- О чем эта повесть, малыш? - спросил отец.

- Ну, вы даете, народы! - захохотала Нина. - Помните, прошлой осенью? Смерть командарма Фрунзе в Солдатенковской больнице? Ну вот, я еще не читала, но повесть именно об этом, Пильняк намекает на подозрительные обстоятельства...

Она осеклась, заметив вдруг, что все лица за столом окаменели.

- Что такое с вами, народы?

За столом воцарилось неуклюжее молчание. Нина переводила взгляд с одного на другого. Отец сидел неподвижно, глаза его были закрыты. Мать тревожно смотрела на него, дрожащим голосом бормотала что-то растерянное, можно было уловить: "...какие, право, неуместные... странные... такой вздор... глупые сплетни..." Пулково застыл с не донесенной до рта рюмочкой водки. Тихо поскуливал Пифагор. Агаша с поджатыми губами терла полотенцем совершенно чистое блюдо. Кирилл углубился в тарелку с винегретом. У Никиты на лице было написано почти открытое страдание. В глазах беременной красавицы быстро накапливалась влага.

Напряжение было прервано звонком в дверь. Агаша посеменила открывать и вернулась с дюжим и румяным военным. Тот стукнул каблуками, прямо по старорежимному, отдал честь, заорал:

- Младший командир Слабопетуховский! По вашему приказанию, товарищ профессор, машина из Первого военного госпиталя!

Борис Никитич посмотрел на часы, слабо вздохнул:

- Ой, уже половина восьмого, - встал, поцеловал Мэри Вахтанговну. - Я вернусь сразу после операции.

Младший командир Слабопетуховский направился к выходу, на ходу подкрутив карикатурный ус, что-то шепнул тут же зардевшейся старой девушке Агаше. Профессор вышел за ним.

Мэри Вахтанговна, гордо подняв подрагивающий подбородок, демонстративно не смотрела в сторону дочери.

- Какая жестокость, - проговорила она. - Какая самовлюбленность! Так ничего не замечать! Отец жертвует всем ради своих больных, ради своего подвижничества! Не знает ни дня, ни ночи...

- Да что в конце концов происходит?! - воскликнула Нина. - Что за МХАТ тут разыгрывается?

Никита положил сестре на плечо свою весомую руку с шевроном:

- Спокойно, Нинка. - Он повернулся к матери и мягко спросил: - Мама, может быть мы должны объяснить Нинке?...

Мэри Вахтанговна резко встала из-за стола.

- Не вижу никакой необходимости! Нет ничего, что нуждается в объяснении! - Драматически сжав руки на груди, она быстро вышла из столовой.

Никита, шепнув сестре: "Поговорим завтра", вышел вслед за матерью. Весело начавшийся ужин, дымился в развалинах.

Кирилл как бы с некоторой брезгливостью кончиками пальцев оттолкнул от себя номер "Нового мира" и исподлобья уставился на Нину.

- Если этот клеветнический номер был запрещен, где ты его достала, позволь спросить?

Нина схватила журнал, выпалила прямо в лицо брату:

- Не твое дело, сталинский подголосок!

Кирилл совсем уже в партийном стиле шарахнул кулаком по столу:

- Ты считаешь себя идейной троцкисткой?! Дура! Пиши лучше свои стишки и не лезь в оппозицию!

Отшвырнув стулья, оба молодых отпрыска Градовых вылетели из столовой в разные стороны.

Агаша, вскрикнув уже даже и не в стиле МХАТА, а прямо в своей природной, то есть Малого театра, манере, скрылась на кухне.

В полной растерянности разъехался четырьмя лапами по паркету Пифагор.

За недавно еще густо населенным столом остались только Пулково и Вероника. Она приложила платок к глазам, стараясь не расплакаться, но потом высморкалась в этот платок и неожиданно рассмеялась.

- Наш Кирка совсем уже очумел по партийной линии, - сказала она.

Пулково налил себе рюмочку и подцепил треугольник соленого груздя.

- Мда-с, и всюду страсти роковые, - произнес он как раз то, что и должен был произнести холостяк джентльмен, глядя на ссору в большом семействе.

Вероника улыбнулась ему, показывая, что помнит, как год назад в этом доме они едва ли не флиртовали.

- Вот видите, Леонид Валентинович, еще год назад здесь, помните Мэричкин день рождения, я крутилась, кокетничала, а сейчас... - Она показала ладонями, будто крылышками, на живот. - Вот видите, как изуродовалась.

- Ваша красота, Вероника Александровна, немедленно восстановится после родов, - сказал он.

- Вы думаете? - совсем по-детски спросила она и тут же накуксилась. - Ох, какая дура!

Пулково глянул на часы, встал прощаться, взял руку Вероники в обе ладони.

- Между прочим, я сейчас часто играю на бильярде с очень интересным военным, комполка Вадимом Георгиевичем Вуйновичем. Он нередко вспоминает вас с Никитой... вас особенно...

- Не говорите ему, что мы приехали! - воскликнула она.

В следующий момент оба вздрогнули: из кабинета начали разноситься бурные драматические пассажи рояля. Пифагор бросился к дверям, ударил в них передними лапами. Выскочила Агаша, схватила его за ошейник:

- Тише, Пифочка, тише! Теперь наша мамочка сами лечатся!

Мэри Вахтанговна музицировала весь остаток вечера. Нине в ее комнате наверху иногда казалось, что рояль обращается прямо к ней, то требует, то просит сойти вниз и объясниться. Она злилась на эти воображаемые призывы: сами что-то скрывают от нее, а потом устраивают сцены. Обвиняют в равнодушии, а самим наплевать на жизнь дочери! Разве хоть раз мать или отец, не говоря уже о братьях, спросили, что происходит в "Синей блузе", в "Лито", в отношениях с друзьями, с Семеном... Все разговаривают с ней только каким-то раз навсегда усвоенным дурашливым тоном, как будто она не взрослеет, не мучается проблемами революции. Да и что для них революция? Они просто счастливы, что она отходит на задний план в жизни страны, что прежняя их комфортная обыденщина так быстро восстанавливается. Чем, по сути дела, мои родители отличаются от нэпманов, от какого-нибудь Нарим-хана из "Московского Восточного общества взаимного кредита", о котором недавно писал Михаил Кольцов? Тот ликует в своем банке под защитой швейцаров в зеленой униформе, здесь - дворянские фортепианные страдания, вечерние туалеты для выездов в оперу... "Нормальная жизнь" возвращается, какое счастье!

Не раздеваясь, она валялась на своей кровати, пытаясь читать "Непогашенную луну", но не читалось никак, строки ускользали, набегали одна за другой досадные мысли: "Как-то не так я живу, что-то не то я делаю, почему я позволяю Семену так себя вести со мной, почему я стесняюсь своей романтики, своих стихов, почему я не откровенна сама с собой и не могу сказать себе, что на ячейке мне скучно, почему..."

Она заснула с открытой книжкой "Нового мира" на животе и очнулась только от шума подъезжающего автомобиля. Хлопнула калитка. Нина выглянула в окно и увидела своего любимого отца. Веселый, в распахнутом пальто, он шел в свете луны по тропинке к дому. Значит, операция прошла удачно. Стукнула дверь, застучали каблучки. Любимая мать побежала навстречу мужу. Слышны их веселые голоса.

Нина погасила лампу, но продолжала сидеть, прижавшись лбом к стеклу. Луна парила в чистом небе над соснами. По тропинке к дому теперь шествовал, поводя гвардейскими плечами, младший командир Слабопетуховский. Послышался его паровозный голос: "А я гляжу, печка-то у вас на кухне малость дымит, Агафья Васильевна". - "Ой, не говорите, товарищ Слабопетуховский! - отвечал пронзительный от счастья голос Агаши. - Не печь, а чистый бегемот! Сажень дров на неделю!"

Нина вытащила тоненькую книжечку Пастернака, открыла наугад и прочла:

Представьте дом, где пятен лишена

И только шагом схожая с гепардом,

В одной из крайних комнат тишина

Облапив шар, ложится под бильярдом.

Тишина в конце концов действительно улеглась. Сквозь дремоту Нине почудилось, что по соседству, в спальне родителей, кто-то занимается любовью. "Но этого же не может быть", - улыбнулась она и заснула.

Глава 4

Генеральная линия.

Северное бабье лето наутро обернулось сильным холодным дождем, лишенным какого-либо поэтического контекста. Кирилл Градов в кургузом пальтишке и рабочей кепочке, спасая книги за пазухой, быстро шел по улице поселка к трамвайному кольцу. На полпути его догнала легковая машина. Рядом с водителем сидел старший брат Никита, в полной форме комдива. Машина притормозила, Никита открыл дверь и пригласил Кирилла:

- Слушай, я еду в наркомат. Садись, подвезу!

Не замедляя шаг, Кирилл махнул рукой:

- Нет, спасибо! Я на трамвае!

Никита сделал шоферу знак, и автомобиль медленно поехал вровень с идущим. Красный командир с улыбкой смотрел на нахохленного партработника.

- Перестань дурить, Кирка! Ты же промокнешь!

- Ничего, ничего, - пробормотал Кирилл и вдруг осерчал: - Езжайте, езжайте, ваше превосходительство! Мы к генеральским авто не приучены!

Никита тогда тоже немного разозлился:

- Ух ты, какие гордые у нас нынче марксисты! Да ведь ты и сам сейчас в ранге градоначальника, шутка ли, второй секретарь Краснопресненского райкома!

Не ответив, Кирилл резко свернул за угол. Шофер посмотрел на комдива: прямо или направо? Никита показал - езжай за ним! Автомобиль повернул за Кириллом, невзначай пересек большую лужу, обдав идущего мутной водой. Никита не поленился наполовину вылезти и встать правой ногой на подножку.

- Послушай, Кирка, я давно тебе хотел сказать. Зачем ты культивируешь этот псевдопролетарский стиль? Ну, где ты откопал этот пальтуган? Дома висят без дела по крайней мере три хороших драповых пальто, а ты ходишь в рогоже! Штаны у тебя на заду так вытерлись, что можно как в зеркало смотреться! Кому и что ты хочешь доказать?

- Ровным счетом ничего и решительно никому! - рявкнул в ответ младший брат. - Оставьте вы все меня в покое! Я получаю партмаксимум сто двадцать три рубля в месяц и должен одеваться и питаться в соответствии с этим. В партии еще сохранился здравый смысл! Мы не пойдем за теми, кто внедряет в РККА дух старорежимного офицерья.

Задетый за живое, Никита вызывающе захохотал. Он даже забыл о присутствии шофера с треугольничками в петлицах.

- Ха-ха, ты думаешь, твои любимые вожди такие аскеты, как ты?

Кирилл толкнул в его сторону гневным указательным:

- Повторяешь мелкобуржуазные сплетни, комдив!

В этот момент в конце улицы появился трамвай. Не глядя больше на брата, Кирилл опрометью пустился к кольцу. Никита сердито захлопнул дверцу машины. Проезжая мимо остановки, он смотрел, как граждане бросаются в вагон, стремясь захватить сидячие места. Признаться, он уже забыл, как это делается.

В сухую погоду, не смотря на давку, все шелестят газетами, умудряются их разворачивать над головами или между ног. Нынче промокшие газеты не шелестели и не спешили разворачиваться, однако граждане все равно хорошо читали. Прогрессивные иностранцы постоянно отмечают, что в СССР самая читающая публика. Кирилл недавно дискутировал вопрос о печати с помощником отца Саввой Китайгородским. Собственно говоря, он даже не дискутировал - что можно дискутировать с типичным буржуазным либералом? - а проверял на Савве правильность партийных установок.

Естественно, мусье Китайгородский не доволен. Чего стоят все послабления нэпа, если печать осталась в руках у правящей партии, если ни одна дореволюционная газета не восстановлена?

Вот чего они хотят: не только нэповских лавок, но разнузданной прессы. Значит, в этом направлении мы держим правильный курс. Никаких поблажек. Пресса - здесь Троцкий прав - острейшее оружие партии!

Кирилл стоял в углу трясущегося вагона, зажатый с трех сторон мокрыми, хмурыми пассажирами такого же, как у него, пролетарского обличия. Газетные заголовки маячили у него перед глазами. Пресса партии богата событиями. И очень хорошо, что они даются в партийной интерпретации: человека не бросают в одиночку на съедение факту, наоборот, учат потреблять факты, оценивать их с классовых позиций.

Расстрел за растрату; избирательного права лишены кулаки, служители культа, бывшие царские чиновники; увеличивается экспорт леса; за покупку жилплощади - выселение; "Рычи, Китай!"; футбол: сборная сахарников и совторга бьет "Пролетарскую кузницу"; центральный аэродром им. т. Троцкого, новые аэропланы "Наркомвоенмор", "Л. Б. Красин", "Имени тов. Нетте", полет шара, аэронавт - слушатель академии воздухофлота тов. Федоров... Много, много фактов, жизнь в красной республике бурлит; вот еще - отповедь Пилсудскому; а вот вам и реклама - краски, "Тройной" одеколон, вежеталь... на потребу мещанству...

Отвернувшись к окну, Кирилл вытащил свое чтение - толстую книгу. Он делал вид, что не замечает, как две его постоянные попутчицы, девчушки лет двадцати, совсем не противные на вид секретарши-машинистки, поглядывают на него и хихикают.

- Все-таки он очень хорошенький, не находишь? - сказала одна.

- Очень уж серьезный, - сказала другая. - Что же он читает? - Она вполне бесцеремонно заглянула Кириллу под локоть. - Ну и ну, "Учебник хинди"!

Кирилл молчал, стискивал зубы, индусские слова мельтешили перед ним без всякого смысла, будто только добавляли вздору в общий вздор вокруг его столь цельной личности: споры с Нинкой и Никитой, мокрая, гнусная одежда, идиотизм газет, волнение и трусость от близости этих двух девиц.

Трамвай подходил к Песчаным, там пересадка. Пассажиры готовились еще к одной атаке.

Причина, по которой комдива Градова в этот раз вызвали в Москву, была, с его точки зрения, несколько надуманной. Новый наркомвоенмор Климент Ефремович Ворошилов делал большой доклад о современной военной стратегии, что ж, прекрасно, в добрый час, но зачем же отрывать такое количество командиров на местах от неотложных практических дел, в частности, от отработки взаимодействия кавалерии и танкеток в условиях наступательных действий на лесостепной равнине? Да и в личном смысле эта поездка была в высшей степени не ко времени - Вероника на последнем месяце беременности. Никита надеялся, что она на этот раз останется в Минске под присмотром привычных и вполне опытных врачей окружного госпиталя, которые к тому же знали все ее "бзики", но она и слушать ничего не хотела: "Упустить поездку в родную Москву, в бурлящую столицу, вырваться хоть на неделю из этого затхлого Минска; даже не думай об этом!"

Провинциальное прозябание, бессмысленная трата "лучших лет" были едва ли не главными темами их домашних разговоров. В лучшие дни он шутил с женой, называя ее "четвертой чеховской сестрой" с этим их вечным журавлиным кличем: "В Москву, в Москву!"; в худшие, когда она впадала в полнейший мрак, Никита иной раз попросту выскакивал из дома и отправлялся без всякого дела в штаб, где часто сидел в темном кабинете и отгонял свои собственные, кронштадтские мраки.

И вот теперь он сидит в большом конференц-зале наркомата, смотрит на лоснящуюся физиономию докладчика, а думает только о жене, о том, что не дай Бог, это начнется у нее в каких-нибудь Петровских линиях или в Лубянском пассаже, куда она, конечно же, отправилась инспектировать модные лавки.

Ворошилов, похоже, просто наслаждался своей ролью главнокомандующего, военного философа и стратега. Плотненький, цветущий, с маленькими аккуратненькими усиками, о даже в своей идеальной, явно сшитой на заказ форме выглядел преуспевающим купчиком с Кузнецкого моста. При внимательном наблюдении в его лице со смышлеными глазками можно было уловить промельки исключительной глупости. Время от времени, как бы напоминая о себе, кто он такой, Климент Ефремович на мгновение застывал, фиксировал монументальность.

После лекции в коридоре Никиту окликнули трое бравых командиров. Одного из них он сразу узнал - Охотников! Они обнялись. Охотников бросил взгляд на его петлицы:

- Ого, ты уже комдив, Никита!

- Вот уж не ожидал тебя увидеть, Яков, - сказал Никита. - Давно из Закавказья?

- Да я сейчас на курсах, в академии. Набираюсь премудрости, - смеялся Охотников. - Знакомься с моими однокашниками. Аркадий Геллер, Володя Петенко.

По манере рукопожатия Никита с удовольствием опознал кадровых крепких бойцов.

- Очень рад. Позвольте, Аркадий, а вам не кажется, что мы уже встречались?

- Конечно, - сказал Геллер. - На Польском фронте, в октябре двадцатого. Бронепоезд "Гроза Октября".

- Совершенно верно! - воскликнул Никита.

Из конференц-зала в это время вышел в сопровождении высших чинов Ворошилов. Под мышкой у него была папка с только что прочитанным докладом. Круглая физиономия поворачивалась, очевидно ожидая восторженных взглядов со стороны курящих в коридоре командиров. Охотников довольно небрежно махнул головой в сторону наркома:

- Как тебе доклад нового командующего?

Никита дипломатично пожал плечами.

- Ну, не новый ли Карл Клаузевиц? - насмешливо процедил Геллер.

- Бо-о-льшой теоретик! - хохотнул Петенко.

Никита засмеялся:

- Я вижу, друзья, Москва и на вас действует своей крамолой.

Охотников взял его под руку, заглянул в лицо:

- А что же? Оппозиция, конечно, слишком горлопанит, но во многом она права. Армия лучше других знает хватку бюрократов.

Страницы