Лес и болота. Она могла уйти далеко, могла захватить коня, велосипед, машину, могла выйти на железнодорожную магистраль и прыгнуть на проходящий поезд.

Кроме того, знает Бочаров, что Настя какой ни есть, а все-таки диверсант: одежда и обувь пропитаны составом "ТК", человек запаха "ТК" не улавливает, а собаке этот запах вроде молотком в нос.

В общем, если поставить себя на место Бочарова, то задача не такая и легкая.

Ко всему - в разбившемся поезде могли уцелеть заключенные. Те, кто уцелел, разбегаются. Сколько их, неизвестно. Они могут в округе воровать продовольствие, одежду, лошадей, машины, оружие, нападать на людей. Сейчас посыплются доклады из районов, поди разберись, куда силы бросать.

Сидит Бочаров, думает. Машинист уверяет, что одна она в паровозе была. А где же тот медвежатник, который сейф открыл? Черт с ним, с медвежатником. У нее с собой были папки и что-то тяжелое в мешке. А в лес она уходила с легким мешком. Следовательно, все силы только на поиск девчонки. Куда она может пойти? Может пойти на восток. Откуда-то с Урала может вызвать самолет, и ее заберут. Может пойти на запад. Но на запад - Волга. Волгу надо переплыть. В октябре дураков нет через Волгу плавать. А все причалы, пристани, все лодки - под контроль. Мост через Волгу тут один. Железнодорожный. Мост и так под полным контролем. Мост ей не перейти. Еще есть мост железнодорожный под Ульяновском - это сто пятьдесят километров вверх по течению. И мост железнодорожный под Саратовом. Это триста километров вниз по течению. Но все мосты под контролем. Железнодорожным мостом не пройдешь и поездом не проедешь.

Проверяются все поезда.

Только слышал давно Бочаров краем уха, что вроде у Гуталина налажена какая-то система железнодорожного движения. Какие-то поезда по каким-то тайным графикам носятся по всей стране. Если Жар-птица посвящена в эту тайну, если знает какой-то полустанок и время, когда там сталинский поезд останавливается, то подхватят ее и увезут.

Все разъезды под контроль? Не плохо бы. Но уж очень страна велика.

Сидит Настя, думает. Бочаров мог позвонить Ежову, и тогда все НКВД против нее.

Тогда все станции, все аэродромы под контролем. Тогда все телеграфные и телефонные станции ждут, где она объявится. И не пропустят. Ее поймают, как только она попытается звонить или телеграмму отправлять. На той стороне Волги, на разъезде 913-й километр каждую субботу с двенадцати ночи до двенадцати дня стоит ремонтный поезд "Главспецремстрой". Как через Волгу перебраться? Много у товарища Сталина поездов-призраков, ходят они регулярно, много тайных мест по стране, где они останавливаются Но доверен Насте только малый кусочек тайны: только один разъезд.

И он на той стороне.

На правой...

Куйбышевскому управлению НКВД - боевая тревога.

Оперативная обстановка: в районе спецучастка НКВД вредителями преднамеренно поврежден железнодорожный путь. На поврежденном участке пути потерпел крушение спецпоезд с опасными преступниками, которых транспортировали на исполнение. Не менее сорока преступникам удалось скрыться. Среди них - особо опасная медвежатница Жар-птица, участница ряда массовых зверских убийств. Приметы: возраст - 19; рост - 157; телосложение - правильное спортивное, некоторый недостаток веса; нос прямой; глаза большие синие; лицо - овал; волосы русые густые; стрижка короткая; одета в мужской костюм черного цвета спортивно-туристического типа; обувь - черные высокие кожаные ботинки необычной формы на толстых подошвах, рисунок подошвы и каблука полностью соответствует рисунку советского армейского сапога офицерского состава; имеет с собой вещевой мешок иностранного образца; вооружена пистолетом системы Люгер "Парабеллум308" и немецким охотничьим ножом "Золинген"; исключительно опасна.

При встрече - истребить на месте. Докладывать немедленно.

А что начальник Куйбышевского управления НКВД старший майор государственной безопасности Бочаров теперь должен докладывать в Москву товарищу Ежову? Доложить, что Гуталин что-то пронюхал и прислал девку на разведку? Доложи такое Ежову, перепугается, побежит у Гуталина прощения просить.

Или доложить, что девка пронюхала, где "Контроль-блок" лежит, и украла его? Или, может быть, доложить Ежову, что эшелон с приговоренными к смерти уже находился на спецучастке, но угнан девкою и разбился, при этом половина приговоренных разбежались? Семь бед - один ответ. Надо переворот начинать. Срочно. А Ежову шифровку: поезд с приговоренными к смерти разбился на подходе к спецучастку, в поезде особо опасная...

"Начальникам управлений НКВД Ярославской, Костромской, Горьковской, Саратовской, Пензенской, Сталинградской, Пермской, Кировской...

... глаза большие синие, лицо - овал... истребить... Ежов".

Листает товарищ Сталин отчеты о московских слухах. Все об одном: в Сибири объявилась банда. Сорок человек. Все убийцы. Все приговорены к смерти.

Стреляют в кого ни попадя. Банда называется "Птица смерти". Во главе - девка невиданной красоты. Глаза большие синие. Банда пробивается к Москве, но НКВД не дремлет: все мосты через Волгу блокированы, все лодки - под контролем, у каждой лодочной станции - засада, на каждой пристани - патрули с собаками.

Поднял товарищ Сталин телефон: - Товарищ Ежов, вы что, банду обезвредить не можете? - Товарищ Сталин, подняли на ноги все НКВД и армию. Обязательно найдем и истребим на месте. Особые указания даны в отношении атаманши. Уничтожим, товарищ Сталин.

Плывет Настя в черноте чернильной. Страшно. Рассказывали, что щуки на Волге хуже акул. По два метра длиной. Это сколько же ей в брюхо каждый день надо! Откусит ногу, и вот тебе ужин. Еще про сомов-людоедов рассказывали. Те по ямам глубоким лежат. Ночью к поверхности всплывают и хватают шиловцов. Те по пять метров бывают и весят по триста килограммов. А есть еще и белуги в Волге. Те тоже по пять метров длиной, только, весом не по триста килограммов, а по тонне. Живут белуги по сто лет и больше. И много едят... Только и разницы, что не по одной ноге откусывают, а сразу две.

Старший майор государственной безопасности Бочаров ругает себя: как близок был к победе! Надо было просто в самый первый вечер взять эту девчонку с собой.

Взять с собой. Какая же стройная, какая изящная девочка! Где еще на Руси такую найдешь? Она сложена для танца, она рождена для танца. Она подавляет в себе танцевальный инстинкт. Ее надо было взять с собой, и она не удержалась бы. И танцевала бы. И забыла бы все свои спецзадания. И рассказала бы ему, зачем ее прислал товарищ Сталин. Но не взял ее Бочаров с собой. И вот она пропала.

Пропала, украв "Контроль-блок" и папки на Гуталина и Дракона. Как могла она сообразить, где все это хранится? Как она могла вскрыть сейф? И когда? Пропала. Провалилась сквозь землю. Или - сквозь воду.

И вот доложили Бочарову: рыбаками пойман вещевой мешок необычной конструкции.

На вещевом мешке, стоимость которого оценивается выше, чем рыбачья лодка, - вражеские буквы. Персоналом спецучастка мешок опознан. С таким мешком вражеского покроя в этих краях появлялась только Жарптица.

И Бочаров понял: наступило равновесие. Она утонула. "Контроль-блок" плавает хуже топора. Топор стальной, а тут золото - тяжелый металл. Сталин не может взять под контроль системы связи, но и Бочаров не может. Игра продолжается.

Мнится Насте сом усатый прямо под нею. И работает руками. И холод ее не берет пока - тренированная. Вот если бы снизу кто-нибудь стальной решеткой прикрыл от страшных рыб, то тогда и ничего. Или были бы у нее длинные лапки, как у жука-водомера, чтоб по воде скользить, а в воду не проваливаться. Плывет Жар-птица, за бревнышко держится. Бревнышко для того, чтобы "Контроль-блок" под воду не тянул. Направления не теряет. Направление на белый бакен. Бакен путеводной звездой впереди светит. Простой план: доплывет до бакена и будет ждать караван. По Волге караваны так и шастают: буксир и шесть-восемь барж на крюке. Караван против течения медленно идет. Особенно, если груженый. У груженых борт низкий. Надо в темноте сообразить - груженый караван или нет.

Если пустые баржи, на борт не взберешься, будешь хвататься, пока следующая баржа не накроет. Надо подплывать к самой последней.

Все это хорошо в теории. Только в темноте ничего не видно. На везение Настя надеется. Больше не на кого надеяться. Делает она именно то, чего от нее не ждут. План: выплыть ночью на волжский фарватер, прицепиться за баржу и подняться на ней километров на двести вверх по течению, там - в воду и на правый берег, потом правым берегом вдоль Волги уйти вниз. До Александровского моста. До 913-го километра.

Прошел пассажирский пароход вниз по течению. Музыка гремит. Над волжской волной - "Амурские волны". Но палубы пусты. Наверное, и каюты наполовину пусты. Завершается сезон. Сидит Настя на бакене, только волнами ее качнуло.

Вверх прошлепал караван: буксир и шесть барж. К ним Настя было поплыла, на фарватер выплыла далеко, но вернулась. Вонь бензиновая от барж на километр. Из Баку гадость какую-то нефтяную Каспием до Астрахани гонят, потом Волгой на север, на север, на север. На нефтеналивных баржах делать нечего, укрыться негде. Прошел еще один пассажирский пароход. Теперь уже вверх по течению. Тоже с музыкой: тут - "Славяночка". За пассажирским не угонишься, даже если он против течения идет.

А вот буксир шлепает колесами. В нужном направлении шлепает. Скользнула Настя с бакена в воду и на фарватер. Медленно буксир против течения идет, но и ей до средины фарватера плыть. Качают волны ее. Дождик пылью водяной стелется. Без капель. Успеть бы доплыть, пока караван мимо не пройдет. И вперед соваться толку мало - под колеса попадешь. Вон как вертит! И не понять в воде, далеко выплыла или не очень. Кажется, что сутками она плывет, а обернешься - бакен рядом, вроде и не отплыла от него еще.

Повезло ей. Вообще говорят, что хорошему человеку всегда везет. А разве она у нас плохая? Зацепилась за борт занозистый, подтянулась, взобралась. Рядом с бортом огромная рыбина из-под воды пастью - хап. И хвостом бултыхнула как веслом.

Чем баржа гружена? Баржи с астраханскими арбузами уже прошли. В сентябре. Этот караван с зерном оказался. Шесть барж парами. Лучшего не придумаешь. Донская пшеница идет на сталинградские элеваторы, а оттуда - вверх по Волге на север, на север, на север. Каналами и реками до самой Москвы, до Питера, до Мурманска, до Архангельска. Холмы зерна. Брезентами укрыты. Нырнула Жарптица под брезент. Духота жаркая. Тут меж холмами зерна ложбины должны быть. Точно.

Есть ложбины, со всех сторон пшеница, сверху тент брезентовый, почти как над вождями во время воздушного парада.

Пистолет Настя первым делом от воды отряхнула. Протереть бы, но нечем. Вся одежда килограммами воды пропитана. Одежду выжала, на зерне под тентом разложила. Из ботинок воду вылила и на ноги них. Пусть на ногах сохнут. Иначе покоробятся, потом их на ноги не натянешь. Нагребла себе Настя постель.

Гребет, а зерно горячее, солнцем раскаленное, тепла своего еще северной осени не отдавшее. Разлеглась-вытянулась. Зерном себя и засыпала. Дрожит вся. Зубы как у щучки молоденькой клацают. Тянет буксир шесть барж, колесами по воде шлепает, Побьют волны в борта. Дождик по тенту накрапывает. Никак Жар-птица не согреется. Ветер крепчает, волны сильнее по бортам лупят. А ведь как хорошо, что успела. Может, через час такие волны на Волге поднимутся, что не доплыть и до бакена, такой дождь ударит, что не увидишь огоньков. И повезло. Баржа с кирпичами могла оказаться. Или с рельсами. А в зерне хорошо. Понемногу дрожь утихает.

Интересно, что Бочаров сейчас о ней думает? Вплавь ночью через Волгу в октябре, чтоб за пароход проходящий цепляться и уходить на север? Такого Бочаров не думает. И улыбнулась себе: ай да Жар-птица.

Снились ей расстрелы. И размышляла во сне: кто же за расстрелы отвечать будет? Будут ли палачи отвечать? И является ли она сама палачом? Почему-то во сне она называла людей, которые приводят приговоры в исполнение, палачами. Это неправильный термин. И во сне она понимала, что неправильный. Не палач, а исполнитель... Это у них там, у врагов, палачи. А у нас это почетная романтичная профессия - исполнитель.

Она понимала, что спит, понимала, что во сне мозг человека работает, но мысли путаются, и потому вместо четкого понятного всем термина использует непонятный, расплывчатый, оскорбительный.

Итак, является ли она сама палачом? Смешно ей во сне. Какой же из нее палач? Палач - это кто регулярно. А она только порхала возле этого дела. Важно так Бочарову представилась: знай наших, я тоже исполнитель. Аж самой стыдно.

Бочаров за свою жизнь настрелял трупов пирамиды египетские, а Настя...

Исполнитель называется... Хотелось бы, конечно, этим делом всерьез заняться, но, знать, не судьба. В монастыре расстрелы редко-редко бывают, и стреляют понемногу. Так что ей лично отвечать не за что.

А другие, настоящие палачи? Будут ли они отвечать? Спрашивается, а им за что отвечать? Разве они придумали Мировую революцию, социальную справедливость и уничтожение классов, без которого справедливости быть не может. Так что не за что палачам отвечать. Они просто выполняли приказ. А будут ли отвечать, хотя бы после смерти, те, кто придумал Мировую революцию и социальную справедливость? Но тем и подавно не за что отвечать. Они лично никого не убивали.

И мозг ее, привыкший идеи формулировать, четко вывел формулу: "У теоретиков - чистые руки, у исполнителей - чистая совесть".

Эту формулу она тут же забыла. Мозг ее нашел требовавшееся оправдание, наступило успокоение, и больше расстрелы не снились.

Уснуло тело. Мозг не уснул. Мозг продолжает работу. Только свободен мозг спящего человека. Только оковы сняты. Покачивает баржи на волжской волне.

Грохочет дождь по брезенту, как танковая колонна по булыжнику.

Светло. Выглянула из-под брезента. Холодно. Сыро. Тошно. Шлепает буксир колесами по воде, словно ямщик нудную песню поет. Волны холодные валят. Ломит всю Настю. Тело огнем горит. Утро. Слева по борту должны быть Жигули. Нет Жигулей. Слева по борту рощи и овраги. Не мог буксир с баржами так далеко уйти. А может, Настя не остаток ночи проспала, а еще целые сутки? Может, заболела она?

ГЛАВА 18

Осторожно спустилась с борта. Ноги в воду. В октябре вода в Волге-матушке теплая. Раз не затвердела - значит, теплая.

Только показалось Насте, что зашипела вода.

Показалось, что ее, горячую, еще и кипятком ошпарили.

Минуту плыла, за корявый деревянный борт держась. И отпустила его. Качнуло Настю на волне. Пошла баржа рядом, пошла, пошла дальше. А Настя Жар-птица поплыла к правому берегу. К оврагам. К оползням. К рощам. К унылым полям.

Ногами отмель почувствовала, встала, долго к берегу брела. Выбралась. Решение готово: "Контрольблок" с собой не нести. Не донесешь. Тяжеленный. Еле с ним выплыла. И попадешься с ним, тогда всем плохо будет.

Еще когда плыла к берегу, обломки баржи разглядела. Никого вокруг. Остов баржи в берег врезан и наполовину песком засыпан. Бока просмолены, не сгниют никогда. Лежит разбитая баржа тут лет уже сорок. Значит, и еще столько пролежит. Баржа - ориентир. Легко описать словами: на правом берегу Волги, вверх от Жигулей, под песчаным откосом, на откосе две березки. Кому надо, найдет. Кому надо, все разбитые баржи на правом берегу Волги перевернет.

Вытащила Жар-птица из мешка стропу, поднырнула под киль, завязала конец стропы за обломки руля, вынырнула, вторым концом стропы завязала "Контроль-блок" двойным крестом и швырнула дальше в воду. Плеснул блок, словно волжский сом-людоед.

Теперь собраться в путь. Проверила, что в мешке. В мешке - сухой паек диверсанта. Усмехнулась: десантник, вооруженный сухим пайком, практически бессмертен. Вспомнила: день в лесу, ночь и день в церкви, еще непонятно сколько времени у железнодорожной насыпи и на барже, а голод не чувствуется вообще никак. Удивительно. Теперь ей надо рассчитать запас продовольствия на ближайшие дни. Это уравнение со многими неизвестными. Неясно, сколько времени она проспала в барже и потому неясно, как далека она от разъезда 913-й километр. А если дойти до 913-го километра, то неясно, сколько дней там ждать.

"Главспецремстрой" на 913-м километре по субботам бывает, а сегодня неизвестно какой день.

Допустим, за три дня она дойдет до 913-го километра, но сколько времени там ждать? Может, она придет туда, а "Главспецремстрой" ее ждет. Это одна ситуация. Другая: она дойдет до 913-го километра, но, ремонтного поезда там не окажется. Может быть, он только ушел. "Тогда ждать недели. Тогда продукты делить совсем по-другому надо. В этой задаче только количество продуктов - величина известная. У нее в запасе: две стограммовых плитки шоколада швейцарской фирмы "Нестле", две двухсотграммовые банки тушенки, стограммовая банка сгущенного молока, банка канадского лосося - 212 граммов, двадцатиграммовый пакетик кофе, тоже "Нестле", пять ненамокающих спичек, две таблетки сухого спирта. Тушенку можно есть так, а можно разогреть на огне от таблетки, не разводя костра. На таблетке сухого спирта можно и кофе сварить.

Представила Настя, как будет в котелке булькать кофе. Двумя руками она возьмет котелок и будет пить, согревая руки теплом и обжигая губы. Ощутила аромат, и вдруг запах кофе ей стал невыносим. Пакет еще не открыт и еще ничем не пахнет, но она представила, как это будет ужасно.

Не раздумывая, бросила пакет в Волгу. Тушенка? Тушенку туда же. И сгущенное молоко. Банку лосося туда же - рыбам в воде плавать полагается. Остался шоколад. Запах его чуть сочится через упаковку. А если открыть? Это будет невыносимо. Шоколад - в Волгу.

Теперь разобраться с остальным имуществом. Сбросить все, что ненужно. Бросить мешок. В воду его. Плыви. Может, к Бочарову доплывешь. Можно было мешок песком набить и утопить, но в горячую ее голову такая мысль не пришла.

Спички больше не нужны, как и таблетки спирта. Какой ужасный запах у таблеток.

У спичек еще хуже. Пистолет на боку. В магазине осталось семь патронов. Второй магазин пуст. Найти патроны к "Люгеру" в приволжской степи вероятным не представляется. Потому пустой магазин - подарок Волге. Как же отвратительно пахнет пистолет. Никогда раньше она этого не замечала. А у него сразу столько запахов - оказалось: запах металла, пластмассовые бока рукоятки свой отдельный запах имеют, и ружейное масло, и нагар в стволе, нечищеный после стрельбы в паровозе. Как же раньше она не замечала все эти запахи? Но "Люгер" пока выбрасывать нельзя. Как же его терпеть? Раньше у нее темп был отработан: один марафон - малый отдых, второй марафон - большой отдых, еще марафон - малый отдых, еще один - большой отдых. Малый отдых - час. Большой - пять часов со сном.

Но то были другие времена и другие условия. Марафонцам легко: они по дорогам бегут, а Настя пробирается местностью нехоженой: мелколесьем, колючими кустарниками, болотами, жгучей осокой. Одно дело - по мостам и дорогам, другое - пахотой, песком, грязью, через откосы и овраги, через орешник и заросли малины, через камни, кочки, бурелом. Ей еще и ориентироваться надо, препятствия обходить, прятаться, на глаза не попадаться. И еще: как километры отсчитывать? Приняла она стандарт - пятьдесят тысяч пар шагов за один марафон считать. И пошла. Условие: если со счета собьется, начинать счет с самого начала. Лучше не сбиваться.

Идет.

Если она где-то между Казанью и Ульяновском, то слева Волга течет почти с севера на юг. Надо все время Волгу слева иметь. Километрах в двадцатипятидесяти западнее параллельно Волге течет Свияга. Только в обратном направлении - с юга на север. Карту Настя хорошо представляет. Однажды на экзамене по географии ответила она на три вопроса и дополнительный ей: "Назовите притоки Волги". "А я вам нарисую", - отвечает. Взяла мел и на доске сверху вниз провела волнистую линию в форме вопросительного знака. У самого начала точечку поставила - это деревня Волговерховье. Высота над уровнем моря - 228. Вот озера Стерж, Вселуг, Пено, Волго, вот Селижаровка из Селигера течет, вот впадают Молога, Шексна, Кострома, Унжа, вот Тверда подходит. Ой, забыла: тут же река Вазуза, из воды Вазузы водку делают. Вот Гжать впадает в Вазузу, а Вазуза у Зубцова - в Волгу. Вот Лама впадает в Шошу, а Шоша в Волгу, вот подходит Дубна, Медведица, Кашинка... Не знали учителя, что у Волги столько притоков. Вот и до Камы добрались. Притоки Камы рисовать? Нет? И называет Настя деревеньки справа и слева, справа и слева. И города... И глубины реки у городов и ток воды в районе каждого города. А в каком это году такой был сток? Это рекордный - весной 1927 года. Но если хотите, Настя назовет сток в районе любого волжского города в любой год, когда, конечно, был учет. И скорость течения на фарватере.

Смотрел-смотрел старый учитель на Настины рисунки, а потом повернулся к комиссии экзаменационной: "А ведь вы не поняли главного. Она все извилины рек наносит совершенно правильно, смотрите на карту: вот тут Вазуза пошла чуть вправо, а тут чуть влево. Так ведь она по памяти рисует изгибы рек точно так, как они на карте нарисованы..." Давно это было. Никак учителя понять не могли, откуда у Насти такие знания. А ларчик просто открывался: однажды сосед забыл в их квартире книгу какую-то истрепанную без обложки. Все про Волгу. Насте как раз читать было нечего. А тут - географическое описание Волги. Прочитала все 932 страницы, а прочитав, запомнила со всеми приложениями, со всеми таблицами и схемами, со всеми картами, со всеми городами и деревнями по волжским берегам...

И вот оказалось, что лишних знаний не бывает. Теперь по очертаниям волжского берега определила она свою точку стояния, мысленно рассчитала маршрут.

И пошла.

Пошла в уверенности, что заблудиться невозможно.

Исцарапаны руки колючками и лицо, шнурки изорваны, ногу из ботинка легче вытащить, чем ботинок из грязи. День и ночь. И еще - день и ночь. Солнце точно луч гиперболоида инженера Гарина. Луч солнца так страшен, что не слепит, а сверлит глаза. Еще в первый день оторвала она край куртки, завязала глаза повязкой, только маленькие дырочки для глаз. Все равно слепит ей глаза словно электросваркой. И болит голова. И тело ватное горит.

Но она идет. А солнце свирепствует, как конвоир на расстрельном участке.

Никогда в октябре не было такого страшного солнца. Откровенно говоря, и в августе такого не бывало. Потому Настя старается ночами идти. А днями - если только лес впереди. Если нет впереди леса - отдыхает, чтобы всю ночь без остановок идти.

И еще день. И еще ночь. Продирается Настя орешником. Бредет кустами.

Оглянется: та гора, которую утром прошла, все еще и к вечеру видна. Кажется, за последние десять часов сто километров позади осталось, сил отдала на тысячу километров, а если разобраться, то больше десяти не наберется.

Знает Жар-птица, что мысль свою все время от дороги отвлекать надо. Ноги пусть несут, глаза пусть видят, но мозг совсем о другом думать должен. О чем? О жизни. Бредет, своим мыслям улыбается.

Идет и идет. Вспоминает всю свою прошлую жизнь. И вдруг открытие. Простое совсем. В ее жизни было и плохое, и хорошее. Так вот у нее оказывается выбор есть: можно жизнь свою сделать счастливой или несчастной. Это так же просто, как выбрать фильм в правительственной гостинице - выбирай, что хочешь: драму, комедию, трагедию, фарс, приключения и вообще что нравится. Так вот, если выбирать в памяти все хорошее, то хорошая жизнь получается. А если вспоминать все плохое, то получается плохая жизнь. От нас самих зависит, что из прошлого наша память выбирает. Захотел жизнь превратить в триумф, скажи себе только: моя жизнь - триумф, и выбирай в памяти моменты великих свершений. Хочешь счастья в жизни - вспоминай моменты счастья. У каждого есть что вспомнить. Как каждый для себя жизнь прошлую сформулирует, такой она для него и будет. Можешь жизнь свою по собственному желанию превращать во что нравится: в приключения или в героическую эпопею. Но если так легко прошлую жизнь сделать счастливой, то почему жизнь будущую не превратить в один яркий взрыв счастья? Надо просто отрицательные эмоции отметать. Надо просто о плохом не думать. Все будет хорошо. Надо только верить, что все будет хорошо. Надо только отрешиться от плохих воспоминаний. Надо только душу не пачкать мечтами о мести, надо злую память давить. Надо прощать людям зло. Надо его забывать. Смеется Настя над собою: многим ли она прощала, многих ли намерена прощать? Бредет счастливая Настя. Со счета шагов не сбивается. Только каждый шаг все труднее достается. Помнит она счет шагам в каждом марафоне, только не помнит, сколько марафонов прошла, не помнит, сколько дней она идет. Перепутались дни и ночи. Потрескались губы, кожа на лице совсем тоненькая. Скулы под тоненькой кожей как каркас проступают. И ребра каркасом. Голод ее не мучит. И жажда не мучит. Удивляется Настя. Сколько энергии отдано продиранию сквозь орешники и малинники, сколько километров пройдено, должен бы голод проявиться. Не проявляется. Ну и хорошо. Чувствует Настя, что с каждый днем она все легче становится. Почти невесомая. Один вопрос: если энергия расходуется и никак не пополняется, то на чем же она до 913-го километра дойдет? И решила: на гордости.

Бредет.

На юг. На юг. На юг.

Идет рощами. Чахлыми перелесками. Идет степью. Ложится, когда кто-то на горизонте появляется.

Больше шагов Настя не считает. Решила идти не останавливаясь. Идти, идти, идти. Звенит голова от недосыпа. Знает: остановится - уснет.

Потому не останавливается.

Бредет.

Мираж пред нею на полмира. Мост. Одним концом в берег упирается. Другим - в горизонт. Разъезд пустынный. Это 913-й километр. По откосу: "Слава Сталину!" Рельсы в осеннем мареве. Припекает солнышко и плывут рельсы у горизонта. И поезд на плывущих рельсах дрожит и колышется. Желанный поезд.

"Главспецремстрой". Он тут бывает по субботам. До 12-ти дня.

Где они, субботы? Потеряла Настя счет дням. И времени не знает. Давно стукнула часы, давно остановились они, давно их бросила, чтоб руку не давили, чтоб лишнего веса не тащить. И "Люгер" давно бросила. Солдату в походе даже иголка тяжела. А тут "Люгер". Железяка чертова. По бедру все лупил, в Волге ко дну тянул. К чертям его железного. Бросила - и легче идти. Давно бросила его. С ним не прошла бы такой путь. Ни за что не прошла бы.

Потрогала Настя место на бедре, где "Люгер" висел, удивилась: он все еще висит, зараза железная. Все хотела бросить, да так и не дошли руки. Как же она с такой тяжестью столько километров? Сама себе удивляется. А часов точно нет.

По солнышку полдень вырисовывается. Жаль, по солнцу часы определять легко, а минуты - не очень. И если верить солнцу, то сейчас "Главспецремстрой" тихонечко двинется и покатит. И покатит. Быстро он разгоняется. Быстро за горизонт его уносит. Черт с ним. Разве жалко? Понимает Настя, что не настоящий это мост, не настоящий разъезд, не настоящий поезд. Не могла же она, больная, избитая, дойти до магистрали. Не могла. Это сверх человеческих сил. И не могла же она выйти к разъезду прямо в то время, когда "Главспецремстрой" тут стоит.

Не могла. Просто ей хочется дойти до магистрали. Хочется встретить поезд.

Хочется войти в вагон и упасть. И спать. Не просыпаясь. Спать всегда. И пусть с нее снимут ботинки. Она никогда не будет больше ходить в ботинках.

Бредет.

В руки себя взять надо. Так надо идти, чтобы ботинки не цеплялись один за другой. Не цеплялись. Не цеплялись. Очень может быть, что мост и разъезд - вовсе не мираж. Очень может быть, что дошла она. И может, ей повезло, что дошла в тот момент, когда поезд тут стоит. В субботу до полудня. А может, товарищ Сталин прислал "Главспецремстрой" и приказал ждать, и ждать, и ждать.

Ее ждать. Ждать, пока птичка не прилетит. Ну этого быть не могло. У поезда других дел много. И у других таких же поездов дел много. Вон какая страна, и всю ее контролировать надо. Может быть, суббота сегодня. Только вот в чем проблема: если она добредет до поезда, хватит ли сил по ступенькам вскарабкаться? Не хватит. Что тогда делать? Стучать кулаком по двери. А хватит ли сил стучать? Услышит ли ее кто? Ослабели руки. Это когда-то она в морду могла подвести мастеру Никанору. Теперь руки висят, как крылья у раненой птицы. Смешно: издыхающая Жарптица. Может, самое время "Люгер" бросить? Легче станет. На целую тонну станет легче. Если опоздает на поезд, то упадет у рельсов, поспит минут десять, вернется в поле и "Люгер" найдет. Следующей субботы ей все равно не дождаться. Вот "Люгер" в самую пору ей и сгодится.

Стрельнуть в себя. А если дойдет она до поезда и успеет в него забраться, то скажет, чтобы сбегали в поле да "Люгер" и подобрали. А сейчас без него легче будет. Легче. Будет совсем легко.

Некоторые думают, что власть Сталина - это самое страшное, что выпало на долю России. И осуждают мою героиню Настеньку Жар-птицу за то, что людей стреляет без трепета душевного.

Страницы