Каждый человек свободен подняться в рост своих способностей и воли, но только высота, которой достигнет его мысль, определяет уровень его подъема. Физический труд как таковой ограничен рамками момента. Человек, занятый исключительно физическим трудом, потребляет столько, сколько вкладывает в процесс производства, и не оставляет иных ценностей ни для себя, ни для других. Но человек, генерирующий идеи в любой области, человек, который создает новое знание, – постоянный благодетель человечества. Нельзя поделиться материальным продуктом, он принадлежит какому-то конечному потребителю, только идеей можно поделиться с неограниченным числом людей, и все они станут от этого богаче, ничем не жертвуя, ничего не теряя, лишь увеличивая производительность труда, которым заняты. Могучий интеллект передает слабому стоимость своего времени, давая ему возможность работать на созданных его умом рабочих местах, а сам посвящает свое время новым открытиям. Это взаимовыгодный обмен. Интересы разума едины и не зависят от уровня интеллекта, так обстоит дело в среде людей, которые любят труд, не ищут и не ждут того, чего не заработали своим трудом.
По отношению к затратам умственной энергии человек, создавший нечто новое, получает в оплату созданной им ценности лишь малый процент, независимо от того, какое состояние он на нем составит, какие миллионы заработает. Но человек, который работает вахтером на фабрике, выпускающей это изобретение, получает непомерно много по отношению к тем умственным усилиям, которых требует от него его работа. И это справедливо по отношению ко всем людям, на всех уровнях притязаний и способностей. Человек, находящийся на вершине интеллектуальной пирамиды, вносит наибольший вклад дня всех тех, кто стоит ниже него, но не получает ничего, кроме материального вознаграждения, никакого интеллектуального вознаграждения, не увеличивает стоимость своего времени. Человек, находящийся внизу пирамиды, который, будь он предоставлен сам себе, голодал бы по причине своей некомпетентности, вообще не вносит никакого вклада в вершину пирамиды, но получает доплаты от всех умов выше собственного. Такова природа «конкуренции» между сильными и слабыми в интеллектуальном отношении. Такова модель «эксплуатации», за которую вы проклинаете сильных.
Вот что мы делали для вас с радостью и охотой. Что же мы просили в ответ? Ничего, кроме свободы. Нам от вас требовалась свобода действий – свобода мыслить и трудиться по своему усмотрению, свобода рисковать и нести ответственность, свобода получать прибыль и зарабатывать себе состояние, свобода рассчитывать на ваш рационализм, выставлять свои творения на ваш суд ради свободного сбыта, свобода рассчитывать на объективную ценность своих трудов и на вашу способность оценить их по достоинству, рассчитывать на ваш интеллект и честность, свобода иметь дело исключительно с вашим разумом. Вот цена, которую мы просили и которую вы отвергли как слишком высокую. Вы решили: несправедливо, что мы владеем дворцами и яхтами, это мы-то, те, кто вытащил вас из трущоб, дал вам жилье со всеми удобствами, дал вам радио, кино, автомобили. Вы решили, что у вас есть право на зарплату, но у нас нет права на прибыль, что вам не нужно, чтобы мы имели дело с вашим разумом, что лучше будет предъявить нам пистолет. И на это мы ответили: будьте вы прокляты! Что и случилось: вы прокляты.
Вам не хотелось конкурировать с нами посредством интеллекта, теперь вы конкурируете с нами посредством насилия. Вас не устраивал рост благосостояния за счет успехов производства, вы предпочли погоню за благами посредством бандитизма. Обмен ценностей на ценности вы объявили дикостью и эгоизмом, и теперь вы организовали бескорыстное общество, где вымогательство обменивают на вымогательство. Ваша система – это узаконенная гражданская война, где люди бандами нападают друг на друга, борются за власть над законом и используют его как дубинку против других, пока другая банда не вырвет ее из рук, чтобы отделать их в свой черед, причем все с жаром заверяют, что стоят на страже какого-то не уточняемого ими блага неизвестно какого общества. Вы сказали, что не видите разницы между экономической и политической властью, между властью денег и властью силы, между вознаграждением и наказанием, приобретением и грабежом, удовольствием и страхом, не видите различия между жизнью и смертью. Теперь вы чувствуете разницу на собственной шкуре.
Некоторые из вас могли бы сослаться в оправдание на незнание, на узость мышления и ограниченность умственного горизонта. Но самые виновные из вас – те, кто был способен знать, однако предпочел закрыть глаза и уши на реальность, это люди, которые с готовностью приспособили свой интеллект, чтобы цинично обслуживать рабство, – презренная порода мистиков от науки, которые заявляют, что служат чистому знанию, чистота которого состоит, по их заявлению, в том, что у этого знания нет практической значимости в этом мире. Они ограничивают свою логику неживой материей и полагают, что изучение человека не требует и не заслуживает логического подхода. Они презирают деньги и продают душу в обмен на лабораторию, построенную на награбленные деньги. И поскольку нет непрактичных знаний и бескорыстных поступков, поскольку они гнушаются использовать науку для целей и блага жизни, они ставят науку на службу смерти, ради единственной практической цели, которая может интересовать бандитов, – ради изобретения орудий уничтожения и распада. Они, интеллектуалы, которые ищут избавления от нравственных ценностей, они прокляты на этой земле, и вина этих людей не знает искупления. Вы слышите меня, доктор Стадлер?
Но не для него моя речь. Она обращена к тем из вас, в чьей душе сохранились остатки доброго, незапятнанного, нераспроданного по чужому повелению. Если в том хаосе мотивов, которые заставили вас включить радиоприемники в этот час, присутствовало разумное желание разобраться, что же случилось с миром, вы тот человек, к которому я обращаюсь. По правилам и условиям моего кодекса поведения, надо непременно объясниться перед теми, кого это волнует и кто стремится понять и узнать. Однако мне нет дела до тех, кто сознательно уклоняется от понимания.
Я обращаюсь к тем, кто хочет жить, вернув себе честь и достоинство человека. Теперь, когда вы знаете правду, перестаньте поддерживать тех, кто вас губит. Зло в мире существует, поскольку ему позволяют существовать. Лишите его поддержки. Не пытайтесь жить по вражеским канонам, не старайтесь победить в игре, правила которой установлены врагами. Не ищите милости у тех, кто сделал вас рабами, не просите милостыни у бандитов, будь то займы, работа, кредиты, не вступайте в их ряды, чтобы вернуть то, что они отняли у вас, так как для этого вам придется грабить ближнего своего. Нельзя построить жизнь на взятках, призванных разрушить ее. Не стремитесь к выгоде, успеху или благополучию ценой уступки своего права на жизнь. Уступив другим это право, вы только потеряете и ничего не выиграете; чем больше вы им платите, тем больше они от вас требуют; чем к большему вы стремитесь и чем большего достигаете, тем беспомощнее и уязвимее становитесь. Их метод – это система шантажа навыворот, основанного не на ваших грехах, а на вашей любви к жизни.
Не пытайтесь сделать карьеру на условиях бандитов, не поднимайтесь вверх, пока они держат страховочный канат. Не позволяйте им касаться единственной силы, которая питает их, – вашей страсти к жизни. Бастуйте, как бастую я. Живите своим умом, развивайте свои таланты, увеличивайте объем своих знаний – и делайте это для себя, не делитесь своими достижениями с другими. Не пытайтесь нажить состояние, таща на своем горбу бандита. Оставайтесь на нижней ступени лестницы, зарабатывайте только необходимый минимум, не делайте ни единого лишнего усилия, чтобы поддержать государство бандитов. Поскольку вы пленник, то и ведите себя как пленник, не делайте вид, что вы свободны. Станьте молчаливым неподкупным врагом, которого они страшатся. Когда они вынуждают вас, подчинитесь, но только не по своей воле. Не делайте ни единого шага навстречу им добровольно. Ничего для них – ни желания, ни просьбы, ни цели. Не облегчайте задачу бандита, когда он заявляет, что грабит вас как ваш друг и благодетель. Не помогайте своим тюремщикам убеждать вас, что тюрьма для вас дом родной. Не помогайте им искажать реальность. Этот их обман – единственная плотина, которая не дает прорваться потоку тайного страха, сидящего в глубине их душ, страха перед сознанием, что они нежизнеспособны. Разрушьте эту плотину, и пусть их поглотит пучина. У них нет другого спасательного круга, кроме вашего потворства.
Если у вас появится возможность укрыться от них в пустыне, используйте ее немедля, но не для того, чтобы начать жизнь бандита, не для того, чтобы сколотить банду, которая соперничала бы с ними в грабеже, а чтобы вести плодотворную собственную жизнь вместе с теми, кто разделяет вашу систему ценностей и готов бороться за достойную человека жизнь. Невозможно победить, повинуясь нравственности смерти, под знаменами веры и насилия. Высоко поднимите знамя, под которое соберутся честные люди, – знамя разума и жизни.
Действуйте как человек разумный, объединяйте вокруг себя всех тех, кто стосковался по голосу чести и достоинства. Руководствуйтесь голосом разума, будь вы один в стане врагов, вместе с группой избранных друзей или основателем пусть небольшой общины – очага возрождения человечества.
Когда государство бандитов падет, лишившись лучших своих подданных-рабов, когда оно превратится в бессильный хаос, подобно зараженным мистицизмом странам Востока, когда оно развалится на соперничающие группировки бандитов, грабящих друг друга, когда погибнут глашатаи жертвенной морали, потому что наконец осуществят свои идеалы, тогда, в тот же день мы вернемся.
Мы откроем ворота нашего города тем, кто достоин войти в город заводов, трубопроводов, садов, рынков и неоскверненных домов. Мы будем центром, вокруг которого сплотятся те тайные сообщества, которые вы создадите. Подняв знак доллара как свой символ, символ свободной торговли и свободных умов, мы начнем свое движение, чтобы вырвать свою отчизну из рук немощных дикарей, которым так и остались неведомы ее природа, смысл и великолепие. Те, кто решит присоединиться к нам, пойдут с нами; те же, кто останется в стороне, не смогут нам помешать: дикие орды никогда не служили препятствием для людей, идущих под знаменем разума.
Тогда наша страна вновь станет ареалом обитания исчезающего вида – человека разумного. Политическую систему, которую мы построим, можно описать одной формулой: никто не должен отнимать ценности у другого посредством физической силы. Всякий будет побеждать или проигрывать, жить или умирать по своему разумению. Если разумения не хватит, пострадает только он один. Если он боится, что у него не хватает ума, он не может рассчитывать, что может восполнить эгот недостаток с помощью пистолета. Если он захочет вовремя исправить какую-то свою ошибку, ему окажут всемерную помощь своим опытом люди умнее его, они помогут ему лучше мыслить. Но будет положен конец позорной практике, когда кто-то расплачивается своей жизнью за ошибки других.
В этом мире вы будете вставать утром с настроением, какое вы знали в детстве: бодрым, уверенным и энергичным, потому что вокруг вас будет разумно устроенный мир. Ребенок не боится мира; вы перестанете бояться людей; этот страх калечил вашу душу, он появился в вас после ранних встреч с непонятным, непредсказуемым, противоречивым, произвольным, скрытым, притворным, одним словом, нерациональным в людях.
Вас будут окружать люди с высоким чувством ответственности, последовательные и надежные, как природа. Другими они быть не могут, ведь они живут в среде, где высший и единственный критерий – объективная реальность. Ваши достоинства будут под защитой – но не ваши пороки и слабости. Доброму в вас будут открыты все двери – скверному не достанется ничего. От людей вы получите не милостыню, не жалость, не сострадание, не отпущение грехов, а просто справедливость. И глядя на людей и на себя, вы будете ощущать не отвращение, подозрение или чувство вины, а всегда одно – уважение.
Вот будущее, которое вы можете завоевать. Для этого надо бороться, борьбы требует любая человеческая ценность. Вся жизнь – целенаправленная борьба, и дело только в выборе цели. Чего хотите вы – продолжать свою нынешнюю битву или сразиться за мой мир? Хотите ли вы продолжать борьбу, сползая в пропасть, несмотря на то что отчаянно хватаетесь за каждый выступ на крутом склоне, борьбу, в которой потери невосполнимы, а победы приближают гибель? Или вы хотите испытать себя в такой борьбе, в которой упорно и последовательно, от выступа к выступу, будете подниматься вверх по крутизне горы к самой ее вершине, в борьбе, в которой лишения – вклад в будущее, а победы неуклонно подводят вас в вашему нравственному идеалу? И даже если умрете, не успев увидеть солнце в полном блеске, вы умрете, приблизившись в нему, обласканные его лучами. Выбор за вами. Пусть вынесут свое решение ваш разум и любовь к жизни.
Мои последние слова обращены к тем героям, которых, возможно, еще скрывает мир, к тем, кто брошен в заточение, и не по причине их сознательной духовной слепоты, а напротив – за отчаянную храбрость и добрые свойства натуры. Братья мои по духу, вглядитесь в свои достоинства и в природу наших врагов, которым вы служите. Ваши губители схватили вас и держат, потому что вы терпеливы и выносливы, щедры и благородны, способны верить и любить. Они нагружают вас своей ношей, зная вашу выносливость и терпение; они требуют вашей помощи, крича от отчаяния и твердо зная, что вы щедры и благородны. Вы не представляете себе их злонамеренности, ищете разумное объяснение их действиям, сомневаетесь и отказываетесь осудить их, не поняв сначала. Но вам не понять их мотивов. Вы любите жизнь и верите в нее, поэтому и в них видите людей, которые тоже любят жизнь и верят в нее. Но мир ныне таков, каким хотели видеть его они, а жизнь стала предметом их ненависти. Оставьте их смерти, которой они поклоняются. Во имя вашей великой преданности нашей земле оставьте их, не тратьте на них величие своей души, чтобы их злобные замыслы не увенчались успехом. Слышишь ли ты меня… любовь моя?
Во имя всего лучшего в вас, не оставляйте этот мир худшим. Во имя тех ценностей, которые поддерживают огонь вашей души, не позволяйте, чтобы ваше видение истинного человека искажалось примерами уродливого, дурного, презренного в тех, кто никогда не заслужит высокого звания человека. Не теряйте из виду истинный образ человека, высоко несущего голову, человека несгибаемого, непреклонного разумом, неустрашимо шагающего в новые дали. Не дайте погаснуть своему костру, берегите каждую искорку своего огня, одиноко горящею в безысходных трясинах приблизительного, несостоявшегося, непроявленного. Не дайте погибнуть герою в вашем сердце, страдающем от мысли, что вы не живете той жизнью, которую заслужили, но не могли получить. Проверьте, тем ли путем вы идете, ту ли ведете борьбу. Мир, к которому вы стремитесь, достижим, он существует, он реален, он возможен, он ваш.
Но чтобы завоевать его, надо посвятить ему всего себя, надо полностью порвать с вашим прошлым миром, покончить с представлением о человеке как о жертвенном животном, существующем ради удовольствия других. Сражайтесь за ценность своей личности. Сражайтесь за то, что является сущностью человека, – за верховенство его разума. Со светлой надеждой и полной уверенностью сражайтесь, зная безусловную свою правоту и веря в нее, ибо ваш нравственный принцип есть принцип жизни, ибо вы ведете бой за все новое, ценное, великое, доброе – за все светлое и радостное на земле.
Вы победите, когда будете готовы произнести клятву, которую я дал самому себе в начале своей борьбы. Для тех, кто хочет знать день моего возвращения, я повторяю ее во всеуслышание: клянусь своей жизнью и любовью к ней, что никогда не буду жить ради другого человека и никогда не попрошу и не заставлю другого человека жить ради меня.
Глава 8. Эгоист
– Мне это показалось, а? – выпалил мистер Томпсон.
Они стояли перед радиоприемником. Только что прозвучало последнее слово Галта, после чего последовало долгое молчание, в течение которого никто не шевельнулся. Все смотрели на приемник, будто выжидая. Но видели перед собой только деревянный ящик с кнопками и кружком материи, обтягивающей умолкший репродуктор.
– Показалось… Только мы, кажется, тоже слышали, – сказал Тинки Хэллоуэй.
– Тут ничего не поделаешь, – откликнулся Чик Моррисон.
Мистер Томпсон сидел на тумбочке. Ниже, на уровне его локтя, бледным продолговатым пятном виднелось лицо Висли Мауча, примостившегося на полу. За ними, как островок в полутьме обширной студии, лежала площадка, обставленная для их выступления в эфире; сейчас она опустела, хотя освещение еще не выключили; никто не позаботился убрать ненужный свет, заливавший расположенные полукругом кресла.
Мистер Томпсон перескакивал взглядом с одного лица на другое, словно в поисках каких-то одному ему ведомых признаков Остальные делали то же, но скрытно; каждый старался уловить реакцию другого, не раскрывая раньше времени своей.
– Выпустите меня отсюда – закричал какой-то молодой ассистент, закричал внезапно, ни к кому не обращаясь.
– Сиди на месте, – откликнулся мистер Томпсон. Казалось, звук собственного голоса вкупе с видом тотчас же безмолвно замершей фигуры ассистента, издавшего, впрочем, похожий на икоту стон, чрезвычайно ободрили мистера Томпсона и помогли ему вернуть привычный образ действительности. Его голова высунулась из плеч на дюйм выше.
– Рабочие на речь не клюнут, – сказал Тинки Хэллоуэй уже с большей надеждой. – Им он вроде ничего не обещал.
– И женщины не поддадутся, – заявила Матушка Чалмерс. – Полагаю, уже установлено, что женщин не проведешь на мякине насчет разума. Женщины способны тоньше чувствовать. На женщин можно рассчитывать.
– На ученых тоже можно рассчитывать, – сказал доктор Притчет.
Все сгрудились вместе, всем захотелось высказаться, они будто нашли предмет, о котором могли судить уверенно. – У ученых хватает ума не верить в разум. Он не друг ученых.
– Ничей он не друг, – сказал Висли Мауч, к которому вернулась какая-то видимость уверенности, – кроме разве что крупных бизнесменов.
– Да нет же! – в ужасе закричал мистер Моуэн. – Нет же! Не надо сваливать на нас! Я запрещаю говорить такое!
– Какое?
– Что у бизнесменов есть какие-то друзья!
– Не будем ссориться из-за этой речи, – сказал доктор Феррис. – Она слишком заумна. Не по зубам простому человеку. Эффекта не будет, народ ничего не поймет.
– Конечно, – с надеждой произнес Мауч, – именно так.
– Во-первых, – воодушевился доктор Феррис, – люди не умеют думать. Во-вторых, не хотят.
– А в-третьих, – подключился Фред Киннен, – им не нравится голодать. С этим что предлагаете делать?
Было очевидно, что он задал вопрос, который все высказывавшиеся раньше замалчивали. Никто не ответил, всем как-то сразу захотелось втянуть голову в плечи, они сгрудились плотнее, будто на них давила пустота студии. В общем молчании с неисправимым оптимизмом ухмыляющегося черепа гремел военный марш.
– Выключите к черту! – прокричал мистер Томпсон, махнув рукой в сторону радиоприемника. – Заткните ему глотку!
Его распоряжение выполнили. Но от полной тишины им стало еще хуже.
– Ну? – спросил мистер Томпсон, недовольно подни мая глаза на Фреда Киннена. – Так что же мы, по-вашему, должны делать?
– А почему вы спрашиваете меня? – отмахнулся от вопроса Киннен. – Не я здесь главный.
Мистер Томпсон ударил кулаком по колену.
– Да скажите же хоть что-нибудь, – распорядился он, но, видя, что Киннен отвернулся, добавил: – Ну, кто скажет? – Желающих не оказалось. – Что будем делать? – разъярился он, понимая, что тот, кто даст ответ, станет, следовательно, хозяином положения. – Что нам делать? Кто-нибудь может сказать?
– Я могу!
В этом женском голосе звучала та же сила, что и в голосе, который они слышали по радио. Они разом повернулись к Дэгни – раньше, чем она успела пройти в центр группы из окружающей темноты.
– Я могу, – повторила она, обращаясь к мистеру Томпсону. – Вам надо оставить нас.
– Оставить? – повторил он не поняв.
– С вами покончено. Неужели вам непонятно, что ваше время истекло? Что еще вам нужно после того, что вы услышали? Убирайтесь с дороги. Дайте людям жить свободно. – Он смотрел на нее, не возражая и не двигаясь. – Вы пока еще живы, вы понимаете человеческий язык, вы просите ответить вам, вы рассчитываете на разум… вы все еще, черт возьми, полагаетесь на разум! Вы в состоянии понять. Не могли не понять. Теперь вы не можете притворяться, что у вас еще есть надежда. Вы не можете ни желать, ни получать, ни достигать, ни захватывать. Впереди только гибель – ваша собственная и мира. Оставьте все и уходите.
Они внимательно слушали, но будто не слышали ее слов, цепляясь за единственное качество, которым она одна среди всех них обладала, – способность жить. В гневном напоре ее голоса звучал торжествующий смех, она высоко подняла голову, глаза, казалось, устремились к какому-то далекому видению, и от этого сияние на ее лице выглядело не отражением света в студии, а отблеском восходящего солнца.
– Вам хочется жить, правда? Уйдите с дороги, если хотите иметь шанс. Пусть придут другие, которым открыта истина. Он знает, что делать. Вы не знаете. Он способен справиться со сложностями. Вы не способны.
– Не слушайте ее!
В этом крике прозвучала такая дикая ненависть, что все отпрянули от доктора Стадлера, видимо, из его груди вырвалось то, в чем другие не признавались, что подавляли в себе. На его лице было написано то, что они страшились увидеть на своих лицах, скрытых в полумраке студии.
– Не слушайте ее! – кричал он, избегая смотреть на Дэгни. Она же бросила на него короткий пристальный взгляд, в котором вначале читалось печальное изумление, а потом – некролог. – Или вы – или он! Вместе вам не жить!
– Спокойней, профессор, – сказал, отмахнувшись от него, мистер Томпсон. Он наблюдал за Дэгни, в его голове зарождалась какая-то мысль.
– Вам всем известна истина, – сказала она, – мне она тоже известна, как и любому, кто слышал Джона Галта. Чего же еще вы ждете? Доказательств? Он их вам привел. Фактов? Они повсюду. Какие груды трупов вы еще нагромоздите, прежде чем отречетесь – от оружия, власти, рычагов управления, от своих жалких альтруистских доктрин? Отступитесь от всего, если хотите жить. Сдайтесь, если в вашем разуме осталось какое-то понимание того, что надо дать человеку шанс сохранить жизнь на земле!
– Это измена! – взревел Юджин Лоусон. – Провокация! Она призывает к измене!
– Тише, тише! – сказал мистер Томпсон. – Не надо крайностей и эксцессов.
– Что-что? – потерянно вопрошал Тинки Хэллоуэй.
– Однако же, разве это не переходит всякие границы? – спросил Чик Моррисон.
– Уж не согласны ли вы с ней? – поинтересовался Висли Мауч.
– При чем тут согласие? – спросил мистер Томпсон удивительно миролюбивым тоном. – Не будем спешить.
– Никогда не надо спешить. Ведь не случится ничего плохого, если мы выслушаем все аргументы?
– Аргумент аргументу рознь, – сказал Висли Мауч, тыча пальцем в сторону Дэгни.
– Любые аргументы, – увещевал его мистер Томпсон. – Не будем проявлять нетерпимость.
– Но ведь речь идет об измене, гибели, предательстве, эгоизме и пропаганде интересов крупного бизнеса.
– Ну, не знаю, – сказал мистер Томпсон. – Давайте смотреть на все без предубеждения. Надо принять во внимание все точки зрения. В ее словах, возможно, что-то есть. Он знает, что делать. Надо проявить гибкость.
– Вы хотите сказать, что готовы уйти в отставку? – поразился Мауч.
– Не спешите с выводами, – сердито оборвал его мистер Томпсон. – Вот уж чего я не терплю, так это поспешных выводов. А еще не переношу ученую братию, что сидит в башне из слоновой кости: облюбуют какую-нибудь теорийку, и плевать им на реальное положение вещей. Такие времена, как нынешнее, требуют прежде всего гибкости ума.
На лицах окружающих он видел изумление, отразилось оно и на лице Дэгни, но по другой причине. Он улыбнулся, поднялся с места и повернулся к Дэгни.
– Спасибо, мисс Таггарт, – сказал он. – Спасибо, что высказали свое мнение. Вот что мне хочется, чтобы вы знали: вы можете мне доверять и высказываться с полной откровенностью. Мы вам не враги, мисс Таггарт. Не обращайте внимания на ребят, они расстроены, но скоро спустятся на землю. Мы не враги ни вам, ни стране. Конечно, мы наделали ошибок, мы всего лишь люди, но мы стараемся сделать как лучше для народа, то есть для каждого человека, а времена сейчас очень непростые. Тут не примешь сиюминутное решение, нужны решения на века, верно? Надо все обдумать, обмозговать, взвесить – и очень тщательно. Я просто хочу, чтобы вы знали, что мы никому не хотим зла, это вы понимаете, а?
– Я сказала все, что хотела сказать, – ответила Дэгни и отвернулась от мистера Томпсона, не имея ни ключа к реальному смыслу его слов, ни сил и желания искать этот смысл.
Она повернулась к Эдди Виллерсу, который наблюдал за собравшимися с таким негодованием, что, казалось, его парализовало. Казалось, его мозг кричал: вот зло в чистом виде! – и дальше этой мысли двинуться не мог. Дэгни сделала ему знак, движением головы указав на дверь; он послушно последовал за ней.
Доктор Стадлер подождал, пока за ними не закрылась дверь, и набросился на мистера Томпсона:
– Что за идиотизм? Вы представляете, с чем играете? Вы понимаете, что речь идет о жизни или смерти? Выбор: вы или он.
Легкая дрожь, пробежавшая по губам мистера Томпсона, обозначала презрительную улыбку.
– Что за манеры для профессора? Вот уж не предполагал, что профессора такие нервные.
– Как вы не понимаете? Разве не ясно, что компромисс невозможен, – либо одно, либо другое.
– Что же, по-вашему, я должен сделать?
– Вы должны уничтожить его.
Доктор Стадлер не выкрикнул эти слова, он сказал их холодным, ровным тоном, с полным пониманием их значения, и именно от этого у собравшихся мороз пробежал по коже, все в оцепенении замерли.
– Вы должны найти его, – сказал доктор Стадлер, теперь его голос будто надломился и снова звучал взвинченно. – Надо все перевернуть вверх дном, но найти и уничтожить его! Если он останется в живых, он погубит всех нас! Пока он жив, нет жизни нам!
– Как я могу его найти? – тихо и задумчиво спросил мистер Томпсон.
– Я… я могу подсказать вам. У меня есть идея. Надо следить за этой женщиной, мисс Таггарт. Пусть ваши люди не спускают с нее глаз. Рано или поздно она выведет вас на него.
– Почему вы уверены в этом?
– Разве это не видно? Только по чистой случайности она давно не порвала с нами. Не надо большого ума, чтобы заметить, что она его поля ягода. – Он не объяснил, что это за поле.
– Пожалуй, – задумчиво произнес мистер Томпсон, – пожалуй, так. – Он вздернул голову с явным удовлетворением. – В словах профессора что-то есть. Организуйте слежку за мисс Таггарт, – приказал он Маучу, щелкнув пальцами. – Пусть следят за ней днем и ночью. Мы должны обнаружить его.
– Хорошо, сэр, – послушно ответил Мауч.
– А когда выследите, – зазвеневшим голосом спросил доктор Стадлер, – вы уничтожите его?
– Уничтожить его – что за идиотская мысль! Он нам нужен – воскликнул мистер Томпсон.
Мауч помедлил, но никто не осмелился задать вопрос, который вертелся у всех на языке, и тогда он недоумевающе произнес:
– Я вас не понимаю, мистер Томпсон.
– Ох уж эти теоретики-интеллектуалы! – с раздражени ем воскликнул мистер Томпсон. – Ну что вы рты разинули? Все просто. Кем бы он ни был, он человек действия. Кроме того, он собрал вокруг себя коллектив единомышленников. С ним заодно большие умы. Он знает, что надо делать. Мы его разыщем, и он нам скажет. Скажет, как действовать. Он наладит дело. Он нас вытащит.
– Нас, мистер Томпсон?
Страницы
предыдущая целиком следующая
Библиотека интересного