11 Oct 2024 Fri 00:11 - Москва Торонто - 10 Oct 2024 Thu 17:11   

Каковы же эти «общественные интересы»? Главная задача любого организма – выжить и транслировать себя в будущее. Как же выжить социальному организму в современных условиях?.. На этот вопрос я уже отвечал в книге «Между Сциллой и Харибдой». Но отвечал в чисто политической плоскости. А теперь можно дополнить ответ с привлечением биологии, раз уж мы с вами попали в книгу про людскую животность. Но для этого ту самую политическую плоскость придется еще раз очертить. Вреда не будет.

Нарисуем политическое пространство, потом наложим на него биологические координаты и увидим, что они чудесным образом совпадут. Поехали, как сказал Гагарин наш Юрочка…

Вы наверняка заметили, что главкой выше я довольно часто употреблял политический термин «леваки». Всем известно, кто такие левые. Это коммунисты всякие, троцкисты, маоисты, анархисты, социал-демократы… В общем, все люди, которые считают, что общество должно быть устроено гуманно и справедливо. А для этого у тех, кто заработал, надо отнимать и отдавать тем, кто не заработал. Или напрямую, как предлагали большевики, или тихой сапой, через высокие налоги – так действуют сегодня европейские социал-демократы.

Если коротко, леваки – коллективисты. Они считают, будто общество, коллектив превыше человека, и стараются делать все на благо общества. От лица которого сами же и выступают. Ради общего блага, полагают левые, можно и ущемить индивидуалистические свободы. Главное – солидарность и единение. И поскольку нужно все время перераспределять, отнимая у одних и раздавая другим, а также постоянно что-то регулировать, у леваков всегда будет большой перераспределяющий и регулировочный аппарат – государство.

А кто такие правые? Они антиколлективисты. Индивидуалисты! Правые считают, что люди сами отвечают за свою судьбу и получают от жизни в меру своих стараний и способностей. Отнимать заработанное нельзя, потому что это чужое, а значит, налоги должны быть минимальны и государство тоже, поскольку кормить ораву чиновников нет никакого смысла – люди и без них справятся. В конце концов, человек, знающий, как заработать деньги, и заработавший их, завсегда распорядится ими лучше, чем тот, кому эти деньги достались на халяву для перераспределения, то есть бюрократ. Такова уж людская психология! Халява не ценится! Ценится только выстраданное.

Левые коллективисты любят круговую поруку и не доверяют согражданам, предполагая постоянный контроль за ними. Даже оружие для самозащиты гражданам они доверять не склонны: еще перестреляют друг друга, они же как дети малые, за ними глаз да глаз!

Кроме того, левые очень любят преступников, полагая их социально близкими. Ведь что сделало человека преступником? Не гены же! Среда заела! Мы все виноваты в этом, товарищи! Недоглядели! Поэтому преступника надо пожалеть и в момент совершения им убийства или изнасилования ни в коем случае не сопротивляться, потому как преступник тоже человек и у него есть права. Его потом общество осудит! А не какой-то обороняющийся индивид с пистолетом. Самосуда быть не должно! Полиция приедет, упакует труп жертвы, а преступника, если найдут, накажут, учтя все смягчающие обстоятельства.

Правые же, полагающие, что люди вполне самостоятельны и потому могут за себя отвечать, вполне готовы доверить согражданам оружие. Оно и преступность заодно подсократит, поскольку ликвидирует часть преступников, так сказать, не отходя от кассы.

Правые не терпят патернализма и бюрократического контроля над собой и полагают, что благотворительностью должны заниматься скорее частные лица, нежели государство.

Иногда к правым относят фашистов и прочих крайних националистов. Это очень распространенная методологическая ошибка! Фашисты и нацисты являются левыми, поскольку в их идеологии – ярко выраженный примат коллективного над индивидуалистичным. Раса или нация превыше индивида! Тот, кто припомнит, какими словами костерили гитлеровцы финансовую буржуазию и западных либералов, не имевших понятия о чести и занятых только зарабатыванием денег, спорить не будет. Да и глупо спорить с леваком Гитлером, партия которого называлась национал-социалистической рабочей.

Вот строки из нацистской агитационной брошюры:

«…либерализм, игравший руководящую роль в 19 веке, после Мировой войны расцвел пышным цветом… Предпосылкой всякого прогресса и всякой жизни вообще является единение… национал-социализм требует от каждого немца и каждой немки, как молодых, так и старых, чтобы они были фанатическими защитниками этого единения…

Решительная борьба национал-социализма с плутократическими государствами… Плутократическая система является господством денег и золота, она основана и держится на угнетении и порабощении человека…»

Абсолютно левацкие речевки, как видите. Иными они и быть не могут, поскольку генезис гитлеровской партии левый, а огромное количество лидеров нацистской партии – выходцы из марксистских партий. Просто качнулись люди в сторону национального построения социализма, а не интернационального, как у товарища Сталина. Нация превыше всего, а не пролетарии!..

Так что одна политическая ось у нас уже в наличии, она делит политиков на левых и правых. Но одной оси мало! Политическое пространство не одномерно. Есть же разница между левым и нерелигиозным национал-большевиком Лимоновым и левым религиозным мистиком Прохановым, пытающимися скрестить красный проект с православием. Есть разница между правым Илларионовым, который сотрудничает с американским институтом Катона, и небезызвестным американским сенатором Маккейном.

Поэтому для более четкого позиционирования вводим еще одну ось – ось консерватизма. И у нас получилось декартово пространство. Горизонтальная ось – левые и правые (коллективисты и индивидуалисты), а вертикальная – прогрессисты и консерваторы.

Удобнее всего изучать сию политическую плоскость на примерах. Так в физике изучают поле – гравитационное или электрическое: просто вносят в поле пробный заряд или единичную массу… Ну или можно уподобить замер, если так вам ближе, тестовым полоскам на беременность. Или просто лакмусовым бумажкам, которые все мы проходили в школе на уроках химии.

Такой бумажкой (полоской, пробником) является отношение к эталонной проблеме. Например, к проблеме абортов. Или оружия. Или личных свобод. Или проблеме секс-меньшинств. Науки. Роли государства…

Для более точного позиционирования человека на политической плоскости одного вопроса явно недостаточно. Лучше сделать серию замеров и методом триангуляции засечь его местоположение – так ловят шпионскую рацию.

Для начала откалибруем систему. Иными словами, посмотрим, где в нашей плоскости располагаются пробные шарики ответов на контрольные вопросы.

Как относятся к проблеме абортов левые и правые? Невыраженно! Левые могут быть за аборты, как какие-нибудь коммунисты, феминисты или социал-демократы, а могут быть против абортов, как, например, фашисты. Кстати, коммунист Сталин аборты в свое время тоже запретил. Что мы видим? Мы видим, что данный «пробный заряд» в «гравитационном» поле левизны-правизны не отклоняется.

Меняем поле. И видим, что на шкалу «прогрессизм—консерватизм» вопрос-шарик начал активно реагировать! Прогрессисты голосуют за аборты, а консерваторы против. Причем практически всегда консерваторы обосновывают свое неприятие абортов религиозными соображениями. И действительно, консерватор практически всегда религиозен. А прогрессист, как правило безрелигиозен, либо его религиозность не носит фатального характера, являясь просто «розочкой на торте».

Теперь вносим тестовый вопрос об отношении к геям. Или к легализации проституции. Или к порнографии. И видим, что вопросы, связанные с сексуальностью, являются четким критерием разделения именно по вертикальной шкале «прогрессизм-консерватизм». Консерваторы строго против, либералы (прогрессисты) – за. Можно внести балльную градацию отношений для более тонкой настройки, но нам пока важнее понять принцип работы.

Итак, все, что касается сексуальности, табуируется у консерваторов и разрешается у прогрессистов. А вот по лево-правой шкале корреляция слаба или отсутствует.

Отношение к личному оружию. Тут картина противоположная. В поле прогрессизма-консерватизма реакция пробника не выражена и не отличается от стохастической. А вот лево-правое поле дает четкие качания – леваки (коллективисты) против владения оружия гражданами. А правые (индивидуалисты) – за. Левые полагают, что за безопасность должны отвечать коллективные органы, а отдельным людям доверять нельзя. Убивать больного СПИДом насильника на месте преступления нельзя, потому что он ведь не виноват в том, что такой нехороший, это общество его таким сделало!.. А правые считают, что личное оружие удачно дополняет полицейскую систему, и человек сам отвечает за свои поступки, не переваливая инфантильно ответственность за свои преступления на общество. Полез насиловать – получил пулю в тыкву. Очень хорошо.

Кто-то может возразить:

– А вот в Америке консерваторы из южных штатов выступают за оружие у граждан!

Отвечу:

– Они выступают за оружие не потому, что консерваторы, а потому что правые. Просто в Америке практически все правые – консерваторы. Так получилось, никто не виноват…

Едем дальше. Что у нас тут еще есть в бархатной коробочке? Ага – пробный шарик вопроса о государстве! Это вопрос «лево-правый». Левые – за сильное государство, потому что они коллективисты, а государство есть общность. Правые же за минимизацию государства и передачу его полномочий частным структурам.

Отношение к науке… Этот тестовый шарик реагирует на вертикальное поле. Прогрессисты за науку, консерваторов она пугает, как пугает любого зверя незнакомое. Прогрессисты любят науку, надеются на нее. Обожают компьютеры, фантастику, новые гаджеты. Консерваторы же предпочитают проверенное столетиями, а компьютерам они не вполне доверяют.

Теперь попробуем инвертировать эти политические шкалы в биологические. Должно получиться, ведь политика – производное нашей животности!

Но прежде чем приступить к математическим операциям по преобразованию системы координат, отвлечемся и посмотрим на социум с точки зрения особенностей поведения нашего вида. Общество – продолжение стада. А как ведут себя в стаде особи нашего вида?

Мы знаем: подчиняясь инстинктам! Поэтому вспомним на минутку этолога Дольника. Он, рассуждая о стадности и государстве, выделяет шесть обезьяньих инстинктов, одно только перечисление которых вызывает у людей чувство узнавания. Этолог называет эти инстинкты «способами присвоения чужого» и отмечает, что подобные способы имеются у всех почти стадных животных.

Первый – инстинкт захвата и удержания. Схватить и сожрать самому, агрессивно отгоняя всех, кто хочет присоседиться к добыче. Мы это знаем и по своему виду, и по дружественным нам собакам, некоторые из которых могут даже хозяина укусить, если тот, дав кость, попробует ее потом отнять. Из этого инстинкта проистекает нечестная агрессивная конкуренция в экономике – та самая, при которой владелец торговой палатки сжигает появившуюся рядом палатку конкурента, а ее хозяина ненавидит глубоко и искренне… Отсюда и так называемое престижное потребление. Дело в том, что в животном мире обладание ценностью есть признак доминантности: раз может удержать, значит, силен и потому занимает высшие ступени в иерархии. Соответственно, кичливое обладание дорогими вещами и показное их выставление нуворишами на всеобщее обозрение есть всего-навсего реализация инстинкта доминирования. Совершенно неосознаваемая.

Второй обезьяний метод действия – насильственный отъем. Он превращается в разбойные нападения и рейдерские захваты, если речь идет о внутригосударственных отношениях, и в войну стран за спорные территории, если речь об отношениях межгосударственных.

Третья инстинктивная стратегия – присвоение ресурса без насилия на правах доминирования. Стоящий на более высокой ступени иерархии может забрать банан у нижестоящего без применения насилия. И тот уступит – потому что иерархия! Добровольная выплата налогов или дани – пример действия этого инстинкта, лежащий на поверхности. Но я по поверхности ползать не хочу, а стремясь достичь определенных глубин, приведу потрясающий пример такого иерархического доминирования из книги Григория Климова «Крылья холопа». Автор, бывший советский офицер оккупационных войск в Германии, описывает взаимоотношения в строго формализованной иерархической среде:

«В Дрездене наш «Адмирал» (автомобиль. – А.Н.) останавливается около отеля «Белый олень», вокруг которого раскинулось целое море автомашин с красными флажками на радиаторах. Кругом сильная вооруженная охрана с автоматами. На ступеньках здания стоит группа генералов. Среди них выделяется дважды Герой Советского Союза генерал-полковник танковых войск Богданов – военный губернатор федеральной земли Саксония.

Сегодня сюда созваны все военные коменданты Саксонии для отчета перед командованием СВА в Дрездене и Берлине… Пока конференция еще не началась, генерал Шабалин удаляется вместе с генералом Богдановым, предварительно шепнув что-то на ухо адъютанту. Майор Кузнецов тянет меня с собой:

– Пойдем выбирать машину.

– Какую машину? – удивленно спрашиваю я.

– Для генерала, – коротко отвечает тот. – Сейчас увидишь, как это делается. Пойдем!

С видом праздных автолюбителей мы проходим между рядами автомашин, на которых коменданты саксонских городов приехали на совещание. Заполучив в свои руки город и став его полновластным хозяином, комендант первым делом реквизовал для себя лучшую в городе автомашину. Теперь перед нашими глазами выставка наилучших моделей германской автопромышленности, начиная от немного консервативных «майбахов» и кончая последними новинками «Мерседес-Бенца». Хозяева автомашин были уже в «Белом олене». В машинах сидели только шоферы-солдаты.

Майор Кузнецов неторопливо рассматривает автомашины. Он постукивает носком сапога по шинам; нажимая на задок, пробует мягкость рессор; даже заглядывает на счетчик километров, чтобы удостовериться, сколько машина уже пробежала. Наконец майор останавливает свой выбор на открытом «хорьхе».

– Чья это машина? – обращается он к солдату, развалившемуся за рулем.

– Подполковника Захарова, – отвечает солдат таким тоном, как будто это имя должно быть известно всему миру. Он не затрудняется поприветствовать нас – шоферы быстро перенимают привычки своих хозяев.

– Неплохая машинка, – констатирует Кузнецов. Он проводит пальцем по кнопкам управления, еще раз окидывает взглядом машину и говорит: – Скажи своему подполковнику, чтобы он отослал эту машину в Карлсхорст для генерала Шабалина.

Солдат смотрит искоса на майора. В его глазах видна досада – подполковник посадил его охранять машину, а ее хотят утащить среди бела дня. Но солдат не удивляется, а только с некоторым сомнением спрашивает:

– А кто такой генерал Шабалин?

– После конференции твой подполковник будет хорошо знать, кто он такой, – отвечает майор. – А ты доложи подполковнику чтобы он наложил на тебя взыскание за неотдачу приветствия адъютанту генерала Шабалина.

Всякого рода трофеи распределяются строго по чинам и должностям: для солдат – часы и прочие побрякушки, для младших офицеров – аккордеоны, для старших офицеров… Классификация сложная, но очень строго соблюдаемая. Если какому-либо лейтенанту судьба сыграла в руки двустволку «три кольца» да еще «с короной», то это для лейтенанта наперед проигранное дело. Не мытьем, так катаньем, а все равно двустволка попадет в чемодан к майору. Да и у майора недолго задержится, если он не сумеет ее хорошо запрятать. В особенности строго этот порядок владения трофеями распространяется на автомашины. Машину не так легко запрятать – в чемодан не влезет.

Исходя из этого, шофер подполковника не удивляется, а только осведомляется, кто такой генерал Шабалин, – соответствует ли приказ «регламенту» или нет.

Коменданты Саксонии, в ослеплении своей властью на местах, допустили тактическую ошибку, показав на глаза старшему начальству такое обилие соблазнительных автомашин. За такую неосторожность они поплатились половиной автомашин, которые парковались перед «Белым оленем» и имели несчастье понравиться генералам. Когда спустя несколько месяцев была созвана вторая подобная конференция, многие коменданты, памятуя прошлый урок, съехались к «Белому оленю» чуть ли не на телегах. Конечно, они снова обзавелись хорошими автомашинами, но на этот раз благоразумно оставили их дома…»

Ну как вам советские офицеры? Чистые приматы!..

Четвертая инстинктивная обезьянья стратегия – уже известное нам воровство. Как только хозяин зазевался, нужное у него можно увести. Здесь даже комментировать нечего. Как говорил классик: «Воруют!».

Пятый способ присвоения – попрошайничество. Тут не только приматы преуспевают. Все животные попрошайки. Хозяевам собак это известно лучше всего. Сидит у стола и неотрывно провожает улетающую в хозяйский рот пищу, поскуливает, лапой за колено трогает: дай и мне такой кусочек!

Попрошайничество – неизжитая детская программа. Детеныши все время клянчат что-то у своих мам и пап, вставая в определенную позу. Эта поза у каждого вида своя и инстинктивно узнаваемая. У нас и других обезьян она характеризуется протянутой верхней конечностью. Посмотрите на нищих у паперти или на вокзале. Они некрасивые, а порой и дурно пахнущие. Но ведь подают!

А почему подают?

А потому что в ответ на принятие одной особью позы попрошайки у другой особи инстинктивно включается программа жалости и великодушия, которую эволюция выработала для сохранения вида в целом. Увидев просительную позу, один зверь может поделиться добычей с другим или подвинуться, уступив место на водопое.

При этом просят всегда только у вышестоящих (у нижестоящих отнимают). Поэтому все изложенные нами на бумаге ходатайства и прошения отправляются всегда по инстанции вверх, а не вниз.

Шестая программа – самая интересная. Она нам уже знакома по предыдущей главе – обмен. Обмениваются равные по иерархии, обмен развит не только у приматов, но и у других социальных видов. Причем, как отмечают этологи, животные постоянно пытаются выменять что-то хорошенькое чужое в обмен на никудышное свое. То есть в обмен на ништяки норовят подсунуть всякую гадость. Эта инстинктивная программа обмана-обмена после появления речи и разума породила поговорку «не обманешь – не продашь».

Перечисленные шесть программ, корректируемые социумом, и построили цивилизацию, государства, экономику, законы… И чем ближе к животным истокам стоит социум, тем больше он напоминает отношения в стаде. Вот, например, легкоузнаваемое замечание этолога: «Иерархи стадных обезьян никогда не делятся с другими самцами тем, что добыли сами, своим трудом. Они раздают отнятое у других, причем то, что оказалось ненужным самому. При кочевом образе жизни все, что не смог сожрать и спрятать за щеку, приходится или бросать, или «распределять». Одаривают «шестерок» и самых униженных попрошаек, зачастую по нескольку раз вручая подачку и тут же отбирая. Эта процедура не забота о ближнем, а еще один способ дать другим почувствовать свое иерархическое превосходство».

Теперь обратимся к ранее описанным опытам, в которых исследователи вводили в обезьянью стаю деньги. Помните, я сетовал на то, что обезьянам не дали развить банковскую систему? Так вот, сетовал я зря! Если обезьянам выдавать емкости для хранения денег, они быстро соображают, что к чему:

«Если обучить содержащихся в загоне павианов пользоваться запирающимся сундуком, они сразу соображают, как удобно в нем хранить пожитки. Теперь, если доминанта снабдить сундуком, он только копит отнятое добро, ничего не раздавая. Если все получают по сундуку – доминант все сундуки концентрирует у себя. Второй опыт: обезьян обучили, качая определенное время рычаг, зарабатывать жетон, на который можно в автомате купить то, что выставлено за стеклом. Общество сразу расслоилось: одни зарабатывали жетон, другие попрошайничали у автомата, а доминанты – грабили, причем быстро сообразили, что отнимать жетоны, которые можно хранить за щекой, выгоднее, чем купленные тружеником продукты.

Труженики сначала распались на два типа: одни работали впрок и копили жетоны, тратя их экономно, а другие как заработают жетон, так сразу и проедают. Спустя некоторое время труженики-накопители, которых грабили доминанты, отчаялись и тоже стали работать ровно на один жетон и тут же его тратить».

По этой же причине русские крестьяне, когда большевики развернули в стране продразверстку, резко ограничили сев… Социализм потому и не функционирует как экономическая система, что обезьяна не желает работать, если заработанное отнимают, а просто так, за здорово живешь, отдавать не хочет. И вы, читатель, эту обезьяну прекрасно понимаете. Потому что и сами обезьяна. А не муравей какой-нибудь.

Впрочем, мы тут не уникальны. Известен опыт с другими социальными млекопитающими – крысами, которых запускали в клетку, где еду можно было добыть, только нырнув за ней и проплыв по туннелю. Крысы терпеть не могут плавать! Поэтому вскоре в клетке быстро установились тюремные порядки. Были там свои «шестерки», которые носили «паханам» еду. Были и свои «мужики», которые держались независимо – за кормом плавали, но добытое никому не отдавали.

И вот когда в нескольких «камерах» установились такие порядки, ученые сделали следующее – расселили из разных «камер» и посадили вместе «паханов» и «рабов». Теперь в клетках сидели только «рабы» и только «паханы».

Как вы полагаете, что дальше произошло?

Правильно, тут же установилась новая иерархия – и в клетке «паханов», и в клетке «рабов». Среди «рабов» вызрели новые «паханы», а среди паханов появились рабы.

Иерархичность вшита в конструкцию всех общественных животных. Именно поэтому, когда в 1917 году в несчастной Российской империи власть в свои руки взяли «трудящиеся», то есть бывшие субдоминанты, среди них тут же выделилась каста новой аристократии, которая начала эксплуатировать остальных еще жестче, чем прежняя. И несмотря на декларируемое равенство, кто-то в блокадном Ленинграде получал 125 граммов хлеба со жмыхом, а кто-то, как толстый товарищ Жданов, имел пирожные прямо с фабрики, а также икру, балык, баранину и прочие деликатесы.

Конечно, экономика, возникшая на базе природного поведения приматов, развиваясь, вносила определенные коррективы в их (наше) поведение. Тысячи лет назад, во времена античной цивилизации, было введено, например, юридическое равноправие граждан и принцип частной собственности, что позволило вывести из-под удара доминантов субдоминантные особи. И тем самым дало им стимул работать не «за один жетон», а в полную силу – потому что не отнимут. Эта интенсификация вызвала бурный рост техники, науки, искусств.

Но животность на кривой козе не объедешь! Равноправие-то есть, а равенства все равно нет и не будет. Потому что способности у всех разные, а развитие экономики требует конкуренции, то есть полной реализации этих самых способностей. Таким образом, равноправие вовсе не приводит к равенству в уровне жизни. Иерархия все равно сохраняется, но уже на новом уровне – не на уровне мышц или наследуемой власти, а на уровне денег. Теперь на верхних ступенях стоят не самые сильные, а самые умные, экономически адекватные. Места героев занимают торгаши.

И это гораздо лучше!

Вы никогда не задумывались о том, почему избранных президентов ругают, а диктаторов, вождей и тиранов любят и потом в истории величают высокопарными титулами – Великий, Грозный? Лично вам какая политическая ситуация нравится больше – любви или ругани?

Это непростой вопрос! Некоторым нравится, когда над ними висит кнут. Они буквально требуют «крепкой руки».

«Бьет – значит любит!» – сия поговорка есть вербальное отражение данного зоологического феномена, который является одним из самых ярких проявлений нашей животности. Дело в том, что у стадных зверей субдоминант опасается доминанта, поскольку тот может побить. И чтобы не вызывать неудовольствия или гнева доминанта, подчиненный демонстрирует ему знаки умиротворения и покорности. Тогда спокойно делается и самому подчиненному. Но знаки дружелюбия мы демонстрируем тому, к кому относимся дружелюбно! И тут происходит парадоксальная внутренняя инверсия, о которой Дольник почему-то не пишет. А мне механизм представляется таковым… Точно так же, как внутреннее веселье непроизвольно растягивает ваши губы в улыбке, так и при плохом настроении насильственная резиновая улыбка, в которой вы буквально заставляете свои мимические мышцы растянуть ваш рот, может привести к улучшению настроения.

Для иллюстрации этого парадокса в свое время был поставлен интересный психологический эксперимент. Одну группу испытуемых заставляли смотреть карикатуры, зажав карандаш между носом и верхней губой, а вторую группу – зажав карандаш между зубами. Первый способ блокирует мышцы, которые отвечают за улыбку, и тем самым препятствуют улыбке, а второй, напротив, заставляет человека как бы постоянно растягивать рот в улыбке «на все 32». Результат: второй группе карикатуры показались смешнее, чем первой.

Настроения вызывают мышечные реакции: тебе смешно – ты улыбаешься. Но и обратное верно – мышечные реакции могут вызывать настроения. Достаточно перестать скорбно сутулиться, продышаться, раскрыв грудь, пробежаться, как тоску буквально разгоняет кровью!

Примерно так и происходит в нашем случае с тираном – чем больше он бьет, тем больше дружелюбия и лести демонстрируют подчиненные, умиротворяя его. И тогда каждая ответная улыбка или покровительственный жест диктатора вызывают в душе буквально бурю восторга! В условиях жестокого террора и любовь к тирану принимает крайние формы. Вот вам прекрасное описание этого феномена. Писатель Корней Чуковский, побывавший в 1936 году на съезде партии, вспоминал пришествие Сталина:

«Вчера на съезде сидел в 6-м или 7-м ряду… Вдруг появляются Каганович, Ворошилов, Андреев, Жданов и Сталин. Что сделалось с залом! А ОН стоял, немного утомленный, задумчивый и величавый. Чувствовалась огромная привычка к власти, сила и в то же время что-то женственное, мягкое. Я оглянулся: у всех были влюбленные, нежные, одухотворенные и смеющиеся лица. Видеть его – просто видеть – для всех нас было счастьем. К нему все время обращалась с какими-то разговорами Демченко. И мы все ревновали, завидовали – счастливая! Каждый его жест воспринимали с благоговением. Никогда я даже не считал себя способным на такие чувства. Когда ему аплодировали, он вынул часы (серебряные) и показал аудитории с прелестной улыбкой – все мы так и зашептали: «Часы, часы, он показал часы», и потом, расходясь, уже возле вешалок вновь вспоминали об этих часах. Пастернак шептал мне все время о нем восторженные слова… Домой мы шли вместе с Пастернаком, и оба упивались нашей радостью».

Понравилось?..

Самое интересное то, что представители этого вида стали разумными, изобрели письменность и в лице Чуковского сумели зафиксировать свои восторженные ощущения от лицезрения жестокого вожака. А потом доискались и до их инстинктивных причин.

Технический прогресс постепенно уводит нас от нашей животности. Вернее, даже не уводит, а усиливает одни инстинктивные программы, гася другие. Ценность прогресса не в том, что он «уводит нас от зверства», а в том, что он позволяет нам успешно выживать, порождая, правда, кучу новых проблем взамен успешно решенных старых. Поэтому так любопытно встать на цыпочки и посмотреть вперед, в перспективу. В каком направлении мы движемся? Какие животные свойства востребованы прогрессом сейчас и будут востребованы завтра?

Для ответа на эти вопросы произведем ту самую давно обещанную инверсию политических координат в биологические.

Политическая ось левых и правых (коллективистов и индивидуалистов) есть не что иное, как ось стадного инстинкта. Те, у кого он развит сильнее, являются большими коллективистами, а те, которые не любят шумные компании, являются большими индивидуалистами. Это понятно.

Как писал Фрейд, «сознание виновности и чувство долга являются характерным достоянием gregarious animal (стадного инстинкта)». Но помимо тяжкого чувства долга и едкого сознания виновности стадный инстинкт дарит его носителям восторженное чувство единения, сплоченности, братства, принадлежности к чему-то большому, общему, великому – государству, племени, стае, банде или клубу болельщиков. Носители стадного инстинкта очень любят тешить себя патриотическими чувствами. Им очень нравится ощущение комка в горле и проливающиеся слезы во время искусственного возбуждения таких чувств – например, во время поднятия национального флага под ритмичные звуки (пошумелки). Раздражение чувства стадности коллективистам нравится не меньше, чем матери нравится испытывать ощущение любви от своего детеныша.

Стадный инстинкт нельзя недооценивать.

* * *

В пятидесятые годы ХХ века американский психолог польского происхождения Соломон Аш поставил серию интересных экспериментов по влиянию стадности на личность. Людям давали примерно два десятка легких заданий, одно из которых вы сейчас успешно выполнили. Вот только испытания были групповыми, и в каждой группе был только один настоящий испытуемый. А все остальные – подсадные.

Так вот, если подсадные хором давали неправильный ответ, 75% испытуемых под влиянием толпы тоже давали неправильные ответы – несмотря на всю очевидность. И при этом испытывали чувство дискомфорта.

Очень трудно человеку идти против стада, даже если от ответа ничего ровным счетом не зависит. Позволить себе роскошь иметь собственное мнение могут только по-настоящему сильные люди.

В общем, с горизонтальной осью ясно. Чуть менее понятно с вертикальной осью – как конвертировать прогрессизм и консерватизм в биологические координаты? Однако и с этим можно разобраться, если задуматься.

Первое, что приходит в голову, – это поисковое поведение. У какой-то особи оно выражено сильнее, у какой-то слабее. «Словарь-справочник по зоопсихологии» определяет поисковое поведение как «поведение, базирующееся на поисковой фазе инстинктивного движения (действия)… Оно характеризуется ярко выраженной ориентировочно-исследовательской деятельностью животных и переплетением врожденных и приобретенных, основанных на индивидуальном опыте компонентов поведения».

Широко известен классический опыт с крысами. Даже если у них очень просторная клетка, есть обеспеченность едой, водой и развлечениями, все равно найдется зверек, который, отыскав узкий лаз в дальнем углу, полезет туда, пища от страха. Зачем? Ведь у него все есть!

Да, все вроде бы есть. Но чего-то все равно не хватает! Душа горит, мать вашу!.. И неуспокоенная крыса ползет в темноту, в страх, в возможную погибель, оставляя позади свою сытую теплую жизнь.

Вот таких крыс я очень люблю.

Именно эти неуспокоенные особи с гипертрофированным исследовательским инстинктом – или, по-людски говоря, любопытные – и создали всю нашу цивилизацию. Это здорово, что в популяции есть индивиды, у которых шило в жопе и которым свербит узнать, что там, за углом, за поворотом, за горизонтом.

А если бы все были ксенофобическими консерваторами, цепляющимися за старое и пугающимися всего нового, так и прыгали бы мы до сих пор по веткам, таская на себе блох.

Кстати, половой диморфизм у нас затрагивает и исследовательский инстинкт. Мальчики более активны в поисковом отношении, чем тихие консервативные девочки, сидящие возле очага. Потому и живут самцы меньше – это следствие их неугомонности и в плохом, и в хорошем. Но зато они – двигатель прогресса. И развязыватели войн. Гении. И маньяки.


Страницы


[ 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 ]

предыдущая                     целиком                     следующая