11 Oct 2024 Fri 00:02 - Москва Торонто - 10 Oct 2024 Thu 17:02   

Пристального внимания заслуживает и последнее число в первой строке Таблицы 25, в котором все три составляющие потерь самолетов в воздухе были объединены в неразличимую сумму. В исходном же документе (докладе командующего ВВС фронта) указаны три числа:

— 180 сбиты в воздушных боях;

— 70 сбиты зенитками;

— 143 не вернулись с боевого задания.

Что стоит за этой фразой: «не вернулся с боевого задания»? Где самолет? Где экипаж? Если предположить самое простое, а именно: самолет был сбит истребителями или зенитками противника, но свидетелей этого события не оказалось (или они не смогли передать донесение в соответствующие штабы), то можно, в первом приближении, «распределить» эти 143 пропавших без вести самолета на сбитые истребителями и сбитые зенитками в пропорции 18 к 7 (т.е. также, как и известные потери). В результате этих небесспорных, но приемлемыхдля ориентировочной оценки арифметических действий мы приходим к следующим цифрам потерь:

— 283 сбиты в воздушных боях;

— 110 сбиты зенитками.

Строго говоря, такие пропорции не типичны для той войны — потери от зенитного огня, скорее всего, завышены, потери воздушных боев — занижены. В целом, за весь период войны потери от огня зенитной артиллерии составляли 21 —25 % от общего числа боевых потерь; в первые девять дней войны, когда советские самолеты действовали над собственной территорией и лишь в очень редких случаях перелетали линию фронта (что подтверждается множеством документов), доля потерь от зенитного огня должна была быть еще меньше — в нашем же условном «расчете» она составила 28%. Но даже такое, вероятнее всего — заниженное, число потерь в воздушных боях (283 самолета) вызывает огромное удивление. Почему? Потому что оно практически равно заявленному числу побед немецких истребителей из JG-3. А такого не может быть, потому что не может быть никогда.

Истребители JG-3 заявили о 258 сбитых советских самолетах (182 в период с 22 по 27 июня и 76 в последние три дня июня). (162) Из этого числа заявленных побед надо, для начала, вычесть бомбардировщики 4-го корпуса ДБА — по крайней мере, 26 июня немецкие истребители отчитались о 26 сбитых «ДБ-3ф». (167, стр. 35) Затем, число заявленных побед следует разделить на самый скромный коэффициент завышения, т.е. умень шить раза в 2—3... 100—120 самолетов противника, сбитых за 9 дней силами трех истребительных групп эскадры JG-3, это великолепный, рекордный показатель. Поверить же в то, что немецкие летчики отчитались о МЕНЬШЕМ числе самолетов, нежели было сбито в реальности, абсолютно невозможно. Интересно отметить, что и сам г-н Исаев не смог не заметить несуразность этих цифр, но поспешил дать им такое занятное объяснение: «Отмечу также любопытный эффект: выигрывающая воздушную войну сторона чаще всего почти не завышает свои успехи».( 162) Увы, ничего подобного в истории Второй мировой не отмечено (см. Приложение 7). В победном 44-м году «коэффициент завышения» в отчетах советских ВВС вырос до незаурядной отметки 6 к 1.

Остается предположить, что реальное число сбитых в воздушных боях самолетов ВВС Юго-Западного фронта было существенно меньше того, что указано в сводках командования, а термин «не вернулся с задания» является неким эвфемизмом (словом, заменяющим собой другое, менее благозвучное слово), реальное содержание которого нуждается в серьезном уточнении. Скорее всего, такое предположение покажется читателю странным и необоснованным. Мы вернемся к этому вопросу и к этому термину («не вернулся с боевого задания») в дальнейшем — и не один раз, — а пока, завершив краткий обзор событий в небе над Украиной, перейдем на другой, северный фланг фронта войны


ПРИБАЛТИЙСКИЙ ОВО


В полосе наступления немецкой Группы армий «Север», от Немана до берегов Финского залива, действовал 1-й авиакорпус 1-го Воздушного флота люфтваффе. В его составе была достаточно мощная группировка бомбардировочной авиации (8 групп, не считая «береговую» группу KGr-806, оперативно подчиненную командованию флота), на вооружении которой числилось 240 «Юнкерсов» Ju-88, из которых в боеспособном состоянии находилось порядка 192 машин. Истребительные силы состояли из трех групп эскадры JG-54 и двух (4-й и 5-й) эскадрилий из состава II/JG-53, на вооружении которых находилось в общей сложности 164 самолета (131 в боеготовом состоянии). Все «мессера» в 1-м авиакорпусе были последней модификации Bf-109F.

Теоретически противником 1-го авиакорпуса могли бы стать три группировки советской авиации: ВВС Прибалтийского Осо бого военного округа (Северо-Западного фронта), ВВС Ленинградского военного округа (Северного фронта) и ВВС Балтфлота. Строго говоря, так все и произошло практически — только не сразу. Как было уже отмечено в предыдущей главе, до самого конца июня ВВС Северного фронта и ВВС Балтфлота вели боевые действия (или — что будет точнее и честнее — демонстрировали некоторую активность) на «финском фронте». В результате в первую неделю войны немецкой авиации противостояли только ВВС Северо-Западного фронта. Впрочем, одни «только» ВВС С-З ф. (8 истребительных и 8 бомбардировочных полков в составе пяти авиадивизий) превосходили 1-й авиакорпус люфтваффе по числу экипажей бомбардировщиков — в 1,7 раза, по числу летчиков-истребителей — в 2,7 раза. На вооружении ВВС Прибалтийского ОБО поступило 139 новых истребителей «МиГ- 1/МиГ-3», что чуть меньше общего числа истребителей противника. Стоит отметить и то, что истребительные полки Прибалтийского округа (10-й ИАП, 15-й ИАП, 31-й ИАП) получали «миги» в числе первых, зимой 1940—1941 года.


Первое донесение штаба Северо-Западного фронта было направлено наркому обороны СССР в 6 ч. 10 мин. Уже в нем обнаруживается первый сбой, вызванный слишком запутанными военно-политическими «играми» Сталина:

«В 4.00 22.6.41 г. немцы начали боевые действия. Военно-воздушные силы противника бомбардировали аэродромы Виндава, Паневежис, Шяуляй, Ковно... Наши военно-воздушные силы в воздухе. До получения Вашего приказа границу не перелетать, я получил через генерала Сафронова Ваш приказ самовольно границу не перелетать. Принял меры, чтобы бомбить противника, не перелетая границы...» (9, стр. 36)

Как это — «бомбить противника, не перелетая границы»? Где же его еще можно было найти в 5—6 часов утра 22 июня?

Тем не менее в обстановке общей растерянности и неразберихи некоторые части ВВС фронта начали действовать по предвоенным планам, а планы эти, как известно, предполагали нанесение бомбовых ударов по аэродромам, железнодорожным узлам, мостам и переправам на сопредельной территории. В частности, «22 июня 1941 г. в 4 ч 50 мин 25 самолетов «СБ» из состава 9-го БАП ВВС С-З ф. вылетели на бомбежку немецкого аэродрома под Тильзитом...». (ВИЖ, 8/1988) Как и положено добросовестному историку, А.Г. Федоров приводит после этой информации и ссылку на архивный фонд (ЦАМО, ф.861, оп.525025, д.2). Особую ценность этому свидетельству придает то, что его обнародовал не просто профессиональный историк, автор одной из лучших «доперестроечных» книг по истории советских ВВС (41), но и военный летчик, с ноября 1941 года командовавший этим самым 9-м БАП.

Другие командиры предпочли просто подождать, пока начальство разберется между собой. Третьи (в их числе и командование Прибалтийского ОБО) бросились «хватать за руки» своих подчиненных, начавших было выполнять предписания «красных пакетов». Рассказ генерал-лейтенанта В.П. Буланова, встретившего войну штурманом бомбардировщика «Ар-2» в 46-м БАП (аэродром Шяуляй, 45 экипажей, 61 самолет «СБ» и «Ар-2»), позволяет представить, как все это выглядело в жизни: «...21 июня полк перебазировался на полевой аэродром (здесь и далее выделено мной. — М.С.). Зачем объяснений не было. Приказали замаскировать самолеты. В 4.30 нас подняли по тревоге. Как, что? Ничего не говорят. Около 5 часов дают первое задание: бомбить немцев, форсирующих реку Неман в районе Тильзита. Вылетает первая эскадрилья, вылетает вторая по девять самолетов. Мы вылетаем третьей эскадрильей. Первая девятка отбомбилась, вторая отбомбилась... Мы уже подходили к Неману, и вдруг команда вернуться... Возвращаемся с полной бомбовой нагрузкой. Садимся (садиться с бомбами категорически запрещено, на такой случай даже у простейшего бомбосбрасывателя есть режим холостого, без взрыва, сброса бомб. — М.С.) Поставили самолеты, пошли завтракать и тут вдруг пролетает немецкий разведчик, а за ним появляются бомбардировщики «Хейнкель-111». Тоже девяткой. Немцы начали бомбить самолетные стоянки, а как отбомбились, прошли на бреющем и по кромке леса стали бить из пулеметов. Они раз сделали заход, прочесали, второй... Немцы отбомбились по цели, часть бомб сбросили в лес и ушли без потерь. Наконец все утихло. Начали мы к аэродрому собираться... Только стали подходить тут начали наши же бомбы в самолетах взрываться... Мы обратно деру! Потери в остававшейся на аэродроме технике оказались значительные. Был и один погибший...» (128)

Спецсообщение 3-го Управления (военная контрразведка) НКО № 2/35552 от 28 июня 1941 года дает еще более непри глядную картину этих событий: «...Основные nomepu [ 7-й авиадивизии ] относятся к 46-му СБАП и объясняются неорганизованностью и растерянностью со стороны командира полка майора Сенько и начальника штаба подполковника Канунова, приведшим при первом налете противника весь личный состав в паническое состояние.

За 22 июня 46-й СБАП потерял 20 самолетов, из которых 10 были уничтожены при налете противника на Шяуляйском аэродроме, а остальные сбиты при выполнении боевых заданий по бомбардировке войск противника в районе Тильзит и ст. Киллен. Три девятки самолетов 46-го СБАП на выполнение боевых задач были выпущены без сопровождения своих истребителей. Посты наблюдения не были организованы, связи с ними штаб полка никакой не имел и не знал об их существовании...» (151)

К сожалению, 46-го БАП не стал исключением. Согласно докладной записке начальника 3-го отдела Северо-Западного фронта дивизионного комиссара Бабича № 03 от 28 июня, командир 54-го БАП (аэродром Вильнюс, 54 экипажа, 75 самолетов, включая 7 новейших «Пе-2») «в первый день войны отдал приказание поднять 3-ю эскадрилью и ждать дальнейших распоряжении в воздухе. Эскадрилья, вооруженная самолетами «Ар-2» и четырьмя самолетами «СБ», ожидала распоряжения в воздухе 1,5 часа, в результате чего боевое задание выполнить не могла, так как она всего может находиться в полете 3 4 часа. Самолеты «Ар-2» вынуждены были сесть на свой аэродром с бомбами, а звено «СБ», вылетевшее на боевое задание, после 1,5 часов пребывания в воздухе полностью погибло...». (151)

Тем временем в далекой Москве приняли, наконец, гораздо более внятную Директиву №2. В ней, в частности, говорилось: «...Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить группировки его наземных войск. Удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100 150 км. Разбомбить Кенигсберг и Мемель...»

Эта директива была подписана в 7 ч. 15 мин. Плюс время на шифрование, передачу, дешифровку. В общем итоге, 4—5 первых часов войны было потрачено впустую. Нет никаких оснований придавать этому казусу «судьбоносное» значение, но дополнительная нервозность в и без того напряженную обстановку первых часов войны была внесена. После того как Директива № 2 дошла, наконец, до сведения командования ПрибОВО, активность советской авиации заметно возросла.

«... Телефонистка соединила нас с Виндавой:

Могилевский? Как дела? Нормально? Возьми пакет, что лежит у тебя в сейфе, вскрой его и действуй, как там написано (здесь и далее выделено мной. — М.С.). Командир полка (40-й БАП, 54 самолета «СБ», 48 экипажей. — М.С.) подтвердил, что приказание понял и приступает к его выполнению... В десять часов две минуты 22 июня 1941 г. наши краснозвездные бомбовозы взяли курс на запад....

...Порадовал майор Могилевский.

Налет на Кенигсберг, Тоураген и Мемель закончился успешно, сообщил он по телефону. Был мощный зенитный огонь, но бомбы сброшены точно на объекты. Потерь не имеем». (54)

Книга воспоминаний комиссара 6-й авиадивизии ВВС Северо-Западного фронта А.Г. Рытова, из которой мы процитировали это замечательное свидетельство, была издана Воениздатом в 1968 году. Молодой офицер Володя Резун тогда еще даже не догадывался, что ему предстоит стать Виктором Суворовым, автором «Ледокола»...

Бомбовые удары по сопредельной территории продолжались весь день. Оперативная сводка штаба фронта № 03, подписанная в 22.00 23 июня, сообщает, что «Военно-воздушные силы в течение дня вели борьбу с авиацией противника, действовали по аэродромам Инстербург, Кенигсберг, Приэкуле, Мемель, Тильзит...». В отчете о боевых действиях ВВС Северо-Западного фронта, составленном в июле 1942 года (т.е. через год после начала войны, когда объяснять причины разгрома было уже не нужно), отмечается, что «ВВС в первый и второй дни наносили удары по аэродромам и войскам противника в районах Мемель, Тильзит, Гумбиниен. По указанным объектам Военно-воздушные силы Северо-Западного фронта действовали бомбардировочной авиацией группами в 618 самолетов под прикрытием «И-153» и «И-16». (9, 185)

Разумеется, обмен ударами был взаимным. В разведсводке № 03 штаба С-З.ф. от 12.00 названы два эпизода: «в 4.55 5 самолетов бомбардировали аэродром в Паневежисе» (это базовый аэродром того самого 9-го БАП, с которого в 4.50 вылетело 25 «СБ» бомбить немецкий аэродром под Тильзитом) и «в 9 часов 25 минут бомбардировали аэродром в Шяуляе» (это скорее всего, упомянутый выше эпизод с бомбардировкой аэродрома 46-го БАП, где нераспорядительность командования полка привела «при первом налете противника весь личный состав в паническое состояние»). Кроме того, в сводке говорится о бомбардировке крупными силами («до полка авиации») городов Каунас, Шяуляй, небольшими группами (от 5 до 12 самолетов) — Алитус, Кальвария, Виндава, Юрбург.

В высшей степени примечательно то, что разведсводка № 03 заканчивается такими словами: «Противник еще не вводил в действие значительных военно-воздушных сил, ограничиваясь действием отдельных групп и одиночных самолетов». (9, стр. 40) Никакой опечатки. Это именно сводка от 22 июня 1941 года «Сокрушительный удар... армада фашистских самолетов... бескрайние вороньи ряды самолетов с паучьей свастикой...»

Какие же потери понесли части ВВС Прибалтийского ОВО (Северо-Западного фронта) в первый день войны? Точного и исчерпывающего ответа на этот вопрос у автора, к сожалению, нет (впрочем, у кого он есть?). Оперативная сводка штаба С-З ф. от 22.00 22 июня подвела итоги того самого долгого дня так: «...Авиация противника бомбила в течение дня узлы связи, населенные пункты, склады, аэродромы (аэродромы, как видим, указаны лишь как одна из многих целей. — М.С.) и причинила серьезные повреждения Шяуляй и Каунас. Наши ВВС, выполняя задачи, вели борьбу с авиацией противника и бомбили скопление танков и танковые колонны в районе Тильзит и на алитусском направлении. Потери: 56 самолетов уничтожено, 32 повреждено на аэродромах» (9, стр. 44) В очередной раз отметим, что «повреждено», не равносильно «уничтожено».

Теперь посмотрим на эти цифры с другой стороны фронта. Немецкие истребители из II/JG-53 доложили о 17 сбитых советских самолетах. Количество заявленных побед по JG-54 автору неизвестно. В первом (весьма не точном) приближении можно предположить, что оно было в 3 раза большим, т.е. порядка 50. Точности в такой оценке мало — но в докладах истребителей о сбитых ими самолетах «точности» еще меньше. Исходя из обычного 2—3-кратного завышения, можно предположить, что 22 июня немецкие истребители сбили в воздухе не более 25—35 советских самолетов. Даже с учетом возможных потерь от зениток и от огня воздушных стрелков немецких бомбардировщиков, сводка штаба Северо-Западного фронта, по крайней мере, не преуменьшила (а возможно — и преувеличила) потери авиации фронта в воздухе. В сравнении с исходной численностью самолетов (порядка 1100 единиц) потери ВВС С-З ф. составили менее 10%, причем в это число потерь вошли и временно поврежденные на аэродромах машины.

О весьма низкой интенсивности воздушных боев 22 июня свидетельствует и число сбитых немецких самолетов. Упомянутая выше сводка штаба С-З ф. утверждает, что «сбито авиацией 19 самолетов противника, и 8 самолетов сбито зенитной артиллерией. Эти цифры уточняются». Весьма скромные результаты для 8 истребительных полков. Особенно если сравнить эту сводку с реальными потерями люфтваффе за 22 июня 1941года (2 бомбардировщика и 1 истребитель потеряны безвозвратно, еще 6 машин повреждены).


Теперь от общих цифр перейдем к важным деталям событий. Вот как описывает в своих мемуарах комиссар 6-й авиадивизии Рытов первый день войны:

«...Спустя несколько минут я убедился, что воронок на рабочей площади аэродрома фашисты наделали немало, однако ущерб от налета оказался незначительным. Самолеты здесь стали заблаговременно, с 21 июня, рассредоточивать далеко за пределами взлетно-посадочной полосы, и горели сейчас только три машины из полка Ф.А. Агальцова, который только что перелетел в Митаву с какого-то эстонского аэродрома... Командир 31-го бомбардировочного полка Федор Иванович Добыш доложил, что его часть дважды поднималась в воздух, чтобы избежать удара.... Еще по войне в Китае я помнил Добыша как распорядительного командира...» (54)

Отдавая должное распорядительности товарища Добыша и его многолетнему боевому опыту, отметим, что он всего лишь добросовестно выполнил многочисленные приказы о переводе авиации округа в боевую готовность, которые (как было отмечено в предыдущих главах) были отданы за несколько дней до первых налетов противника.

27 июня Рытов снова побывал в 31-м БАП. «Вскоре я снова уехал на аэродром Митава, к Добышу. Он по-прежнему держал свой полк в кулаке. Каждый день организовывал вылеты на боевые задания. Несмотря на вражеские бомбардировки, ему удалось сохранить самолеты почти полностью. Сказывался опыт, полученный им в Китае и в боях с финнами...»

А вот какую картину в полдень 22 июня обнаруживает Рытов в 21-м ИАП: «...Я возвратился на Рижский аэродром. У КП меня встретил командир 21-го истребительного полка майор Мирошниченко.

Как обстановка? спрашиваю.

Бомбежка была. Правда, не сильная. Самолеты рассредоточили, летчики в кабинах. Ждут команды.

Заметив меня, подошел батальонный комиссар Юров:

Настроение у людей боевое...

...Несколько позже Юров прислал политдонесение. Написано оно было карандашом, на мятом, оборванном с краев клочке бумаги. Донесение дышало огневой страстью. Я не уловил в нем даже и намека на растерянность. Юров кратко докладывал: сбито девять (??? — М.С.) вражеских самолетов...»

На следующий день, 23 июня, немцы попытались осуществить массированный удар по рижскому аэропорту.

«...Посты воздушного наблюдения сообщили, что курсом на Ригу идет большая группа фашистских бомбардировщиков. Истребители 21-го авиационного полка поднялись им навстречу... В первые же минуты боя наши летчики на подходе к городу сбили три «Юнкерса». Небольшой группе бомбардировщиков все же удалось прорваться к аэродрому, но существенного ущерба они не нанесли. Целым остался и мост через Западную Двину. 24 июня немцы снова предприняли налет парижский аэродром. Им удалось поджечь две цистерны с горючим. В единоборстве с пожаром погибли два красноармейца...»

Да, уважаемый читатель, я вполне понимаю Ваше недоумение. Вместо нормального рассказа про внезапный удар люфтваффе, про пылающие обломки краснозвездных самолетов и «плачущих от бессилия» командиров — какие-то странные свидетельства про бомбовые удары по немецким аэродромам, про заблаговременно рассредоточенные советские самолеты и «боевое настроение» советскихлетчиков... Не волнуйтесь зря. Будем искать дальше. Кто ищет — тот находит:

«Дремоту нарушил сильный грохот. Я приподнялся. В большом окне занималась заря воскресного утра 22 июня 1941 года. На травянистом летном поле, поседевшем от росы, я увидел воронки, как пунктир, перекрывшие весь аэродром (действие происходит на аэродроме Каунас. — М.С.)... Огромный пожар пылал на территории 15-го полка. Неожиданно появились на небольшой высоте четыре тройки (здесь и далее выделено мной. — М.С.) бомбардировщиков «Хейнкель-111» в сопровождении «Мессершмиттов». Как могли, мы прижались к основанию кювета. Разрывы бомб покрыли летное поле...

От проходной и караульного помещения к небольшой роще убегали красноармейцы и несколько техников. Мы решили добираться поодиночке до уцелевших самолетов и пытаться взлететь по краю аэродрома. Основное летное поле было все в воронках... Я кинулся в сторону штаба полка, где на стоянке виднелся истребитель «И-16». Машина оказалась цела. На счастье, мне попался красноармеец из охраны, не успевший убежать. По моему приказу он побежал за парашютом, а я кинулся к автостартеру, надеясь возле него найти водителя. Он был на месте. Все складывалось удачно. Мы подъехали к самолету. Запыхавшийся красноармеец принес парашют, поясняя: «Никого не было там, пришлось ломать дверь». Соединив храповики стартера и двигателя самолета, я полез в кабину. Только я собрался подать рукой команду на раскрутку, как дверка автомобиля распахнулась, выскочил водитель и бросился в сторону кювета. Взглянув вверх, я все понял. Над головой шла группа бомбардировщиков. Пришлось последовать примеру водителя. Аналогичные попытки запустить двигатель истребителя повторялись дважды. Наконец винт завращался и мотор заработал...

Оказавшись в родной, привычной стихии, я почувствовал себя уверенно. Взглянув на красные черепичные крыши, я развернулся на Кармелаву (полевой аэродром 31 -го ИАП. — М.С.). Скоро увидел аэродром, воронки на нем, лежащий во ржи «миг». На опушке леса, у стоянок самолетов, несколько очагов пожара. После посадки зарулил на стоянку эскадрильи. Здесь наши самолеты стояли под маскировочными сетями...

Появилась большая группа вражеских бомбардировщиков в сопровождении истребителей. Бомбы рвались на летном поле, истребители штурмовали наземные цели, расстреливая рулящие «миги». Находившееся в воздухе звено наших истребителей атаковало бомбардировщики, но после первой короткой очереди пулеметы не работали. Эта система (синхронизатор) не была еще отлажена... Теперь, после отказа оружия в воздухе, техники-оружейники снимали с мотора капот и пытались устранить дефект... Ощущая безнаказанность, авиация противника обнаглела. Бомбардировщики шли группа за группой. В интервалах между бомбовыми ударами истребители штурмовали на аэродроме все видимые цели. Гонялись буквально за каждым человеком.

Аэродром сплошь покрылся воронками и вывороченными валунами. Большими оказались потери в личном составе. У стоянок самолетов в разных местах лежали убитые в лужах запекшейся крови. Около 12 часов дня со стороны деревни появилась лошадь с подводой.

Это наши официантки везли на аэродром обед. Они были одеты в цветастые платья и платочки. Почти у всех, кроме меня, отсутствовал аппетит. Я быстро проглотил несколько порций второго и компота. Не успели девочки отъехать, как появились вражеские бомбардировщики. Весь груз бомб обрушился на нашу эскадрилью...

Недалеко от щели из земли торчало колесо телеги. Лошадь исчезла. Виднелся присыпанный клок женской одежды белый в синий горошек... Из всех налетов немецких бомбардировщиков за эти восемь часов первого дня войны этот налет мне показался самым страшным. После этого налета взлететь с аэродрома было уже невозможно, да и не на чем. Несколько ранее семь «мигов» взлетели и взяли курс на Ригу. Это все, что осталось от 60 самолетов 31-го полка...»

Книга воспоминаний Б.В. Веселовского, отрывки из которой были процитированы выше, вышла в свет в 1996 году. (123) Книга относительно новая, но при этом сам рассказ Веселовского о событиях первого дня войны можно считать абсолютно-стандартно-типовым. Вот именно ТАК это всегда и описывалось: внезапное нападение, спящий аэродром, безостановочно следующие один за другим удары немецкой авиации, безнадежная беспомощность советских летчиков (самолеты «не освоены», пулеметы не стреляют), и как результат — «через восемь часов взлететь с аэродрома было уже невозможно, да и не на чем».

Если теперь немного «подкрутить резкость», то станут заметны и многие, весьма важные, детали. На аэродроме 15-го авиаполка в Каунасе летчиков разбудили взрывы вражеских бомб. Ни дежурного истребительного звена, ни даже обычного, бодрствующего всю ночь дневального, на крупном базовом аэродроме не оказалось. Командира части — нет. Дежурного по части офицера — нет. Никто никем не командует. Взлететь автору воспоминаний удалось случайно — с помощью тех, кто «не успел убежать». Аэродромы (и в Каунасе, и в Кармелава) бомбят и обстреливают почти безостановочно, большими группами бомбардировщиков, да еще и с истребительным прикрытием.

Некоторые частные неточности становятся заметны уже при первом знакомстве с текстом. Так, например, самолетов в 31-м ИАП было больше — кроме 60 (по другим источникам — 54) новых «МиГ-3», было еще 32 «И-16», из которых 28 были (по состоянию на 1 июня) в исправном состоянии. Худо-бедно, но почти таким же (32,5 машины) было среднее число исправных самолетов в истребительных группах люфтваффе... Сохранившиеся архивные документы не подтверждают и картину столь полного истребления 31-го истребительного полка: к моменту расформирования полка (14 июля 1941 года) летчики 31-го ИАП выполнили 714 вылетов (т.е. в среднем 31 вылет в день) и заявили о 13 сбитых вражеских самолетах. (94) Впрочем, все эти малозначимые подробности только отвлекают от главного вопроса. А именно: такой убийственный результат первой встречи с реальным противником был трагически неизбежен? Или в данном случае имела место преступная халатность командиров? В частности, что помешало за полгода проверить и наладить работу синхронизаторов вооружения — неужели «внезапное нападение»?

Не будем ломать голову над такими сложными вопросами. Все гораздо проще. Перед нами пример психологического феномена под названием «врет, как очевидец». Это когда в результате многолетней идеологической «накачки» живой свидетель начинает писать не то, что он видел своими глазами, а то, что десятки лет слушал ушами.

На чем основаны такие подозрения? На простом сравнении с другими воспоминаниями другого очевидца и участника тех же самых событий. Свидетельствует Н.И. Петров, летчик-истребитель 31-го ИАП:

«...Перелетели мы с аэродрома Каунас на аэродром Кармелава, это уже было за 3 дня до 22 июня 1941 г. Перед перелетом с аэродрома Каунас до нас было доведено, что будут проходить окружные учения ВВС Прибалтийского ОВО. По прибытии на аэродром Кармелава все было по возможности приведено в боевую готовность...

...21-го, в субботу, я заступил дежурным по части. В третьем часу утра 22 июня звонит начальник штаба САД, в которую мы входили (8-я САД. — М.С.), и приказал мне объявить боевую тревогу, начальнику штаба полка, по прибытию на командный пункт, позвонить в штаб дивизии... Я подумал война. Немедленно я передал начальнику штаба полка капитану Сергееву и объявил тревогу по полку. По прибытии летно- технического состава к самолетам, вскоре через считаные минуты в воздух взвились зеленые ракеты с командного пункта полка. Последнее время часто были боевые тревоги (учебные), поэтому было все отработано, проиграно, кто, когда, что делает... Получив сигнал на взлет, стали взлетать...

С левым разворотом взяли курс на Каунас, набрав 1500 метров, увидели аэродром Каунас, ангары горят, горит приангарное здание, горит штаб полка (пока полное совпадение с книгой Веселовского. — М.С.). Пролетая над аэродромом Каунас, на летном поле видим несколько воронок от бомб (у Веселовского «летное поле было все в воронках»). Левее, выше метров 700 звено из 2 пар «Me-110» и 4 «Ме-109» на скоростях «с дымом» пошли на запад (т.е. включили форсажный режим работы моторов и уклонились от боя. — М.С.). Ниже на встречных курсах прошли 6 самолетов «И-153» «чайка», это соседи из 15-го истребительного полка. Пролетели на запад минут 15 на высоте 3000 м, развернулись обратно в воздухе все спокойно (увы, никаких следов бомбардировщиков, многократно бомбивших, по версии Веселовского, аэродром Каунаса, не обнаруживается. — М.С.)... Все произвели посадку благополучно. Как зарулил на свое место, мой техник показывает впереди воронку, примерно от 100-килограммовой бомбы. Это значит, при нашем взлете на аэродром упало несколько бомб, очевидно, с большой высоты. Чего никто не видел, да притом и не слышно было, так как шумело много своих моторов (следовательно, и потерь от этих бомб не было — горящий самолет заметили бы при любом шуме. — М.С.)...

Привезли завтрак, но ни у кого не было аппетита, да тут еще на бреющем пронесся «Me-110». Стрелок с задней полусферы дал одну очередь из пулеметов, но неприцельно. Жертв не было...

В дальнейшем, часов до 16.00, все было спокойно, в основном вылетали парами на прикрытие своего аэродрома и железнодорожного узла г. Каунаса...» (12 5)

Итак, поздний завтрак (или ранний обед) был. Возможно, и официантки в цветастых платьях были. Контраст этот мирной сцены с мрачными картинами начавшейся войны был столь велик, что врезался в память очевидцев. Не было только страшной бомбежки, обрывков платья в воронке от взрыва бомбы, груды трупов и прочих «черных красивостей». Пролетел одинокий «Me-110», стрелок из верхней задней пулеметной точки дал очередь и, разумеется, ни в кого на земле не попал. После этого «часов до 16 все было спокойно». Никаких упоминаний об отказавшем оружии на «мигах» нет, да и стрелять в первой половине дня было просто не по кому.

Почему автор считает, что воспоминания Н.И. Петрова более достоверны? Во-первых, потому, что они логичны, они соответствуют реальной, известной нам по множеству других документов, ситуации, в то время как рассказ Веселовского соответствует лишь общепринятой легенде про «внезапное нападение и беззащитные аэродромы». Во-вторых, Веселовский писал книгу, и рассказ у него получился сильно «красивый»,в то время как Петров просто надиктовал свои бесхитростные воспоминания интервьюеру (надиктовал так бесхитростно, что мне пришлось даже провести минимальную синтаксическую правку этого текста). В-третьих, и это самое главное — бомбардировка аэродрома в Кармелава в воспоминаниях Петрова в конце концов появляется. Только в другое время («неправильное» с точки зрения догмата о «внезапном нападении») и со вполне реалистичными (подтверждаемыми документами противника) последствиями:

«...С командного пункта приказ: «Звено в воздух!» Лейтенант Смыслов, я и Акимов быстро по самолетам. Запустили моторы, выруливаем и тут с командного пункта красные ракеты: «взлет запрещен». Появляются две пары «Me-109» на высоте 8001000 метров проходят над аэродромом, затем приближаются две девятки «Хейнкель-111». Слышатся разрывы бомб на удалении от аэродрома, видно, бросают по шоссе. Начали падать на границе аэродрома, бросают по одной бомбе. Падают с перелетом по отношению к нашим самолетам, около которых мы, почти на середине аэродрома. Пролетела большая группа, а сбросили всего несколько бомб. Когда подлетали к нашему аэродрому, казалось, что от такой группы деваться будет некуда. А сбросили на летное поле и границы аэродрома всего 5 бомб...

Не успели опомниться, как появляются три пары «Ме-109», прошли над аэродромом примерно на высоте 1000 метров. Перестраиваются в вытянутый пеленг, как над полигоном, и начали расстреливать с прицельным огнем по каждому самолету. В первую очередь по нашему звену (которое было остановлено посреди летного поля «красной ракетой». — М.С.) самолетов, находящихся на летном поле незамаскированными. Мы успели добежать до границы аэродрома, где была высохшая от воды яма. Там лежала свиноматка с поросятками. Около них мы и приютились, там, где посуше (как можно после этого не поверить в правдивость воспоминаний Н.И. Петрова? — М.С.)... После штурмовых действий противника подошел к своему самолету.

Из-под капота мотора течет масло, пробит картер мотора. Снаряд попал по рулю глубины, на руле нет половины обшивки (была перкалевая). Большие повреждения и на других близстоящих самолетах...»

Самое примечательное во всем этом фрагменте — странная (выражаясь предельно вежливо) реакция истребительного полка на налет бомбардировщиков противника. На аэродроме в Кармелава было по меньшей мере три эскадрильи новых истребителей «МиГ-3». (94) Вместо того чтобы поднять их в воздух и атаковать тихоходные бомбовозы, идущие с минимальным прикрытием, командный пункт останавливает ракетой взлет даже тех истребителей, что уже были на старте. Даже если не говорить о высоком (Устав, Присяга), такая, с позволения сказать, «тактика» не уменьшает, а увеличивает потери — если истребитель перестает быть охотником, он становится дичью. Что и было подтверждено буквально через несколько минут.

Итак, 31-й ИАП действительно подвергся нападению на аэродроме и понес значительные потери в самолетах. Произошло это после 16.00, т.е. по меньшей мере через 12 часов после начала войны. Этот удар противника не был уже ни первым, ни неожиданным. О том, что началась война, летчики и командиры 31-го ИАП доподлинно знали. Никакие приказы, «запрещающие сбивать немецкие самолеты» (если только таковые приказы были в реальности), уже не действовали. Потери были понесены исключительно и только вследствие пассивности командования и личного состава, позволившего малочисленному противнику «расстреливать с прицельным огнем по каждому самолету, как на полигоне».

Эпизод с расстрелом стоящих на земле «МиГов» находит косвенное подтверждение в отчетах немецкой истребительной эскадры JG-53. В течение пяти минут, с 16.43 по 16.48, штабное звено (4 самолета) истребительной группы III/JG-53 якобы сбило 6 советских самолетов, идентифицированных как «И-17» (немецкое обозначение «МиГ-3»). Группа III/JG-53 действовала на стыке Западного и Северо-Западного фронтов и в этой зоне могла встретиться только с «МиГами» из состава 15-го или 31-го авиаполков. Для звена истребителей шесть побед за пять минут воздушного боя — многовато, а вот для «расстрела, как на полигоне» — в самый раз...

Есть в рассказе Н.И. Петрова еще одна фраза, заслуживающая самого пристального внимания: «в основном вылетали парами на прикрытие своего аэродрома». Вот и ответ — простой, вполне реалистичный, не требующий изобретения мифов про «уничтоженную на аэродромах авиацию», — на вопрос о том, почему тысячи участников войны в один голос твердят о том, что «в первые дни войны нашей авиации мы и не видели». А как могли ее увидеть пехотинцы, танкисты и артиллеристы, если она крутилась кругами, «прикрывая свои аэродромы»?

Разумеется, по рассказу одного немолодого человека о боевых действиях одного авиаполка нельзя делать больших обобщений. Поэтому снова обратимся к составленным по «горячим следам» событий докладам «особых отделов». Оказывается, не только безымянные рядовые воины, но и командиры в больших званиях не могли найти следов авиации Северо-Западного фронта:

«Авиационные части ВВС фронта, вследствие вывода из строя всех аэродромов (с которых в момент написания этого донесения вполне успешно действовали истребительные группы люфтваффе. — М.С.) на территории Литвы и большей части Латвии, передислоцировались в различные пункты аэродромов Псковского узла, однако на 28 июня к 11.00 связь с авиаполками, управлениями 8-й, 7-й и 57-й авиадивизий не установлена и об их действиях ничего не известно... Некоторые командиры авиаполков и авиадивизий, не получая приказов фронта, переезжают с места на место самостоятельно (7-я авиадивизия и 54-й СБАП) и этим еще больше вносят путаницу в отдачу им боевых приказов...» (151)

«Переезжают с места на место...» Интересная формулировка. Примечательно, что при всем несовпадении формы и содержания воспоминаний Веселовского и Петрова об этих «переездах» они рассказывают почти одними и теми же словами:

«...К вечеру поступила команда садиться в автомашины. Самолеты, на которых нельзя лететь, если не ошибаюсь, сжечь. Когда тронулись, стало известно, что ехать до г. Рига, куда перелетят летчики на уцелевших самолетах, в основном управление полка и эскадрилий. Как подъезжали к Риге, прошел слух, что Рига занята немцами. Все встречные, едущие от Риги, это подтверждали. Мы поверили, развернулись и поехали по маршруту на Себеж, на бывшей старой границе (почему поехали именно туда, не помню)... Доехав до Себежа, направились в комендатуру, где комендант объяснил, что только что разговаривал с Ригой и там все нормально, никаких немцев там нет, немедленно направляйтесь туда...»

«...В расположении нашей эскадрильи откуда-то появился командир полка Путивко. Его приказ был краток: «Личному составу полка индивидуально, кто как сможет, добираться в Ригу, в штаб округа». Вместе с однокашником по училищу лейтенантом Пылаевым я направился на шоссейную дорогу Каунас Шяуляй Рига... Воздух то и дело оглашался ревом немецкой авиации, несущей смертоносный груз. Не было видно в небе наших самолетов (а как же их могли увидеть летчики, оставившие свои самолеты на брошенном аэродроме? — М.С. )...

Вскоре нас обогнала «эмка» и остановилась. Дверца открылась, и нас окликнул командир нашей дивизии полковник Гущин. Он расспросил нас о положении дел в полку. На наш вопрос, как дела в других четырех полках дивизии, ответил:

Ничего, Веселовский, не знаем. Ни с кем нет связи (и это правда — как же без спутникового терминала установить связь, если командир дивизии на легковой машине несется «в Ригу»?). Вас с собой взять не можем. Видишь, машина набита битком.

...Попутные машины проскакивали мимо. Остановить одну из них удалось лишь с помощью пистолетов. Наконец показалась Рига. В штабе ВВС округа мы оказались 26 27 июня...»

«26—27 июня...» Три-четыре дня летчики-истребители, «золотой фонд» Вооруженных сил, бродили по пыльным дорогам, в то время как противный противник «оглашал воздух ревом немецкой авиации». А кто же должен был этому воспрепятствовать? И, кстати, о связи. Связь была. Точнее говоря, была техническая возможность установить связь. А еще проще — процитируем всего две фразы из доклада новогр (на тот момент) начальника управления связи Северо-Западного фронта полковника Курочкина от 26 июля 1941 года:

«...Радиосвязь с первого дня войны работает почти без перебоев, но штабы неохотно и неумело в начале войны пользовались этим, средством связи... Перерыв проводной связи квалифицировался всеми как потеря связи...» (9, стр. 191)


Страницы


[ 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 | 44 | 45 | 46 | 47 ]

предыдущая                     целиком                     следующая