19 Mar 2024 Tue 07:46 - Москва Торонто - 19 Mar 2024 Tue 00:46   

Середа внимательным оком осмотрел мои приношения. Там была ветчина, масло, вареные яйца и 6 жареных свиных котлет. О способе их благоприобретения кабинка уже информирована. Поэтому Середа только развел руками и сказал:

– А еще говорят, что в советской России есть нечего. А тут прямо, как при старом режиме.

Когда уже слегка было выпито, Пиголица ни с того, ни с сего вернулся к теме о старом режиме.

Середа слегка пожал плечами: «Ну, я не очень-то об нем говорю. А все лучше было». Пиголица вдруг вскочил:

– Вот я вам сейчас одну штуку покажу, речь Сталина…

– А зачем это? – спросил я.

– Вот вы все про Сталина говорили, что он Россию морит.

– Я и сейчас это говорю.

– Так вот это и есть неверно. Вот я вам сейчас разыщу.

Пиголица стал рыться на полке.

– Да бросьте вы. Речи Сталина я и без вас знаю.

– Э, нет. Постойте, послушайте. Сталин говорит о России, то есть, что нас все, кому не лень, били. О России, значит, заботится. А вот, вы послушайте.

Пиголица достал брошюру с одной из «исторических» речей Сталина и начал торжественно скандировать:

– «Мы отстали от капиталистического строя на сто лет. А за отсталость бьют. За отсталость нас били шведы и поляки. За отсталость нас били турки и били татары. Били немцы и били японцы. Мы отстали на сто лет. Мы должны проделать это расстояние в десять лет или нас сомнут».

Эту речь я, конечно, знал. У меня под руками нет никаких «источников», но не думаю, чтобы я сильно ее переврал, в тоне и смысле во всяком случае. В натуре эта тирада несколько длиннее. Пиголица скандировал торжественно и со смаком: били-били, били-били. Его белобрысая шевелюра стояла торчком, а в выражении лица было предвкушение того, что вот раньше де все били, а теперь извините, бить не будут. Середа мрачно вздохнул:

– Да это что и говорить, влетало.

– Вот, – сказал Пиголица торжествующе. – А вы говорите, что Сталин против России идет.

– Он, Саша, не идет специально против России, он идет за мировую революцию. И за некоторые другие вещи. А в общем, здесь, как и всегда, врет он и больше ничего.

– То есть, как это врет? – возмутился Пиголица.

– Что действительно били, – скорбно сказал Ленчик, – так это что и говорить.

– То есть, как это врет? – повторил Пиголица. – Что, не били нас?

– Били. И шведы били, и татары били. Ну и что дальше?

Я решил использовать свое торжество, так сказать, в рассрочку – пусть Пиголица догадается сам. Но Пиголица опустил брошюрку и смотрел на меня откровенно растерянным взглядом.

– Ну, скажем, Саша, нас били татары. И шведы и прочие. По думайте, каким же образом вот тот же Сталин мог бы править одной шестой частью суши, если бы до него только то и делали мы, что шеи свои подставляли? А? Не выходит?

– Что-то не выходит, Саша, – подхватил Ленчик. – Вот, скажем, татары. Где они теперь? Или шведы. Вот этот самый лагерь, сказывают, раньше на шведской земле стоял. Была тут Швеция. Значит, не только нас били, а и мы кое-кому шею костыляли, только про это Сталин помалкивает.

– А вы знаете, Саша, что мы и Париж брали, и Берлин брали?

– Ну, это уж, И. Л., извините. Тут уж вы малость заврались. Насчет татар еще туда-сюда, а о Берлине уж извините.

– Брали, – спокойно подтвердил Юра. – Хочешь, завтра книгу принесу. Советское издание. – Юра рассказал о случае во время ревельского свидания монархов, когда Вильгельм II спросил трубача, какого-то поляка, за что получены его серебренные трубы. «За взятие Берлина, Ваше Величество» «Ну, этого больше не случится». «Не могу знать. Ваше Величество».

– Так и сказал, сукин сын? – обрадовался Пиголица.

– Насчет Берлина, – сказал Середа, – это не то, что Пиголица, а и я сам слыхом не слыхал.

– Учили же когда-то русскую историю?

– Учить не учил, а так, книжки читал; до революции подпольные, а после советские. Не много тут узнаешь.

– Вот, что. – предложил Ленчик. – мы пока по стаканчику выпьем, а там устроил маленькую передышку, а вы нам, товарищ Солоневич, о русской истории малость порасскажете. Так, коротенько. А то в самом деле птичку Пиголицу обучать надо. В техникуме не научат.

– А тебя не надо?

– И меня надо. Я, конечно, читал порядочно. Только, знаете, все больше наше, советское.

– А в самом деле, рассказали бы, – поддержал Середа.

– Ну вот и послушаем! – заорал Ленчик.

– Да тише ты, – зашипел на него Мухин.

– Так вот, значит, на порядке дня – стопочка во славу русского оружия и доклад т. Солоневича. Слово предоставляется стопочке, за славу.

– Ну это как какого оружия, – угрюмо сказал Мухин. – За красное, хоть оно пять раз будет русским, пей сам.

– Э, нет. За красное и я пить не буду, – сказал Ленчик.

Пиголица поставил поднятую было стопку на стол.

– Так это вы, значит, за то, чтобы нас опять били?

– Кого это нас? Нас и так бьют. Лучше и не надо. А если вам шею накостыляют – для всех прямой выигрыш. – Середа выпил свою стопку и поставил ее на стол.

– Тут, птичка моя Пиголица, такое дело, – затараторил Ленчик. – Русский мужик, он известное дело, задним умом крепок, пока по шее не вдарят – не перекрестится. А когда вдарят – перекрестится так, только зубы держи. Скажем, при Петре набили зубы под Нарвой – перекрестился, и крышка шведам. Опять же при Наполеоне. Теперь, конечно, тоже бьют. Никуда не денешься.

– Так что? И ты-то морду бить будешь?

– А ты в красную армию пойдешь?

– И пойду.

Мухин тяжело хлопнул кулаком по столу.

– Сукин ты сын! За кого ты пойдешь? За лагеря? За то, чтобы дети твои в беспризорниках бегали? За ГПУ, сволочь, пойдешь? Я тебе, сукиному сыну, сам первый голову проломаю.

Лицо Мухина перекосилось, он оперся руками о край стола и приподнялся. Запахло скандалом.

– Послушайте, товарищи. Кажется, речь шла о русской истории. Давайте перейдем к порядку дня, – вмешался я.

Но Пиголица не возразил ничего. Мухин был кем-то вроде его приемного отца, и некоторый решпект к нему Пиголица чувствовал. Пиголица выпил свою стопку и что-то пробормотал Юре, вроде: «Ну, уж там насчет головы еще посмотрим»

Середа поднял брови:

– Ох и умный же ты, Сашка. Таких умных немного уже осталось. Вот поживешь еще с годик в лагере…

– Так вы хотите слушать или не хотите? – снова вмешался я.

Перешли к русской истории. Для всех моих слушателей, кроме Юры, это был новый мир. Как ни были бездарны и тенденциозны Иловайские старого времени, у них были хоть факты. У Иловайских советского производства нет вообще ничего, ни фактов, ни самой элементарной добросовестности. По этим Иловайским доленинская Россия представлялась какой-то сплошной помойкой, ее деятели – сплошными идиотами и пьяницами, ее история – сплошной цепью поражений, позора. Об основном стержне ее истории, о тысячелетней борьбе со степью, о разгроме этой степи ничего не слыхал не только Пиголица, но даже и Ленчик. От хазар, половцев, печенегов, татар, от полоняничной дани, которую платила крымскому хану еще Россия Екатерины Второй до постепенного и последовательного разгрома величайших военных могуществ мира – татар, турок, шведов, Наполеона; от удельных князей, правивших по ханским полномочиям, до гигантской империи, которою вчера правили цари, а сегодня правит Сталин – весь этот путь был моим слушателям неизвестен совершенно.

– Вот мать их… – сказал Середа. – Читал, читал, а об этом, как это на самом деле, слышу первый раз.

Фраза Александра Третьего: «Когда русский царь удит рыбу, Европа может подождать» привела Пиголицу в восторженное настроение.

– В самом деле? Так и сказал? Вот сукин сын! Смотри ты… А?

– Про этого Александра, – вставил Середа, – пишут: пьяница был.

– У Горького о нем хорошо сказано каким-то мастеровым: «Вот это был царь, знал свое ремесло», – сказал Юра. – Звезд с неба не хватал, а ремесло свое знал.

– Всякое ремесло знать надо, – веско сказал Мухин. – Вот понаставили «правящий класс», а он ни уха, ни рыла.

Я не согласился с Мухиным. Эти свое ремесло знают почище, чем, Александр Третий знал свое, только ремесло у них разбойное. «Ну а возьмите вы Успенского. Необразованный же человек». Я и с этим не согласился. «Очень умный человек Успенский и свое ремесло знает, иначе бы мы с вами, товарищ Мухин, в лагере не сидели».

– А главное, так что же дальше? – скорбно спросил Середа.

– Э, как-нибудь выберемся, – оптимистически сказал Ленчик.

– Внуки, те может выберутся, – мрачно заметил Мухин. – А нам уж не видать.

– Знаете, Алексей Толстой писал о том моменте, когда Москва была занята французами: «Казалось, что уж ниже нельзя сидеть в дыре. Ан глянь, уж мы в Париже». Думаю, выберемся и мы.

– Вот, я говорю. Вы смотрите. – Ленчик протянул руку над столом и стал отсчитывать по пальцам. – Первое дело, раньше всякий думал: моя хата с краю, нам до государства ни которого дела нету, теперь Пиголица и тот – ну, не буду, не буду я о тебе, только так, для примера – теперь каждый понимает: ежели государство есть, держаться за него надо. Хоть плохое, а держись.

– Так ведь и теперь у нас государство есть, – прервал его Юра.

– Теперь? – Ленчик недоуменно воззрился на Юру. – Какое же теперь государство? Ну, земля? Земля есть, черт ли с ней. У нас теперь не государство, а сидит хулиганская банда, как знаете в деревнях бывает. Собирается десяток хулиганов… Ну, не в том дело. Второе: вот возьмите вы Акульшина. Можно сказать, глухой мужик, дремучий мужик, с Уральских лесов. Так вот ежели ему после всего этого о социализме да об революции начнут агитировать, так он же зубами глотку перервет. Теперь, третье: скажем, Середа. Он там когда-то тоже насчет революции возжался (Середа недовольно передернул плечами: «Ты бы о себе говорил»); так что ж, я и о себе скажу. Тоже думал, книжки всякие читал. Вот, значит, свернем царя, Керенского, буржуев, хозяев – заживем! Зажили. Нет, теперь на дурницу у нас никого не поймаешь. – Ленчик посмотрел на свою ладонь. Там еще осталось два неиспользованных пальца. – Да. Словом, выпьем пока что. А главное, народ-то поумнел. Вот трахнули по черепу. Ежели теперь хулиганов этих перевешаем, государство будет – во! – Ленчик сжал руку в кулак и поднял в верх большой палец. – Как уж оно будет, конечно, неизвестно. А, черт его дери, будет! Мы им еще покажем!

– Кому это им?

– Да вообще. Чтоб не зазнавались. Россию, сукины дети, делить собрались.

– Да, – сказал Мухин, уже забыв о «внуках».

– Да, кое-кому морды набить придется, ничего не поделаешь.

– Так как же вы будете бить морду? – спросил Юра. – С красной армией?

Мухин запнулся.

– Нет, это не выйдет. Тут не по дороге.

– А это – как большевики сделали. Они сделали по-своему правильно, – академическим тоном пояснил Середа. – Старую армию развалили. Пока там что, немцы Украину пробовали оттяпать.

– Пока там что, – передразнил Юра. – Ничего хорошего и не вышло.

– Ну, у них выйти не может. А у нас выйдет.

Это сказал Пиголица. Я в изумлении обернулся к нему. Пиголица уже был сильно навеселе. Его вихры торчали в разные стороны, а глаза блестели возбужденными искорками. Он уже забыл и о Сталине и о «били-били».

– У кого это у нас? – мне вспомнилось о том, как о «нас» говорил Хлебников.

– Вообще у нас, у всей России, значит. Вы подумайте, полтораста миллионов, да если мы всем телом навалимся, ну все, ну черт с ними, без партийцев, конечно. А то, вот хочешь учиться – сволочь всякую учат, а мне… Или скажем у нас в комсомоле. Ох и способные же ребята есть. Я не про себя говорю. В комсомол полезли, чтобы учиться можно было, а их на хлебозаготовки. У меня там одна девочка была. Послали. Ну, да что и говорить. Без печенок обратно привезли. – По веснущатому лицу Пиголицы катились слезы. Юра быстро и ловко подсунул четвертую бутылку под чей-то тюфяк. Я одобрительно кивнул ему головой: хватит. Пиголица опустился на стол, уткнул голову на руки, и плечи его стали вздрагивать. Мухин посмотрел на Пиголицу. потом на таинственные манипуляции Юры – что же это вы, молодой человек. Я наступил Мухину на ногу и показал головой на Пиголицу. Мухин кивнул поддакивающе. Ленчик обежал вокруг стола и стал трясти Пиголицу за плечи.

– Да брось ты, Саша. Ну, померла. Мало ли народу померло этак. Ничего, пройдет, забудется.

Пиголица поднял свое заплаканное лицо и удивил меня еще раз.

– Нет, это им, брат, не забудется. Уж это, мать их, не забудется.

ПАНАМА НА ВИЧКЕ

Когда я составлял планы питания моих физкультурников, я исходил из расчета на упорный и длительный торг сперва с Успенским, потом с Неймайером, начальником снабжения – Успенский будет урезывать планы, Неймайер будет урезывать выдачи. Но к моему изумлению Успенский утвердил мои планы безо всякого торга.

– Да, так неплохо. Ребят нужно не только кормить, а и откармливать.

И надписал: «Тов. Неймайеру. Выдавать за счет особых фондов ГПУ».

А раскладка питания была доведена до 8 000 калорий в день! Эти калории составлялись из мяса, масла, молока, яиц, ветчины и прочего. Неймайер только спросил, в какой степени можно будет заменять, например, мясо рыбой. Ну, скажем, осетриной. На осетрину я согласился.

Впоследствии я не раз задавал себе вопрос: каким это образом я мог представить себе, что всех этих благ не будут разворовывать; у меня – то дескать уж не украдут. И вообще, насколько в советской России возможна такая постановка дела, при которой не воровали бы. Воровать начали сразу.

Обслуживающий персонал моего курорта состоял из вичкинских лагерников. Следовательно, например, повар, который жарил моим питомцам бифштексы, яичницы с ветчиной, свиные котлеты и прочее, должен был бы обладать характером Св. Антония, чтобы при наличии всех этих соблазнов питаться только тем, что ему полагалось: полутора фунтами отвратного черного хлеба и полутора тарелками такой же отвратной ячменной каши. Повар, конечно, ел бифштексы. Ели их и его помощники. Но это бы еще полбеды.

Начальник вичкинского лагпункта мог из лагпунтовского снабжения воровать приблизительно все, что ему было угодно. Но того, чего в этом снабжении не было, не мог уворовать даже и начальник лагпункта. Он, например, мог бы вылизывать в свою пользу все постное масло, полагающееся на его лагпункт по два грамма на человека в день; практически все это масло начальством и вылизывалось. Он мог съедать по ведру ячменной каши в день, если бы такой подвиг был в его силах. Но если на лагпункте мяса не было вовсе, то и уворовать его не было никакой технической возможности. Повар не подчинен начальнику лагпункта. Веселые дни вичкинского курорта пройдут, и повар снова поступит в полное и практически бесконтрольное распоряжение начальника. Мог ли повар отказать начальнику? Конечно, не мог. В такой же степени он не мог отказать и начальнику колонны, статистику, командиру ВОХРовского отряда и прочим великим и голодным людям мира сего.

Для того, чтобы уберечь любую советскую организацию от воровства, нужно около каждого служащего поставить по вооруженному чекисту. Впрочем, тогда будут красть и чекисты. Заколдованный круг. Машинистки московских учреждений подкармливаются, например, так. 5 дней в неделю, точнее 5 дней в шестидневку потихоньку подворовывают бумагу, по несколько листиков в день. В день же шестой, субботний, идут на базар и обменивают эту бумагу на хлеб; еще одно объяснение того таинственного факта, что люди вымирают не совсем уж сплошь.

У меня на Вичке был и завхоз, на складе которого были зарыты пиратские сокровища сахару, масла, ветчины, осетрины и прочего. В первые дни моего завхоза стали ревизовать все. Эти ревизии я прекратил. Но как я мог прекратить дружественные хождения начальника лагпункта к оному завхозу? Можно было бы посадить и начальника и повара и завхоза в каталажку. Какой толк?

Из числа физкультурников назначались дежурные на кухню и на склад. Я не предполагал, чтобы это могло кончиться какими-нибудь осложнениями. Я сам раза два дежурил на кухне первого лагпункта. Предполагалось, что я в качестве представителя общественного контроля должен смотреть за тем, чтобы кухня не кормила кого не надо, и чтобы на кухне не разворовывались продукты. Конечно, разворовывались. На эту кухню начальник лагпункта приходил, как на свою собственную: а ну-ка поджарь-ка мне…


Страницы


[ 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 | 44 | 45 | 46 | 47 | 48 | 49 | 50 | 51 | 52 | 53 | 54 | 55 | 56 | 57 | 58 ]

предыдущая                     целиком                     следующая