12 Dec 2024 Thu 04:47 - Москва Торонто - 11 Dec 2024 Wed 21:47   

Поскольку все резервы верховного командования финской армии были уже задействованы в боях в Приладожской Карелии, наступление велось лишь теми силами, которые находились у границы с самого начала войны: три пехотные дивизии 2-го АК, три пехотные дивизии 4-го АК и отдельная 10-я пехотная дивизия (см. карты №№ 13 и 15). Вопреки многомесячным ожиданиям командования 23-й армии и Северного фронта, финны нанесли главный удар не в направлении Лаппеенранта —Выборг, а на прямо противоположном фланге обороны 23-й армии, у северного побережья Ладожского озера.

Накануне начала финского наступления (совпадение, видимо, оказалось чисто случайным) командование 23-й армии попыталось организовать контрудар вдоль берега Ладожского озера от Лахденпохья на северо-восток с целью отбросить финские войска от Сортавала. Для участия в контрударе привлекалась 198-я дивизия (без 452-го мсп, передислоцированного ранее в Карелию) и переброшенный с левого фланга армии 181-й сп из состава 43-й стрелковой дивизии. С утра 29 июля до исхода дня 31 июля ударная группа продвинулись на 3—4 км, и на этом наступление захлебнулось. Потери же оказались непомерно большими. Так, 198-я мд потеряла в этих боях 168 человек убитыми и 1704 ранеными [358]. Обращает на себя внимание совершенно невероятное соотношение числа убитых и раненых (1 к 10). Разумеется, бойцы и командиры 198-й мд не могли отличаться по своему анатомическому строению от всех прочих людей (среди которых соотношение убитых и раненых во всех войнах 20-го столетия составляло примерно 1 к 3). Они и не отличались—в период с 4 июля по 10 августа потери 198-й дивизии составили 216 убитыми, 851 ранеными и 583 пропавшими без вести [359]. Скорее всего, в указанной выше цифре 1704 объединены раненые и «пропавшие без вести».

Как бы то ни было, неудавшаяся попытка контрнаступления только помогла финнам, так как обескровила единственный резерв 19-го СК (198-ю дивизию) и «уплотнила» боевые порядки советских войск именно на том участке фронта, который финское командование собиралось окружить. 31 июля 1941 года, после короткой артиллерийской подготовки, 2-я пехотная дивизия начала наступление на Лахденпохья, а 15-я пехотная дивизия — на Хиитола. В отличие от ситуации в Приладожской Карелии, где финны начали 10 июля наступление, располагая трехкратным численным превосходством, в сражении у северного побережья Ладоги силы сторон были примерно равны. Первые дни августа прошли там в ожесточенных, кровопролитных боях.

«Хотя во время этих жестоких боев, — пишет в своих мемуарах Маннергейм, — за которыми я лично наблюдал вблизи, у меня неоднократно просили подбросить свежие силы, этот резерв (10-я пехотная дивизия) я держал у себя и только 4 августа передал его командиру корпуса, приказав использовать его полностью только на направлении, указанном мной. На следующий день свежая дивизия под командованием полковника Сихво перешла в наступление, увлекая с собой соседние части, и 7 августа захватила село Каукола. Глубокий прорыв был успешно завершен 8 августа. Войска вышли на берег Ладожского озера в районе Лахденпохья, а это означало, что коммуникации сортавальской группировки войск противника полностью перерезаны. 11 августа пал важный узел железных и шоссейных дорог Хиитола, а клин наступления достиг берега Ладоги между Хиитола и Кексгольм».

Уже 4 августа, на пятый день финского наступления, генерал-лейтенант Пшенников был снят с должности командующего 23-й армией, его сменил генерал-майор Герасимов М.А., до этого командовавший войсками 19-го СК.

5 июля командующий Северным фронтом приказал Герасимову немедленно отвести всю сортавальскую группировку на юго-запад, к Кексгольму, однако 6 августа Ворошилов своей властью отменил это распоряжение, приказав «удерживать Сортавала во что бы то ни стало» [360]. Для ликвидации прорыва финнов у Хиитола в 23-ю армию передавалась 265-я стрелковая дивизия, которую Ставка ранее направила в Гатчину, т.е. на «немецкий фронт».

265-я сд была сформирована в Московском ВО, причем «до 40% личного состава, поступившего на формирование дивизии, ранее npoxoдилu службу или работали в системе НКВД» [354]. 10 августа командование 23-й армии попыталось было провести силами 265-й сд и 115-й сд контрудар в районе юго-восточнее Хиитола, однако все закончилось совершенно безрезультатно, и 11 августа противник окончательно отрезал окруженные у северного берега Ладоги войска.

15 августа советские войска оставили город Сортавала и отошли в ладожские шхеры. Было принято решение эвакуировать окруженных (остатки войск 168-й сд, 142-й сд, 198-й мд, 367-го сп 71-й дивизии, часть сил 115-й сд) по воде, кораблями Ладожской Военной флотилии. К 23 августа все эвакуируемые части были доставлены на остров Валаам и в дальнейшем перевезены в Ленинград. Всего было эвакуировано 26 тыс. человек, 155 орудий, что составляет примерно половину штатной численности окруженных частей и соединений. Сводная группа, составленная из пограничников и разрозненных подразделений отступающих войск, под командованием полковника С.И. Донского удерживала Кексгольм и прибрежную дорогу вплоть до 21 августа 1941 г.

14—16 августа 10-я пехотная дивизия продолжила наступление на юг. В двухдневном сражении у п. Райсяля была окончательно разгромлена 265-я сд. В документах 43-го пехотного полка 10-й дивизии есть такая запись: «...Русские храбро оборонялись, но упорные финны атаковали их, и дело было быстро решено... По рассказам пленных, комиссар полка вначале произнес пламенную речь о Сталине и советской Родине, после чего взял с собой 6 автоматчиков, два ручных пулемета и сбежал... Совсем по-другому повел себя командир 946-го стрелкового полка майор Лашенко в свой последний час он приказал бойцам застрелить его...» [314].

Еще до окончания сражения у северо-западного побережья Ладожского озера перешла в наступление 18-я пехотная дивизия полковника Паяри (это та самая дивизия, подразделения которой вечером 3 июля отразили попытку 10-го мехкорпуса захватить и «огнеметными танками зажечь» станцию Иматра). Отбросив от границы 115-ю стрелковую дивизию (уцелевшие части которой отошли на западный берег реки Вуокси, в полосу обороны 50-го СК), дивизия Паяри быстро продвигалась вперед и 8—10 июля пересекла железную дорогу на участке Антреа—Сайрала (см. карту № 13). 18 августа в районе п. Ораванкюто (восточнее Вуосалми) передовые части 18-й пд были атакованы силами 33-го погранотряда и приданных ему танковых подразделений. Три дня продолжался ожесточенный лесной бой, в ходе которого финнам удалось окружить и полностью разгромить пограничников, при этом были захвачены командир отряда и Боевое знамя части [314].

Вечером 17 августа дивизия Паяри начала переправляться через реку Вуокси. Ветеран дивизии, лейтенант Л. Янтти пишет: «За сутки мы далеко продвинулись. Наш 14-й тяжелый артдивизион переправлялся через Вуокси на плотах. У меня и сейчас встают волосы дыбом, когда я вспоминаю о том, как мы грузили орудия на плоты в кромешной тьме...» [314]. К середине дня 18 августа на западном берегу Вуокси находился уже весь 27-й пехотный полк 18-й пд, захвативший плацдарм глубиной 5 км.

Видимо, только в этот момент в штабе Северного фронта поняли простой и безупречный план финского командования. Отчетливо осознавая слабость своей артиллерии и почти полное отсутствие бомбардировочной авиации и танков, финны и не собирались «пробивать в лоб» линию бетонных дотов Выборгского укрепрайона.

Вместо этого была спланирована и успешно проведена операция по форсированию р. Вуокси с выходом в глубокий тыл всей Выборгской группировки советских войск. К 20 августа на западном берегу Вуокси, на плацдарме, захваченном дивизией Паяри, находились уже части 2-й и 10-й пехотных дивизий. Командующий Северным фронтом генерал-лейтенант М.М. Попов обратился в Ставку с просьбой предоставить четыре свежие стрелковые дивизии и одну авиадивизию, но таких резервов для «финского фронта» у Ставки уже не было.

20 августа, с разрешения высшего командования, части 50-й СК (43-я и 123-я сд), в бездействии простоявшие два месяца на границе, начали взрывать долговременные укрепления и отходить на юг к Выборгу. 23 августа частями 43-й и 115-й стрелковых дивизий, спешно отведенных к юго-востоку от Выборга, был нанесен контрудар с задачей ликвидировать финский плацдарм на западном берегу р. Вуокси. В течение двух суток продолжался ожесточенный бой, переходивший порой в рукопашные схватки. Обе стороны понимали, что в этом сражении будет окончательно решена судьба выборгской группировки войск 23-й армии. 25 августа, при поддержке стремительно продвинувшейся от границы вдоль западного берега Вуокси 12-й пехотной дивизии, финны разгромили советские войска и перерезали линию железной дороги южнее ст. Кямяря. Теперь только единственная «нитка» прибрежной дороги Выборг —Койвисто связывала войска 23-й армии с Ленинградом.

В ночь на 25 августа 1941 г. произошло событие, которое можно считать одним из самых выдающихся достижений финской армии — или одним из самых позорных провалов Краснознаменного Балтфлота. На расстоянии в 50 миль от Кронштадтской базы флота финны начали и успешно завершили морскую десантную операцию, высадив на противоположном берегу Выборгского залива пехотную дивизию (8-я пд). Высадили, не имея в этом районе Балтики ни одного крупного надводного боевого корабля и бесконечно уступая в численности авиации. Закрепившись на плацдарме в районе высадки, 8-я пд перешла в наступление и 26 августа перерезала приморскую дорогу между Выборгом и Койвисто. После этого части трех дивизий Красной Армии (43, 115, 123-я сд) получили последний приказ — уничтожить боевую технику и через лесной массив у деревни Порлампи отходить на Ленинград.

Отойти оказалось невозможно, так как финские войска (12 и 18-я пд) организовали уже прочную оборону фронтом на северо-запад. Части войск удалось пробиться к берегу залива у г. Койвисто. В ночь на 2 сентября три крупных транспорта («Мееро», «Отто Шмидт» и «Барта»), сопровождаемые двумя тральщиками и двумя катерами, вышли из Кронштадта в Койвисто. Транспорт «Мееро» подорвался на мине и затонул. Оставшиеся два транспорта, подойдя на рассвете к молу Койвисто, приняли на борт около 6 тыс. человек и благополучно вернулись в Кронштадт. Эвакуация личного состава разгромленных у Выборга дивизий продолжалась еще несколько недель. Всего было эвакуировано (по данным разных источников) от 14 до 20 тыс. человек. Остальные оказались в финском плену. Попал в плен и командир 43-й стрелковой дивизии генерал-майор В.В. Кирпичников (по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР за «потерю управления войсками и добровольную сдачу в плен» расстрелян 28 июля 1950 г, в июне 1957 г. реабилитирован).

29 августа финны вошли в Выборг, варварски разрушенный отступающими советскими частями. 31 августа 12-я пехотная дивизия заняла Терийоки — приграничный курортный поселок, в котором 1 декабря 1939 г. якобы учредилось «народное правительство» господина Куусинена. В тот же день 18-я пехотная дивизия вышла к ставшей 26 ноября 1939 г. всемирно знаменитой деревне Майнила. Бойцы дивизии Паяри не отказали себе в удовольствии произвести пять ритуальных выстрелов из орудия в сторону бывшей пограничной реки Сестра.

Радость победы (в течение одного месяца финские войска освободили всю аннексированную территорию Карельского перешейка и вернули себе три крупных города: Выборг, Кексгольм и Сортавала) омрачалась тяжелыми потерями. За разгром пяти кадровых дивизий Ленинградского военного округа финская армия заплатила дорогую цену. Общие потери (убитые и раненые) превысили 25 тыс. человек. В некоторых пехотных полках потери составили 25— 30% штатной численности. Так, 28-й пехотный полк потерял 279 человек убитыми и пропавшими без вести, 856 ранеными. 48-й пехотный полк потерял 358 человек убитыми и пропавшими без вести, 923 ранеными. Потери 7-го пехотного полка составили 480 убитых и 1622 раненых, т.е. больше половины штатной численности [363]. Для сравнения напомним, что за первые 40 дней войны (с 22 июня по 31 июля) потери вермахта (убитые, раненые, пропавшие без вести) на Восточном фронте составили всего 6,5% от общей численности группировки (запись в «Дневнике» Ф.Гальдера от 4 августа 1941 г.).

Несмотря на столь тяжелые потери, «противник имел ярко выраженный наступательный порыв». К такому выводу пришли составители выше уже упомянутой «Справки по учету опыта боев Отечественной войны на фронте 23-й армии». По поводу действий собственных войск сказано следующее: «Нашим основным мероприятием по противодействию наступлению противника была организация и выброска в бой многочисленных групп и отрядов. Эти спешно создаваемые отряды, из разных и разнородных частей не были достаточно боеспособными, а некоторые попросту бежали при первой встрече с противником...

В период отхода части, не имеющие опыта, выучки и должной организованности, не могли зацепиться за следующий рубеж, где построить прочную оборону. У неопытных и малообстрелянных частей иногда начатый отход превращался в беспорядочное бегство. Части и подразделения рассеивались, управление ими со стороны командиров терялось... Многие наши части и подразделения оставляли (а часто и просто бросали) материальную часть (пулеметы, минометы). Очень часто оставлялись противнику орудия потому, что пехота, которая была придана артиллерии, бросала ее.

К сожалению, у ряда частей не было правила не оставлять врагу наших раненых и трупы убитых...

Там, где наши части проявляли упорство, инициативу, настойчивость и уверенность в своих силах, где командиры управляли уверенно и твердо — мы имели очевидные успехи...»

1 сентября Военный совет Ленинградского фронта (23 августа 1941 г. Северный фронт был разделен на Ленинградский и Карельский) принял решение об отводе войск 23-й армии на рубеж Карельского УР. Трудно сказать, существовали ли в тот день эти войска, но у 23-й армии появился новый (третий за одни месяц) командующий, генерал А.И. Черепанов. К 3 сентября разрозненные остатки отступающих и эвакуированных водным путем дивизий были приведены в порядок и заняли оборону на линии Карельского УРа. На следующий день, 4 сентября 1941 г., финские части на Карельском перешейке, получили приказ перейти к обороне (впрочем, отдельные стычки продолжались примерно до 10 сентября). После этого фронт стабилизировался на линии Карельского укрепрайона почти на три гола, до 9 июня 1944 года.


Наступление финской армии к реке Свирь и Онежскому озеру началось 4 сентября 1941 г. В дополнение к тем частям, которые воевали в Карелии в июле — августе, финское командование перебросило по оказавшейся полностью в его руках железной дороге Кексгольм— Сортавала— Суоярви 2-ю пехотную дивизию. Позднее в Карелию были отправлены 4-я и 8-я дивизии. С другой стороны, Ставка ГК Красной Армии приняла в конце августа решение направить в 7-ю армию еще две резервные дивизии: 313-ю сд и 314-ю сд. Эти две стрелковые дивизии, действительно, прибыли в Карелию, но уже после того, как очередное поражение стало свершившимся фактом.

4 сентября 6-й корпус генерала П.Талвела (три дивизии) совместно с 1-й егерской бригадой начал наступление с рубежа реки Тулоксы на Олонец. Этот день стал «днем артиллерии» финской армии — в артиллерийской подготовке приняло участие 16 дивизионов (порядка двухсот орудий). По меркам нищей финской армии то была огромная концентрация огневой мощи (9 июня 1944 г. наступление Красной Армии началось с артиллерийского удара, в котором приняло участие 3,5 тыс. орудий, обеспечивших плотность огня в 250—300 стволов на 1 км фронта прорыва). На второй день наступления финны заняли Олонец, 7 сентября вышли на берег реки Свирь. 8 сентября егерская бригада полковника Лагуса захватила стратегически важный железнодорожный мост через Свирь в районе ст. Подпорожье (позднее полковник Лагус стал первым кавалером высшего финского ордена Крест Маннергейма). Дальнейшие попытки финнов расширить плацдарм на южном берегу Свири были остановлены прибывшей в этот момент к Лодейному Полю 314-й стрелковой дивизией.

Одновременно с броском к Свири финские войска нанесли удар в центральной зоне фронта и 8 сентября заняли поселок Пряжа, перерезав таким образом единственную в тех местах автомобильную дорогу, соединяющую Олонец с Петрозаводском. В огромном лесном массиве между Пряжей и Олонцом оказались окруженными советские войска, численность которых Маннергейм оценивает в две дивизии. В своих воспоминаниях он пишет: «...В последующие дни клещи вокруг этих дивизий сжимались все больше и больше... Ценой огромных усилий основной части удалось отдельными группами через леса и болота выйти из окружения, оставив все снаряжение. Как и при разгроме «мешка» у Порлампи на Карельском перешейке, русские солдаты и сейчас показали совершенно невероятную способность переносить трудности и напряжение, и донесения о боях под Пюхяярви говорили до дрожи наглядно о мучениях, которые испытывали они, пробираясь через дремучие леса...»

Блестящий успех, одержанный финскими войсками в начале сентября, оказался фактически последним.

В дальнейшем темпы наступления неуклонно падали. Девять дней потребовалось для того, чтобы пройти 40 км от Пряжи до Петрозаводска. Финская армия явно «выработала свой ресурс», да и «наступательный порыв» после пересечение границы, видимо, иссяк. Солдаты не понимали, зачем и до каких пределов им надо идти вглубь безбрежных просторов северной России, а поскольку финские войска — повторим это еще раз — были скорее «народным ополчением», нежели нерассуждающим механизмом профессиональной армии, то случаи неподчинения и отказов от дальнейшего наступления перестали быть единичными. По сведениям финского исследователя Х.Хейниля, на Карельском перешейке отказы переходить границу 1939 г. произошли в каждом втором пехотном полку [363]. Зафиксирован даже единичный (и основанный лишь на воспоминаниях очевидцев, а не на каких-либо документах) случай, когда с призывом не переходить границу к подчиненным обратился офицер в звании капитана. Еще раз подчеркнем, что все описанные выше случаи имели место на Карельском перешейке, и механически переносить эту статистику на ситуацию в частях, воевавших в Карелии, будет весьма опрометчиво, однако некая общая тенденция вырисовывается вполне отчетливо.

Тщетными оказались и надежды финского командования на то, что, перерезав железнодорожную магистраль Лодейное Поле — Петрозаводск, они смогут лишить 7-ю армию связи с «большой землей». Буквально за несколько недель до начала третьего этапа финского наступления было закончено строительство 400-километровой железнодорожной ветки, соединившей Беломорск с магистралью Вологда — Архангельск. Таким образом был создан «северный транспортный коридор» (Беломорск—Медвежьегорск—Петрозаводск), который позволял снабжать войска Карельского фронта, правда, очень длинным, кружным путем. По северной магистрали в 7-ю армию прибыли свежие 313-я и 114-я стрелковые дивизии. Ожесточенные бои за Петрозаводск продолжались две недели и завершились взятием города 1 октября 1941 г.

Приказ Сталина о превращении всей оставляемой территории в зону «выжженной земли», сформулированный им в знаменитом радиообращении 3 июля 1941 г., в полной мере был распространен и на Карелию. Более того, именно там, вследствие относительно медленного (медленного в сравнении с темпом наступления танковых соединений вермахта) продвижения финских войск, этот приказ выполнялся в реальности. В Петрозаводске было разрушено до 50% жилого фонда, в Кондопоге — 80%; взорваны электростанции, разрушены лесопильные заводы; население, которое не успело или не захотело эвакуироваться, было оставлено без малейших запасов продовольствия. Только приход финской армии спас десятки тысяч человек от голодной смерти. Что, разумеется, не мешало и по сей день не мешает некоторым авторам оглашать страницы книг и газет причитаниями про «мизерные пайки» и «бесчеловечную расистскую политику» финских оккупантов...

Начался октябрь 1941 года, и началась ранняя и очень суровая в том году зима. После взятия Петрозаводска основные усилия финской армии были направлены на овладение Медвежьегорском и межозерным дефиле между Сегозером и северной оконечностью Онежского озера. Бои «местного значения» в заснеженном, бездорожном и безлюдном районе северной Карелии продолжалисьдо 6 декабря, Медвежьегорск несколько раз переходил из рук в руки. В конечном итоге финны заняли город и южный участок Беломорско-Балтийского канала. На этом наступление финской армии было повсеместно прекращено. В тот же день, 6 декабря 1941 г., финский парламент принял торжественное постановление о воссоединении освобожденных территорий с Финляндией; территории вне границ 1939 г. получили статус военной оккупированной зоны. Финский 3-й армейский корпус был выведен из оперативного подчинения штаба немецкой армии «Норвегия» и возвратился в распоряжение Маннергейма. Еще до конца 1941 г. началась массовая демобилизация финской армии. К весне 1942 г. в общей сложности 180 тыс. человек вернулись к мирному труду.

В результате боевых действий в Карелии, продолжавшихся в обшей сложности почти пять месяцев, финская армия перенесла линию фронта на рубеж естественных водных преград Сегозеро— западный берег Онежского озера — река Свирь — южный берег Ладожского озера. В восточной части реки Свирь был создан плацдарм вдоль южного берега реки, примерно до 15 км в глубину и до 100 км в ширину, который мог быть использован в качестве «предполья» основной оборонительной линии. С военной точки зрения был достигнут огромный успех, так как вместо прежней извилистой линии границы, не имеющей ни одного серьезного естественного рубежа, теперь предстояло оборонять фактически лишь относительно короткую линию фронта по реке Свирь (см. карту № 15). Однако в конечном итоге негативные политические последствия вторжения на суверенную территорию Советского Союза оказались гораздо более весомыми. Но поздней осенью 1941 года об этом в Хельсинки еще не задумывались...


Потери финской армии были весьма велики. По свидетельству Маннергейма (и по оценкам современных финских историков), потери 2-й советско-финской войны превысили потери, понесенные Финляндией в «зимней войне». Безвозвратные потери составили порядка 27 тыс. человек: 26 тыс. убитых и 1 тыс. попавших в плен. Еще порядка 80—90 тыс. человек вышли из строя по причине ранения или болезни (все цифры следует рассматривать как ориентировочные, в работах разных авторов они имеют разброс в 10—15%). Таким образом, общие потери измеряются цифрами в 110—115 тыс. человек, что составляет около 40% от штатной численности всех боевых частей финской армии. Без особого преувеличения можно сказать, что финская армия доползла до своей убедительной победы, будучи полуживой от усталости и потерь.

Что касается потерь Красной Армии, то единственной достоверной цифрой является численность пленных, учтенных финским командованием: 64 188 человек [28]. Точное количество убитых и раненых красноармейцев командование финской армии, разумеется, знать не могло. Советская же историография не знала никакой «2-й советско-финской войны», а термин «война-продолжение» был известен, но лишь как одна из самых гнусных выдумок буржуазных фальсификаторов истории. Соответственно, никакого отдельного учета потерь на финском фронте не велось (ибо никакого «финского фронта», по мнению советских историков, не было, а было «участие финской военщины в гитлеровской агрессии против СССР»). Кроме того, советская историография с большой неохотой упоминала о пленных, поэтому безвозвратные потери (убитые, пленные, дезертиры) всегда приводились в суммарном виде, без разделения на отдельные составляющие.

Фундаментальный труд группы российских военных историков («Гриф секретности снят. Потери Вооруженных Сил СССР») под руководством генерал-полковника Кривошеева содержит данные о потерях в «Стратегической оборонительной операции в Заполярье и Карелии» (29 июня — 10 октября). Как видим, хронологические рамки не вполне совпадают с реальной продолжительностью боевых действий (которые в северной Карелии завершились лишь в начале декабря); с другой стороны, в совокупную цифру потерь вошли и потери 14-й армии, воевавшей с немцами в Заполярье. Потери «армейской оборонительной операции на Карельском перешейке» включены в общую сумму потерь войск Северного фронта в период с 10 июля по 23 августа в ходе «Ленинградской оборонительной операции» [9].

Несколько более информативны сведения о потерях фронтов (Северного за весь период его существования и Карельского в 1941 году) [9]. Цифры убитых и пропавших без вести разделены, в результате соотношение числа раненых и убитых укладывается в стандартное 1 к 3; хронологически включены все периоды войны, кроме последней, самой трагической недели боев на Карельском перешейке (окруженные и разгромленные соединения выборгской группировки с 23 августа считались уже войсками Ленинградского фронта). Если достаточно условно (т.е. на основании предположения о пропорциональной зависимости числа потерь от количества дивизий Северного фронта, воевавших на «немецком» и «финском» фронтах) предположить, что потери 14-й армии в Заполярье составили 25% от общих потерь Северного фронта, то можно прийти к следующей ориентировочной оценке потерь Красной Армии во 2-й советско-финской войне:

— Карельский фронт (с 23 августа до конца 1941 г.) — 14 720 убитых, 19 317 пропавших без вести, 43 758 раненых и заболевших;

— Северный фронт (с 29 июня по 23 августа 1941 г., без учета потерь 14-й армии) — 17 750 убитых, 47 343 пропавших без вести, 47 178 раненых и заболевших.

Всего 32 тыс. убитых, 67 тыс. пропавших без вести, 91 тыс. раненых и заболевших, общие потери —190 тыс. человек.

Скорее всего, приведенные цифры достаточно реалистичны. То, что полученное число пропавших без вести (67 тыс.) больше числа попавших в плен (64 тыс.), не удивительно, так как кроме пленных в категорию «пропавшие без вести» входят убитые и раненые, оставленные на поле боя при отступлении, а также дезертиры. При всей своей неточности даже эти весьма условные цифры позволяют сделать некоторые вполне конкретные выводы.

Первое. Общие потери (порядка 190 тыс. человек) равны численности 13 стрелковых дивизий, полностью укомплектованных по штатному расписанию военного времени. Другими словами, 23-я и 7-я армии Северного фронта, а также полученные ими в ходе войны подкрепления были практически полностью выведены из строя. А это означает, что слово «разгром», вынесенное в название данной главы, является единственно точным определением того, что произошло летом—осенью 1941 г. среди лесов и озер Карелии.

Второе. Боевые потери (убитые и раненые) финской и советской армий вполне сопоставимы. В силу условности нашей оценки потерь Красной Армии не имеет смысла приводить точные количественные соотношения, но в любом случае речь идет о величинах одного порядка. И этим боевые действия на финском фронте радикально отличаются от ситуации на «немецком фронте», где потери противника были в разы меньше потерь Красной Армии. Воевать «малой кровью» с вооруженной на уровне лучших мировых стандартов Красной Армией финская армия не умела (да и не могла, принимая во внимание уровень подготовки основной массы личного состава, слабость артиллерии, почти полное отсутствие танков и авиации).

Третье. Даже на финском фронте (т.е. там, где противник не имел никакого технического превосходства и не мог резать оборону советских войск «танковыми клиньями») потери пленными в Красной Армии оказались в два раза больше числа убитых.

Четвертое. Какими бы тяжелыми ни были потери Красной Армии в ходе 2-й советско-финской войны, они все равно оказываются значительно меньшими, нежели потери и чудовищной бойне «зимней войны» (127 тыс. убитых и навсегда пропавших без вести, 232 тыс. раненых, обмороженных и заболевших) [9].


Завершая краткий обзор событий 2-й советско-финской войны, нельзя не упомянуть и о судьбе советской военной базы, созданной на «арендованном» у Финляндии полуострове Ханко.

Реальной задачей ВМБ Ханко было заблаговременное создание плацдарма для высадки войск Красной Армии в 100 км от Хельсинки. После того, как о довоенных планах вторжения в Финляндию пришлось забыть (а это случилось уже через неделю после начала войны), дальнейшее существование советской базы на Ханко потеряло всякий оперативный смысл. Декларируемая задача базы («перекрыть артиллерийским огнем вход в Финский залив») так и осталась невыполненной: ни одного выстрела по кораблям германского флота ВМБ Ханко не произвела. По самой простой причине — немцы и не собирались вводить свой флот в Финский залив, а если бы и собрались, то преспокойно прошли бы южным фарватером, вне зоны поражения артиллерии базы. Два финских броненосца, все те же неуловимые «Ильмаринен» и «Вяйнемяйиен», предприняли несколько ночных артиллерийских обстрелов ВМБ Ханко (2, 4 и 12 июля, 2 сентября и 15 ноября). Береговые батареи базы, не имея никаких приборов для обеспечения прицельной стрельбы ночью, не смогли оказать хотя бы минимальное противодействие (торпедные катера Балтфлота к тому времени уже покинули Ханко) [106].

Находившийся на Ханко кадровый личный состав (порядка 28 тыс. человек) и огромное количество первоклассного вооружения следовало уже в начале июля 1941 г. немедленно эвакуировать. Несколько забегая вперед, отметим, что в конце концов с Ханко в Ленинград было доставлено 22,8 тыс. бойцов, 26 танков Т-26, 72 орудия разных калибров, 590 пулеметов, 22,5 млн. винтовочных патронов, 111 радиостанций. В целом гарнизон Ханко по своему реальному боевому потенциалу превосходил все ленинградские дивизии «народного ополчения», вместе взятые. В июле 41-го успешная эвакуация была еще возможна, так как Краснознаменный Балтфлот не был изгнан со своей главной базы в Таллине и, соответственно, мог обеспечить прикрытие эвакуации на море и в воздухе.

К концу августа 1941 г. немцы заняли все южное побережье Финского залива. 28 августа начался злосчастный «таллинский переход», после которого уцелевшие суда перешли в Кронштадт, который на следующие три года превратился в главную базу Балтфлота. После ухода флота из Таллина и после потери всех аэродромов в Эстонии обреченная ВМБ Ханко оказалась в глубоком «морском тылу» противника, который безоговорочно господствовал в море и в воздухе. Однако решение об эвакуации Ханко не было принято ни до «таллинского перехода», ни после него. Более того, Ставка по меньшей мере трижды (13, 14, 21 августа) отклонила соответствующие предложения командования Балтфлота. Вероятно, Сталину полуостров Ханко был дорог как память. Как память о тех незабвенных днях 1939 года, когда он, подобно ханам Золотой Орды, вызывал к себе на поклон правителей соседних стран, диктовал им свои условия и чертил на карте границы некогда суверенных государств...

Начался сентябрь 41-го, и начался период самых ожесточенных боев на южных подступах к Ленинграду. Судьба города висела на волоске, и уже готовилась крупномасштабная операция по уничтожению сотен промышленных и культурных объектов «второй столицы» СССР. Гарнизон Ханко — разумеется, не по своей воле — продолжал бессмысленное «сидение», которое позднее советская историография назвала «героической эпопеей обороны Ханко».

Газета «Правда» публиковала патетические «письма защитников Ханко», такого, например, содержания: «На суровом скалистом полуострове, в устье Финского залива, стоит несокрушимая крепость Балтики — Красный Гангут. Пятый месяц мы защищаем ее от фашистских орд, не отступая ни на шаг...» Бывший командующий КБФ (а позднее — доктор исторических наук) адмирал Трибуц с гордостью отмечает в своих мемуарах, что «несмотря на тяжелые условия обороны, партийная организация непрерывно росла. 4000 защитников Ханко вступили в ряды Коммунистической партии. В комсомол было принято свыше 1000 человек. Некоторые подразделения целиком состояли из коммунистов и комсомольцев...».

Кто от кого «героически оборонялся» — сказать трудно. В начале июля 1941 г. финны, действительно, предприняли несколько попыток прорваться на полуостров, но, убедившись на горьком опыте в силе и неприступности созданной на перешейке линии обороны, полностью прекратили всякие попытки штурма, разумно полагая, что рано или поздно, но советское командование будет вынуждено эвакуировать базу. Для «присмотра» за 25-тысячным гарнизоном ВМБ Ханко были оставлены подразделения береговой обороны и один (!) шведский добровольческий батальон под командованием подполковника Х.Берггрена. После этого боевые действия на Ханко свелись к систематическому обмену взаимными артиллерийскими ударами и диверсионным вылазкам на многочисленные окружающие Ханко крошечные островки.

Наконец наступил ноябрь, и толстая корка льда начала покрывать прибрежную полосу Финского залива. Дальше тянуть с эвакуацией Ханко было уже нельзя, так как «вмерзнувшую в лед» базу финны могли бы взять штурмом сухопутных сил с тех направлений, где никаких оборонительных позиций построено не было. 7 ноября Ставка дала разрешение на эвакуацию. Перед уходом «арендаторы» получили приказ максимально разрушить имущество «хозяев». «...Нас посылали в город ломать и разрушать все подряд: окна, двери, даже мебель в комнатах. Нельзя было только ничего жечь, чтобы финны не догадались о начавшейся эвакуации. Все, что не могли увезти с собой, полагалось испортить или уничтожить. Мешки с разной крупой — горох, рис, пшено, греча — ссыпались в одну кучу и обливались керосином, после этого не надо и жечь... Многое на полуострове заминировали. Заложили мины на дорогах и в домах. На хлебозаводе последнюю выпечку оставили на досках, прижимавших контакты подрывных зарядов...» [189].

Фактически частичная эвакуация началась еще 27 октября и продолжилась 3 и 5 ноября, т.е. еще до получения приказа на полную эвакуацию ВМБ Ханко. Первые караваны прошли по буквально нашпигованному немецкими, финскими и советскими минами Финскому заливу вполне удачно: без потерь кораблей и людей или с минимальными потерями. 22, 23, 25, 28 ноября прошли следующие караваны. Потери росли — на затонувших кораблях (включая эсминец «Сметливый») погибло 728 человек. Поздним вечером 2 декабря с Ханко вышел последний, самый крупный караван судов: турбоэлектроход «Иосиф Сталин», принявший на борт порядка 5600 человек, два эсминца и шесть тральщиков. Всего на всех кораблях находилось более 8,6 тыс. человек. Позднее военно-морскими специалистами было указано на многие ошибки, допущенные при проводке каравана через сплошной «частокол» минных заграждений. Как бы то ни было, но в 1 час ночи, в кромешной темноте суда вошли в зону плотного минного заграждения, предположительно немецкого.

В течение четырех минут взрывами мин у трех тральщиков перебило шесть параванов (тралящих устройств); сильный ветер сносил огромный транспорт с высокими пассажирскими палубами прочь из протраленной полосы.

В 1.18 сотрясение от близкого взрыва мины вывело из строя рулевое управление транспорта, корабль начал двигаться по замкнутому кругу и в 1.22 подорвался на первой мине, которая разрушила рулевое управление и гребной винт. В 1.26 следующий взрыв разрушил носовую часть корабля. Неуправляемое судно медленно сносило ветром в сторону одного из советских минных заграждений. Попытки взять транспорт на буксир не увенчались успехом, и в 3.31 произошел следующий сильнейший взрыв (предположительно — детонация артиллерийских боеприпасов вследствие подрыва на советской мине). Тральщики упорно пытались спасти эвакуируемых, но сильное волнение моря не позволяло пришвартоваться к тонущему кораблю. Люди прыгали с борта «Сталина» в ледяную воду декабрьской Балтики и пытались доплыть до спасательных шлюпок и плотов...

Согласно отчету командования КБФ, к рассвету 3 декабря с транспорта удалось снять 1740 человек. Командир отряда вице-адмирал В.П. Дрозд на эсминце «Стойкий» еще в 2 часа ночи покинул район катастрофы и ушел на восток к острову Гогланд (Суурсаари), куда и прибыл благополучно в 14.00 3 декабря. Остальные корабли каравана с выжившими людьми прибыли на Гогланд вечером 3 декабря. Тем временем искореженный взрывами «Иосиф Сталин» (голландской постройки 1940 г.) все еще держался на плаву и медленно дрейфовал в сторону эстонского берега. Утром 4 декабря корабль сел на мель у берега в 20 км к западу от Таллина. В этот момент командующий Краснознаменным Балтфлотом вспомнил, видимо, приказ настоящего И. Сталина (директива Ставки № 270 от 16 августа 1941 г. «О случаях трусости и сдаче в плен и мерах по пресечению таких действий»), который требовал: «Если часть красноармейцев вместо организации отпора врагу предпочтут сдаться в плен —уничтожать их всеми средствами, как наземными, так и воздушными». Адмирал Трибуц приказал добить «Иосифа Сталина» ударами бомбардировочной авиации и торпедных катеров [106]. Добить вместе с «подразделениями, которые целиком состояли из коммунистов и комсомольцев». Этот приказ адмирала (как, впрочем, и многие другие) не был выполнен — формально вследствие нелетной погоды и сильного обледенения торпедных катеров. Хотелось бы надеяться, что это была не единственная причина.

К полудню 4 декабря 1941 г. немецкие и финские корабли подошли к «Сталину» и сняли с него порядка 4 тыс. человек, ставших в результате военнопленными. Всего в ходе эвакуации ВМБ Ханко безвозвратные потери (погибшие и попавшие в плен) составили 4987 человек. Получил повреждения и встал на ремонт лидер «Ленинград», подорвались на минах и затонули три эсминца («Сметливый», «Суровый» и «Гордый»), сторожевой корабль «Вирсайтис», четыре тральщика, госпитальное судно «Андрей Жданов», транспорт «Иосиф Сталин», более 10 судов малого класса (торпедные катера, морские охотники). Эти потери, сопоставимые с потерями в крупном морском сражении, стали единственным практическим результатом создания весной 1940 г. советской военно-морской базы на полуострове Ханко.


Глава 4.3 ТРЕТЬЯ ПОПЫТКА


Если в боевых действиях лета—осени 1941 г. финская армия одержала блестящую победу, то на «политическом фронте» ситуация ухудшалась с каждым днем. Долго «сидеть на двух стульях» было невозможно — тем более, что «стулья» эти имели вполне отчетливые собственные интересы.

Гитлера абсолютно не интересовали обещания, которые Маннергейм давал кому-то в 1918 году, «мечи в ножнах», «восход утренней зари над Беломорской и Олонецкой Карелией» и прочие красивости. От финской армии ожидали (а потом и требовали) участия в штурме Ленинграда и наступления от рубежа реки Свирь на Тихвин и Волхов для создания «большого кольца окружения» вокруг Ленинградского и Волховского фронтов Красной Армии.

И на то, и на другое предложения Рюти и Маннергейм дали немцам вежливый письменный отказ. 4 сентября 1941 г. в Ставку Маннергейма в Миккели в качестве «главноуговаривающего» прибыл сам начальник штаба оперативного руководства вермахта А. Йодль. Он вручил Маннергейму высшую военную награду Германии — Рыцарский Крест (в советской историографии называемый «Железным крестом»). Маннергейм принял орден с благодарностью, но от наступления за Свирь и совместного с немцами штурма Ленинграда категорически отказался. В ноябре командующий 3-м АК генерал Сииласвуо начал откровенно саботировать приказы штаба немецкой армии «Норвегия» (в оперативном подчинении которой находился финский корпус) о наступлении к Мурманской железной дороге в полосе Кестеньга—Лоухи (см. карту №7).

Все это не могло не вызывать растущее раздражение в Берлине, который привык к совершенно другому стилю и способу взаимодействия со своими сателлитами. Способ этот ныне хорошо известен. Сначала с помощью и при поддержке германских спецслужб создавалась экстремистская, националистическая организация фашистского толка («усташи» в Хорватии, «салашисты» в Венгрии, «железная гвардия» в Румынии, «глинковцы» в Словакии), затем этой организации или прямо передавалась диктаторская власть, или же ее сохраняли в качестве вооруженной, всесильной «оппозиции»; во главе обреченной страны ставили гитлеровскую марионетку; вооруженные силы переходили под полный и неприкрытый контроль немецких офицеров. И только после завершения всех «подготовительных мероприятий» части и соединения страны-сателлита присоединялись — опять же, под прямым и непосредственным командованием гитлеровских генералов — к очередному завоевательному походу Германии.

Ничего подобного в случае с Финляндией не происходило. Крайне правое, профашистское «лапуаское движение» было запрещено и разгромлено в начале 30-х годов, его лидеры оказались в тюрьме. Ни о каком возрождении подобных организаций в Финляндии не могло быть и речи. Страна сохраняла демократический конституционный строй, не допуская даже малейшего вмешательства Германии, гитлеровской партии и СС во внутренние дела страны. Причем об этом немцев предупредили заранее: еще 3 июня 1941 г., в ходе совещания с военными представителями Германии, начальник финского Генштаба Хейнрихс заявил о том, что «попытка учредить в Финляндии правительство «квислинговского типа» тут же положит конец германо-финскому сотрудничеству» [65]. Кстати, о Квислинге (глава марионеточного «правительства» оккупированной Норвегии, за сотрудничество с фашистами по приговору суда казнен 23 октября 1945 г.) — Финляндия продолжала поддерживать дипломатические отношения с законным правительством Норвегии в изгнании, а в Хельсинки находился посол Норвегии. Для того чтобы по достоинству оценить эту ситуацию, следует вспомнить о том, что в мае 1941 г. Советский Союз, демонстрируя лояльность по отношению к Берлину, разорвал дипотношения и выдворил посольство Норвегии из Москвы.

С другой стороны, немцы не могли не признать тот факт, что финская армия весьма успешно воюет против Красной Армии, в то время как румынские и словацкие части оказались пригодны лишь для грабежей и карательных рейдов по партизанским районам, а итальянские дивизии (названные вместо «нормальных» номеров именами героев античной древности) оказались вообще ни к чему не пригодны. В результате Германия продолжала оказывать знаки внимания и помощь как Маннергейму лично, так и Финляндии в целом. Так, уже в конце октября 1941 г. экономика Финляндии оказалась в состоянии столь острого кризиса, что финны были вынуждены просить у Германии 175 тыс. тонн зерна, без которого население страны просто не дожило бы до следующего урожая, 150 паровозов и не менее 4 тыс. вагонов для оказавшейся на грани катастрофы транспортной системы. 21 ноября Кейтель пообещал форсировать поставки зерна, доставить морским путем 55 паровозов и 900 вагонов, напомнив при этом, что в силу отсутствия «сухопутного контакта» (т.е. отказа Маннергейма наступать от реки Свирь на Тихвин) более масштабные поставки технически невозможны [65].

С каждым днем ухудшались и взаимоотношения Финляндии с ее бывшими западными союзниками. Причем в данном случае давление шло сразу с двух сторон. Немцы (не без основания) были возмущены тем, что в столице государства, которому они оказали и продолжают оказывать столь ценную помощь, находятся посольства главных противников Германии. Уже 9 июля 1941 г. Риббентроп потребовал разрыва дипломатических отношений между Финляндией и Великобританией (США на тот момент официально не находились в состоянии войны против Германии, соответственно, формальных оснований для требования разрыва дипотношений с Америкой у Риббентропа не было). 22 июля финны ответили на это требование туманным обещанием «провести соответствующие переговоры и при необходимости разорвать дипломатические отношения с Великобританией». Ситуация обострилась сама собой после того, как 30 июля палубные штурмовики с английского авианосца «Фьюриес» нанесли удар по немецким судам в норвежском порту Киркенес и в финском Петсамо. И хотя целями были немецкие военные объекты на крайнем севере Финляндии, фактически контролируемом немецкими войсками, этот эпизод позволил финскому правительству выполнить требование Берлина, не «теряя лица» и не обостряя без нужды взаимоотношения с Англией. Посольство Финляндии было отозвано из Лондона, англичане ответили тем же самым, но дальше этого процесс не пошел.

С другой стороны, товарищ Сталин, молниеносно освоившийся со своей новой (и прямо скажем — совершенно неожиданной для него) ролью «участника антигитлеровской коалиции демократических стран», начал все более и более настойчиво — нет не просить, а требовать от Черчилля и Рузвельта все новых и новых уступок, подарков и пр.

Уже 18 июля Сталин в письме Черчиллю предложил создать новый фронт против Гитлера на севере Европы. Под этим понимались активные действия английских воздушных и морских сил, а также высадка в северной Норвегии одной английской дивизии или «норвежских добровольцев для повстанческих действий против немцев». Не исключено, что авианалет на Киркенес и Петсамо, послуживший поводом для расторжения дипотношений между Финляндией и Англией, был организован в ответ на это требование Сталина.

Что же касается постоянных требований Сталина объявить Финляндии войну, то Лондон и Вашингтон могли относительно спокойно игнорировать их лишь до тех пор, пока финские войска не пересекли границу 1939 года.

Ни Англия, ни США никогда не признавали законными сталинские завоевания в Европе 1939—1940 годов, агрессия против Финляндии была официально осуждена Лигой Наций, президент Рузвельт, как известно, распространил в декабре 1939 г. требования «морального эмбарго» (запрет на поставку авиационной и авиамоторной техники) на СССР, так что требовать от Финляндии соблюдения условий грабительского Московского мирного договора от 12 марта 1940 года союзники не собирались. Не последнюю роль сыграло и то, что советские бомбардировки 25—26 июня 1941 г. и их последствия английские и американские дипломаты видели своими собственными глазами. Ситуация стала меняться после того, как в сентябре 1941 г. финская армия продвинулась на десятки, а затем и сотни километров вглубь суверенной территории СССР.

22 сентября 1941 г. Финляндия получила официальную ноту британского правительства,в которой содержалось требование об отводе финских войск на линию границы 1939 года и предупреждение о том, что в случае дальнейшего продвижении вглубь России «британское правительство будет вынуждено признать Финляндию противником как в ходе войны, так и при заключении мира». С 29 сентября по 1 октября 1941 г. в Москве прошли переговоры, на которых была достигнута договоренность об англо-американских поставках вооружения, военных материалов и продовольствия в Советский Союз. Один из самых коротких «транспортных коридоров» проходил по водам Северной Атлантики и Баренцева моря в порты Мурманска и Архангельска. С этого момента Америка уже не могла безучастно взирать на ход 2-й советско-финской войны. 27 октября 1941 г. правительство США отправило президенту Рюти официальную ноту, где наряду с требованием об отводе войск к границе 1939 г. было заявлено, что «если суда, перевозящие военные грузы, отправляемые Соединенными Штатами на север Советского Союза, будут явно или тайно атакованы с территории, находящейся под контролем Финляндии, то такой инцидент вызовет немедленный кризис в отношениях между Финляндией и США» [65].

Наконец, 28 ноября 1941 г. финское правительство получило английский ультиматум, в котором был назван конкретный день— 5 декабря 1941 г., после которого Финляндия должна была «прекратить военные операции и воздерживаться от участия в любых враждебных (по отношению к СССР и Великобритании) действиях». В случае невыполнения этого ультиматума Финляндии предстояло оказаться в состоянии войны с Англией. На следующий день, 29 ноября 1941 г., посол США в Финляндии передал Маннергейму личное послание от У. Черчилля: «...Я очень огорчен тем, что, по моему мнению, ожидает нас в будущем, а именно то, что мы по причине лояльности (подчеркнуто мной. — М.С.) вынуждены через несколько дней объявить войну Финляндии... Я надеюсь, что в силах убедить Ваше Превосходительство в том, что мы победим нацистов. Для многих английских друзей Вашей страны было бы досадно, если бы Финляндия оказалась на одной скамье вместе с обвиняемыми и побежденными нацистами. Вспоминая приятные наши беседы и обмен письмами, касающимися последней войны, я чувствую потребность послать Вам чисто личное и доверительное сообщение для раздумий, пока не поздно» [22].

Данное в мемуарах Маннергейма объяснение причин, по которым Финляндия отвергла требования английского правительства, выглядит не слишком убедительно. На заседании правительства якобы было принято решение согласиться с требованиями Лондона, тем более что об отводе войск к границе 1939 г. речь в них и не шла. Нежелание сообщать о своем согласии (до полного завершения боев у Медвежьегорска) было якобы связано с опасениями по поводу того, что англичане передадут эту информацию в Москву. Как бы то ни было, но 6 декабря 1941 г., в очередную годовщину провозглашения независимости Финляндии и в день завершения боевых действий на советско-финском фронте, Англия объявила ей войну. Соединенные Штаты, в гораздо меньшей степени связанные в своих решениях «причинами лояльности» по отношению к Сталину, вполне удовлетворились фактическим прекращением боевых действий и отсутствием каких-либо попыток финской армии перерезать линию железной дороги Мурманск — Беломорск. В результате ни объявления войны, ни разрыва дипломатических отношений с Финляндией так и не произошло.


1942 год начался с контрнаступления Красной Армии у стен Москвы и завершился окружением немецких, румынских и итальянских войск под Сталинградом. В январе 1943 года Красная Армия смогла, наконец, пробить немецкую оборону в районе Шлиссельбурга, и между осажденным Ленинградом и «большой землей» появился узкий, 10-километровый, простреливаемый артиллерией, но все же реально действующий «транспортный коридор». Это означало, что самая страшная глава истории блокады Ленинграда завершилась. 2 февраля 1943 г. грандиозное сражение у Сталинграда закончилось полным разгромом и пленением остатков армий противника. На следующий день, 3 февраля 1943 г., в главном штабе финской армии в Миккели состоялось совещание высшего военно-политического руководства Финляндии. Участники вынуждены были прийти к совершенно неутешительному выводу: Германия неизбежно проиграет эту войну, а Финляндии придется расплачиваться за то, что она ошиблась в выборе союзника. Практические предложения сводились к тому, что надо искать такой способ скорейшего выхода Финляндии из войны, при котором удалось бы сохранить ее суверенитет и государственную независимость.

Задача, которая была очень трудной — и оказалась практически не разрешенной в конце 1941 года — в новой ситуации представлялась практически невыполнимой. Финское общество и финский парламент были еще не готовы к тому, чтобы признать все жертвы двух войн напрасными и согласиться с отходом к линии границы 1940 года. Сталин, опьяненный выдающимися успехами Красной Армии, был уже не согласен на простое восстановление довоенного «статус-кво». Негласные контакты советских и финских представителей, происходившие на протяжении 1942—1943 гг. в столицах нейтральных государств, показали, что почвы для компромиссного соглашения нет. Более того, об этих контактах, как и следовало ожидать, стало известно немцам, результатом чего стал демонстративный отзыв посла Германии из Хельсинки и временное прекращение поставок продовольствия в начале июня 1943 г.

Луч надежды забрезжил в Лиссабоне, где летом 1943 г. через посольство США в Португалии происходили тайные переговоры, на которых обсуждалась возможность высадки американских войск на севере Скандинавии.

В результате министр иностранных дел Финляндии, по согласованию с Маннергеймом, направил в госдепартамент США письмо с заверением, что финская армия не станет препятствовать появлению американских войск на территории Финляндии. Появление реальной «третьей силы», способной обеспечить мирный выход Финляндии из войны, могло бы полностью изменить безысходную для финнов ситуацию, однако планы высадки союзников в Скандинавии так и остались на бумаге.

С 29 ноября по 2 декабря в Тегеране состоялась первая встреча лидеров трех союзных держав: Сталина, Черчилля и Рузвельта. На сообщение западных союзников о том, что Финляндия готова освободить Восточную Карелию и Олонец (т.е. отойти к линии границ 1939 г.) Сталин ответил коротким замечанием: «Финляндия не хочет серьезных переговоров с Советским Союзом». Для Сталина международно-признанная граница 1939 г. уже перестала быть достойным упоминания предметом обсуждения. В конце концов Сталин в устной форме пообещал проявить великодушие и найти на базе возвращения к границам 1940 г. такое решение вопроса, при котором будет сохранена независимость Финляндии. На уровне обязывающих решений Тегеранской конференции было решено — и об этом через посла СССР в Швеции было проинформировано финское руководство — не распространять на Финляндию требование «полной и безоговорочной капитуляции», каковое требование будущие победители договорились считать единственно возможной формой завершения войны с Германией и ее союзниками.

Не исключено, что и Рузвельт дал Сталину определенные обещания но «финскому вопросу». 30 января 1944 г. правительство Финляндии получило официальную ноту США, в которой говорилось, что чем дольше Финляндия будет откладывать заключение мирного договора с СССР, тем более неблагоприятными для нее будут условия этого договора. В эти же самые дни на аэродромах Лен инградской и Новгородской областей, недавно освобожденных от немецких оккупантов, завершались последние приготовления к проведению крупнейшей за все время войны (не советско-финской, а Второй мировой войны) воздушной операции советских ВВС.

Подготовка к проведению этой операции была начата еще в декабре 1943 г., сразу после завершения Тегеранской конференции. Вполне очевидная задача — оказать давление на финское руководство, продемонстрировать ему неизмеримо возросшую военную мощь Советского Союза, возможно, была не единственной. Амбиции Сталина требовали продемонстрировать Западу, что и советская стратегическая авиация способна наносить сокрушительные удары, превращая в прах и пепел целые города. Столица Финляндии, с ее слабой и устаревшей системой ПВО, представлялась идеальным объектом для такой демонстрации. К участию в многодневной операции привлекалась практически вся авиация дальнего действия (АДД) Советского Союза. В давно ушедшее прошлое ушли уже указания «бомбить малыми группами отдельных звеньев». С равными интервалами в 10 дней планировалось нанести три мощнейших удара, в которых одновременно должны были принять участие все боеспособные самолеты. И самолетами этими были уже не легкие «скоростные» СБ с бомбовой нагрузкой в шесть ФАБ-100, а дальние ДБ-Зф, американские «Митчелы» В-25, американские же «дугласы» советского производства (Ли-2) и тяжелые четырехмоторные «летающие крепости» Пе-8, способные поднять ФАБ-2000 или даже ФАБ-5000.

Первый налет состоялся в ночь с 6 на 7 февраля. Из 785 поднявшихся в воздух бомбардировщиков достигли цели 728 самолетов, которые сбросили на Хельсинки 6991 бомбу общим весом в 924 тонны. Без малого одна килотонна. Среди всего прочего на столицу Финляндии было сброшено две ФАБ-5000 (одна такая бомба могла снести целый квартал), шесть ФАБ-2000 и четыре ФАБ-1000. Составленное на следующий день донесение штаба ВВС Карельского фронта гласило: «Воздушной разведкой истребителей, проводившейся в 14.05, установлено, что весь город остается в дыму...» [52].

Во втором налете, состоявшемся в ночь с 16 на 17 февраля, приняло участие «всего» 408 (по другим данным — 497) самолетов, которые сбросили на город 4317 бомб. Самым мощным стал третий налет (в ночь с 26 на 27 февраля), в котором приняло участие 929 бомбардировщиков, из которых 863 достигли цели. Было сброшено 5182 бомбы суммарным весом 1010 тонн. Характерной особенностью этого налета стало массированное использование тяжелых и сверхтяжелых бомб: 20 ФАБ-2000, 621 ФАБ-500, 1431 ФАБ-250. В обшей сложности на Хельсинки было сброшено 16 490 фугасных и зажигательных бомб совокупным весом 2575 тонн. Еше раз подчеркнем, что это была самая крупная операция советской АДД за все годы войны. И не просто «самая крупная», а не идущая ни в какое сравнение со знаменитыми, описанными в сотнях публикаций налетами на Берлин, осуществленными в конце лета 1941 г. Тогда ВВС Балтфлота в период с 8 августа по 5 сентября сбросили на Берлин 311 бомб общим весом в 36 тонн.

Февральские бомбардировки Хельсинки имели многообразные, по большей части — неожиданные, последствия.

Когда в сентябре 1944 г. (уже после подписания Соглашения о перемирии) представители советского военного командования смогли прибыть в Хельсинки, то вместо груды обугленных развалин они, к крайнему своему удивлению, обнаружили полный жизни город. Эмоциональные впечатления вполне подтверждаются ставшими ныне известными цифрами и фактами. Согласно докладу командующего ПВО Финляндии, представленному 7 февраля в Ставку Маннергейма, в результате первого налета в черте города было разрушено и повреждено 64 каменных дома, в пригородах разрушено или сгорело 29 каменных и 330 деревянных зданий. Погибло 83 человека, 322 были ранены. В порту Хельсинки уничтожено два грузовых судна и один сторожевой катер [52]. Жертвы и разрушения, как видим, значительные, но никак не соответствующие ожидаемому результату от сброса 7 тыс. бомб общим весом почти в килотонну.

По сведениям финского историка авиации К.Ф. Геуста, в «населенных районах города» упало всего 799 бомб, что, как нетрудно убедиться, составляет всего 4,8 % от общего числа сброшенных в ходе трех налетов бомб, или 8,5 % от общего числа фугасных бомб (факт падения каждой зажигательной бомбы не всегда мог быть зафиксирован по отдельности). Куда же упали остальные, т.е. 15 тыс. авиабомб? На портовые сооружения и промышленные предприятия в пригородах Хельсинки? Возможно. Но потеря (в обшей сложности) трех катеров и двух грузовых пароходов заставляет усомниться и в этом. Тот же К.Ф. Геуст высказывает следующую гипотезу: «Использование зенитного огня с управлением от РЛС и заранее просчитанных схем ведения заградительной стрельбы заставило большинство атакующих самолетов отвернуть от города и сбросить бомбы в море». Это, разумеется, всего лишь мнение одного историка, а посему вопросы остаются. Возможно, вопросы эти были заданы и Главному маршалу авиации, командующему АДД товарищу А. Е. Голованову. Бесспорно одно — в конце 1944 г. АДД была расформирована, и на этом феерическая карьера Голованова (он стал маршалом в 39 лет от роду, пройдя путь от командира бомбардировочного полка до должности командующего АДД всего за 10 месяцев) приостановилась (безвозвратно оборвалась она лишь после смерти Сталина).

В целом же февральские («мирные», как их назвали в Финляндии) бомбардировки оказались недостаточно мощными для того, чтобы сломить волю финнов к сопротивлению, но вполне убедительными для тех, кто все еще надеялся на возможность заключения «почетного мира». 12 февраля 1941 г. финское правительство направило Ю.К.Паасикиви (бывшего посла в Москве и неизменного сторонника политики уступок и «умиротворения» Сталина) в Стокгольм, на встречу с послом СССР в Швеции. 23 февраля Паасикиви вернулся со следующим «пакетом» условий заключения мира:

— граница 1940 года;

— передача порта и района никелевых рудников Петсамо Советскому Союзу;

— разоружение и интернирование немецких войск, находящихся на территории Финляндии;

— демобилизация финской армии до размеров довоенной армии мирного времени;

— возмещение военных убытков Советскому Союзу;

— освобождение и возвращение на Родину военнопленных.

Примечательно, что авторы классической советской 12-томной «Истории Второй мировой войны» не нашли в 12 томах места для перечисления этих требований, ограничившись лишь следующим пассажем: «Советский Союз изложил мирные условия, расцененные во многих странах как вполне умеренные и приемлемые. Однако с финской стороны последовал ответ, что они не устраивают ее» [365].

Обсуждение требований Москвы на совещании у президента Финляндии началось вечером 26 февраля 1944 г. Массированный налет советской авиации лишь ускорил принятие отрицательного решения. Если с неизбежностью возврата к границам 1940 г. финские руководители уже успели смириться, то требования интернирования немецких войск, выплаты репараций и отказа от Петсамо представлялись на тот момент в равной степени невыполнимыми и неприемлемыми. 8 марта через заместителя министра иностранных дел Швеции был передан отказ от принятия таких условий, но при этом выражено желание начать прямые переговоры с СССР. 10 и 19 марта, опять же через посла А.М.Коллонтай, был получен следующий ответ: «Советские условия перемирия с Финляндией в виде шести пунктов, переданных г. Паасикиви 19 февраля, являются минимальными и элементарными, и лишь при принятии этих условий финским правительством возможны советско-финские переговоры...» [364]. Тем не менее, советское правительство выразило согласие на приезд финской делегации в Москву.

Практически одновременно с этим, 13 и 16 марта госсекретарь США К. Халл, а затем и президент Ф. Рузвельт публично заявили о том, что Финляндия должна выйти из войны. Таким образом, финскому правительству было совершенно недвусмысленно рекомендовано соглашаться на имеющиеся условия мира, пока они не стали еще хуже.


Страницы


[ 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 ]

предыдущая                     целиком                     следующая