Единственное, что не вызывает сомнения, — это трагический результат встречного танкового боя у Войницы. Предоставим слово маршалу Рокоссовскому:

«..к вечеру 25 июня на КП нашего корпуса в районе Клевана (90 км восточнее Войницы. — М.С.) прибыл пешком командир 19-й танковой дивизии... генерал-майор Семенченко в весьма расстроенном состоянии, с забинтованной кистью правой руки. Он сообщил, что его дивизия полностью разбита... Вскоре здесь оказался и один из комиссаров полка этого же корпуса, сообщивший о гибели генерала Кондрусева и о том, что корпус разбит. Упаднический тон и растерянность комдива и комиссара полка вынудили меня довольно внушительно посоветовать им немедленно прекратить разглагольствования о гибели корпуса...» [111]

К сожалению, эти «разглагольствования» не были безосновательны. Вот как описывает Москаленко встречу с остатками 22-го МК, произошедшую днем 25 июня:

«...на мост неожиданно бросились тыловые подразделения и артиллерия на конной тяге из состава частей 27-го стрелкового и 22-го механизированного корпусов. Поддавшись панике, несколько сот человек, мешая друг другу, пытались прорваться на восточный берег. Их кони ломали ноги между шпалами, повозки и орудия сбивались в кучу. Образовалась пробка. А тут еще немцы открыли артиллерийский огонь по мосту. Началась невообразимая суматоха...» [75]

О состоянии дел в 19-й тд убедительно свидетельствует тот факт, что на марш от Луцка до Войницы (50 км) этой танковой дивизии потребовалось полтора дня, причем из 163 танков до места боя дошло только 45. В бою у Войницы погибли командиры всех трех полков дивизии. Скорее всего, такие потери явились результатом мужественной, но неорганизованной попытки атаковать в лоб немецкие танки (среди которых было некоторое количество PZ-III с 50-мм пушками) на легких Т-26 с противопульным бронированием.

Еще более «загадочные» события происходили в 215-й моторизованной дивизии. Название «моторизованная» не должно вводить нас в заблуждение. Это у немцев моторизованная дивизия представляла собой обычную пехотную дивизию, посаженную на трофейные французские, бельгийские, чешские грузовики — и ни одного танка. А на вооружении 133-го танкового полка 215-й мд перед войной было 129 танков БТ (т.е. немногим меньше, чем в 14-й танковой дивизии вермахта, где было всего 147 танков).

Хотя утром 23 июня дивизия получила приказ о наступлении на Владимир-Волынский совместно с 19-й тд, она, продолжая действовать по «красному пакету», ушла к Ковелю. Только 25 июня (т.е. уже после разгрома 19-й тд) 215-я мд на северных окраинах Владимир-Волынского встретилась с выдвигающейся из города на восток 298-й пехотной дивизией вермахта.

Перед наступлением на Владимир-Волынский 215-й мотодивизии был передан (в дополнение к ее собственному) и один из танковых полков 41-й тд. Тем не менее, как пишет Владимирский, в бою 25 июня 215-я мд действовала как пехотное соединение, «без танкового полка» (???). Встречаются утверждения о том, что танковый полк 215-й мд отстал из-за того, что «израсходовал все горючее» — и это при том, что общая протяженность маршрута Ровно — Луцк — Ковель — Владимир-Волынский составляет 190 км по шоссе, а на складах 5-й армии хранилось горючее в количестве 33 (тридцать три) заправки! [92]

Встречный бой с немецкой пехотной дивизией закончился тем, что (как пишет Владимирский) уже на следующий день, 26 июня, «215-я моторизованная дивизия сосредоточилась в районе Софияновки в 50 км восточнее Ковеля». Другими словами, дивизия была разгромлена и отброшена на 80 км к северо-востоку от места боя (на этот марш горючего, как всегда, хватило). 129 танков БТ из состава 133-го тп просто пропали безо всякого упоминания в известных автору источниках. Правда, в конце июня в 215-й мд еще числилось (по данным Владимирского) 15 танков, но это были Т-26, вероятно «прибившиеся» к дивизии из других частей.

Вот, собственно, и весь краткий курс истории 22-го мехкорпуса. Гибель командира, развал управления и распад «броневого кулака» на отдельные дробинки, гибель немногих оставшихся в строю танкистов в бою под Бойницей, где в первую и последнюю атаку на врага вместо 712 танков корпуса пошло всего-навсего 45 боевых машин. Боевой ударный батальон...

Столь же непостижные уму события происходили и на Радеховском направлении, там, где 15-й мехкорпус должен был контратаковать наступающую в глубь обороны советских войск 11-ю танковую дивизию вермахта.

В составе 15-го МК было три дивизии: 10-я и 37-я танковые, 212-я моторизованная. Перед войной они дислоцировались соответственно в районах Золочев, Кременец, Броды.

Как мы уже отмечали выше, «212-я моторизованная дивизия, имея почти полную обеспеченность личным составом красноармейцев, не имела совершенно машин для перевозки личного состава». Приписанный к дивизии автотранспорт из народного хозяйства так и не поступил, в результате 212-я мд превратилась в простую пехоту, которая из-за отсутствия конского состава стала особо малоподвижной. Это обстоятельство, а также желание обеспечить оборону тылов корпуса от мифических «воздушных десантов» немцев привело к тому, что 212-я мд до конца июня 1941 г. «обороняла» Броды и никакого участия в контрударе не приняла.

Как же действовали две танковые дивизии корпуса? В каждой советской танковой дивизии было два танковых, один мотострелковый и один гаубично-артиллерийский полк. Не была исключением из этого правила и 37-я тд, но ее 37-й мотострелковый полк также остался без автотранспорта и «действовать совместно с дивизией в начале боевых действий не мог».

Таким образом, еще не сделав ни одного выстрела, 15-й МК уже остался почти без пехоты (в боевых действиях 23—26 июня принимал участие лишь мотострелковый полк 10-й тд) и без большей части штатной артиллерии. Кроме общей для всей артиллерии Красной Армии беды с нехваткой тракторных тягачей и грузовиков, в отчете командиров 15-го МК и 10-й танковой дивизии констатируются такие факты, которые трудно назвать каким-то другим словом, кроме слова «вредительство»:

«...в первые 3 дня боев в 19-м и 20-м танковых полках 10-й тд было всего по 96 бронебойных снарядов на полк (штатный боекомплект составлял от 114 до 188 снарядов на один танк. — М.С.) и ни одного бронебойного снаряда для 76-мм пушек (т.е. главная ударная сила дивизии — танки Т-34 и KB — оказалась попросту не способна к ведению боя с любыми танками противника! — М.С.)... В артиллерийском полку 37-й тд находилось 12 гаубиц 122-мм без панорам (т.е. стрелять из них можно, а попасть в цель — никогда. — М.С.)... Полковая артиллерия была послана в полки почти вся неисправная (как это?!? — М.С.)... Зенитная артиллерия имела крайне ограниченное количество снарядов... За весь период операций 10-я тд не могла ниоткуда получить ни одного снаряда для 37-мм зенитных пушек» (лучшие в мире мобильные зенитные установки, которые должны были по всем предвоенным планам надежно прикрыть победный марш советских танковых колонн, превратились в лишнюю обузу, которая и была брошена на дорогах отступления).

На фоне таких фактов уже как-то буднично воспринимается сообщение о том, что «поддержки дивизии со стороны нашей авиации не было в течение всего периода боевых действий. Даже разведывательных данных от авиации в дивизию ни разу не поступало...». И это — при многократном численном превосходстве ВВС Юго-Западного фронта над авиацией противника!

Прочитав такое, хочется согласиться с мнением коммунистических историков о том, что Красная Армия не была готова к войне. Правда, они это всегда объясняли тем, что «история отпустила нам мало времени». Автор же считает, что история отпустила им (коммунистам) слишком много времени. Так много, что его хватило на то, чтобы найти и уничтожить практически всех грамотных военных специалистов, а командование фронтом и тылом доверить бездарным и безграмотным выскочкам, которые, находясь в ста километрах от границы, не удосужились даже обеспечить танкистов бронебойными снарядами...

Боевые действия 15-го МК начались в 9 часов 50 минут 22 июня, когда передовой отряд 10-й тд в составе 3-го батальона 20-го танкового полка и 2-го батальона 10-го мотострелкового полка выступил к границе по маршруту Соколувка — Топорув — Радехов. Вечером, в 22 часа, он встретился с противником «силою до двух батальонов пехоты с противотанковыми орудиями» (вероятно, это были передовые части 57-й пехотной дивизии вермахта, прорвавшей оборону советских войск в районе Сокаль — Червоноград).

«В результате боя уничтожено 6 противотанковых орудий противника и до взвода пехоты. Наши потери — 2 танка. К исходу 22.6 передовой отряд занял Радехов...» Это был первый и, увы, последний успех 10-й танковой дивизии, да и всего 15-го мехкорпуса. Дальнейшие события разворачивались следующим образом.

В 18 часов 22 июня начали выдвижение по направлению на Радехов — Лопатин главные силы 15-го МК. Задача была им поставлена в высшей степени решительно: «уничтожить сокальскую группу противника, не допустив отхода ее на западный берег реки Буг» (т.е. в это время советское командование было обеспокоено тем, как бы не дать агрессору убежать назад, на сопредельную территорию).

Этот приказ был выполнен следующим образом:

«— 19-й танковый полк 10-й тд, шедший по бездорожью и по заболоченным участкам, застрял в болоте в районе Копты, Олеско (примерно 15 км от места начала марша) и на указанный рубеж к сроку не вышел...;

— 20-й танковый и 10-й мотострелковый полки 10-й тд только к 15 часам 23 июня 1941 г. вышли к Радехову (55 км по прямой от района предвоенной дислокации 10-й тд в г. Золочев). Артиллерийский полк дивизии «к этому времени еще находился в пути следования...;

— 37-я тд, имевшая задачу к 18 часам сосредоточиться в районе Оплуцко в готовности к удару в направлении на Лопатин (общая протяженность маршрута 65 км по прямой от г. Кременца. — М.С.) в 14.00 23 июня 41 г. получила от прибывшего командира 15-го мехкорпуса генерал-майора Карпезо задачу уничтожить танки противника в районе Адамы... Впоследствии оказалось, что танков противника в районе Адамы не было... Повернув дивизию на Адамы и не найдя там танков противника, командир 37-й тд продолжал после этого выполнение задачи по сосредоточению дивизии в район Оплуцко, но с опозданием на 5—6 часов...»

Пока части 10-й и 37-й танковых дивизий блуждали по лесам и болотам, 11 -я танковая дивизия вермахта встретилась в 5 часов 15 минут 23 июня на окраине Радехова с тем самым передовым отрядом 10-й тд, который занял Радехов вечером 22 июня. Завязался ожесточенный неравный бой, в котором немецкой дивизии противостоял не 15-й мехкорпус, и не одна из его дивизий, а только два батальона. «Передовой отряд удерживал занимаемый им рубеж до 13 часов 30 минут и, израсходовав боеприпасы, отошел на рубеж Майдан Старый. Результаты боя: уничтожено 20 танков противника, 16 противотанковых орудий и до взвода пехоты. Потеряно: танков БТ — 20 штук, Т-34 — 6 штук, убитыми 7 человек, ранено 11 человек...»

Наконец, в три часа дня к месту боя подошли два полка 10-й танковой дивизии. «Атака мотострелкового и 20-го танкового полков 10-й танковой дивизии без поддержки артиллерии, при наличии явно превосходящих сил противника, расположенных на выгодном рубеже, была неуспешной, и Радехов остался за противником. Подбито 5 танков противника и 12 противотанковых орудий...»

Этот странный бой 23 июня, в ходе которого советские танкисты вынуждены были царапать броню вражеских танков осколочными снарядами, оказался единственным крупным танковым сражением на Радеховском направлении. После этого каждая сторона занялась своим делом.

Немцы, почувствовав усиливающееся давление на южный фланг 1-й ТГр, ушли от Радехова на Берестечко (где уже вечером 23 июня они захватили важнейшие переправы через реку Стырь), а от Берестечка — по шоссе на Дубно. Не встречая серьезного сопротивления, 11-я танковая дивизия захватила мосты на реке Икве и вечером 25 июня заняла Дубно — крупный узел шоссейных дорог, связывающих Луцк, Ровно, Львов и Тернополь.

Вслед за этим, 24 июня в обозначившийся прорыв была введена еще одна танковая дивизия 1-й ТГр (16-я тд), которая к исходу дня 25 июня передовыми частями вышла на шоссе Дубно — Тернополь в районе г. Кременец (130 км к востоку от госграницы).

В полосе Радехов — Лопатин — Берестечко танковые дивизии сменила немецкая пехота (57-я пд и 75-я пд), которая, пользуясь медлительностью командования 15-го МК, спешно создавала оборонительный рубеж по берегам мелких лесных речушек: Радоставка, Слоновка, Сытенька, Пляшевка.

А в это время части 15-го мехкорпуса (подобно боксеру на ринге, пританцовывающему перед тем, как нанести удар) совершали некое хаотичное движение внутри «треугольника» Радехов — Броды — Буек. Если сравнение с боксом покажется читателю несерьезным и неприличным в рассказе о трагических событиях войны, то можно уподобить действия командования 15-го МК поведению загнанного волка, который мечется, но не может решиться выйти за установленные охотниками флажки.

Для самых дотошных читателей, готовых часами слепить глаза над картой, приведем и сокращенное документальное описание этого «броуновского движения»:

«...командир 15-го мехкорпуса частным боевым приказом №04 от 24.6.41 г. решил, прикрываясь с направления Радзехув, ударом в направлении Соколувка — Броды уничтожить прорвавшиеся на Броды мотомеханизированные части противника. 10-й танковой дивизии, после смены ее частями 37-й танковой дивизии, приказано перейти в район Смольно — Пониковице и быть готовой к удару в направлении Радзивиллув. Находясь в движении в 17 часов в районе Буек, командиром дивизии получен приказ командира 15-го мехкорпуса: дивизии возвратиться в прежний район сосредоточения — лес южнее Холоюв. Повернувшись обратно, дивизия к рассвету 25.0.41 г. возвратилась в район Холоюв и заняла оборону на рубеже южнее Холоюв. 37-й танковой дивизии поставлена задача на рубеже Шишковце — Топорув — Чаныз — Адамы прикрыть отход 10-й танковой дивизии до 20.00 24.6.41 г., после чего, переправившись через р. Сур на участке Монастырек — Руда Бродзка, выйти в леса западнее Лясове в готовности к удару в направлении Лешнюв (т.е. на восток. — М.С). К 2 часам дивизия достигла рубежа южного берега р. Радоставка, где получила задачу перейти к обороне по южному берегу р. Радоставка в готовности с 13.00 25.6.41 г. перейти в наступление в направлении Охладув, Радзехув... В 23 часа дивизия, выполняя приказ командира корпуса, головами колонн главных сил достигла рубежа переправ через канаву (так в тексте. — М.С.) восточнее Турзе. Здесь был получен частный приказ командира корпуса: оставаться на месте и продолжать удержание занимаемого рубежа, подготовив удар в направлении Холоюв...

...в 8 часов 30 минут 25.6.41 г. корпусу поставлена задача занять исходное положение для перехода в атаку для разгрома подвижной группы противника и выход в район Сокаль (снова на запад. — М.С). Командиром 15-го механизированного корпуса отдан приказ 10-й танковой дивизии выйти в район Топорув — Холоюв и быть в готовности к нанесению удара в направлении Радзехув... 37-я танковая дивизия получила задачу подготовить переправы через р. Радоставка и быть готовой к атаке в направлениях Охладув — Радзехув...

В 8.00 26.6.41 г. на командный пункт 37-й тд прибыл начальник штаба 15-го мехкорпуса, который на основании распоряжения командующего фронтом поставил задачу отходить на восточный берег р.Серет к востоку от Заложцы-Нове... Части 37-й тд начали отход, организовав сильное прикрытие с тыла. В 12.00 26.6.41 г. на командном пункте дивизии было получено новое приказание командира 15-го МК — немедленно дивизию повернуть обратно... и быть готовым к наступлению в направлении Берестечко. На основании приказания 37-я тд совершила поворот на 180 и вновь вышла к рубежу р. Радоставка...» И т.д.

В переводе на простой русский это означает, что части 10-й и 37-й тд, непрерывно сменяя друг друга на разных исходных рубежах, подгоняемые приказами штаба фронта, готовились то к наступлению на Берестечко, то к повторному наступлению на Радехов, то к отражению наступления несуществующего противника, «прорвавшегося» на Броды, а то и вовсе к отходу на Тернополь...

Правды ради надо отметить, что периодически у командиров среднего звена терпение лопалось, и они начинали проявлять отмененную в 1917 году «частную инициативу»:

«...в 10 часов 26 июня по частной инициативе командира полка подполковника Пролеева 19-й тп атаковал противника в районе высот юго-восточнее Радзехув. В районе Денбины Охладовские полк был встречен организованным огнем противотанковых орудий. В результате атаки было уничтожено до 70 противотанковых орудий, 18 танков и до батальона пехоты. Потери полка: 9 танков KB и 5 танков БТ-7...

...для противодействия крупным разведывательным отрядам противника командиром 20-го танкового полка была выделена группа в составе 15 танков, а затем была проведена контратака силами 20-го танкового и мотострелкового полков при поддержке двух батарей 10-го гаубичного артиллерийского полка...С выходом наших танков танки противника боя не приняли и отошли за линию высот, где у противника была организована сильная противотанковая оборона. В результате боя... насчитано 56 раздавленных и подбитых противотанковых орудий и 5 подбитых танков противника.

Наши потери: 4 танка KB и 7 танков БТ- 7, не вернулось из боя 4 танковых экипажа, в том числе начальник отряда майор Говор...»

Вся эта неразбериха закончилась в шесть часов вечера 26 июня сценой, вполне достойной фильма ужасов.

Обратимся снова к мемуарам Баграмяна: «...вражеская авиация засекла командный пункт 15-го мехкорпуса. В результате ожесточенной бомбежки его штаб понес большие потери».

В отчете о боевых действиях 15-го МК это событие описано более конкретно: «18 самолетов противника подвергли тяжелой бомбардировке командный пункт... Бомбежка продолжалась в течение 50 минут, в результате ранено 2 красноармейца и 1 убит».

18 самолетов, 50 минут бомбежки, потери — 3 человека?

В ходе этого налета погиб командир корпуса генерал-майор Игнатий Иванович Карпезо. Сослуживцы тут же, в лесу у местечка Топорув, похоронили генерала.

И тут на КП корпуса прибыл Иван Васильевич Лутай, заместитель командира по политчасти, проще говоря — комиссар корпуса. Прибыл, выслушал доклад о гибели командира — и приказал разрыть свежую могилу.

Писатель-фронтовик В.В. Карпов, член ЦК КПСС последнего замеса, первый секретарь правления Союза писателей СССР, в своей известной книге восхвалений мудрости Маршала Победы Жукова дает такое объяснение действиям комиссара: Иван Васильевич, дескать, потерял самообладание от горя и начал биться над могилой как истеричная барышня...

Верится в это с трудом. У наших комиссаров и биография, и воспитание были слишком суровыми, чтобы их можно было представить в таком образе. Что-то, видимо, насторожило Лутая, и он, скорее с наганом в руке, нежели со слезами на лице, решил лично разобраться в причине гибели командира корпуса.

Могилу разрыли — Карпезо был жив, правда, без сознания, в тяжелой контузии.

Бдительность и настойчивость, проявленные Лутаем, спасли жизнь генерала, но спасти 15-й МК от разгрома, к которому он уже неудержимо катился, не удалось никому.

В то время как 15-й мехкорпус короткими перебежками метался в заколдованном треугольнике Радехов — Броды — Буек, а 4-й мехкорпус совершал возвратно-поступательное движение по маршруту Львов — Яворов — Львов, третий наш «богатырь» — 8-й МК генерала Рябышева — двигался к району будущего танкового сражения широким, размашистым зигзагом, как лыжник в слаломе-гиганте.

Накануне войны 8-й МК входил в состав 26-й армии, которой по предвоенным планам предстояло наступать по направлению Самбор — Жешув — Тарнув. Уже в 10 часов утра 22 июня из штаба армии поступил приказ, в соответствии с которым корпус был поднят по тревоге и к исходу дня, миновав Самбор, вышел непосредственно к пограничной реке Сан.

Там же произошло и первое боевое столкновение головного танкового батальона майора Сытника с немецкой пехотой. В мемуарах Попеля оно описано так:

«...бегущие серо-зеленые фигурки исчезали под гусеницами «тридцатьчетверок» и КВ. Уцелевшие бросались в реку и пытались спастись вплавь. Но танковые пулеметы довершали дело...»

Развить успех корпусу не дали. Вечером 22 июня, в 22 часа 40 минут поступил новый приказ — к 12 часам 23 июня 8-й МК (уже прошедший 80 км на запад от Дрогобыча к Сану) должен был сосредоточиться в районе Куровичей (25 километров восточнее Львова, отход от границы на 120 км) и поступить в распоряжение командующего 6-й армией Музыченко. Танковые колонны двинулись назад, описывая большой крюк протяженностью более 150 км по маршруту Самбор — Дрогобыч — Стрый — Львов.

Дальнейший ход событий не вполне понятен. Баграмян в своих мемуарах пишет, что после совещания в штабе Ю-3. ф., на котором было принято решение сосредоточить 4-й и 8-й мехкорпуса в районе г. Броды, утром 23 июня «Жуков в сопровождении представителей штаба фронта выехал в 8-й мехкорпус генерал-лейтенанта Д. И. Рябышева, чтобы на месте ознакомиться с состоянием его войск и ускорить их выдвижение из района Львова на Броды». Однако ни Рябышев, ни Попель в своих воспоминаниях ни единым словом не упоминают о визите начальника Генштаба. Но главное, разумеется, не в визитах, а в том, что 8-й МК послали совсем в другую сторону.

В середине дня 23 июня, когда главные силы танковых дивизий находились примерно на рубеже г. Николаева (38 км по шоссе юго-западнее Львова), а 7-я моторизованная дивизия уже вышла в предместья Львова, Музыченко приказал повернуть 6-й мехкорпус на запад и к 19 часам 23 июня сосредоточиться в лесу к югу от Яворова (т.е. в том самом районе, куда Музыченко, вопреки приказам командования фронта, направил и главные силы 4-го МК). Огромные многокилометровые колонны танков, грузовиков, бронемашин во второй раз за последние сутки развернулись почти на 180 градусов и снова двинулись к границе.

Совершив утомительный ночной марш, 8-й мехкорпус, пройдя еще километров 80—90, вышел к Яворову. Там поздним вечером 23 июня командиру корпуса вручили пакет с новым (а по сути дела, со старым, так сказать, «исходным») приказом командования фронта: опять развернуть корпус и к исходу дня 24 июня выйти в район Броды.

На этот раз, из-за пробок и уличных боев во Львове, совершить еще один форсированный марш в указанный срок не удалось: к вечеру 24 июня главные силы корпуса сосредоточились в Буске, а 34-я танковая дивизия, не ставшая втягиваться в лабиринт львовских улиц, вышла через Жолкев (Нестеров) к реке Буг у г. Каменка-Бугского. К этому времени Каменка уже была захвачена передовыми немецкими частями, и через город пришлось прорываться с боем.

Не совсем понятно и то, когда же все-таки 8-й МК вышел в исходный район для наступления. Рябышев пишет, что «во второй половине дня 25 июня соединения и части корпуса сосредоточились в районе северо-западнее Бродов». А из мемуаров Баграмяна мы узнаем, что в 4 часа утра 26 июня «было получено донесение от генерала Рябышева. Командир корпуса сообщал, что его 34-я танковая дивизия подходит к Радзивилову, 12-я танковая — к Бродам, а 7-я моторизованная все еще у Буска, на берегу Западного Буга...».

Единственно, что не вызывает сомнения, так это то, что в ходе передислокации 8-го МК из Дрогобыча в Броды (145 км по прямой) гусеничной технике пришлось пройти своим ходом порядка 450 км, сотни тонн горючего были превращены в сизый дым, а водительский состав был измотан до предела тремя бессонными ночными маршами.

Несколько более организованно прошло выдвижение мехкорпусов второго эшелона — 9-го МК Рокоссовского и 19-го МК Фекленко.

Рокоссовский в первые же часы войны своей властью захватил окружную автобазу в Шепетовке и посадил на «экспроприированные» там грузовики свою 131-ю моторизованную дивизию. Благодаря этому самоуправству 131-я мд, несмотря на сорванную, как и везде, мобилизацию автотранспорта из народного хозяйства, смогла уже 23 июня выйти к Луцку, обогнав на марше обе танковые дивизии 9-го МК. После чего командующий 5-й армией генерал Потапов изъял эту дивизию из мехкорпуса («сделано это было через голову командира корпуса», сердито замечает в своих мемуарах Рокоссовский) и поставил ее в оборону на рубеж реки Стырь.

Это решение, хотя и ослабило и без того очень скромные возможности недоукомплектованного 9-го мехкорпуса, было, безусловно, правильным и своевременным. 131-я мотодивизия спасла тогда положение и предотвратила прорыв фронта 5-й армии, явно назревавший 25 июня после разгрома 22-го механизированного и 31-го стрелкового корпусов. 24 июня танковые дивизии 9-го мехкорпуса вышли в район сосредоточения и вступили в бой с передовыми частями 13-й танковой дивизии вермахта, пытавшейся прорваться к шоссе Луцк — Ровно в районе п. Клевань (40 км восточнее Луцка). Как пишет Рокоссовский, «20-я тд на рассвете 24 июня головным полком с ходу атаковала располагавшиеся на привале в районе Олыка моторизованные части 13-й танковой дивизии немцев, нанесла им большой урон, захватила пленных и много трофеев... Закрепившись, дивизия весь день успешно отбивала атаки подходивших танковых частей противника...» Успех тем более впечатляющий, если принять во внимание, что в 20-й танковой дивизии числилось до начала боевых действий всего 36 (тридцать шесть) танков, из которых 30 были снятыми с производства еще в 1934 г. легкими БТ-5.

Командиру 19-го МК генерал-майору Н.В. Фекленко повезло меньше: в Житомире и Бердичеве не нашлось бесхозной автобазы, да и маршрут предстоящего выдвижения 19-го МК был на 100 км длиннее, чем у корпуса Рокоссовского.

Тем не менее 19-й мехкорпус уже к утру 25 июня, пройдя более 200 км на своих крайне изношенных танках Т-26 учебно-боевого парка, вышел в исходный район развертывания. Высокий темп марша был обусловлен грамотными и инициативными действиями его командира. Фактически Фекленко сделал то, что должно было сделать высшее командование в масштабе всех танковых войск Красной Армии — сократить непомерно раздутое число механизированных соединений и за счет этого довести укомплектованность оставшихся до штатных норм.

Как пишет Владимирский, «перед выступлением в поход каждая танковая дивизия 19-го мехкорпуса была разделена на два эшелона — подвижный и пеший. В подвижные эшелоны включили все исправные танки, сведенные в танковые полки (по одному сводному танковому полку в дивизии), а также личный состав мотострелкового полка и спецподразделений дивизий, который мог быть перевезен наличным автотранспортом.

В пешие эшелоны включили весь остальной состав дивизий, не обеспеченный автотранспортом, а неисправные танки оставили на ремонтной базе в Новоград-Волынском... 213-я моторизованная дивизия, передвигавшаяся из-за недостатка автотранспорта комбинированным маршем, к утру 25 июня подтягивалась в район Полонное» (т.е. отстала на 150 км от основных сил корпуса и в дальнейшем воевала в составе 16-й армии генерала Лукина у Шепетовки, а в боевых действиях 19-й МК участия не принял). Таким образом, и 19-й мехкорпус (как и корпус Рокоссовского) остался без мотопехоты, что еще более снизило его скромные боевые возможности.

Первым из всех мехкорпусов Ю-З. ф. 19-й МК вступил в танковое сражение у Дубно.

В ночь на 26 июня передовые отряды 40-й и 43-й танковых дивизий вышли на окраины Дубно, где и завязался встречный бой с мотопехотой и танками 11-й танковой дивизии вермахта, а затем — со срочно переброшенными в этот район 13-й танковой, 299-й и 111-й пехотными дивизиями противника.

Отдавая должное инициативе и решительности генерала Фекленко, примем во внимание и тот факт, что в силу развала всей системы связи и управления на Юго-Западном фронте командир 19-го МК был на протяжении четырех дней избавлен от получения каких-либо указаний от вышестоящего начальства. Еще неизвестно, какая бы сложилась ситуация, если бы он (как, например, командир 8-го МК Рябышев) получал по три разных приказа в сутки...

Танковый падеж

Из всего вышеизложенного следует, что из 16 танковых и 8 моторизованных дивизий Юго-Западного фронта в боевых действиях первых четырех дней войны приняло активное участие только две танковые (10-я и 19-я) и две моторизованные (215-я и 131-я) дивизии.

То, что большая часть механизированных сил фронта не была втянута в бой в первые дни войны, было бы совсем неплохо — если бы эта пауза была использована для организованного отмобилизования частей, для доукомплектования их личным составом и материальной частью.

Если бы... Вот мы и подошли наконец к одной из главных «тайн» июня 1941 г. Речь пойдет, разумеется, не о том, «почему Сталин проспал войну», а о том, что и танковые, и авиационные, да и все прочие части и соединения Красной Армии охватила загадочная «неучтенная убыль» боевой техники.

Как сон, как утренний туман растаял так и не вступивший в бой с главными силами противника мощнейший 4-й МК. Когда к 12 июля 1941 г. остатки корпуса добежали до восточного берега Днепра, то выяснилось, что из 101 танка KB в строю осталось 6, из 313 «тридцатьчетверок» осталось только 39, из 565 легких танков в Прилуки пришло 23 танка БТ.

Разумеется, какая-то часть легких танков могла быть потеряна в стычках на улицах Львова, не обошлось без потерь и при боестолкновениях с немецкой пехотой 23— 26 июня в районе Немиров — Яворов. Имеющиеся документы и материалы дают основание предположить, что несколько десятков танков 4-го мехкорпуса участвовали в составе сводной группы комдива Соколова в боях у Бердичева (7—15 июля). Однако все эти уточнения никак не могут считаться объяснением причины загадочного исчезновения девяти сотен танков. Причем большая часть потерь произошла уже в первые 5—10 дней войны. Так, в 63-м танковом полку 32-й тд из 150 танков к 3 июля исправных и годных к бою оставалось только 32 единицы [8].

Надо полагать, одной из лучших в округе была 8-я танковая дивизия 4-го МК. Такое предположение можно обосновать хотя бы тем, как была вооружена 8-я тд: 50 KB, 140 Т-34, 68 трехбашенных Т-28, 31 БТ-7 и 36 Т-26, всего 325 танков. По количеству новейших танков одна только 8-я тд превосходила четыре мехкорпуса Северного и Северо-Западного фронтов.

А вот как описывает Н.К. Попель командира 8-й танковой дивизии:

«...смотрю на него и восхищаюсь — ничего природа не пожалела для этого человека: ни красоты, ни ума, ни отваги, ни обаяния... Красноармейцы рассказывают легенды о его подвигах в Испании и Финляндии. У Фотченко уже четыре ордена... Командиры на лету ловят каждое его слово. Начальство на совещаниях ставит в пример. И это не дешевая популярность, не плоды легкого заигрывания. Фотченко предан армейской службе...»

Теперь нам остается только открыть отчет 15-го МК и прочитать, в каком же виде эта образцовая дивизия прибыла в исходный район для нанесения контрудара на Берестечко:

«...приданная на усиление 15-го мехкорпуса 8-я танковая дивизия имела сводный танковый полк в составе 65 танков...»

65 из 325. И это при том, что, находясь в составе 4-го МК, дивизия в серьезных боях практически не участвовала. О том, куда же пропали четыре из каждых пяти танков 8-й тд, история пока умалчивает...

Как мы уже отмечали, не участвовала в боях первой недели войны и 41-я тд 22 МК, тем не менее из 415 танков (31 KB и 384 Т-26 разных модификаций) к 29 июня в строю осталось 106 танков Т-26 и 16 KB [8, 92]. За семь дней без вести пропало 293 танка! Выше мы уже говорили о том, что из 163 танков 19-й танковой дивизии до места боя у Войницы дошло только 45 танков. Без следа пропал танковый полк 215-й моторизованной дивизии того же 22-го МК.

Точными данными о размере небоевых потерь в 8-м МК автор пока не располагает. Имеющие источники дают весьма разные оценки. Так, в известном обзоре действий механизированных соединений фронтов, составленном в Главном автобронетанковом управлении РККА уже после расформирования мехкорпусов [ВИЖ, 1988, № 11], сообщалось, что 8-й мехкорпус «оставил на дорогах за время маршей до 50% имевшейся в наличии боевой матчасти».

Командир 8-го мехкорпуса Рябышев в своих воспоминаниях пишет, что «во время марша протяженностью почти 500 км корпус... потерял до половины танков устаревших конструкций», что уже не совпадает с предыдущим утверждением. Далее Рябышев приводит данные о потерях и числе оставшихся в строю танков, суммирование которых позволяет сделать вывод о том, что даже после боев и потерь первого дня наступления (26 июня) корпус располагал еще шестью сотнями танков (в том числе более 110 KB и Т-34), что составляет не половину, а две трети его начальной численности.

Наконец, из мемуаров Н.К. Попеля следует, что 25 июня, к моменту выхода в исходный для контрудара район г. Броды, в корпусе было порядка семисот танков.

Конкретное представление о том, как происходил этот «падеж» танков, дает уникальный документ, опубликованный в Интернет-сайте «Мехкорпуса РККА». Это полный перечень всех тяжелых пятибашенных танков Т-35 из состава 34-й тд 8-го МК с указанием даты, места и причины выхода танка из строя.

Напомним читателю, что эти танки (к лету 1941 г., безусловно, устаревшие) представляли собой сочетание очень мощного вооружения со слабой противопульной бронезащитой. Любая немецкая противотанковая пушка могла гарантированно пробить бортовую броню этого чудища трехметровой высоты. Казалось бы, боевые потери среди танков этого типа должны были быть особенно велики. А в действительности только у 6 танков из 47 (13%) причиной потери названо «подбит в бою 30 июня» (это последний бой 8-го МК у Дубно, о котором мы расскажем чуть позднее). Где же все остальные?

Один танк «пропал без вести», два увязли в болоте, два — упали в реку с моста. Остальные 36 танков (77%) потеряны по причине всякого рода технических неисправностей. Например, танк № 715/62 оставлен экипажем во Львове по причине «поломки привода вентилятора», причем произошло это 29 июня, т.е. через пять дней после того, как 34-я тд покинула этот район и ушла к Бродам. Танк № 234/42 оставлен в северном пригороде Львова, якобы по причине «сожжен главный фрикцион», аж 3 июля, т.е. через четыре дня после захвата Львова немцами!

Вообще, «история» и «география» в этом отчете никак не совпадают. По меньшей мере у 12 танков в качестве места, в котором они были потеряны, названы районы, из которых дивизия ушла несколько дней назад. Главной технической неисправностью, послужившей причиной потери 22 танков, названы поломки КПП и трансмиссии («сгорел фрикцион»), что в равной степени может быть связано как с износом техники, так и с безграмотными (или преднамеренными) действиями механика-водителя.

Два последних по счету танка сломались 9 июля в районе Волочиска (50 км восточнее Тернополя), и на этом история «боевого применения» Т-35 навсегда закончилась.

Лучше других документирована история разгрома 15-го МК — в нашем распоряжении есть три отчета о боевых действих (как корпуса в целом, так и каждой из его танковых дивизий) [8].

Из этих документов мы узнаем, что в 10-й танковой дивизии по состоянию на 22 июня числилось 363 танка. Из них оказались технически исправными и вышли в поход 318 танков, т.е. 88% от общей численности. В скобках заметим, что это очень приличный для техники того времени показатель — так, в вермахте по состоянию на 1 июня 1941 г. числились боеготовыми 92% от наличного числа танков [1, с. 484].

В бою у Радехова (23 июня), а также в других прямо упомянутых в докладе боевых действиях 24—26 июня 10-я тд потеряла 53 танка. Вопрос для первоклассника — сколько танков должно было остаться в дивизии?

В отчете о боевых действиях 15-го МК, подписанном полковником Ермолаевым (сменившим в должности командира корпуса контуженного Карпезо), читаем: «...к исходу дня 26.6.41 г. части корпуса имели: 10-я танковая дивизия — танков KB — 10, Т-34 — 5, Т-28 — 4, БТ-7- 20 штук...» От всей дивизии осталось 39 танков?!

Признаюсь, прочитав эту фразу в первый раз, я даже не очень удивился — опечатка, с кем не бывает... Но нет, дальше в отчете приводится и общая численность танков во всем корпусе. Все сходится, никаких опечаток: 10-я тд еще до начала главных событий превратилась в изрядно потрепанную танковую роту.

Страницы