– Почему ты так долго не возвращалась?
– Я… я не могу ответить сейчас.
– Дэгни, тебе что-то угрожало?
В тоне ответа, полурадостном-полугорьком, звучало почти сожаление:
– Нет.
– Тебя удерживали силой?
– Нет, нисколько.
– Но тогда ты могла бы вернуться раньше, разве нет? Но ты ведь не вернулась.
– Да, но это все, что я могу тебе рассказать.
– Где ты была, Дэгни?
– Прости, давай не будем говорить об этом сейчас. Подождем до встречи.
– Конечно. Не буду задавать вопросов. Только скажи мне: с тобой все хорошо?
– Хорошо?
– Да.
– Я имею в виду, не осталось ли серьезных увечий или последствий?
Тем же безрадостно-бодрым тоном она ответила:
– Увечий? Нет, Хэнк. Что касается последствий, то не знаю.
– Сегодня вечером ты еще будешь в Нью-Йорке?
– Ну конечно. Теперь я… вернулась насовсем.
– Точно?
– Почему ты спрашиваешь?
– Не знаю. Вероятно потому, что слишком хорошо знаю, что это такое – искать тебя и не находить.
– Я вернулась.
– Да. Увидимся через несколько часов. – Его голос прервался, будто сказанное показалось ему невероятным. – Через несколько часов, – утверждающе повторил он.
– Я буду на месте.
– Дэгни…
– Да?
Он радостно рассмеялся:
– Нет, ничего. Просто хотел чуть дольше слышать твой голос. Прости меня. То есть не сейчас; я имею в виду, что сейчас я ничего не хочу сказать.
– Хэнк, я…
– До встречи, дорогая. Скоро увидимся.
Она стояла и смотрела на умолкшую трубку. Впервые после возвращения она почувствовала боль, но эта боль оживила ее.
Она позвонила секретарю в управление дороги и коротко известила, что будет через полчаса.
Памятник Натаниэлю Таггарту стоял перед ней в вестибюле вокзала во всей своей реальности. Дэгни казалось, что они одни в огромном храме, где раздавалось эхо; вокруг вились и исчезали туманными завихрениями бесплотные, бесформенные призраки. Она безмолвно стояла и смотрела на памятник, словно давая немногословную клятву. «Я вернулась» – эти слова были единственным ее приношением.
На двери ее кабинета висела все та же табличка «Дэгни Таггарт». Когда она вошла в приемную, на лицах ее сотрудников появилось выражение, в точности повторяющее выражение лица утопающего, которому бросили спасательный круг. В стеклянной загородке из-за своего стола навстречу ей поднялись Эдди Виллерс и какой-то человек, стоявший позади него. Эдди шагнул вперед, затем остановился, он словно оказался в клетке. Она же по очереди поприветствовала взглядом всех присутствующих, мягко улыбаясь им, как обреченным детям, и подошла к столу Эдди.
Эдди взирал на ее приближение, словно больше ничего не мог сейчас видеть, однако его поза должна была показать, что он еще слушает стоящего рядом с ним мужчину.
– Тяга? – говорил тот голосом резким и звучным, но вместе с тем гнусавым и пренебрежительным. – С тягой нет проблем. Вот, например…
– Привет, – тихо произнес Эдди с приглушенной улыбкой, словно приветствуя далекое видение.
Мужчина обернулся к ней. У него оказалось тяжелое желтое лицо, сложенное из дряблых мышц, и волнистые волосы. Он был красив той отвратительной красотой, которая удовлетворяет эстетическим критериям пивных. Тускло-матовые карие глаза были пусты и плоски, как стекляшки.
– Мисс Таггарт, – звучным строгим голосом сказал Эдди, вбивая своим тоном манеры гостиной в мужчину, который там никогда не бывал, – позвольте представить вам мистера Мейгса.
– Наше вам, – без интереса отозвался мужчина, снова повернулся к Эдди и продолжал, не обращая на Дэгни внимания: – Просто снимешь «Комету» с расписания на завтра и на вторник и перебросишь локомотивы в Аризону под срочные сельскохозяйственные перевозки, и, как я уже сказал, снимешь подвижной состав из-под угля в Скрэнтоне. Сейчас же отправляй распоряжение, надо вывозить грейпфруты.
– Ни в коем случае! – возмутилась Дэгни, не веря своим ушам.
Эдди молчал.
Мэйгс посмотрел на нее, пожалуй, с удивлением, если только его тусклые глаза могли отражать какие-то эмоции.
– Отправляй распоряжение, – бросил он Эдди и вышел. Эдди делал пометки на листе бумаги.
– Вы что здесь, с ума сошли? – спросила она.
Он поднял на нее глаза, будто в изнеможении после долгой потасовки:
– Придется, Дэгни, – сказал он тусклым, как взгляд ушедшего мужчины, голосом.
– Что это такое? – спросила она, указывая на входную дверь, которая захлопнулась за мистером Мейгсом.
– Полномочный координатор.
– Кто?
– Уполномоченный из Вашингтона, ответственный за программу координации железнодорожных перевозок.
– Что это за программа?
– Ну, это… Ладно, потом. Как ты-то, Дэгни? Ты не пострадала? Ты ведь попала в авиакатастрофу?
Дэгни представления не имела, как будет выглядеть Эдди, когда начнет стареть, но теперь она могла это видеть: он состарился в тридцать пять лет и всего за месяц. Дело было не в коже, не в морщинах, лицо осталось таким же, те же мышцы, но оно поблекло, взгляд потух, в нем застыло безнадежное страдание.
Она улыбнулась ему нежно и уверенно, понимая и снимая все проблемы, и сказала, протягивая руку:
– Все хорошо, Эдди. Здравствуй же.
Он схватил ее руку и поднес к губам – раньше он никогда этого не делал. В его жесте не было ни фамильярности, ни извинения, только простое, искреннее движение души.
– Да, произошла авария, самолет разбился, – рассказывала она, – но, слава Богу, все обошлось, я не особенно пострадала, ничего серьезного. Но журналистам я скажу иначе, как и всем остальным. Прошу не выдавать меня.
– Конечно, не выдам.
– У меня не было возможности сообщить о себе, но не потому, что я пострадала. Вот все, что я могу тебе рассказать, Эдди. Не спрашивай, где я была и почему так долго не возвращалась.
– Хорошо, не буду.
– А теперь расскажи мне об этой программе координации перевозок.
– Ну, это… Если не возражаешь, пусть тебе расскажет Джим. Он охотно расскажет, не сомневайся. Просто у меня душа не лежит, если только ты не настаиваешь, – добавил он, делая над собой усилие, чтобы соблюсти субординацию.
– Хорошо, не надо. Просто скажи, правильно ли я поняла координатора: он хочет на два дня снять «Комету», чтобы послать локомотивы в Аризону на срочную перевозку грейпфрутов?
– Именно так.
– И он так же отменяет перевозки угля, чтобы отдать вагоны под перевозку грейпфрутов?
– Да.
– Грейпфрутов?
– Именно.
– Но почему?
– Дэгни, слова «зачем», «почему» теперь не употребляют.
Помедлив, она спросила:
– Ты не догадываешься о причине?
– Догадываюсь? Мне незачем догадываться. Я знаю.
– Хорошо, скажи.
– Специальный грейпфрутовый предназначен для компании братьев Сматеров. Год назад они приобрели фруктовое ранчо в Аризоне у владельца, который разорился после выхода Закона о равных возможностях. До этого он тридцать лет владел ранчо. Братья Сматеры год назад занялись производством фруктовых соков. Они получили в Вашингтоне кредит под программу возрождения кризисных зон, таких, как Аризона, и на эти деньги купили ранчо. У них в Вашингтоне друзья.
– Ну и?..
– Дэгни, это известно всем. Все знают, как составляется расписание последние три недели и почему одни районы и грузоотправители получают вагоны, а другие нет. Но считается, что мы не должны говорить о том, что знаем. От нас ждут, что мы будем притворяться, будто верим в то, что все решения продиктованы соображениями общественного благосостояния и что для благополучия Нью-Йорка требуется немедленно доставить сюда большое количество грейпфрутов. – Он немного помолчал и добавил: – Только полномочный координатор может судить, что нужно для благополучия общества; он один обладает полномочиями выделять локомотивы и подвижной состав на всех без исключения железных дорогах Соединенных Штатов. Наступило молчание.
– Понятно, – сказала Дэгни. Еще через минуту она спросила:
– Что сделано по тоннелю Уинстона?
– Все забросили три недели назад. Поезд так и не откопали. Оборудование вышло из строя.
– А что сделано для восстановления старого пути в обход тоннеля?
– Ничего, проект положили на полку.
– У нас еще остались трансконтинентальные маршруты?
Эдди как-то странно взглянул на нее.
– А как же! – с горечью произнес он.
– В обход по «Канзас вестерн»?
– Нет.
– Эдди, что здесь происходило последний месяц?
Он нехорошо скривился, будто собираясь сделать гнусное признание.
– Последний месяц мы делали деньги, – ответил он.
Дверь открылась, и вошли Джеймс Таггарт и мистер Мейгс.
– Эдди, ты хочешь присутствовать на совещании, – спросила Дэгни, – или предпочитаешь уйти?
– Нет, я хочу остаться.
Лицо Джима походило на комок мятой бумаги, хотя на дряблых, пухлых щеках не добавилось новых складок.
– Дэгни, надо многое обсудить, много серьезных изменений, которые… – начал он высоким, взвинченным тоном, его голос включился в дело раньше, чем он сам. – Я рад твоему возвращению, рад, что ты жива, – нетерпеливо вставил он, спохватившись. – Есть неотложные вопросы…
– Пройдемте ко мне, – сказала она.
Ее кабинет походил на историческую реконструкцию, которую осуществил и поддерживал в таком виде Эдди Виллерс. На стенах висели те же карта, календарь и портрет Нэта Таггарта. От эры Клифтона Лоуси не осталось и следа.
– Полагаю, я все еще вице-президент компании? – сказала она, садясь за стол.
Страницы
предыдущая целиком следующая
Библиотека интересного