Ничего не говорят. Около 5 часов дают первое задание: бомбить немцев, форсирующих реку Неман в районе Тильзита. Вылетает первая эскадрилья, вылетает вторая — по девять самолетов. Мы вылетаем третьей эскадрильей. Первая девятка отбомбилась, вторая отбомбилась... Мы уже подходили к Неману, и вдруг команда — вернуться. Возвращаемся с полной бомбовой нагрузкой. Садимся...»

Посадка самолета с бомбами есть грубейшее нарушение всех правил производства полетов. Такое решение — как и еще более удивительное возвращение с боевого маршруга — могло быть принято только в обстановке всеобщей невменяемости...

Итак, первая и самая главная из «загадок 22 июня»: отсутствие команды на введение в действие планов прикрытия при наличии самих этих планов, тщательно разработанных и многократно уточненных, в сейфе каждого командира.

Отсутствие приказа о введении в действие плана прикрытия мобилизации и развертывания было «органично дополнено» отсутствием приказа о начале открытой мобилизации. Мобилизация в СССР была объявлена не до начала войны и даже не в день начала войны, а на второй день — 23 июня 1941 г. Это абсолютно невозможная, невероятная ситуация. Такого не было нигде: Германия и Польша, Франция и Финляндия, Италия и Бельгия — все эти страны начали мобилизацию за несколько дней или даже за несколько недель до начала войны. Единственным исключением из правил оказался Советский Союз, т.е. именно та страна, которая на протяжении многих лет готовилась к крупномасштабной войне с немыслимым для ее соседей размахом. Отсутствие приказа о всеобщей мобилизации до начала боевых действий еще можно объяснить нежеланием «спугнуть Гитлера» раньше уготованного ему в Москве срока. Но отсутствие приказа о начале мобилизации 22 июня есть феномен, выходящий уже за все рамки разумного. Мобилизационные мероприятия первого дня мобилизации («дня М») были расписаны по часам. Каждый час задержки дарил противнику дополнительные преимущества. И тем не менее — вот полный текст Указа Президиума Верховного Совета СССР:

«На основании статьи 49 пункта «Л» Конституции СССР Президиум Верховного Совета объявляет мобилизацию на территории военных округов — Ленинградского, Прибалтийского особого, Западного особого, Киевского особого, Одесского, Харьковского, Орловского, Московского, Архангельского, Уральского, Сибирского, Приволжского, Северокавказского и Закавказского.

Мобилизации подлежат военнообязанные, родившиеся с 1905 по 1918 год включительно.

Первым днем мобилизации считать 23 июня 1941 года. (Подчеркнуто мной. — М.С.)

Председатель Президиума ВС СССР М. Калинин

Секретарь Президиума ВС СССР А. Горкин

Москва, Кремль, 22 июня 1941 г.»

Это — полный текст Указа. От начала и до конца. Объявление мобилизации с 23 июня есть действие настолько невероятное, что авторы многих исторических книг, без долгих рассуждений, датой начала мобилизации называют «естественное и понятное» 22 июня. Тем не менее текст Указа был опубликован во всех центральных газетах, и любой желающий может лично прочитать эту удивительнейшую фразу («первым днем мобилизации считать 23 июня»), подняв подшивку пожелтевших газет 41-го года. Г.К. Жуков также прекрасно понимает всю абсурдность ситуации НЕобъявления мобилизации в день начала войны, поэтому самозабвенно врет в своих мемуарах:

«...С. К. Тимошенко позвонил И. В. Сталину и просил разрешения приехать в Кремль, чтобы доложить проект Указа Президиума Верховного Совета СССР о проведении мобилизации и образовании Ставки Главного Командования, а также ряд других вопросов. И. В. Сталин ответил, что он занят на заседании Политбюро и может принять его только в 9 часов. (Интересно, что ранним утром 22 июня могло быть более важным для пресловутого «Политбюро», нежели доклад руководства Вооруженных Сил? Чем в эти часы было занято «Политбюро» — чтением вслух избранных мест из переписки Каутского с Бебелем? — М.С.) ...Короткий путь от наркомата до Кремля автомашины наркома и моя покрыли на предельно большой скорости. Нас встретил А.Н. Поскребышев и сразу проводил в кабинет И.В. Сталина...» (15, стр. 268)

Как вы думаете, уважаемый читатель, сколько времени могла занять эта поездка «на предельно большой скорости» от одного здания в центре Москвы до другого? Если бы это свидетельство Жукова было правдой, то Поскребышев открыл бы перед Тимошенко и Жуковым дверь в кабинет Хозяина примерно в 9 часов 20 минут. Больше 20 минут и не надо для того, чтобы доехать от дома к дому, предъявить документы охранникам и подняться бегом по лестнице. Увы, «Журнал посещений» молча, но твердо уличает Жукова во лжи: в кабинет Сталина и он, и Тимошенко вошли в 14.00. В два часа пополудни. Машина маршала мчалась пять часов. За это время «на предельно большой скорости» можно было доехать даже до штаба Западного фронта в Минске...

В 16.00 Тимошенко, Жуков, Кулик, Ватутин и Шапошников вышли из кабинета Сталина. «Телеграмма об обьявлении мобилизации была подписана наркомом обороны 22 июня 1941 г. в 16 ч и сдана на Центральный телеграф Министерства связи в 16 ч 40 мин. Передача мобилизационной телеграммы во все республиканские, краевые, областные и районные центры, предусмотренные схемой по оповещению мобилизации, заняла 26 мин(с 16 ч 47 мин до 17 ч 13 мин)» (3,стр. 107)

Возвращаясь к тексту судьбоносного Указа (а ведь он и на самом деле определил судьбу миллионов людей), мы обнаруживаем отсутствие в нем каких-либо упоминаний об уже состоявшемся вторжении немецких войск, о вероломном нападении врага, о священном долге защитников Родины... Само по себе это отсутствие эмоций в официальном документе могло бы считаться естественным. Могло бы — если бы в нашем распоряжении не было других, не менее официальных документов 22 июня. Первое же сравнение показывает, что такой холодно-канцелярский стиль вовсе не был типичным для того дня. Отнюдь. Вот, например, в каких выражениях было выдержано официальное заявление советского правительства, зачитанное Молотовым по радио в 12 часов дня 22 июня 1941 года:

«....Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством... Вся ответственность за это разбойничье нападение на Советский Союз целиком и полностью падает на германских фашистских правителей... Нашим войскам дан приказ — отбить разбойничье нападение и изгнать германские войска с территории нашей Родины... Эта война навязана нам не германским народом, не германскими рабочими, крестьянами и интеллигенцией, страдания которых мы хорошо понимаем, а кликой кровожадных фашистских правителей Германии...»

Эмоциональность приведенного выше текста понятна и, скажем так, «функционально оправдана». Это заявление было не только официальным выражением позиции правительства СССР, но и обращением к народу. Но вот перед нами текст Директивы № 2, отправленной в западные округа в 7.15 22 июня. Это уже совершенно секретный документ, адресованный Военным советам округов. Никто, кроме 15 человек получателей и трех авторов (Тимошенко, Маленков, Жуков), его прочитать не мог. Это отнюдь не документ военной пропаганды. Но в каких же взвинченных выражениях он составлен!

«22 июня 1941 г. 04 часа утра немецкая авиация без всякого повода совершила налеты на наши аэродромы и города вдоль западной границы и подвергла их бомбардировке. Одновременно в разных местах германские войска открыли артиллерийский огонь и перешли нашу границу.

В связи с неслыханным по наглости нападением со стороны Германии на Советский Союз ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу.

2. Разведывательной и боевой авиацией установить места сосредоточения авиации противника и группировку его наземных войск.

Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить группировки его наземных войск.

Удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100— 150 км.

Разбомбить Кенигсберг и Мемель.

На территорию Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать». (6, стр. 432)

Ни по форме, ни по содержанию Директива № 2 совершенно не соответствует уставным нормам составления боевых приказов. Есть стандарт, и он должен выполняться. Этот стандарт установлен не чьими-то литературными вкусами, а ст. 90 Полевого устава ПУ-39 («Первым пунктом приказа дается сжатая характеристика действий и общей группировки противника... Вторым пунктом указываются задачи соседей и границы с ними. Третьим пунктом дается формулировка задачи соединения и решение командира, отдающего приказ... В последующих пунктах ставятся частные задачи (ближайшие и последующие) подчиненным соединениям...») С позиции этих уставных требований Директива № 2 есть не более чем эмоциональный (если не сказать — истерический) выкрик: «Мочи козлов!» Обрушиться и уничтожить — это не боевой приказ. Где противник? Каковы его силы? Какими силами, в какой группировке надо «обрушиться»? На каких направлениях? В какие сроки надо «уничтожить»? На каких рубежах? Почему главной задачей ВВС стало «разбомбить Кенигсберг и Мемель (Клайпеду)»? И с каких это пор в боевом приказе обсуждается «неслыханная наглость противника»?

На фоне таких документов отстраненно холодный стиль и слог Указа Президиума ВС не может не удивлять. Хотя, повторим это еще раз, самое невероятное — это не стиль и слог, а объявление мобилизации со 2-го дня войны!

Отсутствие приказа на введение в действие плана прикрытия и запоздалое объявление мобилизации являются двумя главными «странностями», главными и необъяснимыми проявлениями бездействия высшего руководства страны. Кроме этих основных событий (бездействие — это тоже событие), есть еще большая масса частных фактов, событий и документов, которые в своей однотипности и множественности не могут не навести на определенные раздумья и предположения. Условно эти странные факты можно разделить на две группы:

— события, которые можно интерпретировать как тайное введение в действие плана прикрытия;

— события, свидетельствующие о фактическом или демонстративном снижении уровня боеготовности вооруженных сил.

По нормальной человеческой логике пункт первый никак не может сочетаться с пунктом вторым. Тут уж или-или. Или развертываем армию к бою, или объявляем обший отбой. И тем не менее, вопреки всякой логике, оба процесса шли одновременно!

Наиболее значимым проявлением процесса «скрытого и постепенного» введения в действие окружных планов прикрытия является создание фронтовых управлений и вывод их на полевые командные пункты. Формирование на базе войск округов действующих фронтов, вывод штабов фронтов из окружных центров (Риги, Минска, Киева, Одессы) на полевые командные пункты — это война. Никаких других объяснений этим фактам огромная и шумная армия «антисуворовцев» пока еше не придумала. В мирное время фронты в СССР никогда не создавались (развернутый с конца 30-х годов Дальневосточный фронт может служить только примером «исключения, подтверждающего правило» — граница с оккупированным Японией Китаем непрерывно вспыхивала то большими, то малыми вооруженными конфликтами). И, напротив, фронты и их штабы создавались перед каждым «освободительным походом» (11 сентября 1939 г. — за шесть дней до вторжения в Польшу, 7 января 1940 г. — после того, как «триумфальный марш на Хельсинки» превратился в настоящую войну, 9 июня 1940 г. — за девятнадцать дней до оккупации Бессарабии и Северной Буковины). Все это не ново. Пятнадцать лет назад опубликован собственноручно написанный Маленковым текст проекта решения Политбюро ЦК ВКП(б) от 21 июня. В этом документе, в частности, сказано:

«...Командующим Южного фронта назначить... Поручить т. Жукову общее руководство Юго-Западным и Южным фронтами... Поручить т. Мерецкову общее руководство Северным фронтом... Назначить членом Военного совета Северного фронта...» (6, стр. 414) Как видим, уже 21 июня о фронтах в секретных документах писали как о реально существующих единицах. Тогда же, 21 июня, было принято решение и о фактическом формировании еще одного, Резервного фронта. В г. Брянске предполагалось развернуть штаб «армий второй линии», командующим этими армиями назначался маршал Буденный, членом Военного совета — сам автор проекта постановления, секретарь ЦК Маленков.

Интереснее другое — после того, как в 1996 г. были опубликованы планы прикрытия западных округов, появилась возможность «наложить» фактические даты вывода штабов фронтов на хронологическую «сетку» планов прикрытия. Картина вырисовывается следующая.

Завершение вывода штабов фронтов на полевые командные пункты во всех округах планировалось к М-3 (т.е. к третьему дню мобилизации). Эта дата называется во всех окружных планах прикрытия как дата выхода штабов соседей. Например, в плане прикрытия Западного ОВО читаем: «Правее — ПрибОВО. Штаб с М-3 — Паневеж (Паневежис). Левее — КОВО. Штаб с М-3 — Тарнополь». Но М-3 является временем завершения процесса. Штаб фронта — это много людей, много техники, средств связи, охраны. На передислокацию всего этого (тем более — передислокацию тайную) нужно было время, 1—2 дня. Соответственно первые эшелоны штаба начинали выдвижение в М-1. Например, в плане прикрытия Прибалтийского ОВО записано: «Через 6 часов после начала войны или объявления мобилизации оперативный эшелон штаба выезжает в место расположения штаба Северо-Западного фронта, в лес сев. Паневеж 8 км». Не вполне понятна только ситуация с местом нахождения штаба Западного фронта. В плане прикрытия Киевского ОВО о северном соседе сказано: «Штаб округа с 3-го дня мобилизации — Барановичи». Этот же район (точнее говоря — станция Обус-Лесна рядом с Барановичами) указан и в апрельской (1941 г.) Директиве на разработку плана оперативного развертывания Западного ОВО, но в самом плане прикрытия Западного ОВО о передислокации штаба из Минска ничего не сказано, в фактически штаб округа (фронта) в первые дни войны оставался в Минске.

Приказы вывести к 22—23 июня штабы фронтов на полевые командные пункты были отданы не позднее 19 июня. Так, в телеграмме начальника Генерального штаба от 19 июня 1941 г. командующему войсками Киевского ОВО было сказано: «Народный комиссар обороны приказал: к 22.06. 1941 г. управлению выйти в Тарнополь, оставив в Киеве подчиненное Вам управление округа... Выделение и переброску управления фронта сохранить в строжайшей тайне, о чем предупредить личный состав штаба округа» (2, стр. 88) Примечательно, что этот сенсационный факт по халатности не вырезали из прошедшей все виды цензуры и изданной в 1971 г. книги мемуаров маршала Баграмяна:

«...Утром 19 июня из Москвы поступила телеграмма Г.К. Жукова о том, что Народный комиссар обороны приказал создать фронтовое управление и к 22 июня перебросить его в Тарнополь... У нас уже все было продумано заранее... Командующий округом приказал железнодорожный эшелон отправить из Киева вечером 20 июня, а основную штабную автоколонну — в первой половине следующего дня». (45)

Высшие командиры Западного и Прибалтийского округов мемуаров не написали. Командный состав Западного фронта (командующий фронтом Павлов, начштаба Климовских, заместитель командующего ВВС фронта Таюрский, начальник артиллерии фронта Клич, начальник связи фронта Григорьев) был арестован и расстрелян. Командующий ВВС Запфронта Копец застрелился или был убит в своем служебном кабинете 22 июня. Начальник штаба Северо-Западного фронта (Прибалтийского ОВО) Kленов и командующий ВВС фронта Ионов арестованы и расстреляны, начальник оперативного отдела штаба (именно такую должность занимал в Киевском округе Баграмян) Северо-Западного фронта Трухин сдался в плен 26 июня 1941 г. и был повешен 1 августа 1946 г. Командующий войсками ПрибОВО и Северо-Западного фронта Ф.И. Кузнецов дожил в должности начальника Военной академии Генштаба до конца войны, но воспоминаний не публиковал.

Мемуаров нет, но есть документы. Например, Оперативная сводка № 01 от 22.00 21 июня 1941 г. Штаб, выпустивший эту сводку, все еще называется «штабом ПрибОВО», хотя номер явно свидетельствует о том, что документ составлен новой командной инстанцией — штабом Северо-Западного фронта. Но важнее другое: место расположения штаба — «лес 12 км северо-западнее Паневежис». (50, стр. 32) Итак, вечером 21 июня штаб округа (фронта) уже находился на том месте, где ему положено было быть на М-3. Там же, в Паневежисе, подписана и Разведсводка № 02 от 0.25 22 июня 1941 г. Еще один примечательный документ был составлен в 14.30 21 июня. В нем ставится задача «начиная с сегодняшней ночи до особого распоряжения ввести светомаскировку в гарнизонах и местах расположения войск». В этом не было бы ничего удивительного или нового, если бы не подпись: «Помощник командующего войсками С-З. ф. по ПВО полковник Карлин». Факт существования Северо-Западного фронта настолько плохо сочетается с измышлениями о «мирно спящей стране», что публикаторы документа решили этот факт исправить (хотя проще и лучше было бы не публиковать документ). В результате документ, составленный в штабе фронта, озаглавлен так: «Распоряжение штаба Прибалтийского особого военного округа». (64)

Фактическая передислокация войск не ограничилась одними только штабами. Так, например, в плане прикрытия Прибалтийского ОВО сказано: «на 2-й—4-й день мобилизации (подчеркнуто мной. — М.С.) сосредоточиваются первые мобэшелоны 126-й сд — в район Казла Руда, 23-й сд — в район Каунас и выходит в район Казла Руда». А в Оперативной сводке № 1 от 22.00 21 июня 1941 г. читаем:

«...б) 23-я стрелковая дивизия в ночь на 22.6.41 г. выступает из района Пагелижяй (20 км юго-западнее Укмерге) для дальнейшего следования в район лесов южнее и юго-восточнее Каунас;

в) 126-я стрелковая дивизия в ночь на 22.6.41 г. выступает из Жнежморяй и следует в район лесов у Прены...»

В переводе на язык географической карты это означает, что две названные дивизии уже движутся в направлении района развертывания, указанного в плане прикрытия, и через два-три дневных перехода выйдут в него.

И в соседнем, Западном ОВО происходила перегруппировка войск, соответствующая задачам, поставленным планом прикрытия на М-3/М-5. Так, относительно 21-го и 47-го стрелковых корпусов и входящих в их состав дивизий в плане прикрытия Западного ОВО сказано:

«... 21-й стр. корпус в составе 17-й и 37-й стр. дивизий с М-3 сосредоточивается по жел. дороге в районе...

47-й стр. корпус в составе 55,121 и 155-й стр. дивизий с М-3 по М-10 автотранспортом, походом и по жел. дороге сосредоточивается в районе... Начало жел.дорожных перевозок 155-й и 55-й стр. дивизий — с утра М-4 по окончании их отмобилизования... »

А теперь сравним это с распоряжением штаба Западного ОВО от 21 июня 1941 г.:

«Командиру 47-го стрелкового корпуса.

Управление и части отправить по железной дороге эшелонами №№ 17401—17408 темпом 4. Начало перевозки 23.6.41 г.

Обеспечьте погрузку в срок по плану. Сохранить тайну переезда. В перевозочных документах станцию назначения не указывать...»

На документе отметка: «Аналогичные указания 21.6.41 г. даны командирам 17-й сд, 121-й сд...» (52, стр. 12)

Собирая вместе эти разрозненные обрывки исключительно важной информации, мы приходим к выводу, что 21—22 июня 1941 г. происходили события, которые можно интерпретировать как «тайное и частичное» введение в действие плана прикрытия, состоявшееся 19—20 июня. Не менее показательны и другие решения и действия советского командования, которые — хотя их и не удается конкретно «привязать» к известным на сегодняшний день оперативным планам — однозначно свидетельствуют о напряженной подготовке к боевым действиям. К боевым действиям, которые могут начаться не когда-нибудь в 1942 году и даже не в конце лета 1941 года, а в самые ближайшие дни. Вот, например, какие приказы и распоряжения отдавались командованием Прибалтийского ОВО (временные даты подчеркнуты мной. — М.С.):

Приказ командующего Прибалтийским ОВО № 0052 от 15 июня 1941 г.

«... Установку противотанковых мин и проволочных заграждений перед передним краем укрепленной полосы готовить с таким расчетом, чтобы в течение трех часов минное поле было установлено... Проволочные заграждения начать устанавливать немедленно... С первого часа боевых действий организовать охранение своего тыла, а всех лиц, внушающих подозрение, немедленно задерживать и устанавливать быстро их личность... Самолеты на аэродромах рассредоточить и замаскировать в лесах, кустарниках, не допуская построения в линию, но сохраняя при этом полную готовность к вылету. Парки танковых частей и артиллерии рассредоточить, разместить в лесах, тщательно замаскировать, сохраняя при этом возможность в установленные сроки собраться по тревоге... Командующему армией, командиру корпуса и дивизии составить календарный план выполнения приказа, который полностью выполнить к 25июня с. г.» (50, стр. 11 — 12)

Директива Военного совета Прибалтийского ОВО № 00224 от 15 июня 1941 г.

«На случай нарушения противником границы, внезапного нападения крупных его сил или перелета границы авиационным Соединением, устанавливаю следующий порядок оповещения... Донесение посылать одновременно по радио, телефону, телеграфу, самолетом и делегатом на автомашине, имея целью в кратчайший срок информировать Военный совет округа... Донесения по радио посылать открытым текстом, ему должен предшествовать пароль «СЛОН» и цифра, шифрующая должность доносящего.... Для проверки подлинности донесения в конце его должен стоять отзыв «СНАРЯД». Донесение должно быть отправлено через радиостанции 11-АК или РСБ на волне 156. Для своевременного получения донесения приемники всех штабов соединений с 17.6.41 г. должны стоять на волне 156...» (50, стр.11-12)

Приказ командующего Прибалтийского ОВО № 00229 от 18 июня 1941 г.

«...Начальнику зоны противовоздушной обороны к исходу 19 июня 1941 г. привести в полную боевую готовность всю противовоздушную оборону округа... К 1 июля 1941 г. закончить строительство командных пунктов, начиная от командира батареи (зенитной) до командира бригадного района (ПВО)... Не позднее утра 20.6.41 г. на фронтовой и армейские командные пункты выбросить команды с необходимым имуществом для организации на них узлов связи...

Систематически производить проверку связи с командными пунктами... Организовать и систематически проверять работу радиостанций согласно утвержденному мною графику... Наметить и изготовить команды связистов, которые должны быть готовы к утру 20.6.41 г. по приказу командиров соединении взять под свои контроль утвержденные мною узлы связи... Определить на участке каждой армии пункты организации полевых складов противотанковых мин, взрывчатых веществ и противопехотных заграждений. Указанное имущество сосредоточить в организованных складах к 21.6.41 г.... Создать на телшяйском, шяуляйском, каунасском и калварийском направлениях подвижные отряды минной противотанковой борьбы. Для этой цели иметь запасы противотанковых мин, возимых автотранспортом. Готовность отрядов 21.6.41 г.... План разрушения мостов утвердить военным советам армий. Срок выполнения 21.6.41 г. Отобрать из частей округа (кроме механизированных и авиационных) все бензоцистерны и передать их по 50% в 3-й и 12-й механизированные корпуса. Срок выполнения 21.6.41 г.» (50, стр. 22-25)

На обложке «Сборника боевых документов № 34» (из которого процитированы эти приказы) стоит синий штампик:

«Рассекречено». Номер Директивы Генштаба о рассекречивании и дата: 30.11.65 г. Шестьдесят пятого года. Десятки лет шаманы официальной военно-исторической «науки» знали — или, по меньшей мере, должны были знать — содержание документов июня 41 -го года, но при этом продолжали рассказывать нам байки про «внезапное нападение» и «мирно спящую советскую страну...».

К сожалению, СБД № 34 является единственным сборником боевых документов округов (фронтов), в который было включено хотя бы несколько документов периода до 22 июня 1941 г. Все остальные сборники (как, впрочем, и все доступные независимым исследователям фонды ЦАМО) начинаются сразу с 22 июня, с «внезапного нападения». Все, что предшествовало этой ужасной «неожиданности», благополучно обойдено молчанием. Но — нет правил без исключений. В СБД № 33 (боевые документы механизированных корпусов) каким-то образом «затесался» (причем даже не в самом начале, а на восьмом месте, после документов июля 1941 г.) приказ командира 12-го МК Шестопалова № 0033 от 18 июня. Документ украшен грифом «Совершенно секретно. Особой важности», что для документов корпусного уровня является большой редкостью. Приказ № 0033 начинается такими словами: «С получением настоящего приказа привести в боевую готовность все части. Части приводить в боевую готовность в соответствии с планами поднятия по боевой тревоге, но самой тревоги не объявлять (подчеркнуто мной. — М.С.)... С собой брать только необходимое для жизни и боя». Дальше идет указание начать в 23.00 18 июня выдвижение в районы сосредоточения, причем все конечные пункты маршрутов находятся в лесах! (63, стр. 23-24)

12-й мехкорпус также входил в состав войск Прибалтийского ОВО, но я не вижу ни малейших оснований для того чтобы считать ситуацию в Прибалтийском ОВО какой-то уникальной. Просто в других округах соответствующие документы или пропали, или были своевременно уничтожены, или добросовестно засекречены. Командующий войсками Прибалтийского ОВО (Северо-Западного фронта) Ф.И. Кузнецов, так же как и его военно-морской однофамилец Н.Г. Кузнецов, так же как и командующий войсками 3-й Армии В.И. Кузнецов, никаких «приказов Сталина» самочинно не нарушали, а действовали в строгом соответствии с теми предписаниями, которые получали из Москвы. Точно такие же, как и в Прибалтийском округе, приказы о приведении войск в повышенную боевую готовность, о маскировке аэродромов и рассредоточении самолетов, о выводе штабов на нолевые командные пункты и развертывании радиосвязи по боевому расписанию отдавались и во всех остальных приграничных округах. Если на рассвете 22 июня 1941 г. и произошло что-то «неожиданное» для командного состава среднего и высшего звена, то этой ошеломляющей неожиданностью было отсутствие приказа о начале боевых действий. Долгожданный «СЛОН» почему-то опоздал...

Более того, буквально за 1 — 2 дня до фактического начала войны «слону» стали активно мешать. В войсках западных приграничных округов начали происходить без преувеличения загадочные события, которые трудно охарактеризовать иначе как преднамеренное снижение боевой готовности. Фактов подобного рода немного, они разбросаны главным образом по мемуарной литературе и поэтому могут вызвать определенное недоверие. И тем не менее проигнорировать многочисленные свидетельства участников событий нельзя. Это тем более верно в ситуации, когда отсутствие строго документальных подтверждений вызвано прежде всего отсутствием доступа к соответствующим архивным фондам.

В самые что ни на есть «застойные годы» (в 1977 г.) были опубликованы воспоминания полковника Белова — командира одной из трех разгромленных авиадивизий (10-й САД) Западного фронта — о первом дне войны. (54)

Название очерка — «Горячие сердца». Интонация повествования — соответствующая названию. И тем не менее на пяти страничках текста поместилась и совершенно неожиданная информация:

«...20 июня я получил телеграмму с приказом командующего ВВС округа: привести части в боевую готовность, отпуска командному составу запретить, находящихся в отпусках — отозвать в части... Командиры полков получили и мой приказ: самолеты рассредоточить за границы аэродрома, личный состав из расположения лагеря не отпускать...»

В этом свидетельстве ничего сенсационного нет. Правда, оно полностью противоречит традиционному мифу о «мирно спящих аэродромах», но зато вполне совпадает по содержанию со всеми документами последних предвоенных дней. Удивительное наступает потом, в 16 часов 21 июня. В то время, когда рев тысяч моторов выдвигающихся к Бугу немецких войск стал уже слышен невооруженным ухом, командир 10-й САД получил новую шифровку из штаба округа: приказ 20 июня о приведении частей в полную боевую готовность и запрещении отпусков отменить! Полковник Белов пишет, что он даже не стал доводить такое распоряжение до своих подчиненных — но зачем же такой приказ был отдан?

Косвенное подтверждение достоверности свидетельства полковника Белова мы обнаруживаем в воспоминаниях подполковника П.Цупко, который перед войной был молодым летчиком в бомбардировочном полку (13-й БАП) того же Западного округа (фронта). Вот что он пишет: «...На воскресенье 22июня в 13-м авиаполку объявили выходной. Все обрадовались: три месяца не отдыхали... Вечером в субботу, оставив за старшего начальника оператора штаба капитана Власова, командование авиаполка, многие летчики и техники уехали к семьям в Россь .. Весь авиагарнизон остался на попечении внутренней службы, которую возглавил дежурный по лагерному сбору младший лейтенант (!!!) Усенко...» (55) Странные события в Западном ОВО не ограничивались одой только авиацией. Непосредственно перед началом боевых действий командование округа собрало зенитную артиллерию армий первого эшелона на окружной сбор. (56)

В частности, из воспоминаний командира 86-й сд (10-я Армии) Зашибалова следует, что зенитный дивизион его дивизии находился к началу войны на полигоне в 130 км от расположения дивизии. Зенитные дивизионы 6-го мехкорпуса и всей 4-й Армии оказались не рядом с границей, с которой немцы снимали проволочные заграждения, а на окружном полигоне в районе села Крупки, в 120 километрах восточнее Минска. Генерал армии С.П. Иванов (перед войной — начальник оперативного отдела штаба 13-й Армии Западного ОВО) дает очень интересное объяснение таким действиям нашего командования:

«...Сталин стремился самим состоянием и поведением войск приграничных округов дать понять Гитлеру, что у нас царит спокойствие, если не беспечность (странное стремление для того, кто боится нападения противника. — М.С.). Причем делалось это, что называется, в самом натуральном виде. Например, зенитные части находились на сборах...

В итоге мы, вместо того, чтобы умелыми дезинформационными действиями ввести агрессора в заблуждение относительно боевой готовности наших войск, реально снизили ее до крайне низкой степени...» (47)

Заслуживает внимания и «большой театральный вечер», состоявшийся 21 июня 1941 г. Известно, что командование Западного ОБО провело вечер 21 июня в минском Доме офицеров, на сцене которого шла комедия «Свадьба в Малиновке». Только самый ленивый не «попинал» Павлова за то, что вместо приведения войск в боевую готовность тот отправился развлекаться. Даже та простая мысль, что после прочтения разведсводки от 21 июня («основная часть немецкой армии в полосе против Западного особого военного округа заняла исходное положение...») расслабляться надо было (если предположить, что у Павлова появилось именно такое желание) уже не в театре, так и не пришла в голову нашим по-детски наивным журналистам... Интереснее другое — даже беглый просмотр мемориальной литературы позволяет убедиться в том, что вечером 21 июня в «культпоход» отправился не один только Павлов.

«...В субботу, 21 июня 1941 года, к нам, в авиагарнизон, из Минска прибыла бригада артистов во главе с известным белорусским композитором Дюбаном. Не так часто нас баловали своим вниманием деятели театрального искусства, поэтому Дом Красной Армии был переполнен. Концерт затянулся. Было уже за полночь, когда мы, сердечно поблагодарив дорогих гостей, отправили их обратно в Минск...» (57) Командир 13-й БАД (Западный ОБО) Ф.П. Полынин.

«...В субботу, 21 июня сорок первого года, в гарнизонном Доме Красной Армии, как и обычно, состоялся вечер. Приехал из округа красноармейский ансамбль песни и пляски. После концерта, по хлебосольной армейской традиции, мы с командиром корпуса генерал-лейтенантом Дмитрием Ивановичем Рябышевым пригласили участников ансамбля на ужин. Домой я вернулся лишь в третьем часу ночи...» (58) Комиссар 8-го МК (Киевский ОБО) Н.К. Попель.

«...21 июня заместитель командира 98-го дальнебомбардировочного авиаполка по политчасти батальонный комиссар Василий Егорович Молодцов пригласил меня на аэродром Шаталово, где в местном Доме Красной Армии должен был состояться вечер художественной самодеятельности... Зрители с подкупающей сердечностью принимали артистов, и вечер самодеятельности, состоявшийся в самый канун войны, запомнятся многим. Люди расходились, оживленно обсуждая наиболее удачные номера концерта. Около 22 часов 30 минут уехал и я, унося с собой тепло этого замечательного вечера. Прибыл в Смоленск уже ночью. По установившемуся порядку зашел в штаб... » (59) Командир 3-го дальнебомбардировочного корпуса Н.С.Скрипко.

«...Вечером 21июня мы всей семьей были в театре. Вместе с нами в ложе находился начальник политотдела армии, тоже с семьей. После возвращения из театра домой я во втором часу ночи был вызван в штаб дивизии, где получил приказ объявить в полку боевую тревогу...» (60) Командир 57-го танкового полка (29-я тд, 11-й МК, Западный ОВО) И.Г.Черяпкин.

«...У меня есть одно приятное предложение: в восемь часов на открытой сцене Дома Красной Армии состоится представление артистов Белорусского театра оперетты — давайте посмотрим...

— С удовольствием, — согласился я. — Надеюсь, спектакль минской оперетты будет не хуже, чем концерт артистов московский эстрады в Бресте, на который поехали Шлыков с Рожковым.

— Выдал!— засмеялся командующий. — А мне-то и невдомек, чего это они так рвутся в Брест...» (61)

Это начальник штаба 4-й Армии (Западный ОВО) Л.М.Сандалов пересказывает разговор, который у него состоялся вечером 21июня 1941 г. с командармом Коробковым. А Шлыков, который уехал на концерт в Брест, — это член Военного совета 4-й Армии. От Бреста до Кобрина всего-то 45 км, так что уже к полуночи все собрались в штабе армии («Последнюю предвоенную ночь старший командный состав армейского управления провел в помещении штаба армии. В нервном тревожном состоянии ходили мы из комнаты в комнату, обсуждая вполголоса кризисную обстановку. Через каждый час звонили в Брестский погранотряд и в дивизии...»)

Вот такой вот странный выдался этот день, 21июня 1941г., для многих командиров Красной Армии. Вечером, на глазах у публики, в театре. Глубокой ночью — в штабе, у телефонного аппарата.

Что это было?

Лишняя глава

«Вечером 21 июня все члены Политбюро ЦК ВКП(б) находились в кабинете Сталина. В огромной комнате с высоким сводчатым потолком, со стенами, обшитыми в рост человека светлыми дубовыми панелями, за длинным столом, покрытым зеленым сукном, разместились Молотов, Ворошилов, Маленков, Берия и другие. В кабинете стояла напряженная тишина. Все ожидали, что скажет Сталин. Он же с незажженной трубкой в руках медленно прохаживался по длинной ковровой дорожке... Наконец, Сталин заговорил: «Обстановка обостряется с каждым днем, и очень похоже, что мы можем подвергнуться внезапному нападению со стороны Германии... Скажите, товарищ Тимошенко, сколько войск у нас расположено в западных приграничных военных округах?» (60)

Каюсь — всякий раз, прочитав такое, я испытывал приступ жгучей (и где-то даже недостойной) зависти. Ну почему? Почему ИМ всем так можно — а мне нельзя? Почему я должен месяцами слепить глаза, уточняя номера полков и точную дату их выдвижения к высоте 238/6?

И вот только сегодня до меня наконец дошло — можно! Кто сказал, что нельзя?

ИТАК:

Вечером 21 июня 1941 г. в кабинете Сталина, в огромной комнате с высоким сводчатым потолком, со стенами, обшитыми в рост человека светлыми дубовыми панелями, за длинным столом, покрытым зеленым сукном, сидело два человека: нарком обороны СССР Тимошенко и начальник Генерального штаба Красной Армии Жуков. В кабинете стояла напряженная тишина. Сталин с потухшей трубкой в руках медленно прохаживался по длинной ковровой дорожке. В дальнем углу кабинета поблескивал стеклышками пенсне Берия. Наконец, Хозяин заговорил:

«Надо запомнить самое важное — философию Ленина. Она не превзойдена, и хорошо было бы, чтобы наши большевики усвоили эту философию, которая в корне противоречит обывательской философии. Почему нэмэцкие генералы прислали к нам этого фельдфебеля? Патаму, чито они бояться мощи Красной Армии и хотят спровоцировать нас на преждевременный переход в наступление. Поэтому они и прислали нам перебежчика с ложным сообщением о том, что война начнется завтра. Это они хотят, чтобы мы начали войну завтра, чтобы мы перешли в наступление до завершения отмобилизования армии, до завершения сосредоточения войск, до того, как фронт резервных армий товарища Буденного выйдет к Днепру. Вот чего хотят немецкие генералы, и вот на что ви, товарищ Жюков, хотите спровоцировать Центральный Комитет. Но Центральный Комитет партии большевиков не так-то легко спровоцировать, как об этом думают наши враги...

Почему мы нэ должны верить этому перебежчику? Патаму, чито Гитлер нэ такой дурак, чтобы не понять, что Советский Союз — это не Польша, это не Франция, это даже не Англия и все они, вместе взятые. Гитлер знает, что перегруппировка немецких войск к нашим границам еще далеко не закончена. Она, можно сказать, только началась по-настоящему две недели назад. Такими силами, какие немцы сосредоточили на Востоке, можно было наступать на Францию — хотя и против Франции они собрали больше авиации — но не на могучий Советский Союз. Теперь, когда мы нашу армию реконструировали, насытили техникой для современного боя, когда мы стали сильны — теперь Гитлер не рискнет начать наступление прежде, чем соберет у наших границ 200—220 дивизий. Гитлер не рискнет начать наступление без мощной авиационной поддержки. Кто силен в воздухе — тот вообще силен, и он это тоже понимает. Пока же силы немецкой авиации, сосредоточенной на аэродромах бывшей Польши и Восточной Пруссии, не идут ни в какое сравнение с нашими ВВС. Гитлер не такой дурак, чтобы пуститься на авантюру.

Поэтому мы должны, не поддаваясь ни на какие провокации, завершать стратегическое развертывание нашей армии. Как вы уже знаете, в понедельник, 23 июня, будет объявлена всеобщая мобилизация. Авиация западных округов начнет операцию по уничтожению немецких самолетов на аэродромах и разрушению коммуникаций в оперативном тылу противника. Мы не позволим немцам собрать у наших границ 200 дивизий. Если авиация хорошо поработает, мы сможем начать «Грозу» не позднее 1 июля, имея при этом значительное превосходство в силах. Бить врага надо крепким кулаком. То, что вы сейчас предлагаете, — это просто толкнуть немцев растопыренной ладонью. Центральный Комитет на такую глупость не пойдет...»

Сталин замолчал, подошел к столу, открыл коробку папирос «Герцеговина Флор». Желтыми прокуренными пальцами разломил несколько папирос, набил трубку, неспешно закурил. Мертвая тишина висела под высоким сводчатым потолком. Пенсне Берия засверкало еще ярче. «Мы Вас слушаем, товарищ Жюков, — Сталин снова мягко зашагал по ковровой дорожке. — Чито Вы можете сказать в свое оправдание!»

Генерал армии встал, одернул китель и твердым голосом отчеканил:

«Товарищ Сталин! Разведка докладывает, что Гитлер считает нашу непобедимую Красную Армию колоссом на глиняных ногах. Считаю, что разведка ошибается. Гитлер называет нашу армию «глиняным колоссом без головы».

Страницы