Встала тетя поперек коридора, перегородив его словно революционной баррикадой, а Дракон прошел туда, куда ему указала женщина, вздохнув и колыхнув грудью.

5

Дверь железная, кованная мастерами Николашки Палкина. Дверь в проеме – словно в маленьком тоннеле. Нет в этой двери глазка, как в обычной тюремной двери, потому как не тюрьма это вовсе. Тюрьмой эта комната только от случая к случаю служит.

Постучал Дракон. Позвал тихо:

– Девушка, девушка!

Откуда ему знать, как ее зовут.

Откликнулась она. Видимо, не спала.

– Девушка, я пришел вам помочь.

– Приветствую вас, гражданин провокатор!

– Девушка, у меня совсем мало времени. Допустим, что я провокатор, но вы ничего не теряете. Если вы выйдете на свободу, у Ягоды могут возникнуть проблемы. Потому Ягода в любом случае вынужден будет вас убить, как совершено ненужного свидетеля. Для него лучший вариант – чтобы вы бесследно исчезли. Если вы мне что-нибудь расскажете или будете молчать – разницы нет. Теперь предположим, что я не провокатор. Вы промолчите, и я ничем не смогу вам помочь. Расскажите все, что вы знаете о нем. Любая мелочь может стать ключом. И тогда я, может быть, что-то сделаю против него. Это будет вашим спасением. Только скорее. Сейчас сюда придут.

– Хорошо. Слушайте. Осенью будет пленум Центрального Комитета. Охрану будет нести особая роты Ягоды…

– Откуда вы это знаете?

– Я ужасно догадлива. Так вот, товарищу Ягоде все равно, кто и как будет на пленуме голосовать.

– Это еще почему?

– Ему важно другое: кто этот пленум будет охранять.

– Понял. Что еще?

– Товарищ Ежов под угрозой. Покушения на его жизнь не исключаю.

– У меня такое же мнение. Есть детали, есть улики?

– Нет. Но достанется и какому-то Гуталину.

– Доказательства!

– Нет их у меня. Есть нечто совсем иное. Сегодня в какой-то Коммунарке живьем в гробу закопают какого-то Змеееда. Вам это имя что-то говорит?

– Говорит. Спасибо!

Бежит Дракон коридором. Вспомнил, что надо было бы хоть спросить у девушки, как ее зовут. Но Дракону сейчас не до того. Тетеньку сисястую, которая его покой берегла, чмокнул на бегу в губы алые и скрылся за поворотом.

6

Те, кто на самом верху, путешествуют в персональном поезде. Еще и с парой бронепоездов сопровождения.

Те, кто рангом помельче, имеют персональные вагоны. А бывший член Политбюро и бывший властитель Украины, а ныне первый заместитель Народного комиссара тяжелой промышленности товарищ Пятаков Георгий Леонидович теперь путешествует почти как обыкновенный советский человек, почти как все. Вагон его не на одного, а сразу на четырех пассажиров. Каждому пассажиру – два соединенных между собой купе. Одно купе спальное, другое – салон. Кроме этих четырех сдвоенных купе, в вагоне кухня и буфет. И два купе для проводников и повара.

От былых привилегий у товарища Пятакова осталось совсем немногое. В отличие от поездов для простых советских людей, вагон со сдвоенными купе прибывает не на станцию для всех, а на особую, на ту, которая находится в районе Курского вокзала, которая под закопченное паровозное депо замаскирована. На подходе к Москве спецвагон отцепляют от основного состава и по другой ветке загоняют под своды паровозного якобы депо.

Товарищ Пятаков хорошо отдохнул. Теперь он полон решимости неутомимо продолжать борьбу за дело Ленина-Сталина. Он готов бороться с любыми уклонами от генеральной линии партии, готов лично расстреливать врагов народа, кем бы они ни оказались, – хоть вчерашними соратниками по Политбюро, хоть собственной женой.

Вот и Москва. Скорей бы на работу. Скорей бы окунуться в трудовые будни, в кипение и бурление великих строек.

Когда-то давно, в октябре 1914 года, революционер Пятаков бежал из свирепой царской каторги в Швейцарию. Тогда это было несложно. Революционер Пятаков ухитрился такое совершить даже в разгар Мировой войны, преодолев фронты и земли врагов. Немцы таких беспрепятственно пропускали в Швейцарию к Ленину, а потом всю шайку, как вшей в пробирке, вернули в Россию.

Сейчас нет войны, и не на каторге товарищ Пятаков, а на ответственной руководящей работе. Большой властью облечен. Но не сбежать теперь в Швейцарию. Кончился проклятый царизм, теперь у нас полная свобода под властью трудового народа.

И почему-то глубоко вздохнул бывший революционер.

Подскочили носильщики, не спрашивая, куда нести, – тут носильщики особые, без вопросов и ответов знают, какой чемодан к какому персональному лимузину тащить. Подхватили они чемоданы товарища Пятакова и других его спутников – заместителя наркома иностранных дел, заместителя наркома внешней торговли и прокурора Московской области.

На спецвокзале специальное все. Тут спецдежурный, спецстрелочники, спецносильщики, которые денег не требуют и чаевых не берут. За ними поспешил товарищ Пятаков.

И вдруг из соседнего купе вышел Железный Генрих:

– Здравствуйте Георгий Леонидович!

– Здравствуйте, товарищ Генеральный комиссар Государственной безопасности.

– Как отдохнули?

– Спасибо, великолепно.

– Дело есть.

– Слушаю.

– Суд над Зиновьевым, Каменевым, Смирновым и прочей сволочью завершен. Они расстреляны.

– Собакам – собачья смерть!

– Правильно! Вы, если не ошибаюсь, хотели на этом процессе выступить?

– С превеликим удовольствием. Жаль, не получилось.

– Ничего страшного. Следующий суд над бывшими вождями, а теперь врагами народа, через четыре месяца, в январе тридцать седьмого года. Готовы?

– Готов! Я всегда добивался роли общественного обвинителя!

– Нет, нет, Георгий Леонидович! Вы пойдете не обвинителем, а обвиняемым. Чуть не забыл вам сообщить: вы арестованы.

7

Если сказать, что Змееед не кричал, то это не будет правдой.

Он орал. Он вопил. Он визжал. Боль была жуткой, сдержаться не мог.

Пыткой руководил начальник группы исполнителей приговоров Лефортовского следственного изолятора товарищ Крайний, особо усердствовал товарищ Злыдень. Остальные не отставали.

Что главное в пытке? Главное – не дать клиенту уйти «по-английски», не простившись, не упустить его в смерть раньше времени. Тот, кто руководит пыткой, должен быть одновременно врачом, психологом и немного – поэтом. Пытать – это не профессия. Это призвание. Это талант. Не каждому дано. Иной клиент – здоровяк с виду, а чуть прищемили ему что-нибудь, и остановилось сердце. И все. И конец пытки. Что это? Это – брак в работе.

Со Змееедом работали без брака. С ним не просто работали, но демонстрировали, как надо работать. Это как в мединституте: делает группа хирургов филигранную операцию, а вокруг за стеклом сотня студентов-медиков внимательно следит, записывая в конспекты.

Тут все было именно так. Только второй и третий взводы особой роты НКВД сидели не за стеклом, а просто на взгорочке, как на трибуне стадиона «Динамо».

Задача пытающим была поставлена простая: узнать, кто послал Змеееда украсть чемодан в Ярославле.

Ни пыточной команде, ни прилежным ученикам знать не положено, что это за чемодан. Указание: как только начнет болтать лишнее, зажать рот. Узнать только, кто послал, кто был в партнерах, кто обеспечивал подстраховку, транспорт, спецодежду, инструмент и все прочее.

Слушатели следят за поединком следователей и подследственного с глубочайшим вниманием и азартом. Это как шахматная партия гроссмейстеров в притихшем зале. Иногда умолкший зал вдруг начинает галдеть, словно птичий базар. Ставки растут. Тут спорят о том, когда парнишка расколется, о том, не умрет ли до конца сеанса, о том, будет он колоться до конца или что-то все же не пожелает выдавать.

Змееед не только орал. Он еще хохотал. Есть люди, у которых какие-то нервные центры работают как-то иначе. Он хохотал от дикой боли. Хохот переходил в вопль и снова в хохот.

Он не верил ни в богов, ни в чертей, но сейчас у кого-то, сам не зная у кого, он просил смерти. Или безумия. Но смерть не приходила. И разум не мутило. Пытка затянулась. Время от времени один из подручных исполнителя убегал доложить кому-то по телефону о результатах, вернее – об их отсутствии.

Результатов не было. То истошный вопль оглашал лесную поляну, то дикий хохот. То иногда надолго затихал Змееед, опрокинувшись в глубокий обморок. И это все.

А результата и быть не могло.

Глава 15

1

Руководитель пытки допустил грубейшую ошибку, и никто ее не заметил, никто его не поправил. Когда до полусмерти забитого Змеееда выволокли на поляну для финального истязания, товарищ Крайний показал ему свеженький гроб и столь же свежую яму и объяснил, что закопан Змееед будет живым. Зрители хохотали, не понимая, что руководитель допускает непростительный промах.

Пытка ведь разная бывает. Но главное в том, чтобы помнить: а ради чего все это? Если ради мести – тогда пожалуйста, пытай на здоровье, потом живым в гробу закапывай. Но тут-то пытка ради получения очень важных сведений. Закапывание в гробу – это да, это будет месть. Но сначала сведения вырви, деревянная твоя голова! Не путай же грешного с праведным!

Каждый раз, когда боль захлестывала его, словно шампанское, пеной переливающееся через край хрустального бокала, Змееед был готов рассказать обо всем.

Он раскрывал рот, полный острых осколков выбитых зубов в клочьях кровавой пены. Он был готов назвать и Люську, и Холованова с Сей Сеичем, и поведать, где у Северного речного порта прячется пароходик, и доложить, как ему удалось спереть чемодан и что с этим чемоданом потом стало. Но в последний момент, в самое последнее мгновенье он вспоминал про стоящий рядом гроб: только расскажи, и тебя туда упрячут. Потому вместо признания орал: вам, ребята, зачтется!

Он уже не помнил и не понимал смысла этих слов. Он только знал, что после них будет новый прилив жуткой боли, но не гроб. Он не боролся за жизнь. Он знал, что все проиграно. Но он оттягивал момент – еще на одну минуту. Только на одну. И снова вопил: уж вам зачтется!

Пытка волнами идет: то крайний, к самой смерти подступающий напор, то расслабляющий отлив, чтобы сердце немного отошло, чтобы резьбу не сорвать.

И тогда все те же вопросы.

И все те же ответы.

– Кто был партнером? Как его звали?

– Не зна… А-а-а!

– Кто он?

– Не по… У-а-а-ххх!

– Какого он роста?

– Полтора-два метра, не больше… А-а-а… Ха-ха-ха… Зачтется!

Тогда-то и поступил приказ по телефону представление завершить.

2

Прет по Москве машина какого-то ненормального вида: стальная зеленая коробка, хищная острая морда вроде тарана, по четыре большого диаметра колеса с каждого борта, рев на полгорода. Никаких светофоров, никаких регулировщиков машина не признает. Шарахаются в стороны встречные-поперечные: расшибет! За нею мотоциклетки НКВД гонятся. Преследователи в свисточки свистят: остановись, гад! По колесам стрелять будем!

Да только в городе да на такой скорости вряд ли стрелять решатся. Вот вылетит дивная машина за город, тогда изрешетим!

Но это мотоциклисты просто сами себя успокаивают-подбадривают. За городом они тоже по колесам стрелять не будут. Потому как без толку. Потому как колеса железные, и только по периметру они резиной обделаны, дырки им не страшны, стреляй, не стреляй.

Постойте, а что это за машина такая?

Прощения прошу, это я вперед немного забежал. Давайте по порядку.

Дело так было: вскочил Дракон на мотоциклетку, Сей Сеич – на заднее сидение, в руках держит, к груди прижимая, нечто длинное, вроде лопаты, но куда более тяжелое, в солдатское одеяло завернутое. Так что у него и держаться за Драконову спину не выходит. Того гляди сорвется.

Рванул Дракон по улице Горького мимо Юрия Долгорукого, мимо задумчивого Пушкина, мимо Белорусско-Балтийского вокзала на Ходынку. Пролетел мимо пропускного пункта. Тут, на аэродроме, его знают, тут его пропускают. Но не везде. Там, где недавно был показ боевой техники, многое уже убрали. Но кое-что осталось. И это кое-что огорожено колючей проволокой, а на входе – грозный часовой. Прошлый раз был у Дракона алый атласный пропуск с профилем Спасской башни и надписью «Проход везде». Но кончился показ, сдал он тот пропуск. Как пройти? Просто.

Уверенной командирской поступью шагнул решительно к часовому, большим пальцем указал через плечо на Сей Сеича:

– Этот со мной!

Страницы