неразглашении секретов, опубликовав свою книгу. Мы послали письмо с требованием исправить упущения. Редактор прибег к отговоркам и отказался. Правительство выступило с официальным сообщением и ограничило тираж журнала до 7,500 экземпляров. Мы также дали ясно понять, что уменьшим тираж журнала еще больше, и опубликовали переписку с журналом. После этого «Экономист» опубликовал наше письмо, включая это предложение. Спустя некоторое время мы сняли ограничение на распространение журнала.

Кроме ответов на атаки в наш адрес в средствах массовой информации, я проявлял готовность встретиться со своими критиками лицом к лицу. В 1990 году Бернар Левин (Bernard Levin) выступил с ожесточенными нападками на меня и юридическую систему Сингапура в лондонской газете «Таймс» (Times). Он обвинил меня в «плохом управлении», а также в «безумном намерении не позволить никому бросить ему вызов в его царстве». Подавать на Левина в суд в Англии, где я не был широко известен, и где у меня не было избирателей, было бы бесполезно. Вместо этого я прислал ему приглашение принять участие в дебатах в прямом эфире в Лондоне. Редактор Левина ответил, что ни одна телевизионная станция не проявит интереса к трансляции дебатов. Я загодя принял меры предосторожности, предварительно написав председателю Би-би-си (BBC), своему другу Мармадуку Хуссэ (Marmaduke Hussey), который согласился предоставить 30 минут эфирного времени и беспристрастного посредника в дебатах. Когда я проинформировал «Таймс» об этом предложении, редактор, защищая Левина, стал пятиться, доказывая, что мой ответ должен был быть помещен в той же самой газете, в которой Левин подверг меня нападкам, а именно, – в «Таймс». Я написал письмо с выражением сожаления по поводу нежелания Левина принять участия в дебатах. Когда «Таймс» отказалась опубликовать мое письмо, я приобрел половину рекламной полосы в другой британской газете – «Индэпэндэнт» (Independent). В интервью Всемирной службе Би-би-си (BBC World Service) я сказал: «В той среде, из которой я происхожу, считается, что если обвинитель не готов встретиться с обвиняемым лицом к лицу, то говорить больше не о чем». С тех пор Левин больше никогда ничего не писал обо мне или о Сингапуре.

В другом случае я с готовностью согласился вступить в дискуссию, записывавшуюся на магнитофон, с моим неистовым критиком Вильямом Сафиром (William Safire), который на протяжении многих лет неоднократно осуждал меня как диктатора, сравнивая с Саддамом Хусейном (Saddam Hussein). В январе 1999 года, когда мы оба находились в Давосе, он на протяжении часа интервьюировал меня. На основе этого интервью он опубликовал две статьи в газете «Нью-Йорк Таймс», а также опубликовал полный текст интервью на вэб-сайте газеты. Сингапурские газеты перепечатали его статьи. Согласно откликам американцев и других людей, прочитавших полный текст интервью на вэб-сайте, я не проиграл дебаты.

Если мы не будем противостоять нашим критикам из зарубежных средств массовой информации и отвечать им, то сингапурцы, особенно журналисты и ученые, будут считать, что их лидеры боятся или являются недостаточно подготовленными к дебатам, и потеряют к нам уважение.

Прогресс в развитии информационной технологии и спутникового телевидения, развитие Интернета позволит западным средствам массовой информации наводнить нашу внутреннюю аудиторию своими сообщениями, пропагандировать свои взгляды. Страны, которые попытаются блокировать использование информационной технологии, проиграют. Мы должны научиться управлять этим бесконечным потоком информации таким образом, чтобы точка зрения правительства Сингапура не подавлялась иностранными средствами массовой информации. Хаос в Индонезии и беспорядки в Малайзии в 1998 году, последовавшие за валютным кризисом, являются примером той значительной роли, которую сыграли западные средства массовой информации, как электронные, так и печатные, в ходе внутренней полемики в этих странах. Мы должны добиться того, чтобы среди всей это какофонии голосов голос сингапурского правительства был слышен. Жителям Сингапура важно знать официальную позицию их правительства по основным вопросам.

Глава 15. Дирижер оркестра

Министры моего кабинета и я оставались друзьями на протяжении 3–4 десятилетий. Некоторые из нас дружили еще со студенческих лет в Англии, где мы обсуждали будущее Малайи и Сингапура. Потом мы вернулись домой и вместе работали, чтобы завоевать массовую поддержку в профсоюзах и ПНД. Наша преданность общему делу и друг другу была глубока. У нас были твердые политические убеждения, иначе бы мы не боролись одновременно с англичанами и коммунистами, а позже – еще и с малайскими ультранационалистами. Самые прочные связи между нами возникли на раннем этап борьбы, когда часто казалось, что мы будем уничтожены превосходящими силами наших противников. Мы держали свои политические разногласия внутри правительства, пока нам не удавалось согласовать свои позиции и достичь консенсуса. Только после этого мы выдвигали ясную политическую платформу, которую люди могли понять. Но уж если правительство принимало решение, то его выполнение было для всех обязательно.

Мы хорошо знали сильные и слабые стороны друг друга, и у нас сложилась хорошая команда. Когда министры, входившие в «старую гвардию», приходили к соглашению между собой, остальные члены правительства обычно соглашались с ними. У меня были хорошие отношения с коллегами, мне удавалось вписать общие принципы и идеи в рамки их функциональных обязанностей, не вступая в конфликт с их взглядами и убеждениями. В конце концов, они знали, что именно мне придется отчитываться перед избирателями и убеждать их переизбрать нас на следующий срок, так что я нуждался в убедительных аргументах.

Руководство работой правительства не слишком отличается от дирижирования оркестром. Любой премьер-министр не очень-то преуспеет без способной команды. Хотя сам дирижер не обязательно должен быть выдающимся исполнителем, он обязан в достаточной мере знать основные инструменты: от скрипки до виолончели, и от французского рожка до флейты, – иначе он не будет знать, чего ожидать от каждого исполнителя. Мой подход заключался в том, чтобы поставить наиболее способного человека, имевшегося в моем распоряжении, во главе наиболее важного министерства. Обычно это было министерство финансов, а в период обретения независимости – министерство обороны. Этим человеком был Го Кен Сви. Следующий наиболее способный из оставшихся министров получал наиболее важный из оставшихся портфелей. Обычно я ставил перед министром задачу и предоставлял ему решать ее, – мы использовали целевое управление. Лучше всего такая система работала, когда министр был находчивым человеком, способным использовать новшества, сталкиваясь с новыми, неожиданными проблемами. Тогда мое вмешательство в работу такого министерства ограничивалось только политическими вопросами.

В то же самое время, мне необходимо было достаточно знать о функциях министерств, чтобы время от времени вмешиваться в решение тех вопросов, которые я считал важными. Это были проблемы не вставшей на ноги авиакомпании; борьба с дорожными заторами; расселение национальных общин; улучшение успеваемости студентов-малайцев; обеспечение законности и правопорядка. В некоторых случаях мое вмешательство было критически важным, без этого могли возникнуть проблемы. В конечном итоге, ответственность за неудачи правительства лежит на премьер-министре.

Авиакомпания «Сингапур эйрлайнз» и аэропорт Чанги.

Нам приходилось буквально лелеять любое предприятие, обладавшее потенциалом для ускорения экономического роста и создания рабочих мест. Я подозревал, что Малайзия хотела выйти из совместного малайзийско – сингапурского авиапредприятия, называвшегося «Мэлэйжиэн – Сингапур эйрлайнз» («МСА» – Malaysian-Singapore Airlines). В сентябре 1968 года Тунку заявил в прессе, что он был недоволен тем, что предприятие не развивало инженерные и другие службы в аэропорту Куала-Лумпура, доминированием сингапурцев над малазийцами в штате авиакомпании, а также тем, что Сингапур удерживал все валютные поступления «МСА».

Я ответил в прессе, что в соглашении между двумя правительствами делался особый упор на то, что авиакомпания должна была управляться «на разумных коммерческих началах». Поступления в иностранной валюте распределялись в виде прибыли в соответствии с долей собственности сторон в авиакомпании; что развитие служб аэропортов и структура штата авиакомпании отражали ее сингапурское происхождение. Реальной основой разногласий являлись полеты по убыточным маршрутам в Малайзии, на что мы соглашались только при том условии, что Малайзия покрывала бы убытки.

Этот конфликт произошел в тот критический момент, когда истекал срок британских обязательств по защите Малайзии, а позиции Австралии и Новой Зеландии еще не были четко определены. Газали Шафи (Ghazali Shafie) написал мне письмо с изложением сущности разногласий. Он был способным человеком, занимавшим пост постоянного секретаря министерства иностранных дел Малайзии, имел хороший доступ к Тунку и Разаку и помог решить много трудных вопросов во время наших переговоров об объединении с Малайзией. Я ответил, что проблемы авиакомпании сами по себе не являлись столь уж важными. Тем не менее, если бы мы продолжали препирательства, то тем самым поставили бы под угрозу безопасность наших государств, ибо в течение 1–2 лет Великобритания, Австралия и Новая Зеландия должны были принять решение о своих планах в области обороны на период после 1971 года. Я высказал пожелание, чтобы он помог двум правительствам выработать новый подход к решению проблем, основанный на здравом смысле. Это способствовало бы сохранению хотя бы некоторых оборонных обязательств со стороны Великобритании, Австралии и Новой Зеландии в период после 1971 года. Газали помог сделать тон публичных дебатов более умеренным. Авиакомпания продолжала работать, во главе ее был поставлен новый руководитель, приемлемый для обеих сторон. Но было ясно, что Тунку хотел разделить совместную авиакомпанию и учредить собственную, которая бы выполняла полеты в столицы штатов Малайзии. Тогда я согласился помочь Малайзии построить мастерские в аэропорту Куала-Лумпура и подготовить их рабочих для выполнения ремонта самолетов «Фоккер-фрэндшип» (Fokker-Friendship), которые использовались на внутренних авиалиниях.

Я решил лично заняться проблемами авиакомпании. Я знал, что после раздела авиакомпании Малайзия захочет обойти Сингапур везде, где только было возможно. И международный аэропорт Пая-Лебар (Paya Lebar), и три аэродрома королевских военно-воздушных сил Чанги, Тенга и Селетар располагались в пределах нашей маленькой островной республики, поэтому наша авиакомпания могла летать только заграницу. Уже до того я побуждал руководство авиакомпании развивать международные маршруты. Я регулярно встречался с нашим представителем в «МСА» Лим Чин Беном (Lim Chin Beng), тогдашним директором администрации и службы обслуживания пассажиров. Уравновешенный, надежный человек, хорошо разбиравшийся в работе авиакомпании, он был назначен на должность управляющего директора в 1971 году. Он также знал, что Малайзия хотела разделить авиакомпанию, не оставив за нами никаких иных маршрутов, кроме полетов в Куала-Лумпур. Лим Чин Бен энергично работал над тем, чтобы обеспечить авиакомпании право на обслуживание потенциально прибыльных международных линий. Одновременно он поддерживал настроение летчиков и рабочих и их уверенность в будущем авиакомпании, базирующейся в Сингапуре и находящейся в его собственности. Председатель правления и управляющий директор компании сталкивались с постоянным давлением со стороны Малайзии и со стороны Сингапура, которое прекратилось только в октябре 1972 года, когда авиакомпания разделилась на «Сингапур эйрлайнз» и «Мэлэйжиа эйрлайн системз» (Malaysia Airline System). Мы договорились, что малазийская компания получит контроль над всеми внутренними, а «Сингапур эйрлайнз» – над всеми международными маршрутами.

Мы добились права летать в Гонконг в 1966 году, Токио и Сидней – в 1967 году, Джакарту и Бангкок – в 1968 году. Наиболее важным маршрутом были полеты в Лондон, но Великобритания отказывалась предоставить нам право на обслуживание этого маршрута. В августе 1970 года, перед тем как отправиться на встречу неприсоединившихся стран в Лусаке (Lusaka), я спросил Нгиам Тон Доу, постоянного секретаря министерства коммуникаций, о состоянии наших переговоров с Великобританией о получении разрешения на полеты в Лондон. Когда он сказал, что переговоры были очень трудными, я попросил его уведомить об этом Генерального секретаря НКПС Деван Наира. Я уже до того договорился с Деваном, что в том случае, если переговоры с Великобританией окажутся сложными, он согласует с союзом работником аэропорта меры по оказанию давления на Великобританию путем медленного обслуживания английских самолетов. Как только члены НКПС начали свою акцию протеста по отношению к самолетам британской авиакомпании в аэропорту Пая-Лебар, посол Великобритании Артур де ла Мар (Arthur de la Mare) явился ко мне с визитом. Я попросил его убедить правительство Великобритании проявить благоразумие: британская авиакомпания могла летать в Сингапур, а сингапурская авиакомпания не могла летать в Лондон. В течение нескольких недель разрешение на полеты в Лондон было получено, и мы смогли летать по одной из главных авиамагистралей мира: Лондон-Сингапур-Сидней. Это позволило «Сингапур эйрлайнз» выйти на международную арену. Возможно, решение этой проблемы облегчило то, что Эдвард Хит в тот период был премьер-министром Великобритании.

В июле 1972 года, еще до того как мы организовали «Сингапур эйрлайнз», выступая на обеде в присутствии всех профсоюзных лидеров и высших руководителей компании, я разъяснил, что «Сингапур эйрлайнз» должна была стать конкурентоспособной и самоокупающейся компанией. Если бы она терпела убытки, то мы вынуждены были бы ее закрыть. У Сингапура не было средств, чтобы содержать авиакомпанию в качестве национального символа, как это делали другие страны. С самого начала профсоюзы и руководители компании понимали, что их выживание зависело от прибыльной работы предприятия. Сотрудничество между администрацией и профсоюзами способствовало успеху «Сингапур эйрлайнз».

Освободившись от постоянных препирательств, авиакомпания сконцентрировалась на освоении международных маршрутов, и с каждым годом летала все дальше и дальше. К 1996 году компания обладала одним из самых больших парков современных «Боингов» и «Эйрбасов» (Airbus) в Азии, совершая полеты практически на все континенты. Это была самая прибыльная авиакомпания в Азии, а, учитывая ее размеры, – и одна из наиболее прибыльных в мире.

Главную роль в развитии авиакомпании сыграло мое решение построить аэропорт Чанги. В феврале 1972 года правительство согласилось с рекомендациями британского авиационного консультанта построить вторую взлетно-посадочную полосу в аэропорту Пая-Лебар и ввести ее в эксплуатацию в 1977–1978 годах. Для этого потребовалось бы отвести воды реки Серангун (Serangoon River). Ввиду того, что плотность грунта речного русла была сомнительной, это повлекло бы за собой определенные инженерные проблемы, но дало бы возможность до минимума сократить затраты на приобретение земли и потребовало бы минимального отселения людей. В отчете также говорилось, что, в случае строительства нового аэропорта на бывшей базе королевских ВВС Чанги, ввести в действие две взлетно-посадочные полосы к 1977 году было бы невозможно. В октябре 1973 года разразился нефтяной кризис, цены на авиатопливо и авиабилеты выросли, а рост мировой экономики замедлился. Я вновь попросил произвести оценку проекта, на этот раз – американскую консультационную компанию. Американцы также порекомендовали придерживаться плана развития аэропорта Пая-Лебар. Такой ответ меня не удовлетворил, и я захотел еще раз вернуться к варианту переноса аэропорта в Чанги.

Мне как-то пришлось лететь через аэропорт Логан города Бостон (Boston Logan Airport). На меня произвело большое впечатление, что наиболее шумная часть полета, связанная с взлетом и приземлением самолета, проходила над океаном. Строительство второй взлетно-посадочной полосы в аэропорту Пая-Лебар привело бы к тому, что самолеты взлетали и садились бы над самым центром Сингапура. Комитет, состоявший из высокопоставленных официальных лиц, снова изучил альтернативный проект строительства и ввода в эксплуатацию двух взлетно-посадочных полос в аэропорту Чанги к 1977 году, и порекомендовал мне остановиться на варианте строительства второй взлетно-посадочной полосы в аэропорту Пая-Лебар. Тем не менее, построй мы ее, – нам пришлось бы мириться с шумом самолетов на протяжении многих лет. Я решил еще раз полностью пересмотреть все варианты развития, перед тем как отказаться от строительства аэропорта в Чанги. Я поставил во главе комитета Хоу Юн Чона (Howe Yoon Chong), председателя Управления порта Сингапура, который имел репутацию «бульдозера».

Находясь в апреле 1975 года в Вашингтоне, я получил письмо от Кен Сви, который в мое отсутствие исполнял обязанности премьер-министра. Комитет считал, что первая взлетно-посадочная полоса аэропорта Чанги могла быть готова к 1980 году, а вторая – к 1982 году, в то время как вторая взлетно-посадочная полоса аэропорта Пая-Лебар могла быть построена только к 1984 году, ввиду необходимости отвода вод реки Серангун и проведения работ по уплотнению грунта речного русла. Как раз в этот момент Сайгон и Южный Вьетнам попали в руки коммунистов. Рост экономики в Юго-Восточной Азии, по мере распространения коммунистических мятежей в регионе, вероятнее всего, должен был замедлиться. Тем не менее, если строить планы, основываясь на пессимистическом сценарии, то зачастую он и реализуется. Я поразмышлял над проблемой еще несколько дней. Новый аэропорт Чанги обошелся бы нам в один миллиард сингапурских долларов. На расширение пассажирских и грузовых терминалов аэропорта Пая-Лебар в период между 1975 и 1982 годами нам потребовалось бы еще 400 миллионов сингапурских долларов. Я послал Кен Сви указание приступать к работам.

Аэропорт подобного размера обычно строится на протяжении десяти лет, мы закончили строительство аэропорта Чанги за шесть. Мы снесли сотни домов, эксгумировали тысячи могил, осушили болота и отвоевали участок земли у моря. Когда в июле 1981 года мы открыли аэропорт, он был самым большим в Азии. Мы списали более 800 миллионов сингапурских долларов, вложенных в старый аэропорт, и истратили 1.5 миллиарда сингапурских долларов на строительство двух взлетно-посадочных полос в аэропорту Чанги, вторая из которых была готова к 1984 году.

Чанги представляет собой прекрасный уголок на восточной оконечности острова. Из аэропорта можно попасть в город по новой автомагистрали длиной 20 километров (примерно 12 миль), построенной на земле, отвоеванной у моря. На этой дороге нет заторов. С одной стороны взгляду открываются прекрасные морские пейзажи, а с другой, – жилые районы, застроенные домами УЖГР, и частные многоэтажные дома. Сам аэропорт и приятная 20-минутная поездка на автомобиле в Сингапур служат замечательной визитной карточкой города. Это лучшая полутора миллиардная инвестиция, которую мы когда-либо сделали. Благодаря этому Сингапур превратился в центральный аэропорт региона. Конкуренция является сильной и беспрестанной. Более новые и большие по размерам аэропорты в Гонконге и Куала-Лумпуре, оснащенные самым современным оборудованием, вынуждают нас п остоянно обновлять и переоснащать аэропорт в Чанги для поддержания его конкурентоспособности.

Главная заслуга в успешном осуществлении проекта принадлежала двум людям. Хоу Юн Чон был сильным исполнителем. Он побудил меня переместить аэропорт из Пая-Лебар в Чанги, заверив, что у него была команда людей, способных своевременно реализовать проект. Он выполнил свое обещание. Ему активно помогали служащие Управления порта Сингапур, включая главного инженера А. Виджаратнама (A. Vijiaratnam) и Лим Хок Сана (Lim Hock San), подававшего надежды служащего, который занимался осуществлением проекта и стал директором гражданской авиации в 1980 году. Когда в 1981 году меня пригласили на церемонию открытия аэропорта, я попросил Хоу Юн Чона, занимавшего тогда пост министра обороны, поехать вместо меня. Он заслужил, чтобы именно его имя было выбито на мемориальной доск е.

Другим человеком, сыгравшим ключевую роль в осуществлении проекта, был наиболее искушенный среди всех секретарей правительства Сингапура Сим Ки Бун. Он организовал управление аэропортом. Многие богатые страны с помощью зарубежных подрядчиков построили прекрасные аэропорты, сложность же состоит в том, чтобы обеспечить быстрое прохождение пассажиров через таможенные и иммиграционные службы, получение багажа и проезд в город. Если же пассажиры делают в аэропорту пересадку, то должны быть созданы условия для их отдыха, восстановления сил и работы. В Чанги все это есть: комнаты отдыха, душевые, плавательный бассейн, тренировочный зал и бизнес-центр, а также помещение для детей, в котором расположены развлекательные аттракционы и выставка научных достижений. На посту руководителя управления гражданской авиации Сингапура Сим Ки Бун превратил Чанги в аэропорт мирового класса, практически ежегодно получавший наивысшие оценки в опросах, проводимых журналами для авиапассажиров.

Борьба с заторами на дорогах.

К 1975 году пробки на дорогах в час пик стали невыносимыми. В одной из газет я прочитал предложение о введении платы за въезд автомобилей в центральный деловой район (ЦДР – Central business district) в часы пик, с целью уменьшения заторов. Я дал указание нашим служащим проработать это предложение, и они нашли его выполнимым. Они предложили оборудовать пункты пропуска в ЦДР и потребовать, чтобы водители, въезжавшие в определенное время суток в пределы лицензированной территории, которая покрывала ЦДР, помещали пропуск на въезд под лобовым стеклом автомобиля. Я устроил публичное обсуждение этого плана на протяжении нескольких месяцев, что позволило лучше продумать правила. Например, машинам, перевозившим четырех пассажиров, разрешалось въезжать в ЦДР без пропуска; плата за въезд была установлена на уровне 3 сингапурских долларов в день, месячный пропуск стоил дешевле. Этот план позволил уменьшить заторы на дорогах, и был хорошо воспринят населением.

Я знал, что это была лишь временная передышка. Доходы людей росли, и количество ежегодно регистрировавшихся автомобилей росло по экспоненте. Я считал, что решение проблемы состояло в ограничении темпов роста парка автомобилей до такого уровня, который позволил бы избежать заторов на дорогах. Сколько бы подземных туннелей, эстакад и скоростных магистралей мы не строили, рост парка автомобилей все равно привел бы к образованию пробок.

Я предложил, чтобы желающие приобрести новый автомобиль приобретали право на покупку и эксплуатацию автомобиля на аукционах. Число сертификатов, выдаваемых ежегодно, зависело бы от пропускной способности дорожной сети. Мы подсчитали, что тогдашняя дорожная сеть могла справиться с ежегодным 3 %-ым приростом числа автомобилей. Министр коммуникаций внес законопроект на рассмотрение специального парламентского комитета, с тем, чтобы в его обсуждении могли принять участие все парламентарии. Мы остановились на схеме, согласно которой будущие владельцы автомобилей должны были приобретать на аукционах сертификаты на право эксплуатации нового автомобиля в течение 10 лет.

Эта система оказалась эффективной и ограничила темпы ежегодного прироста парка автомобилей до трех процентов. Первые лоты на аукционах по продаже сертификатов ушли недорого, но потом цены стали просто астрономическими. В 1994 году стоимость сертификата на право эксплуатации автомобиля с объемом двигателя более 2,000 кубических сантиметров превысила 100,000 сингапурских долларов. Кроме того, существовали еще и высокие импортные пошлины. Сертификаты стали весьма непопулярны, и в бесконечных письмах в газеты потенциальные владельцы автомобилей доказывали, что автомобильные дилеры и спекулянты манипулировали ценами на аукционах. В ответ на просьбы людей правительство запретило автомобильным дилерам участвовать в аукционах на приобретение сертификатов с их последующим переводом на имя своих клиентов и вообще запретило перевод сертификатов на другое имя. Эти меры ничего не изменили. С ростом экономики и повышением курса ценных бумаг на фондовой бирже росли и цены на сертификаты, и наоборот, как это случилось во время экономического кризиса 1997–1998 годов.

Методом проб и ошибок я убедился в том, что, если мы хотели, чтобы проводимые нами меры были хорошо восприняты людьми на всех уровнях, нам следовало сначала обсудить свои идеи с министрами, которые потом обсудили бы их с постоянными секретарями правительства и официальными лицами. Ознакомившись с их реакцией на предложение, я затем обсуждал его с теми, кому непосредственно предстояло работать над его воплощением в жизнь. Если же, как в случае с транспортной системой, эти предложения затрагивали интересы большого числа людей, я выносил этот вопрос для публичного обсуждения в средствах массовой информации. Так, перед тем как мы приняли решение о строительстве метрополитена, мы в течение года публично обсуждали преимущества метрополитена по сравнению с организацией системы автобусного сообщения с использованием специально выделенных для движения автобусов полос движения. Над оценкой двух этих вариантов также работали американские консультанты. Они убедили нас, что развитие автобусной системы не решило бы проблему, потому что в дождливую погоду автобусы двигались медленнее, что приводило к заторам, а поездам это не грозило.

Строительство метрополитена не уменьшило спрос на личные автомобили, который ежегодно возрастал, несмотря на то, что мы пытались ограничить его путем введения сертификатов и платы за въезд на лицензионную территорию. В 1998 году мы ввели систему электронных дорожных платежей. Под лобовым стеклом каждого автомобиля размещается электронная карточка, так что соответствующая плата автоматически вычитается всякий раз, когда автомобиль проезжает через пропускные пункты, установленные на главных стратегических развязках города. Размер взимаемой платы колеблется в зависимости от участка дороги и времени суток. Эта технология позволила отрегулировать систему лицензионной территории и расширить ее на все дороги, переполненные транспортом. Поскольку объем поступлений от этих платежей прямо зависит от того, насколько интенсивно используется дорожная сеть, это стимулирует правительство находить оптимальное соотношение между количеством автомобилей и степенью загруженности дорожной сети.

Деликатные проблемы малайского меньшинства.

Некоторые деликатные проблемы нельзя было выносить на публичное обсуждение. Одной из таких проблем, требовавших решения, была высокая концентрация малайцев, проживавших в плохих условиях в районах, существовавших еще с колониальных времен. Они были специально отведены англичанами для создания так называемых «малайских поселений». Во время отделения Сингапура от Малайзии в 1965 году Тунку предложил выделить бесплатную землю в Джохоре тем малайцам, которые проживали в Сингапуре и чувствовали себя покинутыми. Этим предложением мало кто воспользовался. Тем не менее, подобная сегрегация усугубила чувство изоляции и разочарования, потому что эти поселения превратились в настоящие гетто, состоявшие из грязных, кривых, не мощеных переулков, застроенных деревянными лачугами с цинковыми или соломенными крышами. Наиболее тревожное положение сложилось в Гейлан Серай, который, наряду с Кампонг Уби (Kampong Ubi) и Кампонг Кембанган (Kampong Kembangan), являлся наибольшим малайским поселением. Более 60,000 малайцев жили там в плохих санитарных условиях, без проточной воды и канализации. Люди набирали воду из общественных колонок, стоявших на обочинах дорог, и носили ее ведрами, либо платили водоносу за доставку воды. Электричество отсутствовало, хотя некоторые частные компании занимались нелегальной продажей электричества. В сентябре 1965 года, через месяц после отделения от Малайзии, я сказал жителям этого района, что через 10 лет все их лачуги будут уничтожены, и Гейлан Серай станет еще одним «Квинстауном» (Queenstown), который тогда был наиболее современным многоэтажным районом, только лучше.

Мы выполнили свое обещание. Частью нашего долгосрочного плана перестройки Сингапура и предоставления каждому жителю нового жилья являлось рассредоточение и смешение малайцев, китайцев, индусов и людей других национальностей, чтобы помешать их сосредоточению в одном районе, что поощрялось англичанами. Ведь после переселения они должны были голосовать вместе со своими соседями по многоэтажным домам.

Кроме того, чтобы предотвратить возникновение опасной ситуации в случае расовых беспорядков, я решил расширить четыре основных дороги, проходивших через малайское поселение Гейлан Серай, одновременно расширив существовавшие переулки и установив уличное освещение на основных магистралях. В течение 6–7 лет одно большое гетто было разделено на 9 небольших поселков. Наиболее сложной задачей было первоначальное переселение людей, которое началось в феврале 1970 года. Когда мы объявили о переселении, жители-малайцы отнеслись к этому настороженно. Критически важную роль в переговорах между правительственными чиновниками и жителями играли члены парламента – малайцы. Радио и пресса широко освещали вопросы предоставления компенсаций и жилья для переселенцев. К тому времени газета «Утусан мелаю» уже не распространялась в Сингапуре и не могла раздувать необоснованные страхи, как это имело место в 1964 году во время переселения в Кроуфорде (Crawford).

Зданием, которое с политической точки зрения было снести сложнее всего, была маленькая обветшалая мечеть. При каждом храме, каким бы маленьким он не был, имелся комитет религиозных старейшин и активистов, занимавшихся сбором церковной десятины и пожертвований на содержание храма. Когда подошло время сносить мечеть, они сели на корточках в помещении храма и отказались покинуть его. Они рассматривали действия правительства как антиисламские. В сентябре 1970 года члены парламента – малайцы устроили встречу в муниципалитете, где находился мой кабинет, с членами комитета мечети, чтобы те смогли представить свою позицию высокопоставленным чиновникам Департамента общественных работ (Public Works Department) и УЖГР. С помощью парламентариев-малайцев мы убедили их разрешить снести старое деревянное здание мечети, заверив, что новая мечеть будет построена недалеко от того места, где стояла старая. На следующий день, в пятницу, после молитвы, члены парламента – малайцы и президент МУИС (MUIS – Muslim Governing Board), главного мусульманского органа Сингапура, обратились в мечети к более чем 200 верующим. На встрече присутствовал член парламента, бывший профсоюзный лидер малаец Рахмат Кенап (Rahmat Kenap), – смелый человек, которого не поколебало резкое осуждение лидеров ОМНО во время расовых беспорядков 1964 года, когда его поносили как «неверного». Он заверил присутствовавших верующих, что правительство пообещало построить новую мечеть взамен существующей. Наконец, они согласились. Это позволило нам приступить к сносу и строительству примерно 20 других маленьких мечетей, находившихся в этом поселении. Мы предложили отстроить мечети на другом месте и изыскали возможности для финансирования строительства. Ответственность за строительство новых мечетей была возложена на МУИС. Был также создан специальный фонд строительства, в который каждый рабочий – мусульманин ежемесячно отчислял один сингапурский доллар через нашу систему ЦФСО. Малайцы гордились тем, что мечети были построены на их собственные средства.

Переселять жителей из домов было легче. Они получали компенсацию установленного размера, в зависимости от того, имелось ли у них разрешение на строительство старых домов. Кроме того, они получали компенсацию «за беспокойство» в размере 350 сингапурских долларов, что в то время равнялось месячной зарплате рабочего. Они также пользовались приоритетом в выборе жилья и новых районов расселения. Несмотря на все эти уступки, группа из 40 семей отказывалась освободить занимаемое жилье, пока мы не подали на них в суд.

Когда дороги были, наконец, проложены и ярко освещены, я испытал большое облегчение, проезжая однажды ночью через этот район. Здесь явно стало намного безопаснее, улучшилась социальная атмосфера. После переселения населения Гейлан Серая нам было уже гораздо легче переселять жителей другие малайских поселений.

Несмотря на то, что при переселении нам удалось смешать людей разных национальностей, вскоре мы обнаружили, что они снова собирались вместе. Когда владельцы жилья получили возможность продавать свои квартиры и покупать жилье по своему выбору, они снова стали селиться вместе. Это вынудило нас в 1989 году установить квоты (25 % для малайцев, 13 % для индусов и других национальных меньшинств), сверх которых семьи представителей национальных меньшинств не могли селиться в жилых районах.

Установление этих квот уменьшило число покупателей продаваемых квартир и, таким образом, способствовало снижению цен. Если малаец или индус не могли продать квартиру китайцу, потому что квота для китайцев была уже исчерпана, то квартиру приходилось продавать по более низкой цене, потому что покупатели-малайцы или индусы были не в состоянии платить такую высокую цену, как представители китайского большинства. Тем не менее, это – невысокая цена, которую мы платим за достижение нашей цели – смешение различных рас.

Данабалан, министр, стоявший во главе УЖГР, индус по происхождению, и Джаякумар (Jayakumar), министр юстиции, тоже индус, Ахмад Маттар (Ahmad Mattar), министр по делам окружающей среды, малаец арабского происхождения, – полностью согласились со мной. Если бы мы вновь допустили сегрегацию различных рас, то это было бы шагом назад и перечеркнуло наши достижения в этой сфере. Другие члены парламента – малайцы и индусы – также разделяли эти взгляды, что облегчало проведение этой политики.

Когда к 80-ым годам эта задача была выполнена, я решил, что было необходимо изменить наш избирательный закон, чтобы позволить совместным кандидатам баллотироваться в двух и более избирательных округах. После продолжительных дискуссий в правительстве мы вынесли этот вопрос на рассмотрение парламента. Суть предложения заключалась в том, что три или четыре одномандатных округа сливались в групповые избирательные округа, в которых три или четыре кандидата баллотировались в составе единой команды, которая включала одного кандидата – представителя национальных меньшинств, – индуса или малайца. Без этой меры китайское большинство во всех избирательных округах, вероятнее всего, избирало бы кандидатов-китайцев. В 50-ых и 60-ых годах люди голосовали за партию, независимо от национальности кандидата. В 80-ых годах, после того как ПНД утвердилась в качестве доминирующей партии, которая, вероятнее всего, оставалась бы у власти, люди голосовали уже не за партию, а за конкретного депутата парламента. Они предпочитали тех, кто симпатизировал им, говорил на их диалекте или языке и был одной с ними национальности. Все кандидаты, участвовавшие в выборах, очень хорошо об этом знали. Кандидату-малайцу или индусу было бы очень сложно победить кандидата-китайца. Если бы в парламенте не оказалось малайцев, индусов и представителей других меньшинств, это нанесло бы вред. Нам следовало изменить правила. Одним из преимуществ групповых избирательных округов было то, что китайские кандидаты не могли бы выступать с шовинистическими лозунгами, не потеряв при этом 25–30 % голосов избирателей других национальностей. Кандидаты-китайцы должны были включать в свою команду малайца или индуса, который помог бы им получить голоса представителей национальных меньшинств.

Другой деликатной расовой проблемой, волновавшей меня, была более низкая успеваемость значительного числа студентов-малайцев по математике и точным наукам. Я решил, что мы не сможем на протяжении длительного времени держать эти результаты в секрете. Люди верили, что все дети, независимо от расы, были равны и обладали равными возможностями для поступления в университет. Реальная же ситуация была иной, и это могло привести к недовольству, ибо менее способные студенты считали бы, что правительство относится к ним с предубеждением. В 1980 году я конфиденциально пригласил лидеров малайской общины на встречу, чтобы открыто обсудить с ними деликатную проблему плохой успеваемости малайских студентов. Я предоставил лидерам общины, включая редакторов газет, результаты экзаменов за предыдущие 10–15 лет и подчеркнул тот факт, что подобные же различия существовали и до войны, когда Сингапур был британской колонией. Ничего нового в этом не было.

После того как у лидеров общины и руководителей средств массовой информации прошел первоначальный шок, мы предложили им найти решение, полностью полагаясь на поддержку правительства. Я рассказал им о результатах исследований, которые показывали, что, если родители и студенты были заинтересованы в результатах учебы и прилагали дополнительные усилия к их достижению, то успеваемость можно было повысить на 15–20 %. Их реакция была позитивной. В 1982 году лидеры малайской общины при поддержке правительства сформировали Исламский совет по образованию детей-мусульман («Мендаки» – Majlis Pendidikan Anak-Anak – Islam Council on Education for Muslim Children), включавший представителей малайских общественных, литературных и культурных органов и членов парламента – малайцев от ПНД. Мы предоставили им помещение. Как и в случае со строительством мечетей, для финансирования «Мендаки» правительство отчисляло 50 центов из ежемесячного взноса в ЦФСО каждого рабочего малайца. По мере роста доходов эти взносы постепенно увеличились до 2.5 долларов. На каждый перечисленный таким образом доллар правительство добавляло доллар из своих фондов.

Перед тем как принять любое политическое решение, затрагивавшее интересы малайцев, я неизменно консультировался со своими малайскими коллегами, включая Османа Вока (Othman Wok) и Рахима Исхака (Rahim Ishak). Они были весьма практичными людьми. Когда дело касалось ислама, я также консультировался с Ясибом Мохамедом (Yaaccib Mohamed). Он был проповедником в Келантане (Kelantan), и был весьма уважаемым религиозным наставником. Ахмад Маттар был реалистом и считал такие консультации лучшим способом добиться желаемых результатов.

Не все министры старшего поколения поддерживали организацию подобных групп взаимопомощи, основанных по национальному признаку. Раджа был убежденным сторонником мультирасового общества и считал, что мой план был не прагматичным отражением реальности, а шагом назад. Он не хотел использовать кровные узы, чтобы повлиять на родителей, дабы те заставили своих детей учиться. Он опасался, что это могло привести к усилению межнациональной розни.

Хотя я и его разделял идеал мультирасового общества, мне приходилось считаться с реальностью, чтобы добиваться результатов. По опыту мы знали, что китайские или индийские официальные лица не могли оказать на родителей и студентов-малайцев такое же влияние, как лидеры малайской общины. Уважение, которым пользовались эти лидеры и их искренний интерес к обеспечению благосостояния молодых людей, отстававших в учебе, убедили родителей и детей приложить дополнительные усилия. Чиновники-бюрократы никогда не смогли бы побудить родителей и их детей к действию с тем же интересом, убежденностью и личным участием. Лидеры китайской общины также не могли наладить связей с родителями и детьми-малайцами. В таких глубоко личных, эмоциональных вопросах, которые затрагивали национальную и семейную гордость, только лидеры этнической общины могли обратиться к родителям и детям.

Через несколько лет после начала деятельности «Мендаки» усилия лидеров малайской общины и дополнительные занятия по вечерам принесли плоды. Наблюдался постоянный рост числа малайских студентов, успешно сдавших экзамены, существенный прогресс был достигнут в области точных наук. В 1991 году группа молодых дипломированных специалистов-мусульман сформировала Ассоциацию специалистов-мусульман (Association of Muslim Professionals). Организация преследовала те же цели, что и «Мендаки», но хотела работать независимо от правительства. Премьер-министр Го Чок Тонг предоставил им финансовую поддержку. По мере роста поддержки со стороны общинных лидеров, оказывавших помощь неуспевающим студентам-мусульманам, результаты улучшались.

В 1995 году, в ходе Третьего международного исследования в области математики и точных наук (Third International Mathematics and Science study), наши студенты-малайцы показали результаты, превышавшие средний международный уровень. В 1987 году только 7 % выпускников школ-малайцев поступили в университеты и политехнические институты. К 1999 году эта цифра возросла в 4 раза – до 28 %, в то время как в среднем по стране она выросла лишь вдвое. В 1996 году стипендиатка-малайка с отличием окончила факультет английского языка в университете Беркли, в Калифорнии. Другой студент-малаец в 1999 году получил золотую медаль и занял первое место среди выпускников факультета архитектуры Национального Университета Сингапура. Еще один студент получил правительственную стипендию для обучения в Кембридже, где он получил диплом с отличием по физике и продолжил обучение, получив в 1999 году докторскую степень. Малаец был избран президентом студенческого союза Национального Технического Университета в 1998–1999 годах. Теперь у нас есть растущий средний класс малайцев, состоящий из управляющих МНК, консультантов в сфере информационной технологии, начинающих предпринимателей, валютных дилеров, банковских служащих, инженеров, докторов и деловых людей, занимающихся туризмом, производством продуктов питания, строительством, производством мебели и торговлей одеждой.

Прогресс, достигнутый «Мендаки», побудил индийскую общину в 1991 году организовать Ассоциацию содействия развитию индийцев Сингапура (Singapore Indian Development Association). На следующий год китайцы сформировали Китайский совет содействия развитию (Chinese Development Assistance Council), чтобы помочь своим неуспевающим студентам – китайцам. В процентном отношении таких студентов было меньше, чем студентов-малайцев, но общее число их было больше. А вскоре была создана и Евразийская Ассоциация (The Eurasian Association).

Обеспечение верховенства закона.

Закон и порядок в обществе создают основу для стабильности и развития. Получив образование в области права, я впитал важность принципа равенства всех граждан перед законом для правильного функционирования общества. Тем не менее, жизненный опыт, полученный во время японской оккупации Сингапура, за которой последовал период анархии, в течение которого британская военная администрация пыталась восстановить законность, сделал меня более прагматичным и менее догматичным в моем подходе к проблемам преступления и наказания.

Вскоре после того как в 1951 году я стал членом Коллегии адвокатов Сингапура (Singapore Bar), мне было поручено мое первое дело. Я защищал в суде четырех участников расовых волнений, которых обвиняли в убийстве сержанта королевских британских вооруженных сил, совершенном во время расовых волнений мусульман, направленных против белых, имевших место в декабре 1950 года из-за «девочки джунглей». Я добился оправдания всех четверых, но у меня остались серьезные сомнения относительно практической ценности суда присяжных в условиях Сингапура. Наличие жюри в составе семи присяжных заседателей, выносивших приговор большинством голосов, позволяло легко добиваться оправдательных приговоров. Индия также пыталась ввести суд присяжных, но попытка потерпела неудачу, и эта система была отвергнута. Вскоре после того как в 1959 году я стал премьер-министром, я отменил использование суда присяжных, за исключением рассмотрения дел об убийствах. Это исключение было сделано, потому что такое правило существовало тогда в Малайе. В 1969 году, после отделения Сингапура от Малайзии, я поручил Эдди Баркеру, тогдашнему министру юстиции, направить в парламент законопроект о прекращении практики использования суда присяжных при рассмотрении дел об убийствах. Во время слушаний парламентского комитета один из лучших адвокатов Сингапура Дэвид Маршал, занимавшийся защитой уголовных преступников, заявил, что он добивался оправдательных приговоров в 99 случаях из 100, когда ему приходилось защищать убийц. Когда я спросил его, считал ли он, что 99 оправданным были предъявлены ложные обвинения, Маршал ответил, что его обязанности состояли в том, чтобы защищать, а не судить обвиняемых.

Судебный репортер газеты «Стрэйтс таймс», который наблюдал за многими судебными процессами, проводившимися судами присяжных, на заседании того же парламентского комитета подтвердил, что суеверие и общее нежелание брать на себя ответственность за серьезные наказания, особенно смертную казнь, вели к тому, что присяжные заседатели – азиаты весьма неохотно выносили обвинительные приговоры. Они предпочитали оправдывать подсудимых или выносить более мягкие приговоры. Репортер сказал, что, если в состав жюри присяжных входила беременная женщина, то было легко предсказать, что обвинительный приговор по делу об убийстве вынесен не будет, иначе ее ребенок будет якобы проклят с рождения. Когда этот закон был принят, и суд присяжных – отменен, количество судебных ошибок, возникавших в результате капризов присяжных заседателей, уменьшилось.

После того, что я увидел в годы лишений и трудностей в период японской оккупации Сингапура, я больше не воспринимал теорий о том, что преступник якобы является жертвой общества. Наказания были тогда настолько суровы, что даже в 1944–1945 годах, когда многие люди голодали, в городе не было краж, и жители могли спокойно оставлять двери домов открытыми днем и ночью. Устрашение действовало эффективно. Англичане использовали в Сингапуре телесные наказания: порку пятижильной плеткой или пальмовой тростью (rattan). После войны они отменили порку плеткой, но сохранили телесное наказание палками. Мы считали, что телесные наказания являются более эффективными, чем длительные сроки тюремного заключения, и ввели эти наказания за преступления, связанные с наркотиками, за торговлю оружием, изнасилования, нелегальный въезд в Сингапур и порчу общественной собственности.

В 1993 15-летний американский школьник Майкл Фэй (Michael Fay) и его друзья решили повеселиться. Они ломали дорожные знаки и светофоры и раскрасили из пульверизаторов более 20 автомобилей. Ему было предъявлено обвинение в суде, он признал себя виновным, но его адвокат подал просьбу о помиловании. Судья приговорил Майкла к шести ударам палками и четырем месяцам тюрьмы. Американские средства массовой информации пришли в ярость от перспективы того, что жестокие азиаты в Сингапуре будут избивать американского мальчика палками по ягодицам. Они подняли такой шум, что президент США Клинтон обратился к президенту Он Тен Чиону с просьбой о помиловании подростка. Положение Сингапура стало невозможным: если мы не могли подвергнуть этого мальчика телесному наказанию только потому, что он был американцем, как мы могли подвергать телесным наказаниям своих собственных нарушителей?

После дискуссии в правительстве премьер-министр посоветовал президенту уменьшить наказание до четырех ударов. Американские средства массовой информации не были удовлетворены. Тем не менее, не все американцы осуждали такое наказание за вандализм. Вскоре после того как история с Майклом Фэем попала на первые полосы газет, моя дочь Линь была арестована в американском штате Нью-Гэмпшир (New Hampshire) за то, что она не остановилась, как того требовал полицейский патруль, пытавшийся остановить ее за превышение скорости. Когда полицейский офицер отвез ее в участок, в ответ на его вопросы она ответила, что она – из Сингапура, и что он, вероятно, относится с предубеждением к ее стране из-за случая с Майклом Фэем. Полицейский ответил, что мальчишка заслужил телесное наказание, отвез ее обратно к машине и пожелал удачи.

Фэй пережил четыре удара палками и вернулся в Америку. Через несколько месяцев американская пресса сообщила, что однажды ночью он пришел домой поздно, в состоянии опьянения, и напал на своего отца, избив его. А месяц спустя, вдыхая бутан, он получил сильные ожоги, когда его друг чиркнул спичкой. Он признал, что являлся токсикоманом еще в Сингапуре.

Подобные меры обеспечили соблюдение в Сингапуре законности и правопорядка. В 1997 году в отчете Всемирного экономического форума (World Economic Forum), посвященном анализу конкурентоспособности стран мира, Сингапур получил наивысшую отметку в качестве страны, в которой «организованная преступность не является фактором, увеличивающим издержки на ведение бизнеса». В 1997 году Международный институт управления в своем ежегодном обзоре конкурентоспособности стран мира также поставил Сингапур на первое место в сфере безопасности, указав, что в городе «существует полная уверенность людей в том, что их личность и собственность защищены».

Развитие информационной технологии.

Компьютерная революция меняет наш образ жизни и работы. Интернет и его многочисленные приложения требуют от всех, кто хочет стать частью «новой экономики», овладеть компьютерной грамотой и пользоваться Интернетом.

Я был ранним энтузиастом использования компьютеров, которые стали важным фактором повышения производительности труда. В 1973 году, когда мой сын Лунг окончил курс математики в Кембридже, я посоветовал ему закончить аспирантуру в области информатики, – на�