19 Mar 2024 Tue 08:17 - Москва Торонто - 19 Mar 2024 Tue 01:17   

Эдди Виллерс вызвал проводника. Его пришлось долго ждать. Когда он все же пришел, по смиренному выражению его лица можно было догадаться, каким будет ответ на вопрос.

– Машинист пытается устранить неисправность, мистер Виллерс, – мягко ответил он. Тон его ясно говорил, что надеяться его служебная обязанность, но сам он давно уже ни на что не надеется.

– Он еще не знает, в чем дело?

– Он пытается это понять.

Проводник вежливо подождал минуту и повернулся к выходу, но остановился, желая дать какие-то объяснения. Словно какое-то неясное ощущение, привычка подсказывали ему, что любая попытка объяснить происходящее развеет ужас, в котором никто не мог признаться даже самому себе.

– Наши дизели давно нужно было заменить, мистер Виллерс. Их уже давно бесполезно ремонтировать.

– Я знаю, – спокойно ответил Эдди Виллерс.

Проводник почувствовал, что лучше было вообще ничего не объяснять: его объяснение наводило на вопросы, которых в эти дни не задают. Он покачал головой и вышел.

Эдди Виллерс сидел, глядя в черную пустоту за окном. Это была первая за много дней «Комета», вышедшая из Сан-Франциско на восток; это был плод его мучительных и напряженных попыток восстановить межконтинентальное сообщение. Он не мог сказать, чего ему стоили несколько последних дней или что он сделал, чтобы спасти станцию в Сан-Франциско от слепого хаоса бесцельной гражданской войны; невозможно было вспомнить все сделки, которые он заключил в угоду постоянно менявшейся ситуации. Он знал только, что добился обещания неприкосновенности станции от лидеров трех воюющих между собой группировок; нашел человека на пост управляющего, и этому человеку, казалось, еще не все было безразлично; пустил на восток еще одну «Комету Таггарта», снабдив ее лучшим локомотивом и лучшей поездной бригадой; и он возвращался на этой «Комете» обратно в Нью-Йорк в полном неведении, долго ли просуществует его достижение.

Никогда прежде он так не работал; он трудился добросовестно, как всегда, над любым заданием; но работал он словно в вакууме, словно его энергия не находила выхода и уходила в песок… какой-нибудь пустыни, подобной той, что простиралась сейчас за окнами «Кометы». Он вздрогнул – на секунду ему показалось, что он сам в чем-то сродни отказавшему двигателю поезда.

Некоторое время спустя он снова потребовал проводника.

– Как дела? – спросил он.

Проводник пожал плечами и покачал головой.

– Пошлите помощника машиниста, пусть позвонит по линейному телефону. Пусть попросит центр прислать сюда лучшего механика.

– Да, сэр.

За окнами не на что было смотреть; выключив в купе свет, Эдди Виллерс смог различить лишь серую пустоту, без конца и края; кое-где виднелись черные пятна кактусов. Он думал о том, как люди решились пересечь эту пустыню и какой ценой им это далось, ведь тогда поездов не было. Он отвернулся от окна и включил свет.

Я чувствую нарастающее беспокойство лишь потому, что «Комета» вдруг оказалась отрезанной от всего мира, подумал он. Она застряла на чужих рельсах – на путях «Атлантик саузерн», проходящих через Аризону. Мы пользовались этими путями не заплатив. Нужно выбраться отсюда, думал он; это чувство исчезнет, едва мы вернемся на свой путь. Но узловая станция вдруг оказалась недостижимо далекой – на берегу Миссисипи, у моста Таггарта.

Нет, подумал он, дело не только в этом. Ему пришлось признать, что неприятное чувство, которое ему было трудно определить и от которого он никак не мог избавиться, навеяно дорогой. В пути он наблюдал нечто странное, непонятное, неопределимое, необъяснимое и навязчивое.

Более двух часов назад они проехали станцию, на которой не было ни души. Окна небольшого здания вокзала были ярко освещены; в комнатах было светло и пусто; пуста была и платформа; не было видно ни одного человека – ни в здании, ни на путях. А платформа следующей станции, которую они проезжали, была запружена неистовствующей толпой. Теперь они были уже далеко и не могли видеть огней или слышать шум какой бы то ни было станции.

Нужно вывести отсюда «Комету», подумал он. Он не мог понять, почему это нужно сделать так срочно, почему так важно сдвинуть «Комету» с места. Пассажиров в поезде было немного; они тряслись в полупустых вагонах; идти им было некуда, нечего добиваться. Он боролся не ради них; но ради кого? Он не знал. Словно в ответ на это в его мозгу всплыли два высказывания, притягивавшие его как непонятность молитвы и как обжигающая сила абсолюта. Одно: «От океана к океану, навсегда» и второе: «Не позволяй оставить это!..»

Через час проводник вернулся. С ним был помощник машиниста, лицо его странно помрачнело.

– Мистер Виллерс, – медленно произнес помощник машиниста, – центр не отвечает.

Эдди Виллерс выпрямился. Он отказывался в это верить, но в то же время вдруг понял, что именно этого почему-то ждал.

– Этого не может быть! – тихо сказал он; помощник машиниста, не двигаясь, смотрел на него. – Очевидно, линейный телефон не в порядке.

– Нет, мистер Виллерс. Телефон в порядке. Линия работает. Центр – нет. То есть трубку никто не взял – или не захотел взять.

– Но этого не может быть, вы же знаете! Помощник машиниста пожал плечами; в эти дни могло произойти все.

Эдди Виллерс вскочил.

– Пройдите по всему поезду, – приказал он проводнику. – Стучите во все двери, – туда, где есть люди; найдите электрика.

– Да, сэр.

Эдди знал, что они, как и он, понимают, что электрика им найти не удастся, – только не среди этих сонных, пустых лиц.

– Пойдемте, – приказал он, поворачиваясь к помощнику машиниста.

Они взобрались в кабину локомотива. Седовласый машинист сидел, уставившись в окно на кактусы. Прожектор был включен и его луч устремлен в темноту, прямой и недвижимый, но он ничего не высвечивал, кроме расплывающихся контуров поездного пути.

– Давайте посмотрим, что случилось, – сказал Эдди полуприказывая, полуупрашивая. Он снял пальто. – Давайте попытаемся еще раз.

– Да, сэр, – без раздражения и без надежды ответил машинист.

Он уже истощил свой небольшой запас знаний; он проверил все, что, по его мнению, могло быть в неисправности. Тем не менее он снова забрался в мотор, то здесь, то там что-то откручивая и прикручивая, наугад разъединяя части двигателя. Он был похож на ребенка, разбирающего часы, с той лишь разницей, что ребенок убежден, что узнает, как работает этот механизм.

Помощник машиниста все высовывался из окна кабины, глядя в темную тишину и вздрагивая от ночного воздуха, который становился все прохладнее.

– Не волнуйтесь, – сказал Эдди Виллерс, напуская на себя уверенный вид. – Мы должны попытаться сами все исправить, но если у нас ничего не получится, рано или поздно пришлют помощь. Ведь поезда не бросают в неизвестности.

– Не бросали, – поправил помощник машиниста.

Время от времени машинист поднимал голову – его лицо было испачкано машинным маслом – и поглядывал на Эдди Виллерса, лицо и рубашка которого тоже были в масле.

– Ведь это бесполезно, – сказал он.

– Мы не можем все так оставить! – вспыхнул Эдди; в глубине души он сознавал, что говорит сейчас не только о «Комете», – и даже не только о железной дороге.

Переходя от кабины к трем блокам двигателя, осматривая их один за другим, снова возвращаясь к кабине, Эдди Виллерс пытался вспомнить все, что когда-либо знал о двигателях, все, что узнал в колледже и даже раньше, все, чему научился еще в те дни, когда станционные смотрители станции Рокдэйл сгоняли его со ступенек громоздких тепловозов. Руки его уже были в царапинах, рубашка прилипла к спине. Голова была полна каких-то обрывочных сведений, которые никак не могли помочь; он знал, что не разбирается в двигателях, понимал, что не знает, в чем дело; но он понимал также, что теперь это стало для него вопросом жизни и смерти. Он смотрел на цилиндры, лопасти и провода, на все еще мерцающие лампочками приборные панели. Он старался не допускать в сознание мысль, которая не давала ему покоя: можно ли надеяться и сколько обычному человеку нужно времени – согласно математической теории вероятности – на то, чтобы методом тыка найти нужную комбинацию и вернуть двигатель к жизни.

– Ведь это бесполезно, мистер Виллерс, – взмолился помощник машиниста.

– Мы не можем все так оставить! – воскликнул он.

– Он не знал, сколько времени прошло, когда помощник машиниста вдруг вскричал:

– Мистер Виллерс! Смотрите!

Помощник машиниста выглядывал в окно, показывая в темноту за спиной.

Эдди Виллерс обернулся. Вдалеке покачивался странный тусклый огонек; казалось, он медленно приближался; Эдди не мог понять, что это такое.

Немного погодя, он, казалось, различил что-то черное, медленно приближающееся к ним. Это черное двигалось параллельно рельсам; огонек, покачиваясь, висел низко над землей; Эддди прислушался, но ничего не услышал.

Затем послышался легкий приглушенный звук, похожий на стук копыт. Машинист и помощник стояли рядом и снарастающим ужасом смотрели на черное пятно, словно из пустоты ночи на них надвигался призрак.

Когда же они поняли, что это за пятно, и весело рассмеялись, пришел черед Эдди леденеть от ужаса. Он увидел привидение гораздо более страшное, чем можно было предположить: караван фургонов.

Караван остановился неподалеку от локомотива, и покачивающийся над первым фургоном фонарь, вздрогнув, замер.

– Эй, приятель, подвезти? – окликнул, смеясь, человек, который был, очевидно, за главного. – Что, застряли?

Пассажиры «Кометы» вглядывались в темноту, стоя около окон; некоторые уже спускались с поезда и подходили ближе. Из фургонов, из-за узлов с домашним скарбом выглядывали женщины; в хвосте каравана в одном из фургонов плакал ребенок.

– Вы с ума сошли? – произнес Эдди Виллерс.

– Да нет, я серьезно. Место у нас есть. Мы вас подвезем, ребята, за плату, конечно. Если вы хотите отсюда выбраться. – Это был долговязый нервный мужчина с развязными манерами и наглым голосом. Он походил на рыночного зазывалу.

Задохнувшись от гнева, Эдди Виллерс произнес:

– Это «Комета Таггарта».

– «Комета», говоришь? По мне, так она больше похожа на дохлую гусеницу. Что с тобой, приятель? Тебе никуда не доехать, даже если очень постараешься.

– Что это значит?

– Ты что, думаешь, ты едешь в Нью-Йорк?

– Мы едем в Нью-Йорк.

– Так значит… вы ничего не слышали?

– О чем?!

– Послушайте, когда вы в последний раз выходили на связь с какой-нибудь из станций?

– Да не помню!.. О чем мы не слышали?

– Моста Таггарта больше нет. Нет. Взорван. Звуковой луч или еще что-то. Никто точно не знает. Верно только, что никакого моста через Миссисипи больше нет. И никакого Нью-Йорка тоже больше нет, – по крайней мере, для таких ребят, как вы и я, его больше нет.

Эдди Виллерс плохо помнил, что было дальше; он привалился к сиденью, на котором должен был сидеть машинист, тупо уставившись на открытую дверцу, ведущую в машинное отделение; он не знал, долго ли просидел так. Когда же наконец огляделся, он был один. Ни машиниста, ни помощника в кабине не было. Снаружи раздавались беспорядочные крики, вопли, рыдания, кто-то что-то громко спрашивал, в ответ слышался смех рыночного зазывалы.

Эдди припал к окну – пассажиры и поездная бригада «Кометы» столпились вокруг возницы и его оборванных спутников; возница куда-то небрежно указывал, отдавая команды. Несколько пассажирок «Кометы», одетых лучше остальных, уже взбирались, всхлипывая и прижимая к груди изящные сумочки, в фургоны. Очевидно, их мужья договорились о цене.

Зазывала бодро вопил:

– Забирайтесь, давайте, ребята! Места всем хватит! Тесновато, конечно, зато мы будем двигаться – это лучше, чем оставаться здесь кормить койотов! Прошло время железного коня! У нас осталась только обыкновенная старомодная лошадка! Медленно, но верно!

Эдди Виллерс встал на ступеньки локомотива, чтобы видеть толпу и чтобы его было слышно. Он взмахнул рукой, другой рукой он держался за поручни.

– Вы ведь не уедете? – крикнул он своим пассажирам. – Вы не бросите «Комету»?!

Люди отшатнулись, словно не желая ни смотреть на него, ни отвечать ему. Они не хотели слышать вопросы, которые их разум был не в состоянии осмыслить. Он увидел искаженные паникой пустые лица.

– А механик-то ваш чего? – показал на него пальцем зазывала.

– Мистер Виллерс, – медленно произнес проводник, – бесполезно…

– Не бросайте «Комету»! – воскликнул Эдди Виллерс. – Не оставляйте все так! Ради Бога, не оставляйте все так!

– Ты с ума сошел? – завопил зазывала. – Ты не представляешь, что происходит на станциях и в управлениях! Они там все в панике, как недобитые куры, не знают, куда бежать! К завтрашнему утру все железные дороги по эту сторону реки вымрут!

– Поедемте, мистер Виллерс, – сказал проводник.

– Нет! – закричал Эдди, сжимая металлический поручень с такой силой, словно желал срастись с ним.

Зазывала пожал плечами:

– Ну, дело твое, помирай, если хочешь!

– Куда вы поедете? – спросил машинист, не глядя на Эдди.

– Мы просто поедем, приятель! Поищем, где можно остановиться… где-нибудь. Мы из Калифорнии, из Империал-Велли. Парни из Народной партии разворовали весь наш урожай и все, что было у нас в погребах. Они это на зывают продразверсткой. Поэтому мы просто снялись с места и поехали. Приходится путешествовать ночью из-за парней из Вашингтона. Мы просто хотим поселиться где-нибудь… Можешь поехать с нами, приятель, если тебе некуда идти, или, если хочешь, подвезем тебя поближе к какому-нибудь городу.

Им не основать тайное свободное поселение, равнодушно подумал Эдди, слишком они злобны. Но и шайкой налетчиков им тоже не стать – для этого нужно еще больше злости. У них не больше шансов основать поселение, чем у мертвящего света их фонаря; подобно этому свету, они растворятся в бескрайних пустынных просторах страны.

Он стоял на ступеньках, глядя на фонарь. Он не смотрел, как последние пассажиры последней «Кометы Таггарта» переместились в фургоны.

Последним в фургон сел проводник.

– Мистер Виллерс! – в отчаянии позвал он. – Поехали!

– Нет, – сказал Эдди.

Рыночный зазывала махнул рукой в сторону Эдди, стоявшего на ступеньках лесенки над их головами.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь! – воскликнул он; в его голосе слышались одновременно угроза и мольба. – Может быть, кто-нибудь будет проезжать здесь и подберет тебя – через неделю или через месяц! Может быть! Хотя кто – в наши-то дни?

– Убирайся, – сказал Эдди Виллерс.

Он снова взобрался в кабину. Повозки дрогнули и, скрипя и покачиваясь, скрылись в темноте. Эдди сидел на месте машиниста, прижавшись лбом к бесполезному дросселю. Он чувствовал себя капитаном потерпевшего крушение океанского лайнера, который предпочел гибель вместе с кораблем спасению на утлых суденышках туземцев, дразнивших его превосходством своих лодок.

Вдруг волна слепого праведного гнева захлестнула его. Он вскочил, схватился за дроссель. Поезд должен тронуться, во имя победы чего-то, чему он не знал названия, двигатель должен заработать.

Не думая, не рассуждая, не чувствуя страха, одержимый праведным гневом, он начал наугад дергать за рычаги, за дроссель, нажимать на мертвую педаль; он пытался осознать источник и цель своей отчаянной борьбы, одновременно ясные и туманные, зная лишь, что борется во имя них.

Нельзя это оставить! – повторял он себе. Перед его глазами вставали улицы Нью-Йорка. Нельзя все так оставить! Он представлял огни железных дорог. Нельзя это оставить! Он видел дым, гордо поднимавшийся из заводских труб. Он пытался пробиться сквозь туман и увидеть то, что лежало в основе всего этого.

Он держал витки проводов, соединяя и снова разъединяя их, и вдруг словно ощутил запах сосен и тепло солнечных лучей. «Дэгни! – позвал он про себя. – Дэгни, во имя всего лучшего в нас!..» Он дергал за бесполезные рычаги и за дроссель, который ничем не мог управлять… «Дэгни! – взывал он к двенадцатилетней девочке на залитой солнцем лесной просеке, – во имя всего лучшего в нас я должен сдвинуть с места этот поезд!.. Дэгни, вот что это было… и ты уже тогда это знала, а я не знал… ты знала это, когда повернулась и посмотрела на рельсы… Я сказал тогда: „Не просто заниматься делом и зарабатывать на жизнь…“ Но, Дэгни, дело, и способность зарабатывать, и то в человеке, что позволяет ему этим заниматься, – именно это и есть лучшее в нас, именно это и нужно было защитить… Во имя спасения всего этого, Дэгни, я должен сдвинуть с места этот поезд…»

Поняв, что сидит на полу кабины и что здесь уже больше ничего нельзя сделать, он поднялся на ноги и спустился по лестнице вниз; он смутно подумал о колесах, хотя знал, что машинист их уже осматривал. Он спрыгнул на землю, и под ногами его заскрипел песок пустыни. Он постоял немного и в наступившей оглушительной тишине услышал шорох кустов перекати-поля, шевелящихся в темноте, словно смеялись невидимые полчища, – они могли двигаться куда угодно, в отличие от «Кометы». Поблизости раздался шорох погромче – Эдди увидел маленького серого кролика. Кролик поднялся на задние лапки и понюхал ступеньку одного из вагонов «Кометы Таггарта». Охваченный кровожадной яростью, Эдди бросился к кролику, словно в этом крошечном сером существе воплотились те вражеские силы, продвижение которых он обязан остановить. Кролик метнулся назад в темноту – но Эдди понял, что ему не остановить врага.

Эдди подошел к локомотиву и взглянул на сдвоенные буквы «ТТ». Потом упал на рельсы у колес локомотива и разрыдался; свет прожектора над его головой был не в силах превозмочь бесконечную ночь.


Страницы


[ 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 | 44 | 45 | 46 | 47 | 48 | 49 | 50 | 51 | 52 | 53 | 54 | 55 | 56 | 57 | 58 | 59 | 60 | 61 ]

предыдущая                     целиком                     следующая