– Что скажешь, Говард, идут дела, да?
– Поздравляю.
– Спасибо. А с тобой что, Говард? Выглядишь ты ужасно. Конечно, не из-за избытка работы, насколько мне известно?
Он вовсе не собирался говорить в таком тоне. Разговор этот, по плану, должен был пройти легко и дружески. «Ладно, – решил Китинг, – потом переменю тон». Но сначала надо показать, что он не боится Рорка и никогда уже не будет бояться.
– Нет, я не перегружен работой.
– Слушай, Говард, а почему бы тебе не бросить это дело? Вот уж этого он совсем не собирался говорить. Он и сам от изумления открыл рот.
– Какое дело?
– Ну, эту свою позу. Или идеалы, если тебе так угодно. Почему ты не опустишься на землю? Не начнешь работать, как все? Не перестанешь быть идиотом чертовым?! – Он почувствовал, что катится с горы без тормозов. Остановиться он не мог.
– В чем дело, Питер?
– Как ты рассчитываешь выжить в этом мире? Знаешь ли, ведь хочешь не хочешь, а надо жить с людьми. Есть только два способа. Либо объединяться с ними, либо драться. Но ты, похоже, не делаешь ни того, ни другого.
– Верно. Ни того, ни другого.
– А людям ты не нужен.
– Нет.
– Ты же год не работаешь. И не будешь. Кому придет в голову дать тебе работу? Может, у тебя и осталось несколько сотен, а дальше все, конец.
– Ты не прав, Питер. У меня осталось четырнадцать долларов пятьдесят семь центов.
– Да? А посмотри на меня. Мне плевать, что некрасиво говорить об этом самому. Не в этом дело. Я не хвастаюсь. Какая разница, кто об этом говорит. Но посмотри на меня! Помнишь, как мы начинали? И взгляни на нас сейчас. А теперь задумайся о том, что все в твоих руках. Только откажись от своего идиотского представления, что ты лучше всех, – и принимайся за работу. Через год у тебя будет такое бюро, что ты краснеть будешь при воспоминании об этой дыре. За тобой будут бегать толпы, у тебя появятся клиенты, друзья появятся, ты будешь распоряжаться целой армией чертежников!.. Черт побери, Говард, мне ж в этом нет никакой выгоды. На этот раз я не прошу у тебя ничего для себя. Более того, я даже знаю, что из тебя получится опасный конкурент, но все равно я должен сказать тебе. Говард, подумай хорошенько! Ты будешь богатым. Ты будешь знаменитым. Тебя будут уважать, восхвалять. Тобой будут восхищаться. Ты станешь одним из нас!.. Ну?.. Скажи же что-нибудь! Почему ты молчишь?
Он ожидал встретить презрительно-отчужденный взгляд Рорка, но заметил, что тот смотрит на него внимательно и вопросительно.
Для Рорка это было почти равносильно своего рода капитуляции, – он не прикрыл свой взгляд железной завесой, позволил сохранить выражение озадаченное, любопытствующее – и почти беспомощное.
– В общем так, Питер. Я тебе верю. Я знаю, что, говоря мне все это, ты ничего не выигрываешь. Я знаю и больше того. Знаю, что ты не желаешь мне успеха, – ничего, я тебя не упрекаю. Я всегда это знал – ты не хочешь, чтобы я достиг всего того, что ты мне тут предлагаешь. И все же ты вполне искренне толкаешь меня на то, чтобы я устремился за всем этим. А ты знаешь, что, если я приму твой совет, я достигну всего. И не любовь ко мне тобой движет. Иначе ты не был бы столь сердит – и напуган… Питер, чем я мешаю тебе в моем нынешнем состоянии?
– Я не знаю… – прошептал Китинг.
Он понял, что его ответ был признанием – и признанием ужасным. Он не знал, в чем именно признался, и не сомневался, что Рорк тоже не знает этого. Но все же с чего-то был сорван покров. Они не могли осознать, что это было, но оба чувствовали его присутствие. И поэтому сидели молча, друг напротив друга, удивленные и покорные судьбе.
– Не раскисай, Питер, – мягко, как другу, сказал Рорк. – Мы больше не будем об этом говорить.
Тогда Китинг неожиданно громко произнес, звонко, вульгарно, радостно:
– Да черт же побери, Говард, я ведь говорил с позиции элементарного здравого смысла. Если бы ты захотел работать как нормальный человек…
– Заткнись! – рявкнул Рорк.
Китинг в изнеможении откинулся в кресле. Больше ему сказать было нечего. Он забыл, что хотел обсудить, придя сюда.
– Ну, – сказал Рорк, – так что ты мне хотел поведать о конкурсе?
Китинг встрепенулся. Он не понял, как Рорк догадался, что именно с этим он и пришел. А потом стало легче, поскольку в нем поднялась волна обиды и он забыл обо всем остальном.
– Ах да, – звонко сказал Китинг, и в его голосе звучали нотки раздражения. – Да, я как раз хотел поговорить с тобой об этом. Спасибо, что напомнил. Конечно, ты должен был догадаться, ведь ты знаешь, что я не какая-нибудь неблагодарная свинья. Я ведь пришел поблагодарить тебя, Говард. Я не забыл, что в этом здании есть и твой вклад, что ты меня консультировал. Я первый готов признать твои заслуги.
– В этом нет необходимости.
– Да дело не в том, что я против, но я уверен, что ты и сам не захочешь, чтобы я рассказал о твоем участии. И уверен, что ты и сам не захочешь ничего говорить, ты же знаешь, люди такие странные, все поймут неправильно, истолкуют самым нелепым образом… Но поскольку я получаю часть призовых денег, по-моему, было бы только справедливо поделиться с тобой. Я рад, что могу помочь тебе как раз тогда, когда ты остро нуждаешься в деньгах.
Он достал бумажник, извлек из него чек, который выписал заранее, и положил его на стол. На чеке была надпись: «Уплатить Говарду Рорку по предъявлении – пятьсот долларов».
– Спасибо, Питер, – сказал Рорк и взял чек.
Потом он перевернул чек и на тыльной стороне написал: «Уплатить Питеру Китингу по предъявлении», расписался и отдал чек Китингу.
– А это тебе
Китинг смотрел на него, ничего не понимая.
– Пока я не могу предложить тебе большего, – сказал Рорк. – Сейчас ты из меня не сможешь вытянуть ни цента, но потом, когда у меня будут деньги, я хотел бы попросить тебя не шантажировать меня. Скажу тебе откровенно, такая возможность у тебя будет – я не хочу, чтобы кто-то знал, что я каким-то образом причастен к этому зданию. – Он засмеялся, глядя, как постепенно меняется выражение лица Китинга. – Нет? – сказал Рорк. – Не станешь меня этим шантажировать?.. Иди домой, Питер. Ничто тебе не угрожает. Я никому не скажу ни слова. Это все твое – здание, каждая его балка, каждый фут канализации, каждый твой портрет в газетах.
Китинг вскочил. Его трясло.
– Ты, черт тебя возьми! – заорал он. – Черт тебя возьми! Да кто ты такой? Кто тебе сказал, что ты имеешь право так издеваться над людьми?! Значит, ты для этого здания слишком хорош? Значит, ты хочешь, чтобы мне было за него стыдно? Ты мерзкий, паршивый, самодовольный ублюдок! Кто ты такой? У тебя даже умишка не хватает, чтобы сообразить, что ты полное ничтожество, недоумок, нищий, неудачник, неудачник, неудачник! И ты стоишь здесь и выносишь суждения! Ты – против всей страны! Ты – против всех! С какой стати мне тебя слушать? Ты меня не запугаешь! Руки коротки! За меня весь мир!.. Не смотри на меня так! Я ненавижу тебя! А ты не знал, да? Всегда ненавидел и всегда буду ненавидеть! Когда-нибудь я тебя уничтожу, клянусь, даже если это будет стоить мне жизни!
– Питер, – сказал Рорк, – зачем до такой степени разоблачать себя?
У Китинга перехватило дыхание. Он застонал. Рухнув в кресло, он застыл, впившись пальцами в края подлокотников.
Через некоторое время он поднял голову и деревянным голосом спросил:
– О Господи, Говард, что я тут наговорил?
– Ты в порядке? Идти сможешь?
– Говард, извини меня. Если хочешь, я готов умолять, чтобы ты простил меня. – Говорил он хрипло и как-то неубедительно. – Я потерял голову. Нервы совсем ни к черту стали. Я ничего такого не имел в виду. Не знаю, почему у меня это вырвалось. Честное слово, не знаю.
– Пристегни воротничок. Потеряешь.
– Наверное, я разозлился из-за того, что ты сделал с чеком. Но ты, наверное, тоже был обижен. Извини. Иногда я веду себя очень глупо. Я не хотел тебя обидеть. Давай просто уничтожим этот проклятый чек.
Он взял чек, зажег спичку и смотрел, как пламя пожирает бумагу. Он отбросил последний клочок, чтобы не обжечь пальцы.
– Говард, так мы обо всем забыли?
– Тебе не пора?
Китинг тяжело поднялся, сделав несколько непонятных и ненужных движений руками, и пробормотал:
– Ну… в общем, спокойной ночи, Говард. Я… до скорой встречи… Понимаешь, со мной так много произошло за последнее время… Наверное, надо отдохнуть… До свидания, Говард…
Выйдя в прихожую и закрыв за собой дверь, Китинг испытал леденящее чувство облегчения. Он чувствовал себя разбитым и усталым, но как-то мрачно уверенным в себе. Он понял одно: он ненавидит Рорка. Больше не надо было сомневаться, терзаться вопросами, сходить с ума от неловкости. Все было просто. Он ненавидит Рорка. Причины? Не было никакой нужды задумываться о причинах. Нужно было только ненавидеть, ненавидеть слепо, ненавидеть терпеливо, ненавидеть без гнева. Только ненавидеть и не позволять ничему вставать на пути этой ненависти. И никогда не забывать, никогда.
Телефон зазвонил в понедельник, ближе к вечеру.
– Мистер Рорк? – сказал Вейдлер. – Вы не могли бы срочно подойти? Я не хочу говорить ничего по телефону, но приезжайте немедленно. – Голос был звонкий, веселый, но с оттенком предостережения.
Рорк посмотрел в окно на далекие башенные часы. Он сидел и смеялся над этими часами, как над добрым старым врагом. Больше они ему не понадобятся. У него снова будут свои часы. Он откинул голову назад, как бы бросая вызов бледному серому циферблату, висящему высоко над городом.
Он поднялся и взял пальто. Надевая его, он резко отвел плечи назад, испытывая удовольствие от мышечного напряжения.
На улице он взял такси, которое было ему не по карману.
Председатель правления ждал его в своем кабинете вместе с Вейдлером и вице-президентом банка «Метрополитен». В комнате стоял длинный стол для совещаний. На нем были разложены эскизы Рорка. Когда Рорк вошел, Вейдлер поднялся и подошел поздороваться, протягивая руку. Что-то витало в атмосфере кабинета, как бы предвещая слова, произнесенные Вейдлером. Рорк не мог бы сказать, в какой момент он услышал эти слова, – ему показалось, что они были произнесены в ту самую секунду, когда он вошел.
– Ну-с, мистер Рорк, заказ ваш, – произнес Вейдлер. Рорк поклонился. Лучше было несколько минут ничего не говорить – голос мог подвести его.
Председатель благодушно улыбнулся, приглашая его присесть. Рорк присел у краешка стола рядом с эскизами, положив на стол руку. Полированное красное дерево казалось теплым и живым на ощупь. Было такое ощущение, словно он прикасался к фундаменту собственного здания, лучшего своего здания – пятьдесят этажей в центре Манхэттена.
– Должен вам сказать, – говорил между тем председатель, – что вокруг этого вашего здания у нас развязалась настоящая драка. Слава Богу, все позади. Некоторые наши члены просто не могли проглотить ваши радикальные новшества. Вы же знаете, до чего некоторые люди бывают глупо консервативны. Но мы нашли способ умиротворить их и получить их согласие. Мистер Вейдлер чрезвычайно убедительно высказывался в вашу пользу.
Трое мужчин говорили еще много. Рорк их почти не слышал. Он думал о том моменте, когда первый ковш экскаватора вонзится в землю и начнется рытье котлована. Затем он услышал слова председателя: «…так что заказ ваш, при одном маленьком условии». Услышав это, Рорк посмотрел на председателя.
– Всего лишь небольшой компромисс, и, если вы на него согласитесь, мы тут же подпишем контракт. Всего лишь малозначащий вопрос внешнего вида здания. Я понимаю, вы, модернисты, не придаете большого значения фасаду, для вас важна планировка, и вы совершенно правы. Мы и не подумали бы хоть в чем-то менять вашу планировку, именно ее логика убедила нас принять ваш проект. Так что я уверен, вы не станете возражать.
– Чего вы хотите?
– Все дело лишь в небольшом изменении фасада. Я покажу вам. Сын нашего мистера Паркера изучает архитектуру, и мы попросили его сделать эскиз, весьма приблизительный, с одной лишь целью – выразить, чего мы хотим, а также объяснить членам совета, поскольку иначе они не смогли бы понять, какого рода компромисс мы предлагаем. Вот, взгляните. – Из-под лежащих на столе эскизов он вытащил рисунок и передал его Рорку.
На рисунке было весьма аккуратно изображено здание Рорка. Это было его здание, но впереди налепили упрощенный дорический портик, наверху пририсовали карниз, а вместо его орнамента извивался стилизованный греческий.
Рорк встал. Он не мог сидеть. Все свои усилия он сосредоточил на том, чтобы стоять. Тогда все остальное становилось легче. Он оперся на вытянутую руку, сжав пальцами край стола. Под кожей на запястье проступили жилы.
– Видите смысл изменений? – умиротворяюще сказал председатель. – Наши консерваторы наотрез отказались принять такое откровенное здание, как ваше. Они утверждают, что публика его тоже не примет. Так что нам пришлось избрать нечто среднее. Таким образом, хотя это отнюдь не традиционная архитектура, у публики от этого дома возникнет
Тогда Рорк ответил. Никто из присутствующих не взялся бы охарактеризовать тон его голоса – был ли в нем переизбыток спокойствия или переизбыток чувств. Остановились все же на спокойствии, ибо голос тек ровно, без ударений, без оттенков, каждый слог четко отделялся, словно говорил автомат. Лишь воздух в комнате вибрировал совсем не так, как он вибрирует при звуках спокойного голоса.
Присутствующие решили, что в поведении говорящего нет ничего безумного, кроме того, что его правая рука намертво вцепилась в край стола, и, когда ему нужно было передвинуть эскизы, он делал это левой рукой, как человек, у которого парализована правая.
Он говорил долго. Он объяснял, почему у такого строения не может быть классического фасада. Он объяснял, почему честное здание, как и честный человек, должно быть самим собой, должно быть единым. Именно это составляет источник жизни, смысл существования любого предмета или существа, и поэтому, если хотя бы малейшая часть изменит этому смыслу, предмет или существо умирают. Он объяснял, что добрым, великим и благородным на земле может быть лишь то, что способствует единству и цельности.
Председатель прервал его:
– Мистер Рорк, я согласен с вами. Тому, что вы говорите, не может быть возражений. Но к сожалению, в
– Вы позволите мне выступить на правлении?
– Извините, мистер Рорк, но правление не станет вновь открывать этот вопрос для дальнейшего обсуждения. Решение окончательно. Я могу лишь просить вас четко ответить, согласны вы принять заказ на наших условиях или нет. Должен признаться, что правление приняло во внимание возможность вашего отказа. Имя другого архитектора, Гордона Л. Прескотта, получило вполне лестные отзывы в качестве возможной альтернативы. Но я заявил правлению, что вполне уверен в вашем согласии.
Он подождал. Рорк молчал.
– Вы понимаете ситуацию, мистер Рорк?
– Вполне, – сказал Рорк, опустив глаза. Он рассматривал эскизы.
– Ну и?
Рорк не отвечал.
– Да или нет, мистер Рорк?
Рорк откинул голову и закрыл глаза.
– Нет, – сказал Рорк.
Спустя некоторое время председатель спросил:
– Вы отдаете себе отчет в том, что делаете?
– Вполне, – сказал Рорк.
– Боже мой! – внезапно воскликнул Вейдлер. – Как же ты не понимаешь, какой это крупный заказ?! Ты молод, и в ближайшее время тебе вряд ли представится подобный шанс. И… ладно, черт возьми, я все-таки скажу! Тебе этот заказ позарез нужен! Я знаю, до чего он тебе нужен!
Рорк собрал со стола эскизы, свернул их в трубочку и положил под мышку.
– Это же полное безумие! – взвыл Вейдлер. – Ты мне нужен! Нам нужно твое здание! Тебе нужен заказ. Надо ли проявлять такой фанатизм и самоотверженность?
– Что? – изумленно спросил Рорк.
– Фанатизм и самоотверженность.
Рорк улыбнулся и посмотрел на свои эскизы. Чуть двинул локтем, прижимая их поближе к телу. Он сказал:
– То, что вы сейчас видите, – самый эгоистичный поступок, на который способен человек.
В свое бюро он вернулся пешком. Там он собрал чертежные инструменты и кое-какие личные вещи. Получился один сверток, поместившийся под мышкой. Он запер дверь и сдал ключи сборщику арендной платы. Он сказал сборщику, что закрывает бюро. Потом зашел домой, оставил сверток и пошел к Майку Доннегану.
– Нет? – спросил Майк, только взглянув на Рорка.
– Нет, – сказал Рорк.
– Что стряслось?
– В другой раз расскажу.
– Сволочи!
Страницы
предыдущая целиком следующая
Библиотека интересного