После вторжения Вьетнама в Кампучию советская пропаганда стала враждебной по отношению к Сингапуру, говоря о 25 миллионах китайцев, живших за пределами Китайской Народной Республики, как представителях Китая, опасной «пятой колонне» в странах их проживания. Я напомнил Фирюбину, что Советский Союз имел посольство в Сингапуре, а Китай – нет, и что ему было известно, что я не одобрял попыток китайского правительства поддерживать контакты с китайцами, проживавшими в регионе, через голову правительств стран Юго-Восточной Азии. Напротив, вьетнамская агрессия против Кампучии вызвала серьезные опасения в Таиланде и других странах по отношению к Китаю. Советский Союз должен был принять фундаментальное решение об изменении своей политики. Чем меньше проблем они создавали в Юго-Восточной Азии, тем меньше были бы возможности Китая оказывать влияние на эти страны.
После советского вторжения в Афганистан мы присоединились к бойкоту Олимпийских игр в Москве в 1980 году, заморозили программу культурного обмена и отсрочили все визиты советских экономических делегаций. Мы также отказались предоставлять средства обслуживания, ремонта и даже заправки их военно-морских и вспомогательных судов на наших гражданских верфях, а также отказались проводить техническое обслуживание советских самолетов, летавших в Индонезию.
Отношения между нами оставались замороженными на протяжении почти целого десятилетия, до начала проведения Горбачевым (Gorbachev) политики перестройки и гласности. Когда премьер-министр Николай Рыжков (Nikolai Ryzhkov) посетил Сингапур в феврале 1990 года, он представлял уже другое правительство и другую страну. У него не было ни уверенности в себе, ни даже походки лидера великой державы. Он попросил заместителя премьер-министра Он Тен Чиона предоставить заем в размере 50 миллионов долларов для закупки потребительских товаров в Сингапуре. Я не согласился с этим и приказал Он Тен Чиону не отвечать на эту просьбу. Если премьер-министр Советского Союза был вынужден обратиться к крошечному Сингапуру за займом в 50 миллионов долларов, то СССР, видимо, исчерпал свой кредит у всех больших государств. Государственные долговые обязательства Советского Союза ничего не стоили.
Рыжков посетил универмаг НКПС «Фэйрпрайс». Когда в тот же вечер я дал в его честь обед в Вилле Истана, он выразил свое удивление, что нашим рабочим был доступен такой широкий ассортимент мяса, фруктов и овощей, импортированных со всех континентов. Нехватка продовольствия в Советском Союзе в то время была в центре его внимания. Рыжков был дружелюбным и приятным собеседником, он признавал, что созданная Сталиным командная экономика и изоляция Советского Союза нанесли стране ущерб. Он сказал, чго правительству удалось изменить ситуацию к лучшему, они поняли, что мир стал взаимозависимым, решили интегрироваться в систему международных экономических отношений, независимо от идеологических разногласий.
Рыжков пригласил меня посетить Советский Союз, что я и сделал в сентябре того же года. На этот раз церемония встречи в московском аэропорту была иной. Почетный караул больше не состоял из одинаковых гвардейцев ростом в шесть футов и три дюйма (190 см). Почетный караул состоял из военнослужащих разного роста, оркестр также был разношерстным. Слаженность движений, подобная работе часового механизма, уже отсутствовала, – русские больше не старались внушать страх посещавших их людям.
Рыжков опоздал на встречу со мной и искренне извинялся. Он задержался в Верховном Совете, пытаясь найти компромисс между двумя различными предложениями о переходе советской экономики к рыночной системе. Он продемонстрировал полную потерю доверия к существовавшей системе и растерянность в вопросах перехода к рыночной экономике. Он сказал, что его правительство наблюдало за Сингапуром с большим интересом, потому что СССР пытался перейти к рыночной экономике, и их привлекали замечательные успехи Сингапура. Они также изучали опыт других стран, чтобы извлечь положительные уроки из их опыта управления экономикой. Я подумал о том, какими катастрофическими последствиями для такой огромной страны как Советский Союз, могли обернуться разговоры об изучении опыта рыночной экономики в других странах, в тот момент, когда государство находилось на последней стадии дезинтеграции.
Моя встреча с президентом Михаилом Горбачевым откладывалась несколько раз, потому что он был занят интенсивными дискуссиями, касавшимися следующих шагов по переходу к рыночной экономике. Советские официальные лица пытались оправдаться, но я приказал своему послу не волноваться. Мы были свидетелями конца империи. У меня было то преимущество, что я видел крах Британской империи в феврале 1942 года, когда японцы захватили Сингапур. Меня приняли в кабинете Горбачева в Кремле, когда он закончил одно из своих бесконечных заседаний, чтобы встретиться со мной в течение 30 минут. Все формальности были отложены, мы встретились в составе маленькой группы. С Горбачевым был только шеф протокола и переводчик, а со мной – только мой заместитель Го Чок Тонг и министр иностранных дел Вон Кан Сен (Wong Kan Seng).
У Горбачева не было уверенности в том, какие шаги следовало предпринять, чтобы решить почти неразрешимые проблемы. Я подумал, что он совершил фатальную ошибку, начав кампанию гласности до перестройки экономики, и что Дэн Сяопин проявил куда большую мудрость, поступив в Китае наоборот. Горбачев выглядел сосредоточенным, спокойным и искренним человеком, когда сказал, что каждая нация является уникальной, и ни одна страна не должна доминировать над другими государствами в военном отношении. Он сказал, что Советский Союз был занят перестройкой, которая сводилась к вопросу о выборе: выборе политико-экономических реформ и путей перехода к новой системе. Он добавил, что Советский Союз начал перестройку в 1917 году, но она пошла не по тому пути, так что теперь он пробовал опять. Он понял, что перестройка в Сингапуре началась много лет назад. Он высоко ценил развитие наших двухсторонних отношений.
Я сказал, что было удивительно то, насколько мирно проходили преобразования в Советском Союзе. Если бы ему удалось продолжить преобразования без насилия в течение еще 3–5 лет, то это было бы настоящим триумфом. Я также положительно отозвался о политике неприменения военной силы для решения проблем, что было бы бедственно для остального мира. Он ответил, что независимо от того, на какой стадии экономического или культурного развития находится страна, никто не может относить ее к разряду первоклассной или второразрядной, потому что каждая нация является уникальной.
Покинув Кремль, я удивлялся тому, что такой достойный человек смог достичь самого высокого положения в такой зловещей системе. Лидер меньшего масштаба стремился бы решить проблемы Советского Союза, используя его огромные военные возможности, что причинило бы огромный ущерб остальному миру. В этом отношении США и всему миру действительно повезло.
Из моих дискуссий с китайскими лидерами я понял, что они имели совершенно иное представление о Горбачеве, как о лидере сверхдержавы, слушавшем советы ее врагов. Ему следовало насторожиться, когда средства массовой информации враждебных государств стали хвалить его, вместо этого он следовал их увещеваниям и вызвал распад страны в результате проведения политики гласности, чего и добивались его противники. Поэтому, когда американские средства информации назвали премьер – министра Китая Чжу Чжунцзи (Zhu Rongji) «китайским Горбачевым», тот немедленно отошел от всего, что хоть как-то могло напоминать Горбачева. Чжу Чжунцзи и другие китайские лидеры предпочитали напоминать Дэн Сяопина с его социалистическим реализмом, выразившимся в его знаменитом изречении, что «нет разницы, какого цвета кошка – черного или белого, – лишь бы она ловила мышей». Лишь немногие китайцы, будь то лидеры или простые люди, сочувствовали Горбачеву, когда его собственный народ выразил свое отношение к нему на президентских выборах 1996 года, на которых он набрал менее 1 % голосов. Они видели в нем человека, который разрушил советскую империю так, как ЦРУ могло только мечтать.
Распад Советского Союза не затронул Сингапур, так как между нашими странами практически не было экономических связей. Первым признаком разрушения системы было то, что визиты советских рыболовных судов стали нерегулярными. Капитаны кораблей продавали рыбу в других местах, иногда в экстерриториальных водах, чтобы платить зарплату экипажу и оплачивать услуги верфей в тех странах, где ремонт их судов обходился дешевле. Контроль из Москвы больше не осуществлялся. Советская авиакомпания «Аэрофлот» также испытывала подобные трудности. Из-за отсутствия твердой валюты для оплаты авиатоплива, ее представители вынуждены были выпрашивать наличные в отделении «Московского народного банка» в Сингапуре, чтобы заплатить за горючее для обратного полета в Москву.
Несмотря на растущий хаос, с рейсами «Аэрофлота» в Сингапур стало прибывать множество туристов, которые покупали электронные товары для перепродажи в Москве в несколько раз дороже. Это были выгодные экскурсии для этих вольных торговцев. Вскоре стало прибывать больше женщин, чем мужчин. Поговаривали, что все, в чем они нуждались, был авиабилет и плата за проезд в такси в гостиницу, где клиенты мужчины обеспечивали их средствами для оплаты электронных товаров, которые они покупали в конце своего короткого визита. Наш посол в Москве был человеком высокой морали, он не одобрял этого и просил советское министерство внутренних дел не выдавать паспорта таким женщинам. Но наплыв этих предприимчивых молодых женщин не иссякал.
Когда я посетил Советский Союз в сентябре 1970 года и встретился с премьер-министром Косыгиным на его черноморской даче, советские лидеры были уверены, что будущее принадлежало им. Наблюдать за тем, как огромная, контролируемая империя стала неуправляемой, а затем разрушилась, было устрашающим зрелищем. Что-то подобное этому, наверное, происходило в Китае в последние десятилетия правления династии Цин. Разница заключается в том, что Россия все еще располагает ядерным оружием, которое дает ей возможность удержать любого агрессора, стремящегося к ее расчленению. И любой, кто считает, что с русскими покончено как с великой нацией, должен вспомнить об их ученых, работавших в космической и атомной области, шахматных гроссмейстерах, олимпийских чемпионах, которых они воспитали, несмотря на весь ущерб причиненный стране системой централизованного планирования. В отличие от коммунистической системы, русские – не те люди, которых можно выбросить на свалку истории.
Глава 28. Америка – главный борец с коммунизмом
В конце августа 1965 года, вскоре после потрясения, пережитого в результате отделения от Малайзии, я неожиданно столкнулся с серьезными личными проблемами. Состояние моей жены Чу резко ухудшилось, ей требовалась операция. Ее лечащий врач-гинеколог доктор Бенджамин Шиерс (Dr. Benjamin Sheares) порекомендовал ей обратиться к американскому врачу, который был лучшим специалистом в этой области. Я попытался убедить его приехать в Сингапур, но мне это не удалось. Врач настаивал, чтобы Чу приехала в Швейцарию, куда он направлялся по другим делам. Я обратился за помощью к Генеральному консулу США в Сингапуре и, через него, – к правительству США. Они не оказали мне помощи, – то ли не могли, то ли не хотели. Тогда я обратился к англичанам, чтобы добиться приема у ведущего английского специалиста, которого также порекомендовал Шиерс. Доктор согласился и немедленно прилетел в Сингапур, выразив понимание моего нежелания отправить жену заграницу одну в тот момент, когда я не мог оставить Сингапур. Этот инцидент только усилил мое ощущение того, что мне будет нелегко сработаться с американцами, которых я знал не так хорошо, как англичан.
Я был рассержен и нервничал. В телевизионном интервью иностранным корреспондентам, которое я дал через несколько дней, я высказал свое недовольство американцами. Я выразил свое недовольство по поводу того, что американское правительство не смогло помочь убедить американского специалиста-медика приехать в Сингапур, чтобы оказать помощь близкому мне человеку. Затем я впервые публично упомянул о том, как за четыре года до того агент ЦРУ пытался подкупить офицера нашего Специального департамента (Special Branch – контрразведка Сингапура).
В 1961 году ЦРУ предложило этому офицеру фантастическое вознаграждение и гарантии того, что, если бы его деятельность была раскрыта, или он столкнулся с трудностями, то они помогли бы ему и его семье выехать в Америку, где его будущее было бы обеспечено. Их предложение было настолько заманчивым, что офицеру потребовалось три дня на его обдумывание, но затем он все-таки решил рассказать об этом своему руководителю – Ричарду Корридону (Richard Corridon). Корридон сообщил об этом мне, и я приказал ему устроить западню. В результате им удалось поймать трех американцев с поличным в квартире на Орандж Гроув Роуд (Orange Grove Road) в тот момент, когда они готовились проверить нашего офицера Специального департамента, с помощью «детектора лжи». Один из них был сотрудником консульства США в Сингапуре и заявил о своем дипломатическом иммунитете; два других были офицерами ЦРУ, один из которых базировался в Бангкоке, а другой – в Куала-Лумпуре. Мы располагали достаточными доказательствами, чтобы упрятать их за решетку на 12 лет. Генеральный консул США, который ничего не знал об этой операции, подал в отставку.
Обсудив эту проблему с Кен Сви, Чин Чаем, Раджой и Пан Буном, я сказал послу Великобритании лорду Селкирку (Lord Selkirk), что мы освободим этих людей, а их противозаконная деятельность не будет обнародована, если американцы предоставят правительству Сингапура 100 миллионов долларов на нужды экономического развития. Американцы предложили один миллион долларов, но не правительству Сингапура, а ПНД, что было невероятным оскорблением. Американцы до этого купили и продали столь многих лидеров во Вьетнаме и других странах, что считали, что смогут покупать и продавать лидеров правительств где угодно. Нам пришлось освободить одного американца, обладавшего дипломатическим иммунитетом, но мы решили продержать двух оставшихся офицеров ЦРУ в заключении в течение года на основании законодательства о чрезвычайном положении (Emergency Regulations). В результате неоднократных обращений лорда Селкирка мы выпустили их через месяц, предупредив, чтобы впредь они не занимались подобной деятельностью. Мы надеялись, что предупреждения было достаточно, но опасались, что это могло быть и не так.
В ответ на публичное обнародование этой информации Госдепартамент США выступил с отрицанием того, что с американской стороны предлагались какие-либо взятки, и выразил сожаление по поводу моего заявления, назвав его «неудачным, бесполезным и просто играющим на руку Индонезии». «Американцы глупо отрицают бесспорные факты», – ответил я, обнародовав детали скандала и письмо, полученное от Госсекретаря США Дина Раска (Dean Rusk) 15 апреля 1961 года, в котором он писал:
«Дорогой премьер-министр,
Я был глубоко обеспокоен, узнав, что Ваше правительство уличило некоторых официальных лиц правительства США в противоправных действиях на территории Сингапура. Я хочу довести до Вашего сведения, что я глубоко сожалею об этом несчастном инциденте, который ухудшил дружеские отношения, существующие между нашими правительствами. Новая администрация США весьма серьезно относится к этой проблеме и намеревается рассмотреть деятельность официальных лиц США, применив к ним меры дисциплинарного воздействия.
Искренне Ваш, Дин Раск».
В 1961 году мое отношение к Америке и американцам было подытожено в моих инструкциях Корридону: «Расследуйте этот случай тщательно, обращая внимание на каждую деталь. Не оставляйте ничего без внимания, пока не доберетесь до сути дела. Но постоянно помните, что вы имеете дело не с врагами, а с друзьями, совершающими чудовищные глупости».
Предав огласке в своем интервью в августе 1965 года инцидент, случившийся за четыре года до того, я не только стремился выразить свое недовольство по поводу того, что американцы не оказали мне помощи. Я также хотел дать понять странам Запада, что, в том случае, если Великобритания выведет свои войска, в Сингапуре не будет американских военных баз. В этом случае Сингапур «будет налаживать связи с Австралией и Новой Зеландией». Я хотел, чтобы британские войска оставались в Сингапуре, и боялся того, что после нашего неожиданного отделения от Малайзии англичане захотят вывести свои войска из Сингапура, как только закончится «конфронтация» с Индонезией.
Американцы производили на меня неоднозначное впечатление. Я восхищался их деловитостью, но разделял взгляды британской элиты того времени: американцев считали яркими, но нахальными; обладавшими несметными богатствами, но часто использовавшими их не по назначению. Американцы считали, что для решения любой проблемы достаточно было просто привлечь необходимое количество ресурсов. Это было неверно. Многие американские лидеры полагали, что для преодоления расовой, религиозной, национальной вражды, соперничества, междоусобиц и войн, уходивших корнями в глубь тысячелетий, достаточно было лишь привлечь побольше ресурсов. (Многие из них считают так до сих пор. Именно на этом основаны усилия американцев по построению мирного, мультирасового и мультирелигиозного общества в Боснии и Косово).
Американские методы борьбы с коммунизмом в Азии меня не впечатляли. Американцы беспринципно вели себя с лидером националистов Южного Вьетнама Нго Динь Дьемом. Они поддерживали его лишь до тех пор, пока он не отказался проводить их линию. После этого они отвернулись от него, и Дьем был убит своими же генералами. У американцев были хорошие намерения, но они вели себя властно, а их понимание истории было недостаточным. Я также опасался, что они могли рассматривать всех этнических китайцев в качестве вероятных сторонников коммунистов, только потому, что Китай был коммунистической страной.
Несмотря на это, Америка была единственной страной, обладавшей силой и решимостью остановить не прекращавшееся наступление коммунистов и поднять народы на борьбу с ними. При этом я хотел, чтобы Великобритания, Австралия и Новая Зеландия играли роль буфера между нами и американцами, ибо жизнь стала бы для нас очень сложной, если бы Сингапур превратился в подобие Сайгона или Манилы. В одиночку англичане в Малайзии не могли остановить наступление коммунистов в Юго-Восточной Азии, именно американцы смогли предотвратить распространение китайскими и вьетнамскими коммунистами партизанской войны на Камбоджу и Таиланд. Соединенные Штаты также поддерживали президента Индонезии Сукарно до тех пор, пока коммунисты не предприняли попытку государственного переворота в сентябре 1965 года. В целом, американская поддержка в борьбе против продолжавшегося наступления коммунистов была незаменимой.
Готовность американцев противостоять коммунистам где угодно, бороться с ними любой ценой успокаивала меня. Именно потому, что американцы были решительно настроены и хорошо подготовлены к борьбе против коммунистов, Неру, Насер и Сукарно могли позволить себе играть роль лидеров неприсоединившихся стран. Это было очень удобно для них, и я тоже стал на подобную позицию, поначалу даже не поняв, что подобный нейтралитет являлся роскошью, за которую платили американцы. Если бы Сингапур не прятался за спиной американцев, которые вместе с англичанами, европейцами, австралийцами и новозеландцами держали под контролем русских и китайских коммунистов, то мы не могли бы позволить себе быть столь критично настроенными по отношению к Китаю или России.
Я ясно высказался в поддержку американской интервенции во Вьетнаме. В мае 1965 года, когда Сингапур еще находился в составе Малайзии, я выступал на Азиатской Конференции социалистических лидеров (Asian Socialist Leaders' Conference) в Бомбее. В тот период Индия занимала нейтральную позицию и была критически настроена по отношению к действиям американцев во Вьетнаме. Я же в своей речи заявил, что «как жители Азии, мы должны поддержать право вьетнамского народа на самоопределение и освобождение от любых попыток доминирования со стороны европейцев. Как социал-демократы, мы просто обязаны настаивать на том, что жители Южного Вьетнама имеют право на жизнь, свободную от давления, осуществляемого с использованием военной силы, свободную от организованного террора, свободную от власти коммунистов. Поэтому мы обязаны найти такое решение, благодаря которому народ Южного Вьетнама, в первую очередь, вновь обретет свободу выбора, которая в настоящий момент ограничена либо действиями коммунистов, либо непрекращающимися военными действиями американцев».
Во многих выступлениях я подчеркивал, что правительства стран Юго-Восточной Азии были просто обязаны использовать то время, которое выиграли для них американцы, ввязавшись в конфликт во Вьетнаме, чтобы решить проблемы бедности, безработицы и социального неравенства в своих странах. Я не знал о том, что помощник Госсекретаря США по странам Восточной Азии Вильям Банди (William Bundy) читал мои речи. Мы впервые встретились с ним в моем кабинете в марте 1966 года. Он заверил меня, что США намеревались действовать скрытно и не хотели размещать свои вооруженные силы в Малайзии. Американцы оказались втянутыми в конфликт во Вьетнаме в куда большей степени, чем рассчитывали первоначально, и не желали оказаться вовлеченными в конфликт и в других странах Восточной Азии.
Американцы хотели, чтобы англичане оставались в Малайзии в силу исторических причин, а также по соображениям своеобразного «разделения труда». США настаивали на том, чтобы Великобритания играла главную политическую роль, потому что она была единственным европейским государством, способным на это. Если бы Малайзия обратилась к США с просьбой о предоставлении экономической помощи, американцы были бы рады помочь, но они стремились не афишировать этого.
Я спросил его о реакции США на гипотетически возможный межнациональный конфликт между Сингапуром и Малайзией, который разжигали коммунисты. Банди настаивал, что США не хотели бы оказаться вовлеченными в него. Я подчеркнул, что американцам не следовало рассматривать всю китайскую диаспору в качестве монолитной группы, управляемой коммунистами КНР. Если бы американские политики рассматривали всех китайцев в Юго-Восточной Азии как потенциальных агентов Китая, то у китайцев не осталось бы иной альтернативы, кроме как стать китайскими шовинистами. Когда он поинтересовался моим мнением о положении во Вьетнаме, я ответил, что критическим фактором успеха являлась воля к сопротивлению. А вот ее-то и не хватало. Народ Южного Вьетнама следовало убедить, что у него имелись серьезные шансы на победу.
В начале 1966 года мы пришли к соглашению, что американские военные, проходившие службу во Вьетнаме, будут посещать Сингапур для отдыха и восстановления сил. Первая группа из ста военнослужащих прибыла в Сингапур в марте 1966 года и находилась в городе на протяжении пяти дней, проживая в многоквартирном доме в пригороде. Американцы прилетали в Сингапур из Сайгона три раза в неделю на гражданском самолете авиакомпании «Пан Америкэн» (Pan American). За год город посетило примерно 20,000 военнослужащих, что составляло примерно 7 % общего числа туристов, посетивших Сингапур. Мы не извлекали из этого значительных финансовых выгод, – это было способом продемонстрировать нашу поддержку борьбы американцев во Вьетнаме.
Банди снова встретился со мной в марте 1967 года. Я чувствовал, что ему можно доверять, – он был открытым и прямолинейным человеком. Банди не стремился произвести впечатление, он был абсолютно безразличен к своей одежде, – однажды я заметил, что на нем были носки с дырками. Но от него исходила спокойная уверенность в своих силах. Он знал, что я оказывал давление на англичан, пытаясь сохранить их военное присутствие в Сингапуре, к этому же стремились и американцы. Он заверил меня, что Соединенные Штаты будут продолжать боевые действия во Вьетнаме, результаты которых обнадеживали, – из Вьетконга (Vietcong) дезертировали 20,000 бойцов. Он был уверен, что у республиканцев, которые в то время находились в оппозиции, также не было иного выхода, кроме как продолжать войну во Вьетнаме. Несмотря на то, что ситуация могла осложниться, президент Линдон Джонсон был настроен очень решительно и не собирался отступать, потому что США были убеждены, что их действия во Вьетнаме являлись большим вкладом в дело укрепления стабильности в Юго-Восточной Азии.
Банди пригласил меня нанести неофициальный визит в Вашингтон поздней осенью, когда пойдет на убыль обычный наплыв визитеров, связанный с ежегодным открытием сессии ООН. В этом случае у меня был бы шанс встретиться и поговорить с американцами, определявшими политику США и познакомиться с более широким кругом представителей американской элиты. Я сказал, что в тот период, когда Великобритания сокращала свои военные базы в Сингапуре, мой визит в Америку мог создать впечатление, что я испугался.
В июле 1967 года он прислал мне письмо, в котором упомянул о сообщениях из Лондона, из которых следовало, что я, очевидно, «нанес серьезный удар членам парламента от лейбористской партии, у которых не было адекватного понимания реальной обстановки в Юго-Восточной Азии». Он также приветствовал мое краткое, но прямолинейное заявление, сделанное в телевизионном интервью Би-би-си о критической важности действий Америки во Вьетнаме. Отношение прессы к непопулярной политике США во Вьетнаме было настолько плохим, что американцы чувствовали облегчение, когда представитель независимой от США страны высказывался в поддержку этой политики. Банди предложил мне нанести официальный визит в США. Раджа был недоволен, что об этом визите было объявлено вскоре после публикации британской «Белой книги по вопросам обороны». Это могло создать впечатление, что мы нервничали, и я решил поехать в Вашингтон. У Билла Банди, очевидно, имелись свои причины для того, чтобы я посетил США именно в том году.
До того мне не приходилось бывать в Америке, за исключением поездки в Нью-Йорк в 1962 году, когда я выступал в Комитете ООН по деколонизации. До 1967 года у Сингапура не было дипломатической миссии в Вашингтоне, поэтому мне пришлось пройти интенсивный курс подготовки. Меня интересовали образ мышления американских политиков, настроения, царившие в Вашингтоне, и основные действующие лица американской политики. Я обратился за помощью к послам Великобритании, Австралии и Новой Зеландии. Я также написал своему старому другу Луи Херену (Louis Heren), которого я знал с 50-ых годов, который был тогда корреспондентом лондонской газеты «Таймс» в Вашингтоне. В своем письме он сообщил мне наиболее ценную информацию: «Для такой сверхдержавы как Соединенные Штаты все страны, за исключением Советского Союза и Китая, являются маленькими. Простите меня за такое сравнение, но по сравнению с ними Сингапур является малышом. За исключением отдела Госдепартамента США, занимающегося проблемами Восточной Азии и Тихоокеанского региона, Сингапуру уделяется очень мало внимания».
Тем не менее, он заверил меня, что я пользовался «репутацией разумного, рационального и надежного человека», в основном благодаря моей позиции по вьетнамскому вопросу. Неприятности, связанные с инцидентом, случившимся с агентами ЦРУ в Сингапуре, были в основном забыты. «Американская политика имеет три составляющих: администрация президента, Конгресс и пресса. Два последних имеют тенденцию смотреть на вещи через простую призму отношений между Востоком и Западом. Кто Вы: коммунист или сторонник США? Подход администрации президента весьма отличается от этого. В ней работает достаточно простаков, но имеются также и профессионалы высочайшего класса. Наиболее наглядным примером таких профессионалов среди чиновников, не входящих в правительство, являются Вильям Банди и Роберт Барнетт (Robert Barnett), один из заместителей Банди и признанный эксперт по Китаю, Волт Ростоу (Walt Rostow), специальный помощник президента по вопросам национальной безопасности». Среди других политиков, с которыми Херен рекомендовал мне встретиться, он назвал чрезвычайного и полномочного посла Аверелла Гарримана (Averell Harriman) и Майка Мэнсфилда (Mike Mansfield), лидера большинства в Сенате США, – «хорошо информированного и влиятельного политика».
Он набросал мне короткое описание президента Джонсона, лучшее из тех, что мне пришлось читать до визита: «Странный человек, идущий окольными путями, манипулирующий людьми, иногда проявляющий жестокость. Сказав все это, я должен признаться, что являюсь одним из его немногочисленных поклонников. В нем горит огонь, в старом добром библейском смысле этого слова. Он хочет добра своей стране, особенно для бедных и негров… Вы можете доверять Раску и Макнамаре. Оба являются честными и приятными людьми, добрыми в старомодном смысле этого слова».
В октябре 1967 я прилетел в аэропорт имени Кеннеди (Kennedy Airport) в Нью-Йорке, а затем – в Вильямсбург (Williamsburg), где остановился в одном из реставрированных домов, обставленных античной мебелью, относившейся к тому периоду, когда Вильямсбург был столицей штата Вирджиния (Virginia). Чу и я совершили обзорную экскурсию по Вильямсбургу в запряженном лошадьми экипаже, которым правил черный кучер, одетый в костюм того периода. Это был исторический «Диснейлэнд». На следующий день мы полетели на вертолете в Белый Дом (White House). Дипломат, отвечавший за соблюдение протокола, попросил меня пожать левую руку президента Джонсона, ибо его правая рука была на перевязи. Когда мы приземлились на лужайке перед Белым Домом, нас приветствовал почетный караул в полном составе, а затем я, как примерный бойскаут, пожал левую руку Джонсону.
В своей речи Джонсон использовал превосходные степени, превознося меня как «патриота, блестящего политического лидера и государственного деятеля новой Азии». Он похвалил Сингапур, как «яркий пример того, что может быть достигнуто не только в Азии, но и в Африке и в Латинской Америке, – везде, где люди работают, созидая жизнь, основанную на свободе и достоинстве». Я испытывал неловкость из-за таких экстравагантных похвал, сделанных совершенно не в британском стиле. В ответном выступлении я косвенно поддержал американские действия во Вьетнаме, но спросил, действительно ли американцы полагали, что их потомки унаследуют новый лучший мир, если они не проявят настойчивости (во Вьетнаме).
Сразу после приветственной церемонии состоялась встреча один на один между Джонсоном и мной. Он был высоким, огромным техасцем с громким голосом. Стоя рядом с ним, я чувствовал себя карликом. Джонсон был обеспокоен, проявлял раздражительность, но был настроен выслушать мои взгляды. Он испытывал облегчение оттого, что ему удалось найти политика из Юго-Восточной Азии, представлявшего страну, расположенную неподалеку от Вьетнама, который понимал его, симпатизировал ему и поддерживал его действия по сдерживанию коммунистов и предотвращению захвата ими Южного Вьетнама и распространению коммунистического влияния за его пределы.
Джонсон был очень прямолинейным. Он спросил меня, возможно ли было выиграть эту войну, и поинтересовался, были ли его действия правильными. Я сказал ему, что действия его были правильными, но выиграть войну в военном отношении было нельзя. Чего он мог добиться, так это того, что победа в войне не досталась бы коммунистам. Это создало бы условия для возникновения такого вьетнамского руководства, вокруг которого сплотился бы вьетнамский народ. Это было бы победой, потому что такое правительство обладало бы поддержкой народа, являясь при этом некоммунистическим. У меня не было сомнений, что в ходе свободных выборов люди проголосовали бы против коммунистов. Это развеселило его, хотя и не надолго.
Вечером того же дня, за ужином, проходившем в Белом Доме, Джонсон ответил на мой вопрос относительно того, насколько решительно американцы были настроены вести войну во Вьетнаме. «Да, Америка обладает решимостью и выдержкой для того, чтобы вести борьбу во Вьетнаме до конца… Я не мог бы сказать об с этом с еще большей ясностью или большей уверенностью. В Азии есть поговорка, которая хорошо описывает нашу решимость. Вы называете это „ездить верхом на тигре“. Вы уже „поездили на тигре“, а мы еще поездим».
После ужина несколько американских сенаторов пригласили меня пройти с ними на балкон, выходивший на лужайку перед Белым Домом. Высокий, бледный, поджарый Майк Мэнсфилд, лидер большинства в Сенате, сенатор от демократической партии, представлявший штат Монтана (Montana), задал мне прямой вопрос: «Считаете ли вы, что убийство Дьема принесло больше пользы или вреда?». Я ответил, что это убийство причинило вред. В стране не было более способного руководителя, который мог бы его заменить. Наверное, существовали другие методы, чтобы заставить Дьема изменить его политику и методы руководства. Его убийство дестабилизировало ситуацию, и, что было еще хуже, сделало весьма неопределенными шансы на выживание любого вьетнамского лидера, который отстаивал бы интересы Вьетнама и отказывался бы следовать указаниям американцев. Он поджал губы и сказал, что, действительно, это убийство причинило вред. Затем он спросил меня, существовало ли какое-либо решение проблемы. Я ответил, что легких решений не было. Вьетнамский вопрос должен был быть разрешен в результате тяжелой, длительной, упорной и неблагодарной работы. Не дать коммунистам победить, способствовать возникновению в Южном Вьетнаме сильного руководства, – это уже было бы победой. Но это потребовало бы присутствия американцев во Вьетнаме на протяжении длительного времени. По выражению его лица я понял, что для американцев это было бы нелегко.
Государственный секретарь США Дин Раск был спокойным, вдумчивым человеком, который выглядел скорее как ученый, чем политик. Я высказал ему свою надежду на то, что следующий американский президент добьется такой победы на предстоящих выборах, что это позволит ему убедить вьетнамское руководство в Ханое в наличии у американского народа терпения и решимости довести войну до победного конца. А если бы Америка вышла из игры, тогда все некоммунистические страны оказались под давлением, – Таиланд переметнулся бы в конфликте на противоположную сторону, а Малайзия оказалась бы втянутой в мясорубку партизанской войны. После этого, поставив во главе правительств этих стран братские коммунистические партии, коммунисты перерезали бы горло и Сингапуру. Китайской армии даже не нужно было бы вступать в пределы Юго-Восточной Азии.
Вице-президент США Губерт Хэмфри (Hubert Humphrey) высказывался довольно сдержано. Он считал, что, за исключением «голубей» и «ястребов» в Сенате, 70 % – 80 % сенаторов поддерживали политику президента США во Вьетнаме. В оппозиции к этой политике находилось молодое поколение американцев, выросшее на протяжении 22 лет, прошедших с окончания Второй мировой войны. Это поколение не знало тягот войны или реальных экономических трудностей, именно они составляли ядро оппозиции в университетах. Он считал, что такие авторитетные люди как я, известные своей политической независимостью и представлявшие Движение неприсоединения, должны были высказывать свое мнение по данной проблеме и попытаться остановить эрозию общественного мнения в США. Хэмфри опасался, что, если подобные мне люди не будут оказывать Джонсону поддержку, то он окажется побежденным, и не во Вьетнаме, а в самих США. Мне нравился Хэмфри, который был политически искушенным человеком, но в его твердости я сомневался.
Госсекретарь США по вопросам обороны Роберт Макнамара (Robert McNamara) был светлоглазым, нетерпеливым и энергичным человеком. Он считал, что цели Америки и Сингапура полностью совпадали: обе страны хотели, чтобы Великобритания сохраняла свое военное присутствие в Сингапуре. Американцы не хотели, чтобы дело выглядело таким образом, будто Америка воевала во Вьетнаме в одиночку. Он заявил, что приобретение Великобританией американских самолетов «Ф-11» продемонстрировало существование прочных связей между Великобританией и Соединенными Штатами и подтвердило ее намерения выполнить свои военные обязательства в Юго-Восточной Азии. Это было сказано в октябре 1967 года, за месяц до того, как Великобритания девальвировала фунт стерлингов и приняла решение вывести свои войска, находившиеся к востоку от Суэцкого канала.
Главной темой встречи и в комитете по международным делам Белого Дома, и в сенатском комитете по международным отношениям, была ситуация во Вьетнаме. Я отвечал на вопросы американцев, но мои ответы вряд ли развеяли их беспокойство. Они хотели услышать от меня о таких решениях вьетнамской проблемы, которые можно было бы осуществить в течение года, до следующих президентских выборов в США. У меня таких решений не было.
В Гарвардском университете я разговаривал со студентами, а также встретился с директором Института политики (Institute of Politics) Гарвардского университета, специалистом по проблемам президентской власти в США профессором Ричардом Нейштадтом (Richard Neustadt). Я уже спрашивал Билла Банди о том, была ли возможность организовать для меня короткий отпуск в США, чтобы поближе познакомиться с американцами и их общественной системой. Я чувствовал, что мне следовало разобраться в них. У американцев были иные сильные и слабые стороны, нежели у англичан. Америка раскинулась на огромном континенте, в стране не было тесно связанного между собой круга людей, отвечавших за принятие решений, группировавшихся вокруг Вашингтона или Нью-Йорка. В Великобритании такая группа людей в Лондоне была. Люди, которые принимали решения в Америке, были разбросаны по всем 50 штатам, каждый из которых обладал собственными интересами и преследовал различные цели. Банди устроил мне встречу с Нейштадтом, который пообещал подготовить для меня специальный курс в Институте политики осенью 1968 года продолжительностью в один семестр.
Я находился в постоянном движении, произнося бесконечные речи перед представителями средств массовой информации и различными группами: Азиатским обществом (Asia Society), Советом по международным отношениям (Council of Foreign Relations) в Нью-Йорке, студентами в Гарварде и Сент-Луисе (St. Louis), Совету по международным отношениям (Foreign Relations Council) в Чикаго, прессой и телевидением в Лос-Анджелесе. Даже в Гонолулу (Honolulu), где я остановился в качестве гостя главнокомандующего вооруженными силами США на Тихом океане, мне пришлось произнести речь. И только на курорте Мауна Кеа (Mauna Kea), расположенном на главном острове Гавайского архипелага, я смог расслабиться, целый день играя в гольф, а вечером, после ужина, любуясь закатом.
Сообщения из наших посольств в Вашингтоне, Канберре и Веллингтоне были благоприятны, но Кен Сви и Раджа были обеспокоены, что я высказывался слишком уж проамерикански, защищая интервенцию, предпринятую Джонсоном во Вьетнаме. Это могло оттолкнуть наших избирателей – этнических китайцев, поэтому они посоветовали мне придерживаться более нейтральной позиции. Когда я вернулся в Сингапур, я обсудил с ними этот вопрос и изменил тон своих выступлений, сделав его более критичным, но, в целом, продолжая ясно высказываться в поддержку американского присутствия во Вьетнаме. Я был убежден, что критика политики США во Вьетнаме нанесет ущерб президенту Джонсону и ухудшит его позиции в США. Это не входило в мои планы, ибо противоречило интересам Сингапура.
Десятидневный визит в США произвел на меня сильное впечатление. Я сказал своим коллегам в правительстве, что отношения Сингапура с Соединенными Штатами были, в отличие от наших отношений с Великобританией, поверхностными. Американцы рассуждали обо всем с точки зрения размеров и чисел, а в Юго-Восточной Азии Малайзия и Сингапур, по сравнению с Индонезией, были просто пигмеями.
После моего возвращения события неожиданно приняли решительный оборот. Великобритания девальвировала фунт стерлингов и в январе 1968 года объявила об ускоренном, к 1971 году, выводу своих войск. Через две недели силы Северного Вьетнама начали свое Новогоднее наступление (Tet offensive). Им удалось ворваться в более чем сотню городов и городков, включая Сайгон. Американцы были потрясены телевизионными сообщениями об этом наступлении. На самом деле, вьетнамское наступление было неудачным, но средства массовой информации убедили американцев, что это была катастрофа, с которой американцы не могли ничего поделать, и война для них была проиграна. Через два месяца, 31 марта Джонсон объявил: «Я не буду добиваться своего выдвижения в качестве кандидата от своей партии, и не соглашусь, если меня все-таки выдвинут». С этого момента Америка находилась в подавленном состоянии, мрачно ожидая нового президента, который смог бы уйти из Вьетнама, сохранив лицо.
С октября по декабрь 1968 года, как и планировалось, я взял короткий отпуск и провел его в Университете Британской Колумбии (University of British Columbia) и Гарвардском Университете, оставив во главе правительства Го Кен Сви. Я провел несколько недель в Университете Британской Колумбии. Находясь в клубе преподавателей университета в качестве гостя, я наблюдал за предвыборной президентской кампанией в США по телевидению. После победы Никсона я полетел из Ванкувера в Оттаву, чтобы встретится с Пьером Трюдо, который ранее, в том же году, стал премьер-министром Канады. Затем я продолжил свое путешествие в Бостон и Гарвард, где я стал слушателем Института политики, который был филиалом Школы правительственного управления имени Д. Ф. Кеннеди.
В Эллиот-хаусе (Eliot House) Гарвардского университета, где я находился примерно с 200 студентами и 10 слушателями, я прошел курс «погружения» в американскую культуру. Нейштадт подготовил для меня широкую программу общения с американскими учеными в различных областях, в основном охватывавших сферу правительственного управления и политическую жизнь в Америке, проблемы экономики, производительности и мотивации. Программа была насыщенной и включала утренние дискуссии с одной группой, рабочий обед с другой группой, послеобеденный семинар и ужин с известными учеными. Во время ежегодного футбольного матча между Гарвардским и Йельским (Yale) университетами я почувствовал вкус к молодому задору американцев, дополненному усилиями организаторов. Эффективность организации моего обучения впечатляла. Ко мне был приставлен студент-выпускник, который занимался подбором материалов или организацией дополнительных встреч по моему желанию, в дополнение к уже намеченным. Служба безопасности нарушила нормальную жизнь в Эллиот-хаусе, устроив свой штаб в гостиной, чтобы круглосуточно обеспечивать мою безопасность. Я обедал в холле вместе со студентами, слушателями и руководителем учреждения Аланом Хаймертом (Alan Heimert). Меня поразили свободные, неформальные отношения между преподавателями и студентами. Студенты отличались исключительными способностями, и один из преподавателей признался, что спорить с некоторыми из них бывало довольно трудно.
Преподаватели в Кембридже, в штате Массачусетс (Cambridge, Massachusetts), отличались от преподавателей в Кембридже, в Великобритании. Британские профессора 40-ых – 60-ых годов счастливо жили в своих «башнях из слоновой кости», вдали от суматохи Лондона и Вестминстера. Американские профессора, напротив, старались усилить свое влияние, налаживая связи с правительством. Во время правления администрации президента Кеннеди некоторые профессора постоянно перемещались между Бостоном, Нью-Йорком и Вашингтоном. Сильной стороной британских ученых этого периода было изучение прошлого, а не настоящего или будущего, ибо это было связано с догадками и предположениями. У них отсутствовало прямое взаимодействие с деловыми кругами и промышленниками, как это имело место в Гарвардской бизнес-школе (Harvard Business School). Американцы, в отличие от англичан, не ограничивались критическим исследованием прошлого. Сила американских ученых заключалась в исследованиях настоящего с целью предсказания будущего. Американские научно-исследовательские организации сделали футурологию уважаемой научной дисциплиной, получившую название «Исследования по футурологии» (Futuristic studies).
Я получил наибольшую пользу не от приобретенных знаний, а оттого, что мне удалось установить контакты и завязать дружеские отношения с учеными, которые не только являлись экспертами в вопросах современной политики, но также обладали доступом к «нервным узлам» американского правительства и деловых кругов. В Гарварде я был диковинкой: 45-летний азиатский политик, взявший отпуск, чтобы «подзарядить батареи» и подучиться в академии после 10 лет пребывания у власти. Поэтому они с готовностью устраивали для меня ужины, на которых я встречался с интересными людьми. Среди них были экономист Джон Кеннет Гэлбрейт (John Kenneth Galbraith), специалист по Японии, бывший посол США в Японии Эдвина Рейсхауэра (Edwin Reischauer), специалист по Китаю Джон Фэрбэнк (John Fairbank). Я также встретился со специалистом в области политических наук Массачусетского технологического института Люсьеном Паем (Lucien Pye), который исследовал коммунистическое партизанское движение в Малайе в 50-ых годах, и профессором МИТ Полом Самуэльсоном (Paul Samuelson), – автором знаменитого учебника по экономике. Последний объяснил мне, почему американцы все еще сохраняли такие малорентабельные отрасли промышленности как текстильная. Наиболее ценная дискуссия состоялась у меня с Рэем Верноном (Ray Vernon) из Гарвардской бизнес-школы. Он дал мне настолько практичное понимание экономики современного Гонконга и Тайваня (описанное выше), что я впоследствии возвращался к нему каждые четыре года, чтобы узнать что-то новое.
Я познакомился со многими свежими идеями и взглядами других высокообразованных людей, которые не всегда были правы. Они были слишком политически корректными. Гарвардский университет твердо стоял на либеральных позициях, ни один ученый не был готов признать, что между различными расами, культурами или религиями существовали врожденные различия. Они придерживались того взгляда, что все люди были равны, и что общество нуждалось только в правильной экономической политике и правительственных институтах, чтобы добиться успеха. Они были настолько яркими и способными людьми, что мне было сложно поверить, что они искренне придерживались этих взглядов и считали себя обязанными их поддерживать.
Преподаватели Гарвардского университета, с которыми я встречался за ужином, были остроумными людьми, обладавшими острым умом, они стимулировали дискуссию, хотя я и не всегда соглашался с ними. Наиболее язвительным был Гэлбрейт. За одним из ужинов я повстречался с Генри Киссинджером (Henry Kissinger). Было просто счастливой случайностью, что за ужином, на котором многие из присутствовавших либерально настроенных американцев подвергали острой критике войну во Вьетнаме, я занял противоположную позицию и пояснил, что позиция Америки была критически важной для будущего некоммунистических стран Юго-Восточной Азии. Киссинджер был очень осторожен, подбирая слова, чтобы оправдать американскую интервенцию во Вьетнаме. Окруженный «голубями», он проявлял осторожность, чтобы не выглядеть «ястребом». Он говорил медленно, с сильным немецким акцентом, и произвел на меня впечатление человека, который не менял своего мнения в зависимости от настроений текущего момента. Вскоре после этого Никсон объявил, что Киссинджер будет назначен на должность советника по национальной безопасности. К тому времени он уже покинул Гарвард. Перед тем как улететь в Сингапур, в декабре, я встретился с ним в Нью-Йорке, чтобы выразить поддержку продолжению американского вмешательства во Вьетнаме. Я сказал ему, что Америка вполне могла не допустить победы коммунистов.
Я хотел встретиться с президентом Джонсоном. Билл Банди был удивлен, что я хотел увидеть уходящего, а не вновь избранного президента. Я сказал, что Никсону потребуется некоторое время, чтобы разобраться с назначениями в своей администрации и определиться с повесткой дня, так что я смог бы вернуться для встречи с ним после того, как он освоится со своей работой. Джонсон, с которым я встретился, выглядел несчастным и меланхолично настроенным человеком. Он сказал, что сделал во Вьетнаме все, что мог, – оба его зятя служили в армии, и оба воевали во Вьетнаме. Ни один человек не смог бы сделать большего. Я оставил Джонсона безутешным.
Мой следующий визит в Америку состоялся в 1969 году. 12 мая я встретился с президентом Никсоном. Он уже встречался со мной в Сингапуре в апреле 1967 года, во время своего тура по странам Юго-Восточной Азии, который он совершил в ходе подготовки к президентским выборам, намеченным на следующий год. Он был серьезным, мыслящим человеком, много знавшим об Азии и мире. Никсон всегда стремился взглянуть на ситуацию в целом. Более часа я отвечал в своем кабинете на его вопросы. «Культурная революция» в Китае была в разгаре, и он спросил меня, что я думал о происходящем. Я сказал, что единственным способом получить сведения из первых рук являлись расспросы представителей старшего поколения сингапурцев, которым мы разрешали посещать родственников в провинциях Гуандун и Фуцзянь на южном побережье Китая. Насколько мы могли понять, Мао хотел переделать Китай. Подобно тому, как первый китайский император Цинь Ши-хуанди (Qin Shihuang), который в свое время сжег все книги, чтобы уничтожить память обо всех событиях, происходивших до его правления, Мао также хотел стереть старый Китай, чтобы создать новый. Но Мао писал свою картину не на чистом холсте, а по выложенной мозаикой картине китайской истории. Когда начнется дождь, все написанное Мао будет смыто, и вновь проступит мозаичная картина. У Мао была лишь одна жизнь, он не располагал временем или властью для того, чтобы уничтожить более чем 4,000-летнюю историю, традиции, культуру и литературу Китая. Даже если бы он сжег все книги, пословицы и поговорки выжили бы в фольклоре и памяти людей. Поэтому Мао был обречен на неудачу. (Годы спустя, уже уйдя в отставку, Никсон процитировал мои слова в своей книге. Он также процитировал мое высказывание о японцах. Я считал, что они обладали способностями и энергией, чтобы достичь чего-то большего, чем стать производителями и продавцами транзисторных радиоприемников. Только тогда я понял, что Никсон, как и я, имел привычку делать заметки после серьезной дискуссии).
Когда он спросил меня о причинах вражды между США и Китаем, я сказал, что для этой вражды не существовало естественных или серьезных причин. Естественным врагом Китая был Советский Союз, с которым у Китая была граница протяженностью 4 тысячи миль, которая была изменена в пользу Советского Союза всего лишь сто лет назад. Между ними были старые счеты, которые надо было свести. Граница между Америкой и Китаем была искусственной, проведенной по водам Тайваньского пролива. Эта граница была эфемерной и должна была исчезнуть со временем.
Когда мы встретились в Вашингтоне в 1969 году, Никсон снова стал расспрашивать меня о Китае. Я дал ему, в сущности, те же самые ответы. Тогда я не знал, что он уже сосредоточил свое внимание на Китае, с целью усилить позиции США в противостоянии с Советским Союзом.
Темой, обсуждение которой занимало большую часть времени, была ситуация во Вьетнаме. Никсон сказал, что Америка была большим, богатым, мощным государством, втянутым в партизанскую войну с Вьетнамом, – бедной, малоразвитой страной, не располагавшей практически никакой технологией. Америка потратила на войну во Вьетнаме миллиарды долларов, американские войска потеряли там 32,600 человек убитыми и 200,000 ранеными. Терпение американского народа и членов Конгресса США было практически исчерпано. С каждым днем усиливалось давление с требованием вывести американские войска из Вьетнама как можно скорее. Но Никсону следовало рассмотреть возможные последствия вывода войск для народа Южного Вьетнама, его правительства и армии, для соседей Вьетнама в Юго-Восточной Азии и американских союзников, включая Австралию, Новую Зеландию, Филиппины, Южную Корею, Таиланд, а также то, как это повлияет на ситуацию в мире в целом. Речь шла о том, могли другие страны верить обещаниям американцев. Несмотря на то давление, которое американское общественное мнение оказывало на Конгресс США, президенту следовало найти наилучшее решение этой проблемы. Я чувствовал, что ему хочется закончить войну во Вьетнаме из-за давления, оказываемого внутренней оппозицией, но он не хотел стать первым американским президентом, проигравшим войну. Он хотел выйти из положения, сохранив лицо.
Я выразил свое удивление по поводу утраты американцами веры в себя. Ускоренное окончание войны во Вьетнаме могло повлечь за собой непредсказуемые и угрожающие последствия не только для Вьетнама, но и для соседних стран, особенно для Таиланда, который полностью поддерживал США в ходе конфликта. Вывод войск должен был осуществляться продуманно и постепенно, с одновременным увеличением участия в боевых действиях армии Южного Вьетнама. Решение проблемы заключалось в том, чтобы подобрать группу южновьетнамских лидеров, которые занимались бы решением своих проблем с той же целеустремленностью и настойчивостью, которую демонстрировал Вьетконг. Конечная цель заключалась в превращении Южного Вьетнама в некое подобие Южной Кореи, в которой находилось от 30,000 до 50,000 американских солдат, что способствовало повышению боеспособности южнокорейских вооруженных сил из года в год. Для того чтобы вывод войск был успешным, вьетнамским руководителям в Ханое и руководству Вьетконга следовало дать ясно понять, что США располагали неограниченным временем для осуществления медленного, постепенного вывода войск, и что на президента США не будет оказываться давление с целью осуществления поспешного и пагубного по своим последствиям отступления. Ханой боролся с войной в самом Вашингтоне, ему невольно помогали многие члены Конгресса США, науськиваемые средствами массовой информации. Роль США должна была заключаться в том, чтобы помочь Южному Вьетнаму бороться самостоятельно. Если бы армия Южного Вьетнама воевала и проиграла войну, то Соединенные Штаты не несли бы за это ответственности, при условии, что они предоставили бы Южному Вьетнаму достаточное количество военной техники и времени. Другими словами, следовало «вьетнамизировать» войну. Никсон проявил интерес к этой идее. Встреча, которая по программе должна была занять полчаса, продолжалась час с четвертью. Ему нужны были аргументы, чтобы поверить, что он мог выйти из войны так, чтобы это не рассматривалось как поражение. Я считал, что это было возможно, и это подняло ему настроение.
Во время нашей следующей встречи с Никсоном 5 ноября 1970 года он выглядел усталым после напряженной промежуточной избирательной кампании. Он начал перечислять варианты решения вьетнамской проблемы. После этого он обратился к Китаю. Я высказал предположение, что ему следовало широко открыть двери для торговли с Китаем по всей номенклатуре товаров нестратегического назначения. США также не должны были блокировать вступление Китая в ООН, учитывая, что две трети членов ООН поддерживали вступление Китая в организацию. Негативное отношение Мао к США не должно было обескураживать Америку, я повторил, что у Соединенных Штатов не было общей границы с Китаем, а у русских – была.
Во время отдельной встречи в здании, примыкавшем к Белому Дому, Генри Киссинджер спросил меня о предложении русских об использовании ими доков военно-морской базы в Сингапуре. Как я и ожидал, он узнал от Тэда Хита об интересе, который проявил Косыгин к использованию военно-морской базы, пустовавшей после вывода британских войск. Я сказал об этом Хиту, чтобы побудить его не оставлять военно-морскую базу в спешке. Я заверил Киссинджера, что не стану принимать решение без того, чтобы вначале проинформировать о нем Великобританию и США. Интерес, проявленный русскими к базе, дал мне карты, которые я мог разыгрывать, – я надеялся, что американцы могли бы побудить австралийцев оставить войска в Сингапуре. Я испытывал удовлетворение, потому что Великобритания, Австралия, Новая Зеландия и Малайзия входили, вместе с Сингапуром, в Оборонное соглашение пяти держав. Сингапур «вращался» вокруг Австралии и Новой Зеландии, а они сами «вращались» вокруг Соединенных Штатов, – это было в интересах Сингапура. «И в интересах Соединенных Штатов», – добавил Киссинджер. Я сказал, что, поскольку Сингапур не получал американской помощи, я мог выступать в качестве объективного, нейтрального лица в Юго-Восточной Азии. Киссинджер согласился с тем, что это в наибольшей степени отвечало интересам обеих стран.
Тем временем, Киссинджер через Пакистан связался с лидерами в Пекине. Он тайно посетил Пекин в 1971 году, чтобы подготовить почву для визита Никсона в феврале 1972 года. Когда в январе 1972 года Никсон объявил об этом визите, он удивил этим весь мир. Я чувствовал себя неловко, ибо ему пришлось сделать это без предварительных консультаций с кем-либо из азиатских союзников Америки, включая Японию и Тайвань. Этот визит, как выразился Никсон, действительно стал «неделей, которая изменила мир».
Когда я в следующий раз посетил Америку в апреле 1973 года, ситуация во Вьетнаме выглядела малоперспективно. Потери продолжали расти, до победы было все так же далеко, и Конгресс США оказывал давление на администрацию президента с целью добиться разрыва всех связей между Америкой и странами Юго-Восточной Азии. Чу и я встретились за обедом с Робертом Макнамарой, который тогда занимал должность президента Мирового банка, и его женой в их доме в Джорджтауне (Georgetown). Макнамара с мрачным видом сказал, что имелись тревожные сведения о том, что Никсон был замешан в попытках замять «уотергейтский скандал», и что ситуация могла стать для него очень трудной. У меня сложилось впечатление, что и Никсона, и страны Юго-Восточной Азии ожидали впереди неприятности.
Когда утром 10 апреля я прибыл в Белый Дом, президент приветствовал меня на крыльце. Он относился ко мне тепло и дружественно и всячески старался выразить свое одобрение моей последовательной публичной поддержки его позиции по вьетнамской проблеме, по которой он практически находился в одиночестве. Чтобы сфотографироваться для прессы, он провел меня в розовый сад Белого Дома, где мы любовались цветущими розами и райскими яблонями. Внутри Белого Дома Никсон сказал мне, что он не рассматривал Китай в качестве немедленной угрозы Америке. Китай мог стать силой, с которой Америке следовало бы считаться, только через 10–15 лет, когда его ядерная программа вышла бы на более высокий уровень развития. Он поинтересовался моим мнением о ситуации во Вьетнаме и об условиях перемирия, согласно которым Соединенные Штаты пообещали бы предоставить Вьетнаму помощь для восстановления Северного Вьетнама. Я ответил, что в сложившихся обстоятельствах это было бы наилучшим из возможных решений. Это позволило бы ослабить зависимость Северного Вьетнама от России и Китая. А если бы Америка не предоставила помощи для восстановления Северного Вьетнама, то он стал бы еще более зависимым от России и Китая.
Несмотря на то, что в тот период, сразу после переизбрания на второй строк, в условиях разгоравшегося «уотергейтского скандала», Никсона волновали многие другие вопросы, он устроил в Белом Доме ужин в мою честь. В Белом Доме существует особый ритуал для торжественных ужинов, который подчеркивает величие президента. Чу и я спустились по лестнице Белого Дома вместе с президентом и его женой, сопровождаемые несколькими офицерами дипломатического корпуса, одетыми в украшенные медалями мундиры с золотыми позументами. Внизу мы остановились, подождав, пока звуки фанфар привлекут всеобщее внимание. Когда мы спускались с последнего пролета лестницы, наступила полная тишина, – собравшиеся гости смотрели на нас. Затем президент, его жена, я и Чу выстроились в ряд, чтобы лично поприветствовать гостей. Это был тот же самый ритуал, в котором я принимал участие, когда в 1967 году Линдон Джонсон устроил ужин в мою честь. Но у Никсона был иной стиль, – он пожимал руку каждого гостя с энтузиазмом и говорил слова приветствия: «Рад снова видеть Вас», «Как приятно видеть Вас», «Как любезно с Вашей стороны». Между словами приветствия он вставлял несколько слов похвалы или короткий комментарий о каждом из гостей, в тот момент, когда я обменивался с гостями рукопожатиями. В середине этой церемонии он вскользь заметил мне: Никогда не говорите при встрече «Как дела?». Ведь Вы уже могли встречаться с этим человеком до того. Это продемонстрирует, что Вы не узнали его, и он будет чувствовать себя оскорбленным. Всегда используйте нейтральные фразы типа «Как приятно видеть Вас», «Как здорово встретиться с Вами», «Как хорошо увидеться с Вами». А если Вы узнали человека, то скажите: «О, как давно мы с Вами не встречались. Как приятно встретиться с Вами снова». Он был профессионалом, но редко вел светскую беседу и никогда не шутил, в отличие от Рональда Рейгана, чья речь была насыщена шутками.
Помощник Госсекретаря США по странам Восточной Азии и Тихоокеанского региона Маршал Грин (Marshall Green) поинтересовался моими взглядами на американские инициативы в отношениях с Китаем, подразумевая визит Никсона в Китай в феврале 1972 года. Я сказал, что всецело одобрял их, за исключением элемента внезапности. Не стань этот визит таким сюрпризом для всех остальных государств, его благоприятные результаты были бы еще лучше. А та внезапность, с которой состоялся этот визит, посеяла среди японцев и жителей стран Юго-Восточной Азии тревогу относительно склонности великих держав к неожиданным изменениям в политике, что могло затруднить положение небольших государств.
Грин объяснил мне, что японцам удавалось хранить секреты с большим трудом, – они сами говорили об этом. Он подчеркнул, что новые отношения с Китаем не изменили политики Америки по отношению к любой из стран региона. На Тайване поначалу были этим очень обеспокоены, но теперь стало ясно, что Соединенные Штаты по-прежнему будут выполнять свои обязательства, закрепленные в договоре с Тайванем. Руководство Кореи также было обеспокоено этим визитом, но теперь все поняли, что отношения Кореи с США совершенно не изменились. Вкратце, нормализация отношений с КНР не осуществлялась за чей-либо счет, конечным результатом этого процесса должно было стать укрепление стабильности в Азии.
Я ответил, что усиление контактов с западной цивилизацией и западной технологией повлияет на Китай, его нынешняя изоляция не могла продолжаться вечно. К примеру, из-за полной изоляции китайских людей от внешнего мира члены их команды по настольному теннису, посетившие Сингапур, не желали говорить ни о чем, кроме настольного тенниса. Я верил, что как только китайская экономика преодолеет барьер «удовлетворения минимальных потребностей», китайцы столкнутся с теми же проблемами, с которыми уже тогда сталкивался Советский Союз. Население Китая захотело бы иметь выбор доступных ему товаров, а с появлением возможности выбирать китайцы утратили бы свое стремление к равенству.
Грин заверил меня, что Соединенные Штаты намеревались играть важную стабилизирующую роль в Азии: «Наши вооруженные силы будут продолжать оставаться в регионе, и мы будем полностью выполнять наши обязательства по международным договорам». Это напомнило мне более ранние заверения Гарольда Вильсона и Дэниса Хили о том, что вооруженные силы Великобритании будут продолжать оставаться в Сингапуре. Я успокоил себя мыслью о том, что, поскольку Америка, в отличие от Великобритании, никогда не зависела от своей колониальной империи, чтобы поддерживать статус великой державы, то и экономических причин для вывода американских войск из Азии не существовало.
Когда 9 августа 1974 года Никсон подал в отставку, чтобы избежать импичмента, вызванного «уотергейтским скандалом», я стал опасаться за судьбу Южного Вьетнама. В качестве одного из последних шагов на посту президента Никсон подписал и придал законодательную силу законопроекту, устанавливавшему потолок в размере одного миллиарда долларов США для оказания американской военной помощи Южному Вьетнаму на протяжении следующих 11 месяцев. В течение нескольких дней, прошедших с момента его отставки, Палата представителей Конгресса США проголосовала за то, чтобы уменьшить размеры помощи до 700 миллионов долларов США. На плаху, на которой лежала голова президента Южного Вьетнама Тхиеу (Thieu), стремительно опускалось лезвие топора.
25 апреля 1975 года Тхиеу покинул Сайгон. 30 апреля, по мере приближения к городу наступавших войск Северного Вьетнама, с крыши американского посольства с Сайгоне взлетел вертолет. Это был момент, запечатленный на незабываемой фотографии, изображавшей охваченных паникой жителей Южного Вьетнама, цеплявшихся за перила вертолета. Несколько позже, в тот же день, танки армии Северного Вьетнама подъехали к ограде президентского дворца и символически сбили ворота с петель.
Хотя американская интервенция во Вьетнаме потерпела неудачу, она позволила выиграть время остальным странам Юго-Восточной Азии. В 1965 году, когда американские войска были введены в Южный Вьетнам, вооруженные коммунистические повстанцы угрожали Таиланду, Малайзии и Филиппинам, а в Сингапуре все еще активно действовало коммунистическое подполье. Индонезия, отходившая от кошмара неудавшегося коммунистического мятежа, находилась в состоянии «конфронтации», – необъявленной войны, – с Малайзией и Сингапуром. Филиппины предъявляли территориальные претензии к Малайзии, заявляя права на штат Сабах в Восточной Малайзии. Уровень жизни населения был низким, а экономический рост – медленным. Действия американцев во Вьетнаме позволили некоммунистическим странам Юго-Восточной Азии привести свои дела в порядок. К 1975 году они были в куда лучшей форме для борьбы с коммунистами. Если бы Соединенные Штаты не предприняли интервенцию во Вьетнаме, воля этих стран к борьбе против коммунистов оказалась бы подавленной, и страны Юго-Восточной Азии, скорее всего, попали бы под власть коммунистов. Именно в годы вьетнамской войны были заложены основы процветающей рыночной экономики стран АСЕАН.
В течение нескольких недель, предшествовавших падению Сайгона, огромная армада маленьких лодок и суденышек, набитых беженцами, отправилась в плавание по Южно-Китайскому морю. Многие из них стремились попасть в Сингапур. Значительное число беженцев располагало оружием. Исполнявший обязанности премьер-министра Сингапура Кен Сви направил мне в Вашингтон срочное сообщение, в котором говорилось, что число беженцев достигло нескольких тысяч, а число судов – нескольких сотен. Он настаивал на принятии немедленного политического решения. Я дал понять, что нам следовало предотвратить высадку беженцев в Сингапуре и направить их в те страны, которые располагали куда большей территорией, чтобы принять их. Эта массовая операция началась 6 мая. Вооруженные силы Сингапура отремонтировали, переоснастили, заправили топливом и провизией и направили в открытое море 64 судна, на борту которых находилось более 8,000 беженцев. Капитаны многих судов умышленно испортили моторы, чтобы предотвратить высылку.
В момент, когда проводилась эта операция, в полдень 8 мая 1975 года, через 8 дней после падения Сайгона, я посетил президента США Джеральда Форда (Gerald Ford). Форд выглядел обеспокоенным, но не подавленным, он спросил меня о реакции в регионе на падение Вьетнама. Я был в Бангкоке в апреле, непосредственно перед падением Сайгона, – в Таиланде и Индонезии нервничали. Сухарто был спокоен и уверенно контролировал ситуацию. Я сказал ему, что вмешательство Конгресса США, в результате которого были приостановлены бомбардировки коммунистов, внесло вклад в капитуляцию Южного Вьетнама. Если бы не случился «уотергейтский скандал», бомбардировки продолжались бы, войска Южного Вьетнама не потеряли бы волю к продолжению войны, и ее исход мог бы быть иным. Когда бомбардировки прекратились, а помощь – существенно урезана, судьба правительства Южного Вьетнама была предрешена.
Форд спросил меня, в каком направлении Америке следовало двигаться дальше. Я ответил, что лучше всего было бы подождать, пока туман рассеется, и понаблюдать за тем, как будут разворачиваться события в Лаосе, Камбодже и Вьетнаме. Я верил, что Коммунистическая партия Лаоса «Патет Лао» (Pathet Lao) захватит контроль над Лаосом и попадет под контроль Вьетнама. В Камбодже «красные кхмеры» были заняты уничтожением тысяч противников коммунистов. (Я тогда еще не знал, насколько неразборчиво они убивали людей, включая всех представителей интеллигенции или тех, кто не принимал участия в их крестьянской революции). Я полагал, что Таиланд прибегнет к помощи Китайской Народной Республики, чтобы предохранить себя от вторжения вьетнамских коммунистов. Киссинджер спросил, поможет ли КНР Таиланду. Я считал, что поможет. Я высказал предположение, что лучше всего было бы сохранять хладнокровие и понаблюдать за развитием событий. Если бы на следующих выборах президентом США был избран политик, подобный Макговерну (McGovern), который пошел бы на уступки коммунистам, ситуация стала бы безнадежной.
Средства массовой информации изображали Форда тугодумом, бывшим игроком в американский футбол, который в прошлом слишком часто травмировал свою голову. На меня он произвел впечатление искушенного человека, обладавшего здравым смыслом, умевшего оценивать людей, с которыми он имел дело. Он проявлял искреннее дружелюбие и вел себя легко и непринужденно. После ужина, когда я, извинившись, отпросился в туалет, он настоял на том, чтобы я зашел в его личную уборную. Мы поднялись на лифте, сопровождаемые его личной охраной. Там, в обширной приватной ванной, было установлено множество тренажеров для физических упражнений и поддержания президента в форме, на умывальниках были расставлены туалетные и бритвенные принадлежности. Я не мог себе представить, чтобы какой-либо европейский, японский лидер или руководитель страны «третьего мира» пригласил меня освежиться в свою ванную комнату. А Форд был просто дружелюбным человеком, который был рад гостю. Он был благодарен мне за то, что я был единственным политиком в Юго-Восточной Азии, который продолжал поддерживать Америку в тот момент, когда, после поспешной эвакуации Сайгона, ее позиции пошатнулись. Он не хотел специально произвести на меня впечатление, но у меня все-таки сложилось хорошее впечатление о нем как о солидном, надежном человеке.
Глава 29. Стратегическое партнерство с США
Когда Джимми Картер (Jimmy Carter) сменил на посту президента Джеральда Форда (Gerald Ford), это привело к резким изменениям в акцентах внешней и оборонной политики США. Картер был больше заинтересован в развитии отношений со странами Африки, чем со странами Азии. Друзья и союзники Америки в Азии были встревожены, когда он объявил о сокращении численности американских войск, размещенных в Корее. Картер считал, что американцы устали от войны во Вьетнаме и хотели забыть об Азии. Он сосредоточил свои усилия на примирении белых и черных американцев, а также хотел способствовать преодолению глубокой пропасти, разделявшей белых и черных в Южной Африке. Упор в его политике делался на соблюдение прав человека, а не на укрепление обороны и безопасности. Лидеры стран АСЕАН приготовились пережить четыре трудных года, ожидая, что же Картер предпримет на деле.
Во время нашей встречи в октябре 1977 года он детально планировал свое время. Пять минут было отведено на фотографирование, затем, – 10-минутная встреча один на один, за которой последовала 45-минутная дискуссия между двумя делегациями. Он придерживался этого плана с точностью до секунды. Меня изумило, что во время нашей 10-минутной встречи один на один он поднял вопрос о приобретении Сингапуром высокотехнологичных вооружений, – ракет типа «земля-воздух» «Ай хоук» (I-Hawk). Я не готовился к этому вопросу, ни один президент до него никогда не интересовался нашими скромными закупками вооружений, тем более вооружений оборонительного характера. Картера очень волновали вопросы ограничения распространения вооружений, особенно высокотехнологичного оружия, а ракеты «Ай Хоук» рассматривались им как высокотехнологичные для Юго-Восточной Азии. Я сказал, что Сингапур представлял собой очень компактную городскую цель, которая должна была быть плотно защищена. Имевшиеся у нас ракеты «Бладхаунд» (Bloodhound) устарели, но в случае, если бы Америка испытывала сложности с продажей ракет нам ракет «Ай Хоук», мы приобрели бы британские ракеты «Рапир» (Rapier), – это было не так уж важно. Чтобы не входить в дискуссию по этому вопросу, я сказал, что мы не станем обращаться с просьбой о приобретении ракет. Два года спустя американцы продали нам ракеты «Ай Хоук», после того как посол США в Сингапуре, бывший губернатор штата Северная Дакота (North Dakota) от демократической партии и сторонник Картера, поднял этот вопрос в Белом Доме.
Встреча официальных делегаций длилась 45 минут, ни секундой дольше. У Картера был список вопросов для обсуждения, который он вытянул из кармана рубашки примерно за 15 минут до конца встречи, чтобы убедиться, что удалось обсудить все вопросы. Все эти вопросы были несущественными, – не перечитав стенограмму встречи, я бы не смог сейчас вспомнить, что же мы тогда обсуждали. Его предшественники: Джонсон, Никсон и Форд, – всегда обсуждали глобальные вопросы. Их интересовала ситуация в Азии в целом, – ситуация в Японии, Южной Корее, на Тайване, в коммунистическом Китае и Вьетнаме, а также положение американских союзников: Таиланда и Филиппин.
Картер не обсуждал эти вопросы. Несмотря на это, я решил дать ему общее представление о важности той роли, которую играла Америка в обеспечении стабильности и условий для экономического роста в регионе, и попытаться убедить его не отходить от прежней политики США, ибо это могло подорвать доверие некоммунистических стран, являвшихся друзьями Америки. Я не уверен, что произвел на него какое-либо впечатление. Если бы перед тем, в мае, я не встретился в Сингапуре с помощником Госсекретаря США по странам Азиатско-Тихоокеанского региона Ричардом Холбруком (Richard Holbrooke), я сомневаюсь, что мне вообще удалось бы встретиться с Картером. Холбрук хотел, чтобы кто-либо из лидеров стран региона убедил Картера сконцентрировать внимание на Азии, и полагал, что это мог бы сделать я.
Когда я уезжал, он подарил мне книгу в зеленом кожаном переплете, – свою автобиографию, – использовавшуюся во время предвыборной кампании, которая называлась «Почему – не самый лучший?» (Why-not the Best?) В книге уже имелась дарственная надпись: «Моему доброму другу Ли Куан Ю. Джимми Картер». Я был польщен, но несколько удивлен тем, что я был записан в «добрые друзья» еще до встречи с ним. Наверное, это было обычной практикой во время его избирательной кампании. Я просмотрел эту книгу, надеясь найти в ней какое-либо объяснение происходящему. Мне это удалось. Картер был родом из так называемого «библейского пояса» Америки, представителем возрождавшегося христианства. Две истории из этой книги остались в моей памяти. Однажды, когда он шел в воскресную школу, его отец дал ему монетку. Вернувшись, он положил на стол две монетки. Когда его отец обнаружил это, он отхлестал его. С тех пор он никогда не воровал! Для меня было загадкой, каким образом эта история могла помочь Картеру победить на выборах. Другая история была о том, как адмирал Риковер (Admiral Rickover) отбирал его для службы на атомной подводной лодке и спросил, какое место Картер занял среди студентов своего выпуска Военно-морской академии в Аннаполисе (Annapolis Naval Academy). Тот с гордостью ответил, что 59-ое. Тогда Риковер спросил: «Это было наилучшим результатом, на какой вы были способны?» Картер ответил: «Да, сэр», – а потом поправился: «Нет, сэр, я не всегда показывал самые лучшие результаты, на которые был способен». Тогда Риковер сказал: «А почему бы и нет?» Картер сказал, что он был потрясен этими словами, они и дали название его книге: «Почему – не самый лучший?» И Картер сделал их лозунгом своей жизни. Однажды я видел его по телевизору, шатавшимся по окончании марафонского забега, бывшего на грани истощения, готового упасть. Им двигало это самое желание показать самый лучший результат, на какой он только был способен, невзирая на свое физическое состояние в этот момент.
В октябре 1978 года у нас состоялась еще одна короткая встреча. Меня принимал вице-президент Уолтер Мондейл (Walter Mondale), и Картер появился, только чтобы сфотографироваться для прессы. Мы обменялись немногими словами, – он по-прежнему не интересовался Азией. К счастью, советники убедили его не выводить американские войска из Кореи.
Огромным достижением Картера было то, что ему удалось убедить египетского президента Анвара Садата (Anwar Sadat) и израильского премьер-министра Менахема Бегина (Menachem Begin) заключить мир. Я был поражен тем, что Картер запомнил каждый спорный колодец, изгородь и участок границы между двумя странами. Я подумал тогда о системе оценки способностей служащих, применявшейся нефтяной компанией «Шелл» (Shell). Они оценивали «вертолетное видение» (helicopter quality) сотрудников, то есть их способность видеть общую картину и выделять из нее важные детали. Картер концентрировался на каждой детали.
В 1979 году, в конце пребывания Картера на посту президента, его внимание к Азии привлекли три главных события. Во-первых, в конце января его посетил Дэн Сяопин. Он установил дипломатические отношения между КНР и США и предупредил о намерении Китая наказать Вьетнам за оккупацию Камбоджи. Во-вторых, Картер посоветовал шаху Ирана покинуть страну в условиях надвигавшегося народного восстания. В-третьих, 24 декабря 1979 года Советский Союз вторгся в Афганистан, чтобы поддержать коммунистический режим, неспособный удержаться у власти своими силами. Картера это настолько шокировало, что он сказал: «С глаз упала завеса». До этого он не видел, что представлял собой советский режим. В 1979 году, после подписания договора об ОСВ (SALT) в Вене, он обнимался с Брежневым (Brezhnev) и верил, что советские лидеры были разумными людьми, которые ответят на искренние миролюбивые жесты взаимностью.
Присутствие в американской администрации советника Картера по национальной безопасности Збигнева Бжезинского (Zbigniew Brzezinski) весьма обнадеживало. Он обладал широким стратегическим взглядом на вещи и понимал важную роль Китая как в обеспечении общего баланса сил с Советским Союзом, так и в предотвращении того, чтобы Вьетнам окончательно стал орудием советской политики. Он мог весьма убедительно изложить свои взгляды на любом международном форуме, но был достаточно мудрым, чтобы проводить внешнюю политику своего президента, а не свою собственную. Соединенные Штаты и многие мусульманские государства щедро снабжали оружием, деньгами и наемниками силы сопротивления в Афганистане, которые, в конечном итоге, подрывали силы могущественного Советского Союза.
Холбруку удалось сделать первоначальные планы Картера по сокращению американского военного присутствия в Азии более умеренными, особенно это касалось желания Картера вывести 40,000 американских военнослужащих из Кореи после поражения, которое США потерпели во Вьетнаме. В декабре 1980 года, перед тем как Холбрук покинул свой пост, я написал ему: «В тот период времени, когда многие в администрации, в Конгрессе и в средствах массовой информации хотели забыть о Юго-Восточной Азии, Вы непрерывно работали над тем, чтобы восстановить уверенность в могуществе США и целях американской политики. Будущее теперь выглядит не таким угрожающим, как в 1977 году, когда мы впервые встретились».
Картер был хорошим, богобоязненным человеком, наверное, слишком хорошим, чтобы быть президентом. Американцы проголосовали за него, устав от «уотергейтского скандала». Тем не менее, после четырех лет набожных размышлений об американских недугах они с готовностью проголосовали за Рональда Рейгана (Ronald Reagan), который оптимистично смотрел на Америку и ее будущее и воодушевлял американцев на протяжении двух сроков пребывания на посту президента. Рейган был человеком простых, прямолинейных взглядов, сильным и преуспевающим лидером. Он оказался удачной находкой для Америки и для всего мира. Хорошо, что в ноябре 1980 года американцы проголосовали за голливудского актера, а не за фермера, выращивавшего арахис (Прим. пер.: после смерти своего отца Картер унаследовал его ферму и занимался выращиванием арахиса в Плейнсе, в штате Джорджия (Plains, Georgia)).
Страницы
предыдущая целиком следующая
Библиотека интересного