– Нет, скорее благодарный.

– Кто второй человек, который действительно рад вас видеть?

Франциско пожал плечами и легко произнес:

– Женщина.

Реардэн заметил, что Франциско так искусно отвел его в сторонку от группы, что ни он, ни другие не поняли, что это сделано умышленно.

– Не ожидал встретить вас здесь, – сказал Франциско. – Вам не следовало приходить на эту свадьбу.

– Почему?

– Можно поинтересоваться, что заставило вас прийти?

– Моя жена очень хотела принять приглашение.

– Простите за выражение, но было бы намного приличнее взять ее в путешествие по борделям. И безопаснее.

– О какой опасности вы говорите?

– Мистер Реардэн, вы не знаете, как эти люди делают дела и как они истолковывают ваше присутствие здесь. Согласно вашим правилам, воспользоваться гостеприимством человека значит признать, что вы и пригласивший вас человек поддерживаете цивилизованные отношения. Но у этих людей иные правила.

– Тогда почему вы пришли сюда? Франциско весело пожал плечами:

– Я… то, что делаю я, не имеет значения. Я всего лишь гуляка.

– А что вы делаете здесь?

– Ищу побед.

– Нашли что-нибудь?

Лицо Франциско неожиданно приняло серьезное выражение, и он тяжело, почти торжественно произнес:

– Да. И думаю, это будет одна из великих побед.

Реардэн непроизвольно выкрикнул:

– Как можно так растрачивать свою жизнь? – Это был не упрек, а отчаяние.

Подобие улыбки, словно свет отдаленного огонька, промелькнуло в глазах Франциско, когда он ответил:

– Вы хотите сказать, что обеспокоены этим?

– Могу сказать и кое-что еще, если хотите. Пока не встретил вас, я все время удивлялся, как вы можете проматывать такое богатство, как у вас. Сейчас я не могу презирать вас, как презирал раньше, хотя меня мучает более серьезный вопрос: как вы можете проматывать такой разум, как у вас?

– Не думаю, что проматываю его.

– Не знаю, было ли в вашей жизни что-то, чем вы дорожили, но хочу сказать вам то, что никому никогда не говорил. Помните, когда я впервые встретил вас, вы сказали, что хотите выразить мне свою благодарность?

В глазах Франциско не осталось ни следа веселья; Реардэн еще не видел такого серьезно-почтительного выражения.

– Конечно, мистер Реардэн, – медленно ответил Франциско.

– Я сказал вам, что не нуждаюсь в благодарности, и оскорбил вас. Что ж, вы выиграли. Речь, что вы произнесли сегодня, была адресована мне, правда?

– Да, мистер Реардэн.

– Это больше, чем благодарность, и она мне нужна; это больше, чем восхищение, и я нуждался в нем; это намного больше любых слов, которые я могу найти. Потребуется несколько дней, чтобы понять, что это дало мне, но одно я знаю точно: мне это нужно. Я никогда не делал таких признаний, потому что никогда не просил помощи. Если вы поняли, что я рад вас видеть, и находите это смешным, у вас есть хороший повод посмеяться.

– Возможно, мне понадобится для этого несколько лет, но я докажу вам, что никогда не смеюсь над такими вещами.

– Докажите это сейчас, ответив на один вопрос: почему вы не практикуете то, что проповедуете?

– Вы уверены, что не практикую?

– Если то, что вы сказали, правда, и вы настолько умны, что понимаете это, сейчас вам следовало бы быть величайшим промышленником мира.

Франциско ответил так же тяжело, как и тучному мужчине, но с непривычной ноткой доброты:

– Советую вам, мистер Реардэн, еще раз подумать над этим. Хорошенько подумать.

– Я думал о вас больше, чем хотел. Я не нашел ответа.

– Я подскажу вам. Если то, что я сказал, правда, на ком из присутствующих здесь лежит самая большая вина?

– Предполагаю, на Джеймсе Таггарте.

– Нет, мистер Реардэн, не на Джеймсе Таггарте. Вы должны сами определить, в чем состоит вина, и назвать виновного.

– Несколько лет назад я назвал бы вас. Я все еще думаю, что именно это мне следовало бы сказать. Я сейчас почти в таком же положении, как та глупая дама, сказавшая вам: "У меня нет конкретных возражений, но я чувствую, что вы не правы". Все доводы разума говорят мне, что вы виновны, – и все же я не чувствую этого.

– Вы совершаете ту же ошибку, что и та женщина, мистер Реардэн, но в более благородной форме.

– Что вы имеете в виду?

– Нечто большее, чем ваше мнение обо мне. Та женщина и ей подобные избегают мыслей, о которых им известно, что они – добро. Вы же только и делаете, что выталкиваете из сознания мысли, которые для вас зло. Они поступают так, потому что не хотят напрягаться. Вы же поступаете так, потому что не даете себе никакой пощады. Они потакают своим эмоциям. Вы жертвуете своими чувствами. Они ничего не хотят терпеть. Вы готовы стерпеть что угодно. Они избегают ответственности. Вы же только и делаете, что принимаете ее на себя. Но разве вы не видите, что это, в сущности, одна и та же ошибка? Отказ от признания реальности всегда приводит к гибельным последствиям. Не существует скверных мыслей, злом является только отказ мыслить. Не пренебрегайте своими желаниями, мистер Реардэн. Не жертвуйте ими. Исследуйте их причину. Существует предел и у вашего терпения.

– Откуда вы так много знаете обо мне? Я ошибался подобным же образом, но недолго. Я хотел бы… – начал Реардэн и осекся. Франциско улыбнулся:

– Боитесь хотеть, мистер Реардэн?

– …очень жаль, что я не могу позволить себе относиться к вам с той симпатией, которую испытываю.

– Я дал бы… – Франциско замолчал; Реардэн увидел на его лице выражение, которое не мог определить, хотя явственно ощущал, что оно выражает страдание; он увидел нерешительность. Мистер Реардэн, у вас есть акции "Д'Анкония коппер"?

Реардэн удивленно посмотрел на него:

– Нет.

– Когда-нибудь вы поймете, какое предательство я сейчас совершаю… Никогда не покупайте акций "Д'Анкония коппер". Никогда ни при каких обстоятельствах не связывайтесь с "Д'Анкония коппер".

– Почему?

– Когда вы все поймете, вы узнаете, есть ли что-то или кто-то, чем я дорожил, и… как дорожил.

Реардэн нахмурился – он кое-что вспомнил.

– Я не буду иметь дела с вашей компанией. Вы назвали их людьми с двойной моралью? А вы не из тех бандитов, что богатеют благодаря указам?

Как ни странно, Франциско не оскорбился, его лицо обрело прежнее выражение уверенности.

– Неужели вы думаете, что я выпросил у вымогателей-плановиков эти указы?

– Если не вы, то кто же?

– Мои захребетники.

– Без вашего согласия?

– Без моего согласия.

– Мне не хочется сознаваться, как я хочу вам верить, но вы не сможете доказать это.

– Я докажу это через пятнадцать минут.

– Как? Факт остается фактом: вы лично извлекли самую большую прибыль из этих указов.

– Это правда. Я извлек больше, чем мистер Мауч и его банда могли себе представить. После многих лет работы мне предоставили шанс, в котором я нуждался.

– Вы хвастаете?

– Будьте уверены! – Реардэн недоверчиво смотрел в холодные, яркие глаза Франциско – глаза человека действия.

– Мистер Реардэн, вы знаете, где большинство этих новых аристократов припрятали свои денежки? Знаете, куда вложили свои прибыли от металла Реардэна большинство этих стервятников равного распределения?

– Нет, но…

– В акции "Д'Анкония коппер". Надежно – подальше от глаз и от своей страны. "Д'Анкония коппер" – старая, неуязвимая компания… настолько богатая, что ее хватит еще на три поколения бандитизма. Компания, управляемая плейбоем, которому на все наплевать, который позволит им использовать его собственность, как захотят, и по-прежнему будет делать для них деньги – чисто автоматически, как его предки. Превосходная система для них, правда, мистер Реардэн? Только есть одно но. Они не учли одну-единственную деталь. Знаете, какую?

Реардэн пристально посмотрел на него:

– На что вы намекаете?

Франциско неожиданно рассмеялся:

– Не завидую я тем, кто нажил состояние, спекулируя металлом Реардэна. А что, если они потеряют деньги, которые вы для них заработали, мистер Реардэн? В мире случаются катастрофы. Вы же знаете, как они говорят: человек лишь игрушка в руках стихии. Допустим, что завтра утром в доках "Д'Анкония коппер" в Вальпараисо произошел пожар, пожар, который стер их с лица земли вместе с половиной портовых сооружений. Сколько сейчас времени, мистер Реардэн? Ах, я, кажется, перепутал будущее время с прошедшим. Завтра днем в шахтах Д'Анкония в Орано произойдет оползень – жертв не будет, разрушений тоже – не считая самих шахт. Позже выяснится, что они были обречены, так как добыча месяцами велась без учета геологических особенностей местности, – чего можно ожидать от владельца-повесы? Огромные залежи медной руды будут похоронены под тоннами горной породы. Сам Себастьян Д'Анкония смог бы возобновить добычу не раньше чем через три года, а народная республика – никогда. Когда же акционеры начнут присматриваться к делам, то обнаружат, что шахты в Кампусе, Сан-Феликсе, Лас-Эрасе работают точно в таком же режиме и более года несут убытки, однако повеса искажает факты и скрывает их от прессы. Сказать вам, что они узнают об управлении литейными заводами "Д'Анкония коппер"? Или сухогрузным флотом "Д'Анкония коппер"? О, они много чего узнают. Только это им уже не поможет, потому что завтра утром "Д'Анкония коппер" с треском лопнет, разобьется на мелкие осколки, как лампочка о цемент, как скоростной лифт, рухнувший с огромной высоты. И все эти паразиты, пиявки, сосавшие кровь моей компании, все они останутся у разбитого корыта.

Победные нотки в голосе Франциско слились со странным звуком – Реардэн разразился смехом.

Реардэн не знал, как долго длился этот момент, не понимал своих ощущений. Это было похоже на удар, отбросивший его на иной уровень сознания, и еще один удар, вернувший обратно. Он словно очнулся от наркотического сна, ощутил безмерную степень свободы, которой никогда не достичь в действительности. Это похоже на факел Вайета, думал он, именно этого он втайне опасался.

Он вдруг осознал, что пятится от Франциско, который пристально наблюдал за ним.

– Не существует скверных мыслей, мистер Реардэн, – мягко произнес Франциско, – злом является только отказ мыслить.

– Нет, – сказал Реардэн; это был почти шепот, он заставлял себя говорить тихо, боясь закричать. – Нет… если это ключ к тому, чтобы понять вас, не ждите от меня поддержки… Вы не нашли в себе сил бороться с ними… Вы выбрали самый легкий и самый порочный путь… сознательное уничтожение… разрушение того, что создали ваши предки… Вы не смогли удержать…

– Вы не прочтете этого в завтрашних газетах. Там не будет никаких доказательств преднамеренного уничтожения. Все случилось при вполне объяснимых и заслуживающих оправдания обстоятельствах – обыкновенная некомпетентность. В наше время некомпетентность не наказывается, правда? Парни в Буэнос-Айресе и Вашингтоне, возможно, захотят всучить мне субсидию – в утешение и в качестве вознаграждения. Большая часть "Д'Анкония коппер" уцелеет, хотя не меньшая часть пойдет к чертям. Никто не скажет, что я сделал это преднамеренно. Вы же можете думать что хотите.

– Я думаю, что из всех присутствующих самое тяжкое бремя вины лежит на вас. – Реардэн говорил медленно и устало; исчезло даже ощущение пустоты, оставленной утратой большой надежды. – Вы много хуже, чем я предполагал.

Франциско посмотрел на него со странно безмятежной полуулыбкой и ничего не сказал.

В наступившей тишине послышались голоса двоих мужчин, стоящих в нескольких шагах, и они повернулись взглянуть на говоривших.

Приземистый пожилой мужчина был, очевидно, бизнесменом добросовестного и неимпозантного типа. Его смокинг был хорошо сшит, но такой покрой вышел из моды лет двадцать назад, на швах можно было различить слабый зеленоватый оттенок; у него не часто выдавался случай надеть этот костюм. Запонки были нарочито массивными, но это была трогательная нарочитость фамильной реликвии, замысловатое изделие старинного мастера, которое, видимо, перешло к нему через четыре поколения, как и его бизнес. На лице мужчины застыло выражение, которое в эти дни было признаком честности: выражение смущения. Он смотрел на своего собеседника, стараясь – изо всех сил, беспомощно, безнадежно – понять его.

Его собеседник был моложе и ниже ростом, бесформенно полный, с выдающейся вперед грудной клеткой и тонкими усиками.

– Ну, не знаю, – снисходительно, со скучающим видом говорил он. – Все как один кричат о росте эксплуатационных расходов. И скулят все те, кому не дают наживаться так, как им хотелось бы. Не знаю. Нужно хорошенько подумать, а там мы решим, позволить ли вам вообще извлекать хоть какую-то прибыль.

Реардэн взглянул на Франциско и увидел то, что было выше его понимания, он увидел, что может сделать с человеческим лицом беззаветная преданность единственной цели: Реардэн никогда не видел большей безжалостности. Он считал себя достаточно жестким, но знал, что ему далеко до этой неумолимости, глухой к любым чувствам, кроме справедливости. Каким бы он ни был, рассуждал Реардэн, человек, который способен на такие чувства, – титан.

Это длилось лишь мгновение. Франциско повернулся к Реардэну и очень спокойно произнес:

– Я передумал, мистер Реардэн. Я очень рад, что вы пришли на эту свадьбу. Я хочу, чтобы вы это видели. – Затем он неожиданно громко, веселым, естественным тоном совершенно безответственного человека сказал: – Неужели вы не предоставите мне кредит, мистер Реардэн? Это ставит меня в ужасное положение. Я должен достать деньги, добыть их сегодня… Я обязан достать их к утру, прежде чем откроется биржа, в противном случае…

Ему незачем было продолжать – невысокий мужчина с усиками уже сжимал его руку.

Реардэн никогда бы не поверил, что человеческое тело может так быстро менять габариты, но он увидел, как мужчина вдруг сжался и похудел, словно из его округлостей выкачали воздух, надменный властелин превратился в жалкий мешок, который не мог представлять никакой угрозы.

– Что-то… случилось, сеньор Д'Анкония? Я имею в виду… биржу?

Франциско судорожно прижал палец к губам. – Тише, – испуганно прошептал он, – ради Бога тише! Тот затрясся:

– Что-то… не в порядке?

– Вы случайно не являетесь акционером "Д'Анкония коппер"? – Мужчина закивал, не в состоянии говорить. – Боже мой! Послушайте, я скажу вам, если вы дадите слово чести, что никому не расскажете. Ведь вы не хотите посеять панику?

– Слово чести… – задыхаясь, произнес мужчина.

– Тогда немедленно свяжитесь со своим брокером и распорядитесь продать мои акции, потому что дела "Д'Анкония коппер" очень плохи. Я пытаюсь раздобыть денег, но, если это мне не удастся, завтра утром можете считать себя счастливчиком, если получите десять центов с доллара. О черт! Забыл, что вы не можете связаться с брокером до открытия биржи. Это очень плохо, но…

Мужчина понесся через весь зал, расталкивая людей, словно пущенная в толпу торпеда.

– Смотрите, – сурово произнес Франциско, оборачиваясь к Реардэну.

Страницы