Очень подробный отчет 10-й тд позволяет конкретизировать состав этой «неучтенной убыли»:

— KB: вышло в поход 63, потеряно в бою 13, осталось — 10, «неучтенка» — 40;

— Т-34: вышло в поход 37, потеряно в бою 6, осталось — 5, «неучтенка» — 26;

— Т-28: вышло в поход 44, потеряно в бою 0, осталось — 4, «неучтенка» — 40;

— БТ-7: вышло в поход 147, потеряно в бою 32, осталось — 20, «неучтенка» — 95;

— Т-26: вышло в поход 27, потеряно в бою 0, осталось — 0, «неучтенка» — 27.

Небольшое уточнение — в бою вечером 22 июня у Радехова было потеряно еще 2 танка, тип которых в документах не указан.

Итого: за пять дней неизвестно куда пропало 228 танков (в том числе 40 KB и 26 Т-34) , которые — это очень важно — до начала боевых действий считались вполне исправными!

Здесь автор считает необходимым прервать последовательное описание «танкового падежа» в мехкорпусах Юго-Западного фронта и объясниться с читателем.

Вопрос о мере личной ответственности каждого командира танка, командиров полков и дивизий за потерю каждого из брошенных на обочине танков должен был решить военный трибунал. Автор этой книги не является военным прокурором, не имеет полномочий военного прокурора и на роль прокурора не претендует. Но ни один добросовестный историк не имеет права игнорировать, тем более — скрывать от читателей имевшее место быть массовое явление. Если три четверти (точнее — 72%) исправных и боеготовых по состоянию на 22 июня танков 10-й танковой дивизии за пять дней пропали неизвестно куда — то это означает только то, что никакой танковой дивизии фактически НЕ БЫЛО. Была неуправляемая толпа вооруженных людей, которая стремительно превращалась в толпу людей невооруженных, а затем — в колонну военнопленных, уныло бредущих по пыльной дороге...

Недоверчивый читатель, наверное, подумает, что мы специально «выкопали» самую разгильдяйскую дивизию и теперь «спекулируем на отдельных недостатках». Отнюдь. 10-я тд была одной из лучших — по крайней мере, она является единственной танковой дивизией, успешные действия которой в танковом сражении на Западной Украине отметили авторы классической 12-томной «Истории Второй мировой войны»: «...в боях под Радеховом отличились воины 10-й тд... Многие бойцы, командиры и политработники дивизии были награждены орденами и медалями...»

Поначалу гораздо меньшими были небоевые потери в 37-й танковой дивизии 15-го МК, хотя она, как и 10-я танковая, трое суток металась по лесу вокруг да около Радехова. Из 316 танков, состоявших на вооружении 37-й тд перед войной, в поход вышло 285 машин (90%). Из них к исходу дня 26 июня осталось в строю целых 211 танков (26 Т-34, 177 БТ-7, 8 Т-26).

Увы, забегая вперед, скажем, что и 37-я тд быстро пришла «к общему знаменателю»: уже к 8 июля из 211 танков в строю осталось 2 танка Т-34 и 12 БТ — и это при том, что (как следует из отчета командира 37-й тд) в единственном бою 28 июня дивизия потеряла никак не более 20 танков.

Что же это было?

За что люблю советских «историков», так это за стойкость и находчивость. Мы еще и вопрос не успели задать, как у них уже и ответ готов: «...советские танки были ненадежные, примитивные, изношенные, с выработанными моторесурсами, одним словом — стальные гробы».

Такое объяснение, вероятно, покажется правдоподобным современному «россиянину», привыкшему к тому, что и розетки, и шнуры, и лампочки Россия закупает в высокоразвитой Малайзии или на Сингапуре. Но не всегда мы были такой отсталой деревней, не всегда...

В мае 1933 г., в рамках многолетнего сотрудничества Красной Армии и рейхсвера, группа немецких офицеров во главе с генералом Боккельбергом посетила ряд советских промышленных предприятий. Как это принято у нас, каждое слово, которым обменялись между собой немцы, фиксировалось, а их письменные отчеты о поездке перехватывались. В результате стало известно, какое впечатление произвело все увиденное в Советской России на немцев:

«...авиационный завод № 1 (бывший Дукс) — прекрасно оборудованный завод... химкомбинат в Бобриках — архисовременное предприятие, авиамоторный завод в Александровске — современный завод, хорошее руководство... общее заключение: вновь построенные промышленные предприятия оставляют исключительно хорошее впечатление... совместная работа с советской военной промышленностью крайне желательна по военно-техническим соображениям...»

Во время посещения Харьковского тракторного завода Боккельберг, «ошеломленный размахом производства, громадной территорией цехов и новейшим американским оборудованием», сказал дословно следующее: «Хотелось бы иметь такой магнит, чтобы одним махом перебросить этот завод в Германию» [71, с. 318].

Не находят подтверждения в подлинных документах и байки о чрезвычайном износе нашей боевой техники на пороге войны. Напротив, гигантские объемы военного производства позволяли очень оперативно обновлять танковый парк.

Открываем «Доклад о боевой деятельности 10-й танковой дивизии на фронте борьбы с германским фашизмом» [8] и читаем:

«...танки KB и Т-34 все без исключения были новыми машинами и к моменту боевых действий проработали до 10 часов (прошли в основном обкатку)...

Танки Т-28 имели запас хода в среднем до 75 моточасов.

Танки БТ-7 имели запас хода от 40 до 100 моточасов...

Танки Т-26 в основном были в хорошем техническом состоянии и проработали всего лишь часов по 75» (из расчетных 150 часов моторесурса до планового среднего ремонта).

Другими словами, даже самые «изношенные» из имевшихся в составе 10-й тд танков имели остаток моторесурса в 40 часов, что при очень скромной для быстроходного танка БТ маршевой скорости в 20 км/час дает запас хода в 800 км. С таким моторесурсом они могли пройти от Брод до Люблина и обратно. Дважды.

Открываем последнюю предвоенную «Ведомость наличия и технического состояния боевых машин по состоянию на 1 июня 1941 г.» [104] и читаем, что из 5465 танков Киевского ОВО совершенно новыми, не бывшими в эксплуатации, были 1124 танка, еще 3664 танка (67%) считались «вполне исправными и годными к использованию», и только 677 танков (12%) нуждались в среднем и капитальном ремонте.

Мало того, в том же самом отчете о боевых действиях 10-й тд дословно сказано: «...бойцы и командиры дивизии о наших танках говорят как об очень надежных машинах».

Бойцы и командиры, конечно, преувеличивают. Качество изготовления советских танков было еще далеко от идеала. Американские инженеры Абердинского испытательного полигона, изучавшие в конце 1942 г. наши танки Т-34 и KB, отметили их общепризнанные достоинства: «...форма корпуса Т-34 лучшая, чем на всех известных машинах... пушка Ф-34 — очень хорошая, проста, безотказно работает и удобна в обслуживании... прицел — лучший в мире, не сравним ни с одним из существующих или разрабатываемых в Америке... дизель хороший, легкий... оба танка преодолевают склоны лучше, чем любой из американских танков... компактность радиостанций и их удачное расположение в машинах...» — но при этом очень скептически отозвались о качестве изготовления этих чудо-танков: «...мотор поворота башни страшно искрит, в результате выгорают сопротивления регулировки скоростей поворота, крошатся зубья шестеренок... Пальцы гусеничных траков чрезвычайно плохо калены и сделаны из плохой стали, в результате очень быстро срабатываются, и гусеница часто рвется... воздухоочиститель вообще не очищает воздух, попадающий в мотор, попадающая в цилиндры пыль ведет к очень быстрому срабатыванию их... химический анализ зубьев шестерен КПП показал, что термическая обработка их очень плохая и не отвечает никаким американским стандартам для подобных частей механизмов... чрезвычайно небрежная механическая обработка и плохие стали...» [87]

Разумеется, критические замечания американских инженеров смотрелись бы гораздо убедительней, если бы американские танки (а одних только «Шерманов — М4А2» по ленд-лизу было поставлено в СССР более четырех тысяч) пользовались любовью у советских танкистов. Надо иметь в виду и то, что американцы обследовали «тридцатьчетверку» военного выпуска (что подразумевает малоквалифицированных работниц и подростков у станков, острую нехватку легированных сталей, тысячи внедренных «рацпредложений», направленных на максимальное упрощение и удешевление конструкции).

Но самое главное — не в этом. Главное — это то, что ни до лета 1941-го, ни после него такого массового «падежа» советских танков никогда не отмечалось.

Первым эпизодом боевого применения танков БТ была война в Испании. Так вот, в 1937 году «бэтэшки», выдвигаясь на Арагонский фронт, совершили 500-километровый марш по шоссе на колесах (местность и сухая погода позволяли) без существенных поломок. Полтора года спустя, летом 1939 г., танки БТ-7 из состава 6-й танковой бригады совершили 800-километровый марш к Халхин-Голу, на этот раз — на гусеницах, и тоже почти без поломок.

В августе 1945 г. танки БТ Забайкальского, 1-го и 2-го Дальневосточного фронтов приняли участие в так называемой «Маньчжурской стратегической операции». Тогда танковым бригадам пришлось пройти по 800 км через горный хребет Большой Хинган — и старые «бэтэшки» (самые свежие из которых были выпущены пять лет назад) выдержали и такое испытание. А ведь даже если предположить, что танки все пять лет просто простояли на консервации, то и в этом случае их техническое состояние могло только ухудшиться: охрупчились резиновые шланги, «отжались» уплотнительные прокладки, коррозия подъела контакты...

История танка Т-34, как написано об этом во всех книжках, началась с того, что в марте 40-го года два первых опытных танка своим ходом прошли 3000 км по маршруту Харьков — Москва — Минск — Киев — Харьков. Прошли в весеннюю распутицу, по проселочным дорогам (двигаться по основным магистралям и даже пользоваться в дневное время мостами было из соображений секретности запрещено). Да, такой марш дался технике нелегко — подгорело ферродо на дисках главных фрикционов, обнаружились сколы на зубьях шестерен коробок передач, подгорели тормоза. В конце концов межремонтный пробег для серийных танков был установлен не в 3000 км (как предусматривалось техническим заданием), а всего в 1000 км.

В январскую стужу 1943 года, в ходе наступательной операции «Дон», советские танковые бригады прошли более 300 км по заснеженной Задонской степи и разгромили крупные силы немецкой группы армий «А», прорвавшейся летом 1942 г. к нефтеносным районам Моздока и Грозного. В мае 1945 г. танки 3-й и 4-й Гвардейских танковых армий прошли 400 км от Берлина до Праги. По горно-лесистой местности, за пять дней, и при этом — без существенных технических потерь.

Легендарная «тридцатьчетверка» прошла всю войну, во многих армиях мира она простояла на вооружении до середины 60-х годов. И никто никогда не жаловался на то, что она рассыпается, пройдя 60 км (расстояние от Брод до Радехова). В финской армии несколько трофейных артиллерийских тягачей «Комсомолец» прослужили аж до 1961 года! Без запчастей, без инструкции по эксплуатации, среди финских снегов и болот. Не менее выразительна и статистика потерь тяжелых арттягачей с замечательным названием «Коминтерн». Перед войной промышленность выпустила и передала в войска 1712 машин. Паническое «перебазирование» первых месяцев войны привело к тому, что к 1 сентября 1942 года в строю осталось только 624 тягача. А затем, за три года войны было потеряно всего... 56 единиц [87].

По мнению автора, ключ к разгадке причин массового выхода из строя боевой техники в июне 1941 г. найти можно, причем все в том же отчете командира 10-й тд 15-го МК. Читаем: «...из 800 выведенных в поход колесных машин потеряно: 210 машин в результате боя, 34 машины осталось с водителями в окружении противника из-за технических неисправностей и из-за отсутствия горюче-смазочных материалов, 2 машины уничтожено на сборном пункте аварийных машин... 6 машин застряло на препятствиях... 41 машина оставлена при отходе части из-за технических неисправностей...»

«При чем тут колесные машины?» — спросит иной нетерпеливый читатель. Не будем спешить. Будем считать, сравнивать и думать.

Суммарное число застрявших и сломавшихся грузовиков не превысило и 10% от общего количества. Что же это за такие сверхнадежные и высокопроходимые машины? Отвечаем — 503 «ГАЗ-АА» и 297 «ЗИС-5».

Уважаемый читатель, вы знаете, что это такое — «полуторка» «ГАЗ-АА»? Нет, вы этого не знаете. Передний мост на одной рессоре, да и та поперек рамы, задний мост висит на двух обрубках — полурессорах, карданный вал без кардана, карбюратор без воздушного фильтра (просто дырка и все, как в пылесосе). На бешеной скорости в 40 км/час удержать эту машину в прямолинейном движении могла только глубокая колея. После двух-трех «ходок» с колхозного тока на городской элеватор водитель «полуторки» с чувством исполненного долга ставил ее на ремонт: перетягивать баббитовые подшипники коленвала, промывать «пылесосный» карбюратор и прочее.

И вот такие машины почти без поломок прошли, как минимум, 500 км (в отчете названа цифра аж в 3000 км) от границы до Днепра — а танки на том же маршруте все переломались и застряли в болотах? Как это можно совместить? Неужели убогая «полуторка» обладала надежностью, проходимостью и защищенностью от атак с воздуха большей, нежели бронированные гусеничные машины, часть которых (БТ-7, Т-34) по всем показателям подвижности могли считаться лучшими танками мира?

«Ну вот, опять — выкопал цифирьку, прицепился к ней и раздул отдельный частный случай в целую теорию». Так, наверное, скажет иной читатель. Критика признана справедливой. Давайте посмотрим и на обобщенную картину. Для чего снова обратимся к официальнейшему источнику — многократно цитированной монографии российского Генштаба «Гриф секретности снят».

Составители этого труда поработали на совесть. На четырнадцати страницах перечислены потери вооружений и боевой техники по годам войны. Танки — отдельно, пушки — отдельно, гаубицы 122-мм отдельно от гаубиц 152-мм и т.д. Причем потери выражены не только в абсолютных цифрах, но и в процентах от «ресурса», т.е. совокупного количества техники, имевшейся в войсках на начало периода и поступившей из промышленности (по ленд-лизу, из ремонта).

Так вот, во втором полугодии 1941 г. проценты потерь чудовищно велики. 73% танков, 70% противотанковых пушек, 60% гаубиц, 65% ручных пулеметов, 61% минометов... Хотя, казалось бы, что может сломаться в миномете? Труба — она и есть труба... На этом фоне «лучом света в темном царстве» смотрятся цифры потерь автомобилей — только 33,3% за шесть месяцев 1941 г.

Чудеса! Примитивные «полуторки» и «ЗИСы» оказались в два раза надежнее и долговечнее миномета? Фанерные кабинки оказались прочнее танковых бронекорпусов? И бензин нашелся?

Автомобиль — это ведь не лошадь, и уж тем более не красноармеец, сколько ни «дави на сознательность», а без горючего он и с места не сдвинется...

Ответ очевиден, хотя и очень неприличен: для деморализованной, охваченной паникой толпы танки и пушки, пулеметы-минометы являются обузой. Мало того, что танки ползут медленно, они самим фактом своего наличия заставляют воевать. Вот поэтому от них и поспешили избавиться. А грузовичок — даже самый малосильный — сберегли. Он лучше подходит для того, чтобы на нем «перебазироваться» в глубокий тыл, да еще и фикус с собой прихватить. Именно в этом, в «человеческом факторе», а вовсе не в «плохой закалке зубьев шестерен» видит автор главную причину массового падежа танков Красной Армии летом 1941 года.

Четверг, 26 июня

Именно в этот день, в 9 часов утра в соответствии с новым решением командования Юго-Западного фронта и должен был начаться контрудар четырех мехкорпусов фронта по прорвавшейся к Дубно танковой группировке противника. Именно этот день и стал первым днем танкового сражения.

Прежде чем приступить к подробному описанию хода и результата этой операции, постараемся как можно точнее представить итоги четырехдневного развертывания советских войск, их дислокацию, а также состав и расположение сил противника.

Никакой линии фронта, в прямом смысле этого слова, на Западной Украине в тот день не существовало. Были отдельные районы боевых действий, отдельные рубежи обороны не потерявших еще боеспособность частей 5-й и 6-й армий, а также дороги и мосты, по которым (часто вперемешку друг с другом) двигались механизированные колонны танковых дивизий вермахта и Красной Армии.

В целом ситуация на северном фланге Ю-З. ф. сложилась следующим образом. На правом фланге 5-й армии генерала Потапова, в лесисто-болотистом районе украинского Полесья, немецкая пехота медленно продвигалась в направлении Ковеля. В полосе обороны 6-й армии генерала Музыченко немецкая пехота оттеснила советские войска на 40—50 км от границы, на рубеж городов Яворов и Жолкев (Нестеров).

На направлении главного удара, в узком 50-километровом «коридоре» на стыке 5-й и 6-й армий, наступали два танковых корпуса противника: 3-й тк в составе 14-й и 13-й танковых и 25-й моторизованной дивизии и 48-й тк в составе 11-й и 16-й танковых и 16-й моторизованной дивизии. Они двигались по двум практически параллельным маршрутам: 3-й тк вдоль шоссе Устилуг — Луцк — Ровно, а 48-й тк — по направлению Сокаль — Берестечко — Дубне К исходу дня 25 июня немецкие танковые колонны растянулись на десятки километров, так что указать какое-то точное местонахождение каждой из вышеперечисленных дивизий практически невозможно.

Наибольшего продвижения добился 48-й тк: наступающая в первом эшелоне 11-я тд, заняв главными силами Дубно, передовыми отрядами уже наступала на Мизоч — Острог, дивизии второго эшелона корпуса (16-я танковая и 16-я моторизованная) растянулись на 50 км вдоль дороги Берестечко — Козин — Кременец.

3-й тк вермахта, встретивший на Луцком шоссе в первые дни войны упорное сопротивление советских войск, ценой больших потерь занял 25 июня Луцк, но с ходу продвинуться дальше на Ровно не смог. Тогда немецкое командование решило несколько «перестроить ряды»: 14-я тд и 25-я мд начали с боями прорываться на северо-восток, к реке Горынь в районе Цумань — Клевань — Деражно, а 13-я тд ушла на юг к Дубно, вероятно с целью выхода на шоссе Дубно — Ровно.

Таким образом, три из четырех немецких танковых дивизий (13, 11, 16-я) оказались утром 26 июня сосредоточены в окрестностях города Дубно.

К началу боевых действий в составе этих трех дивизий числилось всего 438 танков, в том числе 139 PZ-III с 50-мм пушкой и 60 PZ-IV. Вот и все силы противника, которые теоретически могли бы принять участие в «крупнейшем танковом сражении у Дубно». На самом деле с учетом потерь, понесенных немцами за четыре дня наступления, боеготовых танков у них должно было оставаться еще меньше.

Что же касается еще одной танковой дивизии, входившей в состав 1-й ТГр вермахта, то она (9-я тд), находясь в резерве командующего группы, к этому времени не перешла еще советскую границу — причем по очень простой причине. 26 июня Гальдер делает в своем дневнике следующую запись:

«...находящийся еще в резерве танковый корпус фон Виттерсгейма нельзя двинуть на фронт вследствие крайне плохих дорог, которые и без того перегружены обозом и не могут быть использованы для переброски танков...» [12]

Что же могло противопоставить этим силам противника командование Ю-З. ф.?

22-й МК был уже разгромлен, 16-й МК передан в состав Южного фронта, малочисленный и плохо укомплектованный 24-й МК оставался во фронтовом резерве, самый мощный 4-й МК под руководством Власова и Музыченко просто игнорировал приказы фронта и от участия в намеченном контрударе самоустранился. Таким образом, утром 26 июня принять участие в танковом сражении могли бы только четыре мехкорпуса: 9, 19, 15 и 8-й.

Клин, вбитый немецкими танковыми дивизиями от границы до Дубно, разделил ударную группировку Юго-Западного фронта на две неравные части:

— «северную» (9-й МК Рокоссовского и 19-й МК Фекленко), которая должна была нанести удар на Дубно с северо-востока, из района г. Ровно;

— «южную» (8-й МК Рябышева и 15-й МК с приданной ему 8-й танковой дивизией 4-го МК), которой предстояло наступать на Дубно — Берестечко с юга, из района г. Броды.

Сразу же отметим тот весьма значимый факт, что командование Ю-З. ф. не только не организовало прочное взаимодействие и связь между «южными» и «северными», но даже и не поставило командиров в известность о планах и действиях соседей.

Так, генерал Рябышев пишет, что только во второй половине дня 27 июня на командный пункт корпуса «прибыл начальник автобронетанковых войск фронта генерал-майор Р.Н. Моргунов. Он сообщил... что с северо-востока на Дубно должны наносить контрудар по противнику 9-й мехкорпус генерал-майора К. К. Рокоссовского из района Клевань, а 19-й мехкорпус генерал-майора Н.В. Фекленко — из района Роено. Эта информация для меня была неожиданной. Затем генерал Моргунов уехал в 15-й мехкорпус, и никаких распоряжений от него не последовало...» [113]

В докладе о боевых действиях 43-й танковой дивизии (19-го МК) читаем:

«...за все время марша, вплоть до 26.6.41 г., никакой информации от высших штабов о положении на фронте штаб дивизии не имел».

А что же изменилось после 26 июня? Читаем дальше:

«...никаких данных о противнике и действиях наших частей на фронте штаб дивизии не имел, наша авиация также для ориентирования по обстановке ничего не дала...» [8]

Дважды Герой Советского Союза B.C. Архипов — в те дни командир разведбата 43-й танковой дивизии — в своих воспоминаниях пишет:

«...когда вечером 26 июня... наша дивизия вышла к Дубно, никто из нас не знал, что с юга успешно продвигается к нам навстречу 8-й мехкорпус генерала Д.И. Рябышева... подобная ситуация повторилась и на следующий день, когда... мы и наши соседи, стрелки 36-го корпуса, вышли на подступы к Дубно, но не знали, что в город уже ворвалась 34-я танковая дивизия полковника И.В. Васильева из 8-го мехкорпуса...» [109]

А вот как виделась ситуация утром 28 июня Попелю, который как раз и был в боевых порядках той самой 34-й танковой дивизии, ворвавшейся в Дубно:

«Где они, обещанные Военным советом фронта корпуса, что должны прийти к нам на помощь? Мы одни, совсем одни, без соседей, связи, информации... Фронт неведомо где...» [105]

И это при том, что утром 28 июня 1941 г. «северную» и «южную» группировку разделяли считаные километры!

Открываем мемуары маршала Рокоссовского, читаем: «...никому не было поручено объединить действия трех корпусов. Они вводились в бой разрозненно и с ходу... По отдельным сообщениям в какой-то степени удавалось судить о том, что происходит на нашем направлении. Как идут дела на участках других армий Юго-Западного фронта, мы не знали. По-видимому, генерал Потапов был не в лучшем положении. Его штаб за все время, что я командовал 9-м мехкорпусом, ни разу не смог помочь нам в этом отношении...» [111]

К этому следует добавить и то, что все командиры во всех отчетах в один голос говорят об отсутствии какого-либо взаимодействия с авиацией, которая и не прикрыла боевые порядки наступающих танковых частей, и не обеспечила их какой-либо разведывательной информацией. Разумного объяснения этому найти совсем уже невозможно, так как авиация Ю-З. ф. насчитывала в то время по меньшей мере полторы тысячи самолетов и выполняла (если верить отчетам) в среднем по 550 самолето-вылетов в день! Куда же они летали? Какая в эти дни могла быть более важная задача, нежели поддержка наступления ударной танковой группировки фронта?

Как-то неловко становится в описании такого беспомощного и бестолкового руководства в третий раз цитировать мысль Наполеона о военном счастье. Лучше приведем ее достойный русский эквивалент — «против лома нет приема».

Даже с учетом потерь и неразберихи первых дней войны Юго-Западный фронт располагал еще огромными силами.

Как бы то ни было, а в составе одной только «южной» ударной группировки, несмотря на весь загадочный «танковый падеж» первых дней войны, было еще около тысячи танков — в два раза больше, чем у противника. Бесспорным было и качественное превосходство: порядка двух сотен новейших KB и Т-34 против 139 средних (во всех смыслах этого слова) танков PZ-III/ 50 в трех танковых дивизиях немцев.

Примечательная деталь — Гальдер, дневниковые записи которого в первые дни войны были в целом пронизаны духом крайней самоуверенности, 26 июня 1941 г. пишет:

«...противник все время подтягивает из глубины новые свежие силы против нашего танкового клина... переброска пехотных дивизий для прикрытия южного фланга невозможна из-за отсутствия свободных сил. Будем уповать на Бога...»

Конечно, не Ф. Гальдеру, продавшему душу гитлеровскому режиму, поминать всуе имя Божие. Но судя по тому, как развернулись в дальнейшем события, немцы и сами не оплошали. Приходится признать, что немецкое командование нашло самое верное, точно соответствующее обстановке решение — немецкие танковые дивизии спаслись от неминуемого разгрома БЕГСТВОМ.

Да, именно так. Никакого танкового сражения (подобного битве под Прохоровкой в июне 1943 г.) в июне 1941 года не было. Немецкие танки сбежали с поля боя у Дубно — только сбежали они не назад, а вперед, на восток, в глубокий тыл Юго-Западного фронта. А разгромить советские мехкорпуса было поручено немецкой пехоте, которая, воспользовавшись неповоротливостью командования Ю-З. ф., успела пешком дойти от границы до рубежа Берестечко — Дубно раньше, чем там смогли развернуться для наступления советские танковые дивизии.

Разумеется, если бы вермахту в июне 1941 г. противостояла организованная, управляемая, умеющая и желающая сражаться армия, то такое решение командования привело бы немецкие войска на Украине к гибели. Брошенная под танки пехота была бы разгромлена, а отрезанные от линий снабжения танковые части сами загнали бы себя в западню, в которой им предстояло погибнуть без горючего и боеприпасов.

Но немецкие генералы уже поняли (или интуитивно почувствовали), с кем они имеют дело. Паника, охватившая войска и командование Юго-Западного фронта после прорыва немецких танков на Острог — Шепетовку, оказалась самым эффективным оружием, гораздо более мощным, нежели малокалиберные пушки немецких танков, а упорство и стойкость немецкой пехоты оказались сильнее брони и огня мехкорпусов Красной Армии.

Вернемся, однако, к последовательному изложению событий.

Ранним утром 26 июня из района южнее Ровно двинулась в бой 43-я танковая дивизия 19-го мехкорпуса. К сожалению, «танковый падеж» не обошел стороной и эту покрывшую себя в те трагические дни неувядаемой славой дивизию: из 237 танков в атаку пошла сводная танковая группа в составе: 2 танка KB, 2 танка Т-34 и 75 танков Т-26.

О том, как развивались события, мы узнаем из сохранившегося доклада командира 43-й тд полковника И.Г.Цибина:

«...командование 43-й дивизии остановило отступающую пехоту и артиллерию 228-й стрелковой дивизии, расположило их и отдало приказ о вступлении в бой совместно с танковой дивизией. После восстановления необходимого порядка было принято решение на немедленную атаку...

Артиллерия дивизии (43-й гап), двигавшаяся на тракторной тяге со скоростью 6 км в час, находилась еще в пути и к началу атаки открыть огонь не могла. В распоряжении дивизии не было представлено ни одного самолето-вылета, так что получить какие-либо данные о том, что происходит в глубине обороны противника, штаб дивизии не мог, в то время как авиация противника продолжала господствовать в воздухе, корректировала огонь и вела наблюдение за нашими действиями...

В 14.00 танки дивизии выступили в атаку, имея впереди два танка KB и два танка Т-34, с ходу развернулись и ураганным огнем расстроили систему ПТО и боевой порядок вражеской пехоты, которая в беспорядке начала отступать на запад. Преследуя пехоту противника, наши танки были встречены огнем танков противника из-за засад и с места, но вырвавшимися вперед KB и Т-34 (которых в этой дивизии было-то всего четыре штуки! — М.С.) танки противника были атакованы, а вслед за ними — и танками Т-26...

Танки противника, не выдержав огня и стремительной танковой атаки, начали отход, задерживаясь на флангах, но быстро выбивались нашими танками, маневрировавшими на поле боя. Танки KB и Т-34, не имея в достаточном количестве бронебойных снарядов (?!? — М.С), вели огонь осколочными снарядами и своей массой давили и уничтожали танки противника и орудия ПТО...

Бой длился около 4 часов... Противник, отходя в Дубно, взорвал за собою мосты, лишив таким образом дивизию возможности прорваться в Дубно на плечах его отходящей пехоты...» [8]

Быть может, менее точно, но зато гораздо нагляднее описывает этот день командир разведбата 43-й тд B.C. Архипов (вступивший в войну уже в звании Героя Советского Союза и закончивший ее дважды Героем). В своих воспоминаниях он пишет:

«...когда вечером 26 июня мы гнали фашистов к Дубно, это уже было не отступление, а самое настоящее бегство. Части 11-й танковой перемешались, их охватила паника. Она сказалась и в том, что, кроме сотен пленных, мы захватили много танков и бронетранспортеров и около 100 мотоциклов, брошенных экипажами в исправном состоянии. На подходе к Дубно, уже в сумерках, танкисты 86-го полка разглядели, что к ним в хвост колонны пристроились восемь немецких средних танков — видимо, приняли за своих. Их экипажи сдались вместе с машинами по первому же требованию наших товарищей. Пленные, как правило, спешили заявить, что не принадлежат к национал-социалистам, и очень охотно давали показания. Подобное психологическое состояние гитлеровских войск, подавленность и панику, наблюдать снова мне довелось очень и очень нескоро — только после Сталинграда и Курской битвы...» [109]

Нет, уважаемый читатель, чудо, конечно же, не произошло. Дивизия Цибина, еще до боя превратившаяся фактически в батальон легких танков, не смогла взять Дубно и разгромить стянутые к этому городу две танковые (11-ю и 13-ю) и три пехотные (299, 111, 44-ю) дивизии противника, на вооружении которых были сотни 37-мм противотанковых орудий, против которых наш старый Т-26 с его 15-мм противопульной броней был беззащитен.

Не многим смог помочь и 9-й МК Рокоссовского. В ходе боя 26 июня он так и не смог прорвать оборону 299-й пд вермахта и выйти на северо-западные окраины Дубно.

Страницы