У Жукова было множество способов не делать того, что он считал вредным и пагубным.
Первое. Надо было требовать от наркома обороны маршала Тимошенко утверждающей подписи: я, Жуков, с такими решениями категорически не согласен, но в силу своего безволия вынужден их подписывать, хорошо, подпишу, но только после тебя, Семен Константинович.
Второе. Требовать утверждающей подписи Сталина: такие решения ведут страну, народ и армию к гибели, я, безвольный Жуков, подписываю, но только после вас, товарищ Сталин, и после наркома Тимошенко.
Третье. Можно было бы и волю проявить: вы настаиваете, вы и подписывайте, а меня увольте.
Чем рисковал Жуков? Карьерой? Жизнью?
Но допустим, что Сталин за непокорность отстранил Жукова от должности начальника Генерального штаба. Что же в этом плохого? Сам Жуков пишет, что эта должность не для него. Сам пишет, что не создан для штабной работы, что протестовал и отбивался, когда его на эту должность назначали. Коль так, вот тебе повод уйти: освободите, товарищ Сталин, не способен я с таким мудреным делом справиться! Да и для Генерального штаба было бы облегчение. Нет ничего страшнее, чем командир, который ненавидит свою работу и ясно понимает, что для нее не создан.
6
Выступая в редакции «Военно-исторического журнала» 13 августа 1966 года, Жуков дал оправдание своему поведению: «Кто захочет класть свою голову? Вот, допустим, я, Жуков, чувствуя нависшую над страной опасность, отдаю приказание: „Развернуть“. Сталину докладывают. На каком основании? На основании опасности. Ну-ка, Берия, возьми его к себе в подвал» («Огонек». 1989. No 25. С. 7).
Никто Жукову Берией и подвалом не угрожал, но осторожный стратег предвидел, что дело может принять и такой оборот, потому благоразумно молчал и покорно подписывал преступные приказы, с содержанием которых был якобы не согласен. Он вновь и вновь усердно подмахивал.
А ведь если он действительно предвидел, что вот сейчас нападут, то можно было бы и рискнуть – со Сталиным публично не согласиться, и пусть заберут к Берии в подвал. Нападет Гитлер, тогда благодарный народ вспомнит: да, был Георгий Константинович смелым человеком...
Жаль, не проявил стратег высокого героизма, потому защитникам Жукова приходится теперь доблестные подвиги стратега списывать из его мемуаров или сочинять самим.
А я тем временем вынужден обратиться к документу, под которым в Советском Союзе подписывался практически каждый гражданин мужского пола. Этот документ – Военная присяга. В июне 1941 года присяге изменил начальник Генерального штаба РККА генерал армии Г.К. Жуков. Он ведь тоже клялся защищать свою Родину «мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни». Мужество солдата – идти вперед под картечь да на вражьи штыки. Мужество начальника Генерального штаба – иметь свое мнение и отстаивать его. Чего бы это ни стоило. В первой половине 1941 года спасение десятков миллионов людей зависело от честности и принципиальности начальника Генерального штаба. И от его личной храбрости. Он мог спасти всех. Он понимал, что сейчас нападут, но ничего не делал для защиты своей Родины. Наоборот, он злонамеренно вредил. В его положении действия по защите Родины заключались в том, чтобы против преступных приказов выступить с достоинством и честью, как этого требовала присяга. По крайней мере сохранять нейтралитет в отношении своей Родины и своего народа, не подписывать самому вредительские директивы.
Перед Жуковым стоял выбор: выступить на защиту своей Родины, не щадя крови и самой жизни, или спасать шкуру ценой предательства своей армии, страны и народа. И Жуков встал на путь измены Родине.
Жуков от защиты Родины уклонился. Изменив присяге, Жуков укрылся в спасительном угодничестве: подпишу, что прикажете, подмахну, что повелите, только бы уцелеть, только бы не высказать мнения, с которым мог бы не согласиться Сталин.
Если бы Жуков не струсил, если бы не изменил присяге, то выход у него был достойный и честный: эту гадость не подпишу! И не вздумайте меня пугать Берией и подвалом, я сам застрелюсь, но под вредительскими приказами, которые ведут мой народ, мою страну и армию к гибели, вы моей подписи не добьетесь даже пытками. Своему народу не изменю!
Но Жуков изменил.
Жуков осудил генерал-лейтенанта Власова за то, что тот попал в плен. Этот момент мы будем обсуждать чуть позже. Подчеркну, не за все дальнейшие действия Жуков осудил Власова, а именно за то, что в плен попал. Жуков считал Власова трусом и настаивал на том, что ему надо было застрелиться до того, как попал в безвыходное положение.
Но сравним действия Власова и Жукова. Власов был захвачен в плен, но этим он никому вреда не нанес. А Жуков, рассылая в войска преступные приказы, сгубил кадровую Красную Армию, отдал противнику неисчислимые военные запасы и 85
военной промышленности страны, за этим последовали многомиллионные жертвы и разрушение многого из того, что страна создавала веками.
И если уж кто-то толкал Жукова на подписание этих безумных приказов, то надо было просто потребовать отставки, в крайнем случае – застрелиться. Но тут сработала другая философия: кто захочет класть свою голову...
По Жукову, в безвыходном положении Власову следовало застрелиться. А самому Жукову, когда не было никакого безвыходного положения, следовало любой ценой спасать шкуру.
Даже ценой гибели всей армии, народа и страны.
Глава 12. Как Жуков будил Сталина
Другой факт: директива о приведении войск западных военных округов и флотов в боевую готовность, отданная в ночь на 22 июня. Как бы ее сегодня ни истолковывали, ее нельзя уподобить тем простым четким командам «В ружье», «К бою», которые превращают военнослужащего и военнообязанного в воина, тому ясному сигналу «Стране – мобилизационная готовность!», который поднимает весь народ на войну. В ней столько неясности. Столько запутанности. И это в то время, когда из самых разных источников поступали сведения о точной дате нападения врага.
1
«Журнал записи лиц, принятых И.В. Сталиным» разоблачает не один каскад жуковской лжи, а несколько.
Вот два рассказа гениального полководца.
Первый. Вечером 21 июня он, гениальный стратег, якобы совершенно ясно понял, что германское нападение неизбежно произойдет в ближайшие часы, ибо «сообщения немецких перебежчиков окончательно развеяли все иллюзии» (ВИЖ. 1995. No 3. С. 41).
Второй рассказ. «В 3 часа 30 минут начальник штаба Западного округа генерал В.Е. Климовских доложил о налете немецкой авиации на города Белоруссии. Минуты через три начальник штаба Киевского округа генерал М.А. Пуркаев доложил о налете авиации на города Украины. В 3 часа 40 минут позвонил командующий Прибалтийским военным округом генерал Ф.И. Кузнецов, который доложил о налетах вражеской авиации на Каунас и другие города. Нарком приказал мне звонить И.В. Сталину. Звоню. К телефону никто не подходит. Звоню непрерывно. Наконец слышу сонный голос дежурного генерала управления охраны» (Воспоминания и размышления. М., 1969. С. 247).
Примем к сведению и первый рассказ, и второй. После этого заглянем в журнал, в котором регистрировались посетители сталинского кабинета.
2
21 июня 1941 года Жуков был в кабинете Сталина с 20.50 до 22.20. Когда же окончательно развеялись все иллюзии и гениальный полководец понял, что нападение неизбежно?
Допустим, что Жуков это понял до того, как вошел в кабинет Сталина, т.е. до 20.50. В этом случае его поведение необъяснимо. Стратег вдруг сообразил, что вот сейчас, через несколько часов, будет нанесен смертельный удар Советскому Союзу, в результате которого погибнут десятки миллионов людей, а страна скатится в третий мир, никогда не сможет оправиться от страшной раны и в конечном итоге рассыплется на куски. Как же в этой обстановке великий полководец отпустил Сталина спать? Если он вдруг понял, что война вот сейчас грянет, то надо было хватать Сталина за штаны, орать и визжать: Стой, гад! Спать не пущу! Поднимай армию! Звони во все колокола!!!
Теперь допустим, что «последние иллюзии рассеялись» и мысль о неизбежности германского нападения озарила Жукова в ходе совещания в кабинете Сталина. Но и в этом случае Жуков должен был действовать так же: любыми словами, вплоть до мата, любыми действиями, вплоть до мордобоя, удержать Сталина на боевом посту и заставить действовать в соответствии с обстановкой.
Как же Жуков описывает этот последний вечер в сталинском кабинете? А никак не описывает. И получается чепуха. Если он, великий, все понимал, а глупый Сталин ничего не понимал, то по логике вещей должно было бы произойти грандиозное столкновение: Жуков орет, Сталин орет, Жуков доказывает, Сталин не верит, члены Политбюро, угнув головы, боятся поднять глаза на схватку двух взбесившихся исполинов. И в мемуарах эта сцена должна бы быть центральной, узловой, ключевой, стержневой.
Но нет этой сцены в мемуарах. И выходит, что сообразительно-проницательный Жуков все понял, отсидел покорно полтора часа в кабинете Сталина, пожелал вождю спокойной ночи, счастливых снов и удалился...
3
И совсем уж смешным получается рассказ стратега, если вспомним, что 22 июня 1941 года в 0 часов 30 минут в войска ушла «Директива No 1» за подписями Тимошенко и Жукова: «...Задача наших войск не поддаваться ни на какие провокационные действия... Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить».
У него, великого, все иллюзии рассеялись, он понял, что сейчас нападут, и тут же запретил своим войскам открывать огонь! Ему, гениальному, ясно, что сейчас нанесут смертельный удар стране, и вот он своей директивой вяжет руки всем командующим фронтами и армиями, всем командирам корпусов, дивизий, бригад, полков и всем нижестоящим, запрещая стрелять, налагая запрет на ЛЮБЫЕ действия!
Последний вариант. Мысль о неизбежном нападении пришла в голову Жукова после того, как он распрощался со Сталиным. В 22.20 Жуков вышел из кабинета. Прошел через несколько барьеров охраны, пересек Ивановскую площадь Кремля, дошел до своей машины, выехал из Кремля (опять через контроль), доехал до Генерального штаба, поднялся к себе, разобрал ворох бумаг, прочитал донесения, сравнил-сопоставил, и вдруг – озарение: так они же сейчас нападут!
Этот вариант не пройдет. Жуков рассказывал, что вечером окончательно развеялись все иллюзии и он все понял, а в этом варианте дело к полночи клонится.
Но даже если и так, даже если Жуков все понял, уже распрощавшись со Сталиным, почему же он ему сразу не позвонил? Отчего вредительскую директиву подписал?
Он еще и не то рассказывал! В 0 часов 30 минут 22 июня Жуков по телефону доложил Сталину, что директива, которая запрещала командирам всех рангов что-либо предпринимать, ушла в войска (см.: Воспоминания и размышления. М., 2003. Т. 1. С. 263). Через десятилетия после тех событий своим почитателям он гордо вещал: вечером 21 июня я все понял, у меня все иллюзии рассеялись! А 22 июня 1941 года в 0 часов 30 минут величайший полководец говорил со Сталиным, но про рассеянные иллюзии докладывать почему-то не стал. Видимо, не хотел вождю на сон грядущий настроение портить. И товарищ Сталин ушел спать.
Растолкуйте мне ситуацию, разъясните: вечером 21 июня Жуков понял, что нападение неизбежно, а Сталина начал будить телефонными звонками 22 июня после 3 часов 40 минут... Да не по собственной инициативе названивал, а потому, что ему нарком обороны Тимошенко приказал.
4
Представляю себе ту же самую ситуацию в Америке. Вот некий стратегический гений бахвалится: уж такой я разумный, уж такой я хитрый, вечером 10 сентября 2001 года никто ничего не знал и не понимал, а я, умненький, сообразил, что завтра поутру непременно самоубийцы захватят самолеты и нанесут удары по Нью-Йорку и Вашингтону. Весь вечер просидел я в кабинете президента, но ничего ему не рассказал, потом он пошел спать, а я директиву настрочил, чтобы никто ничего против террористов не предпринимал и на их провокации не поддавался, и поутру – они ударили! Как я и предвидел. Президенту я звонить не собирался, но мой вышестоящий начальник приказал: разбуди и порадуй...
Вот вы смеетесь, а мне не до смеха. Ведь именно это нам великий стратег Жуков рассказывает. К этому добавляет, что давно собирался Сталину стратегическую ситуацию обрисовать, да только возможности такой не представилось, ибо Сталин делами Генерального штаба мало интересовался.
У меня два объяснения поведению Жукова. Пусть каждый выбирает что нравится.
Первое объяснение: Жуков – преступник. Он знал, что нападение неизбежно совершится в ближайшие часы, но своим трусливым бездействием и своей преступной директивой в последние часы мира поставил армию, страну и весь народ под смертельный удар. За такие действия, вернее бездействия, полагался расстрел по статье 193 УК РСФСР (бездействие власти).
Второе объяснение. Жуков – хвастун. Вечером 21 июня 1941 года он о возможности германского нападения не догадывался. Это после войны в нем удивительная проницательность проявилась.
Задним числом.
Глава 13. У него не было полномочий!
На вопрос о роли Хрущева ответил: «Он занимал такое положение, что не мог не принимать решений о репрессиях».
«А ты имел к ним какое-нибудь отношение?» – спросила я.
«Нет. Никогда», – твердо, глядя мне в глаза, ответил отец.
Элла Жукова.
Эра и Элла Жуковы. Маршал победы. Воспоминания и размышления. М., 1996. С. 149
1
Итак, вечером 21 июня 1941 года великий стратег понял: сейчас нападут! На это в книге «Тень победы» я смиренно заметил: если так, то надо было действовать. Надо было поднимать армию по тревоге. Если иллюзии рассеялись, почему ничего не делал?
Коммунистические идеологи и тут нашли объяснение: так у него же не было полномочий!
Товарищи дорогие, если мы знаем, что дом заминирован и в любое время взорвется, если мы знаем, что в доме люди, то какие нужны полномочия, чтобы поднять тревогу?
Если нам приказано точно держать курс, но видим, что наш корабль сейчас врежется в айсберг, неужели не рванем руль, пытаясь увернуться? Неужели сначала побежим полномочия просить, а уж потом курс менять?
Если знаем, что самолет сейчас врубится в небоскреб, нужно ли спрашивать у кого-то разрешение на то, чтобы включить сирену и выгнать людей из здания?
Допустим, нам известно: безграмотные и безалаберные действия операторов ядерного реактора ведут к взрыву, от которого пострадают сотни тысяч людей, а миллион квадратных километров территории на сотни и тысячи лет будет непригоден для обитания людей и животных, – неужто будем ждать формального разрешения на необходимые действия по предотвращению преступления?
21 июня 1941 года речь шла не о взрыве дома, не о корабле, пусть и громадном, не о небоскребе и даже не о чернобыльском реакторе. Вопрос стоял о жизни десятков миллионов людей, о колоссальных потерях и разрушениях. Скажу больше: это был вопрос о существовании огромной страны и народов, которые ее населяют. Великий гений стратегии, как он заявляет, ясно понимал, что катастрофа неумолимо и стремительно надвигается, но ничего не сделал для ее предотвращения, ибо полномочий ему не хватило.
Отдавать преступные приказы войскам Жуков полномочия имел, а отменить собственные запреты у него полномочий не оказалось.
2
В ночь на 22 июня Жуков, который якобы полностью понял, что нападение неизбежно, подписывает Директиву No 1: «Не поддаваться ни на какие провокационные действия... никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить». Эта директива прямо воспрещала вводить в действие план прикрытия государственной границы и поднимать войска по тревоге: будет особое распоряжение из Москвы – объявите тревогу, не будет – поплатитесь головами, если объявите.
И на такие действия у Жукова полномочия тоже были, а вот отменить собственные приказы полномочий у него не оказалось.
Этой хитрой грамотой Жуков отмазывал себя от ответственности: с одной стороны, войскам быть в готовности, с другой – никаких мероприятий не проводить! Что бы ни случилось, Жуков в стороне: он дал и такие распоряжения, и прямо противоположные. А командующие на местах в любом случае виноваты: поднял войска по тревоге – расстрел, не поднял – тоже расстрел.
Генерал-полковник И.В. Болдин в 1941 году был генерал-лейтенантом, заместителем командующего Западным фронтом. Он поведал о разговорах с Москвой ранним утром 22 июня. Командующий фронтом генерал армии Д.Г. Павлов кричал в трубку: «Война! Дайте разрешение действовать! Дайте разрешение открыть огонь артиллерии! Дайте разрешение сбивать немецкие самолеты!»
А в ответ: не поддавайся на провокации!
Через некоторое время следует второй разговор с Москвой. Ответ тот же: не поддаваться! Начальник разведки Западного фронта полковник Блохин докладывает: против Западного фронта одновременно действуют в данный момент более тридцати пехотных, пять танковых, две моторизованные и одна десантная дивизии, сорок артиллерийских и пять авиационных полков противника. Это не провокация!
Но Москва твердо стоит на своем.
Через некоторое время третий разговор с Москвой. Затем четвертый.
Вместо командующего фронтом генерала армии Павлова с Москвой говорит генерал-лейтенант Болдин.
Но ответы все те же: артиллерийский огонь открывать запрещено, никаких действий не предпринимать! На провокации не поддаваться! (И.В. Болдин. Страницы жизни. М., 1963. С. 84-85; ВИЖ. 1961. No 4. С. 65.)
И тогда командующий Западным фронтом генерал армии Павлов совершает подвиг. Он больше не спрашивал полномочий. Он просто отказался выполнять приказы Москвы. Взяв на себя всю ответственность, своим приказом по существу объявил Германии ответную войну. Без этого героического решения разгром советских войск был бы более грандиозным. За этот подвиг Павлова следовало наградить второй Золотой Звездой. Но Золотые Звезды достались Жукову, который якобы еще вечером 21 июня знал, что нападение неизбежно, но продолжал упорно требовать от войск на провокации не поддаваться.
22 июня 1941 года в 7 часов 15 минут Жуков написал Директиву No 2, которая разрешала ведение боевых действий, правда, с ограничениями.
В 21 час 15 минут в войска была направлена Директива No 3 за подписями Тимошенко, Маленкова и Жукова, которая требовала от войск Северо-Западного, Западного и Юго-Западного фронтов немедленного перехода в решительное наступление. Войскам Северо-Западного и Западного фронтов ставилась задача «к исходу 24.6 овладеть районом Сувалки». Юго-Западный фронт получил задачу «к исходу 24.6. овладеть районом Люблин».
Жуков объявил после войны: враг был сильнее! Жуков рассказывал, что якобы еще летом 1940 года он понимал, что враг силен, а мы воевать не готовы. Коль так, отдавай приказ на оборону! А если сил нет и на оборону, отдавай приказ на отход. Россия велика, катиться можно аж до Москвы, понемногу изматывая врага. Но в первый день войны Жуков вместе с Маленковым и Тимошенко подписал самоубийственный приказ на захват польских городов Сувалки и Люблин, причем без подготовки, в фантастически короткие сроки. Приказ этот ничего, кроме гибели и позора, Красной Армии не принес и принести не мог. И подписывать такой преступный приказ у Жукова тоже полномочия были.
Можно и тут возразить: время было такое, приходилось подписывать преступные приказы против своей воли... Но сам Жуков это и опровергает. По его рассказам, Сталин 22 июня был якобы растерян, он ни на чем не настаивал, ибо не знал, что делать. Если так, то, не спрашивая полномочий, Жуков должен был взять бразды правления в свои руки и действовать. Но нет.
На умные вещи полномочий у Жукова не было, а на глупые и преступные – сколько угодно.
Если смотреть в корень, то приказы Жукова о том, чтобы вывести войска из укрепленных районов, снизить степень готовности противовоздушной обороны, не поддаваться на провокации и никаких мероприятий не проводить, – это смертный приговор России.
3
В 1957 году Жуков совершил государственный переворот. Большинство в Президиуме ЦК КПСС (так в то время именовалось Политбюро, т.е. высший орган коммунистической диктатуры) восстало против Хрущева. А Жуков выступил на его стороне. Жуков выгнал с коммунистического Олимпа самых влиятельных вождей: Молотова, Маленкова, Кагановича, примкнувшего к ним Шепилова. И ни у кого стратег полномочий не спрашивал. Он просто и доходчиво объяснил, что Вооруженные Силы находятся под его личным и полным контролем.
Для того чтобы свирепый зверь не бросился на хозяина, его ведут на двух поводках: если он вправо рванет, его слева удержат, бросится влево его оттянут вправо. Именно так коммунистическая диктатура на поводках-растяжках держала Вооруженные Силы. С одной стороны – особые отделы, с другой – политотделы. С одной стороны – контроль ГБ, с другой – контроль партии.
После уничтожения своего друга и кровавого соратника Берии и его окружения, после мощного кровопускания в компетентных органах и их резкого ослабления Жукову позарез был нужен ХХ съезд КПСС. И он его провел в союзе с Хрущевым. На этом съезде народу показали кое-что из деяний товарища Сталина, тем самым мазнули грязью и кровью как мундир недремлющих органов, так и полувоенный френч партии, которую товарищ Сталин возглавлял 30 лет. Оба сдерживающих поводка ослабли, и вот Жуков объявил обалдевшим вождям, что возглавляемые им Вооруженные Силы ни Центральному Комитету, ни его Президиуму больше не подчиняются. И компетентным органам они тоже подчиняться не намерены: прикажет Жуков – танки будут давить и кромсать, а прикажет – замрут, и ни один с места не сдвинется. Объявив, кто в доме хозяин, Жуков начал сгонять с вершин власти неугодных и непослушных. Свержение шло под флагом «восстановления социалистической законности и ленинских норм партийной жизни».
Но Жуков был незнаком с трудами великого Никколо Макиавелли, который рекомендовал: бей насмерть! Удар должен быть или смертельным – или от удара воздержись.
Жуков этого не знал. Он разогнал большинство Президиума, а меньшинство в лице Хрущева оставил. 22 июня 1957 года Жуков произнес свою историческую речь на пленуме ЦК. Выступление было бестолковым. Жуков наивно раскрыл свои карты. В частности, он заявил: «На ХХ съезде партии, как известно, по поручению Президиума ЦК тов. Хрущев доложил о массовых незаконных репрессиях и расстрелах, явившихся следствием злоупотребления властью со стороны Сталина. Но тогда, товарищи, по известным соображениям не были названы Маленков, Каганович, Молотов, как главные виновники арестов и расстрелов партийных и советских кадров» (Георгий Жуков. Стенограмма октябрьского (1957 г.) пленума ЦК КПСС и другие документы. С. 157).
Каждый из присутствующих эти слова должен был понимать так: в феврале 1956 года Хрущев и Жуков разоблачили Сталина как величайшего злодея. Но тогда по каким-то соображениям не тронули ближайших его соратников. Теперь, в июне 1957 года, очередь дошла до них, и им тоже припомнили преступления. А что дальше будет? В любой момент Хрущев и Жуков могут вспомнить любого. А ведь все присутствовавшие на пленуме ЦК в июне 1957 года – сталинские птенцы. Каждого лично вождь выбирал. У каждого заслуги перед Сталиным. Каждый кровью измазан.
Тут же мудрейший Жуков об этом и заявил: «У тов. Хрущева, как и у каждого из нас, имеются недостатки и некоторые ошибки в работе, о которых Хрущев со всей присущей ему прямотой и чистосердечностью рассказал на Президиуме. Но, товарищи, ошибки Хрущева, я бы сказал, не давали никакого основания обвинять его хотя бы в малейшем отклонении от линии партии».
Жукову хватило ума лягнуть даже Хрущева, своего единственного союзника в борьбе за власть. Получилось – все в дерьме, и только Георгий Константинович – весь в белом. Заляпаны все, начиная с Хрущева, но чистенький Жуков его пока великодушно прощает.
Хрущев мог делать выводы из речи Жукова: год назад сподвижники Сталина Молотов, Каганович и Маленков не были названы преступниками, а сейчас Жуков им припомнил преступления. Сегодня Жуков не называет преступником Хрущева, хотя он такой же кровавый соратник Сталина, как и остальные в окружении вождя. А что, если завтра Жуков мнение свое изменит?
В заключение Жуков заявил: «Нужно сказать, что виноваты и другие товарищи бывшие члены Политбюро. Я полагаю, товарищи, что вы знаете, о ком идет речь, но вы знаете, что эти товарищи своей честной работой, прямотой заслужили, чтобы им доверял Центральный Комитет партии, вся наша партия, и я уверен, что мы их будем впредь за их прямоту, чистосердечные признания признавать руководителями». Пленум ответил бурными аплодисментами. А Жуков добавил про провинившихся: «Здесь, на Пленуме, не тая, они должны сказать все, а потом мы посмотрим, что с ними делать» (Там же. С. 161).
Именно на этом в свое время свернул шею Робеспьер. Своих соратников он гнал на гильотину по одному и группами, а трусливое большинство народных избранников отвечало воплями восторга. Каждый дрожал за свою шкуру и, когда выяснялось, что на сегодня пронесло, ликовал и визжал от счастья. И вот однажды Робеспьер объявил: я выявил в нашем кругу еще несколько врагов народа, которым давно пора отрезать головы, завтра мы так и сделаем, но пока имен не называю.
Естественно, что каждый такое замечание принял на свой счет. Потому во все пока еще не отрезанные головы одновременно пришла на первый взгляд парадоксальная мысль: а почему бы Робеспьеру голову не отрезать? Так и порешили.
Жуков пошел по той же тропе: вот этих я выгоняю, но и остальные тоже виноваты, имен не называю, вы сами, товарищи, их знаете, но так уж и быть – на сегодня прощаю, пусть пока числятся руководителями, а там посмотрим.
Жуков не понял, что с этого момента все присутствовавшие на пленуме ЦК КПСС (а было их 265 закаленных в подковерных схватках бойцов) стали его kсмертельными врагами, а бурные аплодисменты – стадное проявление страха. Но именно этот страх сбил их в злобную стаю, именно страх объединил их всех в стремлении от Жукова избавиться.
Страницы
предыдущая целиком следующая
Библиотека интересного