Моуэн в сомнении уставился на рабочего: он не знал, к кому в большей степени относится этот ответ – к нему или к этому парню. Но тот сосредоточился на работе и даже не смотрел вниз. Парень двинулся к следующей платформе, и Моуэн последовал за ним, глядя вверх и словно взывая к чему-то в небесах:

– У меня тоже есть права! Я здесь родился. И думал, что, когда вырасту, все старые компании останутся здесь. Я думал, что буду управлять заводом, как мой отец. Человек – часть общества, разве он не имеет права рассчитывать на общество?.. С этим надо что-то делать.

– С чем?

– Я знаю, ты считаешь это чем-то выдающимся – весь этот бум вокруг «Таггарт трансконтинентал» и металла Реардэна, эту золотую лихорадку в Колорадо, это шумное веселье, устроенное Вайетом и его друзьями, которые расширяют свое производство, словно переполненный чайник, брызжущий кипятком во все стороны! Все думают, что это что-то грандиозное, куда ни ткнись, везде только об этом и говорят. Люди просто обалдели, все что-то планируют, словно шестилетние дети, собирающиеся на каникулы. Можно подумать, наступил какой-то общенациональный медовый месяц, бесконечное Четвертое июля.

Парень не ответил.

– Я так не считаю, – сказал Моуэн и добавил чуть тише: – Газеты тоже так не думают, учти, газеты ничего такого не пишут.

В ответ Моуэн услышал лишь лязг цепей.

– Почему все бегут в Колорадо? Что там есть такого, чего нет у нас?

Парень усмехнулся:

– Может быть, здесь есть что-то такое, чего нет у них?

– Но что именно? Я этого никак не могу понять. Это же отсталый, примитивный штат. У них нет даже нормального правительства. Это худшее правительство во всей федерации. Самое ленивое. Оно ничего не делает, если не принимать во внимание суд и полицию. Оно ничего не делает для людей. Никому не помогает. Не понимаю, почему наши лучшие компании так рвутся туда.

Парень взглянул на него, но ничего не ответил. Моуэн вздохнул:

– Это неправильно. Закон о равных возможностях по замыслу очень хорош. У каждого должен быть шанс в жизни. Стыд и позор, что такие люди, как Квинн, нечестно используют этот закон. Почему он не позволил кому-то другому начать производство шарикоподшипников в Колорадо?.. Почему люди из Колорадо не оставят нас в покое? Компания «Стоктон фаундри» не имела права начинать производство железнодорожных стрелок и сигнальных систем. Я занимаюсь этим уже долгие годы, у меня право старшинства. Это несправедливо, это самая что ни на есть хищническая конкуренция, надо запретить ее. Где я теперь буду продавать стрелки и сигнальные системы? Кому я их буду продавать? В Колорадо были две большие железные дороги. Теперь «Финикс-Дуранго» больше нет, осталась лишь «Таггарт трансконтинентал». Это несправедливо. Зачем они прогнали Дэна Конвэя? Должно же быть место для конкуренции. Я целых полгода ждал, когда Орен Бойл поставит мне сталь, а сейчас он говорит, что не может ничего обещать, потому что металл Реардэна разрушил его рынок ко всем чертям, на этот металл возник небывалый спрос, и Бойл вынужден сокращать производство. Несправедливо, что Реардэну дозволено разрушать чужие рынки сбыта. Я тоже хочу получить этот металл, он мне нужен, но поди достань его! За ним такая очередь, что, выстрой всех в одну колонну, и она растянется на три штата. Никто не может получить его металл за исключением его старых друзей, таких как Вайет, Денеггер и им подобные. Это несправедливо. Это дискриминация. Я ничем не хуже других и имею право на свою долю металла.

Парень оторвался от работы и сказал:

– На прошлой неделе я был в Пенсильвании и видел заводы Реардэна. Вот где кипит работа! Они строят четыре новые печи, еще шесть на подходе… Новые печи, – сказал он, глядя на юг, – последние пять лет их не строили на всем Атлантическом побережье. – Он стоял на завернутом в брезент моторе и смотрел на сгущавшиеся сумерки с едва уловимой улыбкой, в которой чувствовались пыл и страстное стремление, – так человек вспоминает вдалеке о любимой. – Кипит работа… – повторил он.

Затем улыбка резко исчезла с его лица. Он дернул цепь – это был первый срыв в его спокойных, уверенных движениях, что-то вроде вспышки гнева.

Моуэн посмотрел на горизонт, на конвейер, колеса и дым; дым медленно и спокойно рассеивался в воздухе, растянувшись в сторону Нью-Йорка длинной лентой, исчезающей где-то за горизонтом. Ему стало спокойнее, когда он подумал о Нью-Йорке, объятом этими языками священного огня, окольцованном трубами заводов, цистернами с бензином, кранами и линиями высоковольтных передач. Он почувствовал приток сил, исходивший от каждого строения знакомой улицы. Ему нравился силуэт возвышавшегося над ним молодого парня; в том, как тот работал, было что-то успокаивающее, как в линии горизонта… И все же Моуэн задавался вопросом, почему у него возникло такое чувство, будто где-то росла и ширилась трещина, разъедающая прочные, сложенные на века стены.

– Надо что-то делать, – сказал Моуэн. – На прошлой неделе разорился один мой друг. Он добывал нефть, у него было несколько скважин в Оклахоме. Не смог конкурировать с Вайетом. Надо ввести ограничения на добычу нефти. Надо запретить Вайету добывать так много нефти, не то он всех смоет с рынка… Вчера я застрял в Нью-Йорке. Пришлось оставить там машину и возвращаться домой на этом чертовом поезде. Я не смог заправиться, говорят, в городе страшная напряженка с бензином… Так нельзя. С этим надо что-то делать… – Глядя на горизонт, мистер Моуэн задался вопросом, в чем заключается безымянная угроза всему окружающему и от кого она исходит.

– Что вы хотите с этим делать? – спросил парень.

– Кто, я? – удивился Моуэн. – Откуда я знаю? Я человек маленький и не могу решать национальных проблем. Я просто хочу зарабатывать себе на жизнь. Но должен же кто-то исправить все это… Это неправильно… Послушай, как тебя зовут?

– Оуэн Келлог.

– Послушай, Келлог, как ты думаешь, что будет с миром?

– Вам это ни к чему.

На одной из башен вдали раздался гудок для рабочих ночной смены, и Моуэн вдруг понял, что время уже позднее. Он вздохнул и, застегивая пальто, повернулся, чтобы уйти.

– Любые проблемы решаются, – сказал он. – Предпринимаются шаги. Конструктивные шаги. Законодательное собрание приняло закон, который дает более широкие полномочия Отделу экономического планирования и национальных ресурсов. На должность директора назначен очень способный человек. Не могу сказать, что слышал о нем раньше, но газеты говорят, что он еще заявит о себе. Его зовут Висли Мауч.

* * *

Дэгни стояла у окна в своей гостиной и смотрела на город. Было поздно, и огни города напоминали последние искорки, догоравшие на черном пепелище большого костра.

Она ощущала необыкновенное спокойствие и жалела, что не может дать волю чувствам и вновь пережить каждое мгновение месяца, который стремительно промчался мимо нее. У нее не было времени почувствовать, что она возвратилась в свой кабинет в здании «Таггарт трансконтинентал». Работы было так много, что она забыла, что это возвращение из ссылки. Она не помнила, что сказал ей Джим по возвращении и сказал ли он что-нибудь вообще. В мире был лишь один человек, мнение которого ей хотелось узнать. Она позвонила в отель «Вэйн-Фолкленд», но ей сказали, что сеньор Франциско Д'Анкония уехал обратно в Буэнос-Айрес.

Она помнила мгновение, когда расписалась под длинным юридическим документом, положив тем самым конец линии Джона Галта. Отныне это вновь стало линией Рио-Норт компании «Таггарт трансконтинентал», но рабочие поездных бригад называли линию прежним именем. Ей тоже трудно было забыть его. Дэгни заставляла себя не употреблять слова «линия Джона Галта» и задавалась вопросом, почему это требовало от нее усилий и почему от этого ей становилось грустно.

Однажды вечером, поддавшись внезапному порыву, она завернула за угол здания компании и направилась к глухому закоулку, чтобы в последний"раз взглянуть на офис «Джон Галт инкорпорейтэд». Дэгни сама не знала, чего хотела, – просто посмотреть, думала она. Вдоль тротуара стоял деревянный забор – старое здание сносили. Дэгни перелезла через забор и при свете уличного фонаря, который когда-то отбрасывал на тротуар тень таинственного незнакомца, посмотрела через окно на то, что осталось от ее бывшего офиса. От первого этажа не осталось ничего; стены рухнули, с потолка свисали искореженные трубы, пол был усеян битым кирпичом. Смотреть было не на что.

Она спросила Реардэна, не приходил ли он однажды ночью прошлой весной к ней под окна, борясь с желанием зайти. Но прежде чем тот ответил, поняла, что это был не он. Дэгни не сказала ему, почему задала этот вопрос. Она сама не понимала, почему это воспоминание временами беспокоило ее.

За окном гостиной в темном небе, словно небольшой ярлык, висел светящийся прямоугольник календаря: второе сентября. Дэгни дерзко улыбнулась, вспомнив о гонке, которую вела с календарем: больше нет никаких крайних сроков, подумала она, нет преград, нет угроз, нет предела.

Дэгни услышала звук поворачивающегося в замке ключа; она ждала этого звука, и ей очень хотелось услышать его сегодня вечером.

Реардэн вошел, как входил уже много раз, известив о своем приходе лишь скрипом ключа, который дала ему она сама. Он бросил на стул шляпу и пальто – этот жест уже стал для нее привычным. На нем был черный вечерний костюм.

– Привет, – сказала Дэгни.

– Я все еще жду вечера, когда, войдя в квартиру, не застану тебя дома, – ответил он.

– В таком случае тебе придется позвонить в «Таггарт трансконтинентал».

– В любой вечер? И ты не можешь быть в другом месте?

– Ревнуешь, Хэнк?

– Нет. Просто любопытно, что это за чувство – ревность.

Он смотрел на нее, не позволяя себе приблизиться, намеренно продлевая удовольствие от осознания того, что может сделать это, когда захочет. На Дэгни была узкая юбка от делового костюма и блузка из прозрачной белой ткани, сшитая как мужская рубашка. Просторная блузка, заправленная в юбку, поднималась к груди пышным колоколом, подчеркивая изящество бедер. В свете лампы, стоявшей за спиной Дэгни, Реардэн видел изящные очертания ее стройной фигуры сквозь прозрачную ткань блузки.

– Как прошел банкет? – спросила Дэгни.

– Отлично. Я сбежал, как только представилась возможность. А ты почему не пришла? Тебя ведь приглашали.

– Мне не хотелось видеть тебя в обществе.

Он посмотрел на нее, давая понять, что понял смысл ее ответа. На его лице появилась едва уловимая веселая улыбка.

– Ты много потеряла. Национальный совет по вопросам металлургической промышленности никогда больше не пойдет на такое испытание и не пригласит меня в качестве почетного гостя. Никогда, если это будет зависеть от них.

– Что случилось?

– Ничего. Просто морс громких речей.

– А для тебя это было тяжким испытанием?

– Нет… Хотя да – в некотором роде. Мне действительно хотелось получить удовольствие от этого банкета.

– Хочешь выпить?

– Да, не откажусь.

Дэгни повернулась к бару, но он остановил ее, схватив сзади за плечи. Он запрокинул ей голову и поцеловал ее. Когда он отнял губы, она вновь требовательным жестом наклонила его голову, словно подчеркивая свое право на это. Затем Дэгни отошла от него.

– Не надо, не наливай, – сказал Реардэн. – Мне не хочется пить, просто хотелось посмотреть, как ты меня обслужишь.

– Что ж, тогда позволь мне обслужить тебя.

– Нет уж.

Он улыбался, растянувшись на кушетке и заложив руки за голову. Он чувствовал себя как дома; это был первый дом, который он обрел в своей жизни.

– Знаешь, хуже всего на этом банкете было то, что все хотели, чтобы он скорее закончился. Не понимаю, зачем они вообще его устроили. Они не обязаны были этого делать. И тем более не в мою честь.

Дэгни взяла пачку сигарет, протянула ее ему, затем, щелкнув зажигалкой, поднесла язычок пламени к кончику его сигареты, давая понять, что ждет. Она улыбнулась в ответ на его усмешку и села на подлокотник кресла в другом конце комнаты.

– Почему ты принял приглашение, Хэнк? Ты ведь всегда отказывался присоединиться к ним, – спросила она.

– Мне не хотелось отвергать предложение о перемирии – ведь я их победил, и они это знают. Я никогда не стану одним из них, но просьба быть почетным гостем… Я подумал, что они умеют проигрывать, что это великодушно с их стороны.

– С их стороны?

– Ты хочешь сказать – с .моей?

– Хэнк! После всего, что они сделали, чтобы остановить тебя?

– Но победил ведь я? Вот я и подумал… Знаешь, я не виню их в том, что они не смогли сразу понять, насколько ценен мой металл… ведь в конце концов они это поняли. Каждый из нас познает все по-своему и в свое время. Конечно, я понимал, что во всем этом много трусости, зависти и лицемерия, но думал, что это лишь поверхностное. Теперь, когда я доказал свою правоту, доказал во всеуслышание, я подумал, что истинным мотивом, из-за которого они пригласили меня, является то, что они по достоинству оценили металл Реардэна, и…

Он на мгновенье замолчал, и Дэгни улыбнулась, зная слова, которых он не произнес: «И ради этого я простил бы кого угодно и что угодно».

– Но все было не так, и я не понимаю их мотивов. Дэгни, я вообще не думаю, что они чем-то руководствовались, устраивая этот банкет. Они сделали это не для того, чтобы польстить мне, что-то получить от меня или оправдаться в глазах общества. Этот банкет не преследовал никакой цели, не имел никакого смысла. Им было наплевать, когда они обливали мой металл грязью, им наплевать и сейчас. Они не так уж и боятся, что я вышвырну их с рынка, их, в сущности, не волнует даже это. Знаешь, на что это было похоже? Они словно слышали, что существуют определенные ценности, которые следует почитать, и что подобный банкет как раз и является способом выражения почтения, – так они и сделали. Они похожи на призраков, движимых каким-то отдаленным эхом, доносящимся из лучших времен. Это… это выше моих сил.

– И ты еще сомневаешься в своем великодушии! – сказала Дэгни. Ее лицо напряглось.

Реардэн взглянул на нее, и в его глазах блеснули веселые огоньки.

– Почему они приводят тебя в такую ярость?

– Тебе хотелось получить удовольствие от этого банкета… – тихо сказала Дэгни, чтобы скрыть нежность, прозвучавшую в ее голосе.

– Пожалуй, так мне и надо. Не стоило ожидать чего-то необыкновенного. Я и сам не знаю, чего хотел.

– Я знаю.

– Мне никогда не нравились подобные мероприятия. Не понимаю, почему мне показалось, что все будет иначе. Понимаешь, я шел туда с таким чувством, словно мой металл изменил все на свете, даже людей.

– Да, Хэнк. Я понимаю.

– Похоже, это не то место, где следует чего-то искать… Помнишь, ты как-то сказала, что праздники должны быть у тех, кому есть что праздновать?

Огонек сигареты остановился и завис в воздухе. Дэгни сидела неподвижно. Она никогда не говорила с ним о том приеме или о чем-нибудь, связанном с его семейной жизнью.

– Да, помню, – тихо сказала она через мгновение.

– Я понял тогда, что ты хотела этим сказать. Я понимаю это и сейчас.

Реардэн смотрел прямо на нее. Дэгни опустила глаза. Некоторое время Реардэн сидел молча. Когда он вновь заговорил, его голос звучал очень весело.

– Самое худшее – не оскорбления, которыми тебя осыпают, а комплименты. Сегодня меня просто тошнило от них, особенно когда все время повторяли, как я всем нужен – им, городу, стране, просто всему миру. Судя по всему, в их понимании вершина славы – это когда человек имеет дело с людьми, которым он нужен. Терпеть не могу тех, кто во мне нуждается. – Реардэн посмотрел на нее: – А ты нуждаешься во мне?

– Отчаянно, – серьезно ответила Дэгни. Реардэн рассмеялся:

– Нет. Не в этом смысле. Ты сказала это не так, как они.

– Как я это сказала?

– Как делец, который платит за то, что ему нужно. Они же говорят как нищие, которые в качестве платежного требования протягивают жестяную кружку.

– Я... плачу за это, Хэнк?

– Не надо корчить из себя невинность. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

– Понимаю, – улыбаясь, прошептала Дэгни.

– А, ну их к черту! – весело сказал Реардэн, растянувшись на кушетке. – Общественный деятель из меня ни к черту. Да и не все ли равно? Нам плевать, что они понимают, а что нет. Главное, что они оставят нас в покое. Путь свободен. Каким будет ваше следующее предприятие, госпожа вице-президент?

– Трансконтинентальная железная дорога из металла

Реардэна.

– Когда желаете получить?

– Желаю завтра утром. Реально – через три года.

– Думаешь, сможешь сделать это всего за три года?

– Смогу, если Джон Галт… если Рио-Норт будет приносить такой же доход, как сейчас.

– Твои доходы возрастут. Это только начало.

– Я уже разработала план капиталовложений. По мере поступления денег я постепенно, отделение за отделением, начну замену старого главного пути на новый, из металла Реардэна.

– Ладно. Как только дашь знать, я приступлю к работе.

Страницы