«Цензура» – термин, относящийся только к действиям правительства. Никакая деятельность частного лица не может считаться цензурой. Никакое частное лицо или агентство не может заставить человека замолчать или запретить публикацию; это может сделать только правительство. Свобода слова частных лиц включает в себя право не соглашаться, не слушать и не финансировать тех, с кем они не согласны.

Но согласно доктринам, подобным «экономическому биллю о правах», человек не имеет права пользоваться своими материальными средствами в соответствии с собственными убеждениями и должен отдавать свои деньги любому оратору или пропагандисту, которые обладают «правами» на его собственность.

Это означает, что способность обеспечивать материальные средства для выражения идей лишает человека права иметь какие-либо идеи. Издатель должен публиковать книги, которые он считает бессмысленными, ложными или вредными; спонсор телепрограмм должен финансировать экспертов, которые выступают против его убеждений; владелец газеты должен отдавать свои страницы любому молодому хулигану, который кричит о порабощении прессы. Это означает, что часть людей получает право на неограниченные действия, в то время как другие должны довольствоваться состоянием беспомощной безответственности.

Но так как обеспечить каждого, кто этого требует, работой, микрофоном, или колонкой в газете совершенно невозможно, то кто должен определять «распределение» «экономических прав» и выбирать тех, кому они даются, если владельцы лишаются возможности выбора? Что ж, мистер Миноу указал на это совершенно однозначно.

И если вы ошибочно решили, что это относится только к крупным владельцам собственности, то задумайтесь о том, что на самом деле теория «экономических прав» включает в себя и права любого писаки, желающего стать драматургом, любого поэта-битника, любого производящего шум «композитора» и любого художника-абстракциониста (у которого есть политические взгляды) на финансовую поддержку, которой вы их лишаете, если не посещаете их выступления и не покупаете их творения. А в чем еще смысл проекта траты налоговых денег на субсидии деятелям искусства.

И пока люди спорят об «экономических правах», концепция политических прав растворяется в воздухе. Уже забыто, что право на свободу слова означает свободу защищать свои взгляды и нести за них возможную ответственность, в том числе готовность к несогласию, оппозиции, отсутствию популярности и поддержки.

Политическое назначение «права на свободу слова» состоит в защите несогласных и непопулярных меньшинств от физического подавления, а не в том, чтобы гарантировать им поддержку, преимущества и вознаграждение, связанные с популярностью, которой они не заслужили.

В Билле о правах сказано: «Конгресс не должен издавать законов... ограничивающих свободу слова или прессы...» Это не означает, что частные лица должны обеспечивать возможность для выступлений человеку, который призывает к их уничтожению, или давать ключи вору, который хочет ограбить их, или предлагать нож убийце, который желает перерезать им глотки.

Такова на сегодняшний день ситуация с противостоянием политических и «экономических» прав. Они не могут сосуществовать.

Одно уничтожает другое. Но на самом деле не бывает никаких «экономических прав», никаких «коллективных прав», никаких «прав общества». Термин «права личности» избыточен: не существует никаких других прав, и никто больше обладать правами не может.

Те, кто защищает подлинный свободный капитализм, – единственные защитники прав человека.

Апрель 1963 г.

Глава 13

Обобществление «прав»

Айн Рэнд

Права – это моральный принцип, определяющий взаимоотношения людей в обществе. Подобно тому, как человек нуждается в моральном кодексе, чтобы выжить (действовать, выбирать правильные цели и достигать их), так и общество (группа людей) нуждается в моральных принципах, чтобы построить социальную систему, которая согласовывалась бы с природой человека и условиями, необходимыми для его выживания.

И подобно тому, как человек может закрыть глаза на реальный мир и действовать под влиянием сиюминутных прихотей, но при этом быть неспособным достичь ничего, кроме саморазрушения, – так и общество может игнорировать реальность и установить систему, управляемую слепыми прихотями своих членов или своего лидера, наиболее влиятельной в данный момент группы граждан, случайного демагога или постоянного диктатора. Однако такое общество будет неспособно достичь ничего, кроме власти грубой силы и состояния прогрессирующего саморазрушения.

Коллективизм в сфере политики – то же самое, что субъективизм в сфере этики. Если принцип «Все, что я делаю, – правильно, потому что это мой выбор» – есть не моральный принцип, а отрицание морали, то и принцип «Все, что делает общество, – правильно, потому что это выбор общества», – не моральный принцип, а отрицание морали и ее изгнание из общественной жизни.

Когда «власть» противопоставляется «праву», то понятие «власти» может иметь лишь одно значение – власть грубой, физической силы, которая фактически представляет собой никакую не «силу», а самое что ни на есть бессилие; эта «сила» может лишь разрушать; это «сила» стада, которое несется куда-то, охваченное паникой, сметая все на своем пути.

Однако цель большинства сегодняшних интеллектуалов именно такова. Источником всех их концептуальных извращений оказывается извращение, наиболее фундаментальное из всех. перенос концепции прав с личности на общество, то есть замена «Прав Человека» «Правами Толпы».

Так как обладать правами может только личность, выражение «права личности» – это тавтология (которую мы вынуждены применять ради того, чтобы внести ясность в сегодняшний интеллектуальный хаос). А выражение «коллективные права» – это терминологическое противоречие.

Любая группа людей или «коллектив», большой или маленький, является не более чем некоторым числом личностей. Группа не может иметь никаких прав, кроме прав составляющих ее личностей. В свободном обществе «права» любой группы выводятся из прав ее членов на основании их добровольного личного выбора и соглашения между ними и представляют собой всего лишь приложение этих индивидуальных прав к конкретному предприятию, осуществляемому группой. Каждое законное групповое предприятие основано на праве его членов на свободу объединения и свободу торговли. (Под «законным» я имею в виду не криминальное и реализуемое на свободной основе, то есть группу, в которую никто не может входить по принуждению.

Например, право промышленного концерна заниматься бизнесом выводится из права его владельцев вкладывать свои средства в производство, из их права нанимать работников, из права работников продавать свои услуги, из права всех участников предприятия производить что-либо и продавать продукт производства, а также из права покупателей приобретать (или не приобретать) этот продукт. Каждое звено этой сложной цепи договорных отношений основано на индивидуальных правах, индивидуальном выборе и индивидуальных соглашениях. Каждое соглашение ограничено, задано и подчиняется определенным условиям, то есть основано на взаимном обмене ради взаимной выгоды.

Это верно в отношении всех законных групп или объединений граждан в свободном обществе: товарищеских обществ, коммерческих предприятий, профессиональных объединений, трудовых союзов {добровольных), политических партий и т.д. Это также применимо ко всем договорам о посредничестве: право одного человека действовать от имени другого или других выводится из прав тех, кого он представляет, и предоставлено ему на добровольной основе, с определенной, ограниченной целью – как в случае права адвоката, коммерческого представителя, делегата трудового союза и т.д.

Группа как таковая никаких прав не имеет. Человек, присоединившись к группе, не может ни приобрести новых прав, ни потерять те, которые он имеет. Принцип индивидуальных прав – единственная моральная база для любых групп и ассоциаций.

Группа, не признающая этого принципа, – не свободная ассоциация, а банда или толпа.

Любая доктрина групповой деятельности, не признающая индивидуальных прав, – это доктрина власти толпы или легализованного линчевания.

Идея «коллективных прав» (идея, что права принадлежат не отдельным людям, а группе) означает, что «права» принадлежат каким-то людям, но не принадлежат другим, что какие-то люди имеют «право» распоряжаться другими по собственному усмотрению, – и что критерием такого привилегированного положения является количественное превосходство.

Ничто не может ни оправдать, ни обосновать такую доктрину, и никому никогда это не удавалось. Подобно альтруистической морали, от которой она произошла, эта доктрина основана на мистицизме: либо на старомодном мистицизме веры в сверхъестественные законы типа «Божественного права королей», либо на социальной мистике современных коллективистов, которые воспринимают общество как суперорганизм, как некое сверхъестественное образование, отличное и превосходящее сумму своих индивидуальных членов.

Аморальность такой коллективистской мистики особенно очевидна сегодня в вопросе народных прав.

Народ, как и любая другая группа, – это просто набор отдельных личностей, который не обладает никакими правами, кроме прав составляющих его граждан. Свободный народ – народ, который признает, уважает и защищает личные права своих граждан, – имеет право на свою территориальную целостность, общественный строй и форму правления. Правительство такого народа – не властелин, а слуга, или агент, своих граждан, и не имеет никаких прав, кроме тех, что делегированы ему его гражданами для выполнения определенного ограниченного задания (задания защищать их от физического насилия, что выводится из их права на самозащиту).

Граждане свободной нации могут быть не согласны с определенными легальными процедурами или методами обеспечения их прав (что является комплексной проблемой, относящейся к предмету изучения политологии и философии закона), но они согласны с основным используемым принципом: с принципом индивидуальных прав. Если в конституции страны индивидуальные права ставятся вне пределов досягаемости общественных властей, то сфера политической власти оказывается существенно ограниченной – и таким образом граждане могут согласиться подчиняться решению большинства в этой конкретной ограниченной сфере. При этом никто не претендует на жизни и имущество меньшинств или отдельных инакомыслящих; они не могут стать объектом для голосования, и никакое большинство не может ими распоряжаться; никому не может быть дана неограниченная власть над другими.

Такая нация имеет право на суверенитет (которое выводится из прав граждан) и право требовать признания своего суверенитета другими нациями.

Но ни диктатура, ни орда дикарей, ни любая из форм абсолютистской тирании не может претендовать на такое право. Народ, нарушающий права составляющих его граждан, не может претендовать вообще ни на какие права. В вопросе прав, как и во всех вопросах морали, двойного стандарта быть не может. Народ, которым правит грубая физическая сила, – это не народ, а орда, – неважно, кто ее предводитель: Аттила, Чингисхан, Гитлер, Хрущев или Кастро. На какие права мог бы претендовать Аттила и на каких основаниях.

Это относится к любым формам племенного варварства, древним или современным, примитивным или «индустриальным».

Ни география, ни расовая принадлежность, ни традиция, ни предшествующая стадия развития не может дать каким-то людям «права» на нарушение прав других.

Право на «самоопределение нации» применимо только к свободным обществам или к тем, которые пытаются сделаться свободными; оно не применимо к диктатурам. Точно так же, как право личности на свободу действий не включает в себя «права» на совершение преступлений (то есть на нарушение прав других). право нации определять для себя форму правления не включает в себя права на установление рабовладельческого строя (то есть на узаконивание порабощения одних людей другими). Нет такой вещи, как «право на порабощение». Народ может установить его, как и человек может стать преступником, но никто не может сделать этого по праву.

В данном контексте не имеет значения, была ли нация порабощена силой, как Советская Россия, или путем голосования, как нацистская Германия. Права личности не могут быть предметом для публичного выбора; большинство не имеет права по итогам голосования отменить права меньшинства; политическая функция прав заключается как раз в защите меньшинства от подавления большинством (а самое маленькое меньшинство на земле – это личность). Рабовладельческое общество, которое было кем-то захвачено или самостоятельно решило отдаться в рабство, не может претендовать ни на какие национальные права и на признание таких «прав» цивилизованными государствами, – точно так же, как шайка бандитов не может требовать признания своих «прав» и равенства перед законом с промышленным предприятием или университетом, на том основании, что бандиты единогласно выбрали такую форму групповой деятельности.

Диктаторские нации вне закона. Любой свободной народ имел право вторгнуться в нацистскую Германию, а сегодня имеет право вторгнуться в Советскую Россию, на Кубу или любую другую территорию рабства. Сделает ли свободный народ такой выбор – зависит исключительно от его личных интересов, а не от признания несуществующих «прав» главарей бандитской шайки. Свободный народ не обязан жертвовать собой ради освобождения других народов, но у него есть на это право.

Однако это право имеет свои условия. Подобно тому, как борьба с преступностью не дает полицейскому права заниматься криминальной деятельностью, так же и вторжение и разгром диктаторского государства не дают победителю права построить на его территории другой вариант рабовладельческого общества.

Рабовладельческое государство не имеет национальных прав, но личные права его граждан остаются в силе, и завоеватель не имеет права их нарушать. Таким образом, завоевание порабощенной страны морально оправданно только в том случае, если завоеватели устанавливают там свободный общественный строй, то есть строй, основанный на признании прав личности.

Так как сегодня в мире не существует ни одной полностью свободной страны, и так называемый «свободный мир» состоит из государств с разнообразными вариантами «смешанной экономической системы», стоит спросить: является ли любое государство мира морально открытым для завоевания любым другим.

Ответ – нет. Существует разница между государством, признающим принцип индивидуальных прав, но не применяющим его в полном объеме на практике, и государством, которое отрицает и презирает их совершенно. Все «смешанные экономики» – неустойчивые переходные структуры, которые в конце концов должны стать свободными или скатиться к диктатуре. Существуют четыре признака, по которым государство безоговорочно можно считать диктаторским: однопартийная власть, осуждение без суда или с пародией на суд, национализация или экспроприация частной собственности и цензура. Страна, повинная в этих преступлениях, должна быть лишена любых моральных привилегий, любых претензий на права нации или суверенитет, и становится вне закона.

Взгляните в этом свете на позорный финал и интеллектуальную дезинтеграцию, постигшие современных «либералов».

Одним из основных догматов «либералов» всегда был интернационализм. Они видели в национализме серьезное социальное зло, продукт капитализма и причину войн. Они выступали против любых форм защиты национальных интересов; они отказывались видеть разницу между разумным патриотизмом и слепым расистским шовинизмом, называя и то, и другое «фашизмом». Они отстаивали разрушение национальных границ и слияние всех народов в «единый мир». «Права наций» были их следующей мишенью после прав собственности.

Сегодня «права наций» оказались их последней, слабой, угасающей надеждой, за которую они цепляются, пытаясь найти моральное оправдание практическим результатам своих теорий: эпидемии мелких диктатур, которая расползается, как кожная болезнь, по поверхности земного шара в виде так называемых «новых наций» – полусоциалистических, полукоммунистических, полуфашистских и полностью преданных лишь принципу грубой силы.

Именно «права наций» таких стран на выбор собственной формы правления (любой, какую они пожелают) «либералы» предлагают в качестве морального обоснования и требуют от нас их признания. Они утверждают, что мы не должны нарушать или препятствовать осуществлению «национального права» Кубы на свою форму правления. Едва ли не разрушив законные национальные права свободных стран, «либералы» теперь требуют утверждения «национальных прав» для диктатур.

Хуже того: «либералы» отстаивают не просто национализм, а настоящий расизм – первобытный племенной расизм.

Вот вам двойной стандарт: пока в цивилизованных западных государствах «либералы» продолжают выступать за интернационализм и глобальное самопожертвование, диким племенам Азии и Африки даруется суверенное «право» истреблять друг друга в расистских конфликтах. Человечество возвращается к доиндустриальному, доисторическому видению общества: к расовому коллективизму.

Таков логический результат и кульминация морального падения «либералов», которое началось тогда, когда в качестве пролога к обобществлению собственности они приняли обобществление прав.

Признание ими самими своей вины кроется в их же терминологии. Почему они используют слово «права» для обозначения того, что они защищают? Почему они не отстаивают то, что они осуществляют на практике? Почему они не говорят об этом открыто и не стараются оправдать это, если они на это способны.

Ответ очевиден.

Июнь 1963 г.

Глава 14

Природа государства

Айн Рэнд

Государство – это институт, которому принадлежит исключительная власть вводить определенные правила общественного поведения в данном географическом регионе.

Нужен ли людям такой институт и зачем.

Поскольку разум человека – его основное орудие выживания, его способ получать знание, чтобы направлять свои действия, то он не выживет без свободы думать и действовать сообразно своему разумному суждению. Это не значит, что человек должен жить один и необитаемый остров лучше всего соответствует его потребностям. Люди могут получать огромную пользу от общения друг с другом. Социальная среда наиболее благоприятна для их успешного выживания, но только на определенных условиях.

«Две главные ценности, которые может обрести человек в общественной жизни, это знания и обмен. Человек – единственный вид, который может расширять и передавать свой багаж знаний из поколения в поколение; объем знаний, потенциально доступных человеку, больше, чем любой человек на протяжении одной своей жизни способен хотя бы начать постигать; каждый человек получает невыразимые преимущества от знаний, полученных другими. Второе огромное преимущество – это разделение труда: оно позволяет человеку прикладывать свои усилия в определенной сфере работы и обмениваться продуктами труда с теми, кто занят в других сферах. Такая форма сотрудничества позволяет всем, кто принимает в ней участие, получить в обмен на собственные усилия существенно больше новых знаний, умений и продуктов труда, чем мог бы получить каждый, если бы ему пришлось самому производить все, в чем он нуждается, на необитаемом острове или ферме, живущей натуральным хозяйством.

Но эти преимущества определяют, какие конкретно представители человечества имеют ценность друг для друга и в каком обществе: только рациональные, продуктивные, независимые граждане в рациональном, продуктивном независимом обществе» (см. главу 1 «Этика объективизма»).

Общество, которое отнимает у индивидуума плод его труда, или порабощает его, или пытается ограничить его свободу мысли, или принуждает его действовать вопреки собственному рассудку; общество, которое порождает конфликт между собственными постановлениями и требованиями человеческой природы, строго говоря, не общество, а толпа, сплоченная узаконенным правлением бандитов. Такое общество нельзя оправдать; оно уничтожает все преимущества человеческого сосуществования и представляет собой не источник благ, а смертельную угрозу. Жизнь на необитаемом острове безопаснее и несравненно предпочтительнее жизни в Советской России или нацистской Германии.

Если люди собираются жить вместе в мирном, продуктивном, рациональном обществе и общаться друг с другом к обоюдной выгоде, они должны принять основной социальный принцип, без которого невозможно ни одно нравственное и цивилизованное общество, – принцип прав личности.

Признавать права личности – значит признавать и принимать условия, необходимые природе человека для нормальной жизни.

Права человека могут быть нарушены только при помощи физической силы. Только посредством физического насилия один человек может лишить другого жизни или поработить его, или ограбить, или помешать ему преследовать собственные цели, или заставить его действовать вопреки собственному мнению.

Непременное условие цивилизованного общества – исключение физического насилия из социальных отношений и, таким образом, утверждение принципа, согласно которому, если люди хотят общаться друг с другом, они могут делать это только посредством разума, то есть посредством обсуждения, убеждения и добровольного непринудительного соглашения.

Необходимое следствие права человека на жизнь – его право на самозащиту. В цивилизованном обществе силу можно применять только для возмездия и только против тех, кто первым ее использовал. Причины, которые превращают первоначальное использование физической силы в зло, делают ее применение в целях возмездия нравственным императивом.

Если бы какое-нибудь «пацифистское» общество отказалось от ответного применения силы, оно бы стало совершенно беспомощным и было бы отдано на милость первого же разбойника, который решил пренебречь моралью. Такое общество добилось бы результатов, прямо противоположных своим ожиданиям: вместо того, чтобы уничтожить зло, оно бы его поощрило и вознаградило.

Если бы общество не обеспечивало своих членов организованной защитой от насилия, то каждый гражданин был бы вынужден ходить вооруженным, превратить свой дом в крепость, стрелять во всякого незнакомца, приближающегося к его двери, или же вступить в банду, созданную для самозащиты, и воевать с другими бандами, созданными с той же целью, в результате чего общество выродилось бы в хаотическое господство банд, то есть в господство грубой силы, в беспрерывную племенную войну доисторических дикарей.

Использование физической силы, даже ответное, нельзя отдать на усмотрение отдельных граждан. Мирное сосуществование невозможно, если человек живет под постоянной угрозой того, что любой из «ближних» в любой момент может применить против него силу. Будут ли намерения ближних благими или дурными, будет ли их решение разумным или неразумным, будет ли лежать в основе их действий чувство справедливости, или невежество, или предрассудок, или злой умысел, в любом случае использование силы против одного человека нельзя отдать на произвольное усмотрение другого.

Представьте себе, например, что произойдет, если человек потеряет бумажник, решит, что его украли, будет вламываться во все дома и пристрелит первого, кто на него косо посмотрит, приняв этот взгляд за доказательство вины.

Применение силы в целях возмездия требует объективных правил, позволяющих доказать, что преступление совершено и кем оно совершено, а также объективных правил, позволяющих определить, что такое наказание и как оно осуществляется. Те, кто пытается преследовать преступников без таких правил, – толпа линчевателей. Если бы общество предоставило применение карающей силы отдельным гражданам, оно бы выродилось в охлократию, самосуд и бесконечную цепь кровавых междоусобиц.

Если физическую силу надо исключить из общественных отношений, людям нужен институт, который бы защищал их права при наличии объективного свода правил.

Это и есть задача государства, хорошего государства. Это его основная цель, его единственное моральное оправдание и причина, по которой оно нужно людям.

Государство – это способ поместить репрессивное использование физической силы под объективный контроль, то есть под контроль объективно определенных законов.

Основное различие между частным действием и государственным действием, которым сегодня упорно пренебрегают, заключается в том, что государство обладает монополией на легальное использование физической силы. Это необходимо, так как монополия сдерживает и ограничивает использование силы. По той же причине действия государства должны быть строго обозначены, определены и ограничены. Нельзя допускать ни намека на каприз или прихоть; государство должно уподобиться безликому роботу, чья единственная движущая сила – законы. Если общество хочет быть свободным, его государство должно находиться под контролем.

При правильном общественном устройстве частное лицо с юридической точки зрения свободно действовать, как ему угодно (до тех пор, пока не нарушает права других), а государственный чиновник при исполнении служебных обязанностей связан законом в каждом своем поступке. Частное лицо может делать все, кроме того, что запрещено законом; государственный чиновник не может делать ничего, кроме того, что разрешено законом.

Это способ подчинить «силу» «праву». В этом заключается американская идея «правления законов, а не людей».

Понимание природы законов, подобающих свободному обществу, и источника полномочий его государства можно вывести из понимания природы и цели идеального государства. Основной принцип обеих указан в Декларации независимости: «Для обеспечения этих прав [человека] учреждены среди людей государства, облекаемые справедливой властью с согласия подданных.

Поскольку защита прав человека – единственная надлежащая цель государства, она же окажется единственным надлежащим предметом законодательства. Все законы должны быть основаны на правах человека и нацелены на их защиту. Все законы должны быть объективны (и логически объяснимы): перед тем как они совершат то или иное действие, люди должны четко понимать, что закон запрещает им делать и почему, что считается преступлением и какое наказание их ждет, если они это преступление совершат.

Источник полномочий государства – «согласие подданных».

Это значит, что государство – не властелин, а слуга или представитель граждан. Государство как таковое не имеет никаких прав, кроме тех, которые ему препоручили граждане для особой цели.

Есть только один основной принцип, который индивидуум должен принять, если он хочет жить в свободном цивилизованном обществе, – отказ от применения физической силы и передача государству своего права на физическую самозащиту, чтобы оно могло осуществлять упорядоченное, объективное, юридически определенное применение силы. Другими словами, он должен признать разделение силы и прихоти (любой, включая его собственную).

Что произойдет, если возникнет разногласие между двумя людьми по поводу дела, которое касается их обоих.

В свободном обществе люди не обязаны общаться друг с другом. Они делают это по добровольному соглашению или договору.

Если договор расторгнут произвольным решением одного человека, это может нанести огромный финансовый ущерб другому, и жертве останется отнять собственность обидчика в качестве компенсации. Но и здесь применение силы нельзя оставить на усмотрение частных лиц. Ситуация эта подводит к одной из самых важных и самых сложных функций государства – функции арбитра, который разрешает споры между людьми в соответствии с объективными законами.

В любом мало-мальски цивилизованном обществе преступники составляют незначительное меньшинство. Однако осуществляемая гражданскими судами защита условий договоров и принуждение к их выполнению – самая насущная потребность мирного общества. Без такой защиты нельзя построить цивилизацию и сохранить ее.

В отличие от животных люди не могут выжить, действуя в пределах текущего момента. Человек должен ставить себе цели и стремиться к ним на протяжении некоторого времени; он должен рассчитывать свои действия и планировать свою жизнь надолго вперед. Чем умнее он и чем больше знает, тем больше период, на который он планирует. Чем более развита и сложна цивилизация, тем долгосрочнее в ней планирование деятельности. Соответственно, тем больше срок, на который заключаются договоры между людьми, и тем насущнее потребность обеспечить надежность таких договоров.

Даже примитивное бартерное общество не сможет функционировать, если его член договаривается обменять мешок картошки на корзину яиц, но, получив яйца, отказывается отдать картошку. Представьте себе, к чему приведет такой своевольный поступок в индустриальном обществе, где делают поставки на миллиарды долларов в кредит, или заключают договоры на строительство многомиллионных сооружений, или подписывают арендные контракты на 99 лет вперед.

Нарушение контракта одной из сторон подразумевает косвенное использование физической силы. Заключается оно, по сути, в том, что один человек получает материальные блага, товары или услуги от другого человека, после чего отказывается за них платить и удерживает их силой (на том основании, что обладает ими), а не по праву, то есть без согласия истинного владельца.

Мошенничество включает такое же косвенное применение силы. суть его – в приобретении материальных благ без согласия хозяина с помощью ложных предлогов или ложных обещаний. Вымогательство – еще одна разновидность косвенного применения силы; оно состоит в том, чтобы приобрести материальные блага, не предоставляя в обмен других благ, а угрожая насилием, физической расправой или нанесением ущерба.

Некоторые из таких действий очевидно преступны. Другие, например одностороннее расторжение контракта, быть может, не имеют за собой преступного умысла, а вызваны безответственностью и неразумностью. Третьи могут представлять сложные случаи с претензиями на правоту обеих сторон. Но каким бы ни было дело, все подобные конфликты должен рассмотреть с позиции объективно сформулированных законов и разрешить беспристрастный арбитр, претворяющий эти законы в жизнь, то есть судья (и присяжные, если нужно).

Обратите внимание на ключевой принцип, которым руководствуется правосудие во всех этих случаях: ни один человек не может получить никаких ценностей от других людей без согласия владельцев, и, как следствие этого, права одного человека не могут быть отданы на милость одностороннего решения, случайного выбора, иррационального желания, прихоти другого человека.

Страницы