- Да он же нам не чужой, - смеялась Таня и щекотала Лучникова. - Он нам идеологически чужой, а по крови свой. Русский же.

- В самом деле русский? - удивился супруг. Лучников чрезвычайно вдруг удивился, обнаружив себя в зеркале стоящим с открытым гневным лицом и с рукой, в собственническом жесте возложенной па плечи Татьяны.

- Да я в сто раз более русский, чем вы, товарищ Суп! Мы от Рюриковичей род ведем!...

- Рюриковичи... белорусы... - хмыкнул десятиборец. - Дело не в этом. Главное, чтобы внутренне был честный, чтобы ты был нс реакционный! Ходи за мной!

Железной лапой он взял Лучникова за плечо. Таня, не переставая смеяться, нажала клавишу музыкальной системы. В квартире зазвучала "Баллада о Джонс и Ёко". Под эти звуки троица проследовала в темную спальню, где словно гигантская надгробная плита светилось, под уличным фонарем супружеское ложе.

- Мне хочется домой в огромность квартиры, наводящей грусть, - вдруг нормальным человеческим топом произнес десятиборец.

Лучников ушам своим не поверил.

- Что? Что? Ушам своим не верю.

- Суп у нас любитель поэзии, - сказала Таня. - Суп, это чье ты сейчас прочел?

- Борис Мандельштам, - сказал десятиборец.

- Видишь! - ликуя, подпрыгивала уже на супружеском ложе Татьяна. - У него даже тетрадка есть с изречениями и стихами, не хала-бала! Интеллигенция!

- Смотри сюда! - угрожающе сказал десятиборец. - Вот они и здесь - этапы большого пути. Места не хватает.

Вдоль всей стены на полке под уличным фонарем светились статуэтки и кубки.

- Почему ты зовешь его Суп? - спросил Андрей. - Почему ты так метко его назвала?

- Это сокращение от "супружник", - хихикнула Татьяна.

- Л почему ты ее зовешь па ты, а меня на вы? - вдруг взревел десятиборец. - Подчеркиваешь превосходство?

Он махнул огромной своей ручищей - крюк по воздуху.

- Что же ты впустую машешь? - сказал Лучников. - Бей мне в грудь!

- Ха-ха, - сказал Суп. - Вот это по-нашему, по-товарищески. Без дворянских подъебок.

- Вот оно, - спортивное единоборство двух систем! - смеялась Таня, сидя па супружеском ложе.

В комнате, освещенной только уличным фонарем, она показалась сейчас Лучникову настоящей падлой, сучкой, ждущей, какому кобелю достанется. Скотское желание продрало его до костей, как ошеломляющий мороз.

- Ну, бей, Суп! - тихо сказал он, принимая тайваньскую стойку.

Началась драка в лучших традициях. Лучников перехватывал отлично поставленные удары десятиборца и швырял его на кровать. Тот явно не понимал, что с ним происходит, однако по-спортивному оценивал ловкость партнера и даже восхищенно крякал.

- Прекрати, Андрей, - вдруг сказала Таня трезвым голосом. - Прекрати это свинство.

- Пардон, почему это я должен прекратить? - сказал Лучников. - Я не толстовец. На меня нападают, я защищаюсь, вот и все. Приемы до конца нс довожу. Суп твой цел и посуда цела...

Вдруг у него взорвалась голова, и в следующий момент он очнулся, сидя на полу, в осколках, в облаке коньячных паров. Лицо было залито какой-то жидкостью.

- Жив? - долетел с супружеского ложа голос десятиборца. Значит, швырнул ему бутылку "Курвуазье" прямо в лицо. В рыло. В хавалыник. В харю. В будку. Как они здесь еще называют человеческое лицо?

- Таня? - позвал Лучников. Она молчала.

Он понял, что побит, и с трудом, цепляясь за предметы, за стулья и стеллажи, стал подниматься.

- Поздравляю, - сказал он. - Я побит. Честный поединок закончился в твою пользу, Суп.

- Теперь катись отсюда, - сказал Суп. - Выкатывайся. Сейчас я буду женщину свою любить.

Таня лежала лицом в подушку. Лучников в темном зеркале видел правую половину своего лица, залитую кровью.

- Женщина со мной уйдет, - сказал он. - У меня разбита голова, а у женщин сильно развит инстинкт жалости.

Таня не двигалась.

- Я так рад, что не убил тебя, - сказал Суп. - Не хватало только редактора "Курьера" убить. По головке бы за это нс погладили.

- Таня! - позвал Лучников. Она не двигалась.

- Послушай, уходи по-человечески, - сказал Суп. - Мы пятнадцать лет с Танькой живем в законном браке.

- Татьяна, пойдем со мной! - крикнул Лучников. - Неужели ты ее пойдешь сейчас?

- Слушай, белый, если ты где-нибудь трахнул Таньку, не воображай, что она твоя, - мирно сказал Суп. - Она моя. Иди, белый, иди добром. У тебя, в Крыму, герлы табунами ходят, а у меня она - одна.

- Таня, скажи ему, что ты моя, - попросил Лучников. - Да встань же ты, хоть вытри мне лицо. Оно разбито.

Она не шевелилась.

Десятиборец склонился над ней и просунул ладонь ей под живот, кажется, расстегнул там пуговицу. Фигура его казалась сейчас немыслимо огромной над тоненькой женщиной.

- А ты не подумал. Суп, что я тоже могу тебя хватить чем-нибудь по башке? - спросил Лучников. - Каким-нибудь твоим спортивным трофеем? Вот, скажем, Никой этой Самофракийской.

Десятиборец хрипло засмеялся.

- Это было бы уже потерей темпа.

- Да, ты прав, - сказал Лучников. - Ты не так прост, как кажешься. Ну что ж, валяй. Еби мою любовь.

- Хочешь смотреть? - пробормотал Суп. - Хочешь присутствовать? Пожалуйста, пожалуйста...

Танины плечи вздрогнули и голова оторвалась от подушки.

- Таня! - тихо позвал Лучников. - Очнись!

- Сейчас ты увидишь... сейчас... сейчас... - бормотал, нависая над женщиной огромный мужик. - Сейчас ты увидишь, как мы с ней... как у нас... бей, чем хочешь... не растащишь... у меня в жизни ничего нет, кроме нее... все из меня Родина выжала, высосала... только Таньку оставила... я без нее ноль...

- Уходи, Андрей, - незнакомым голосом сказала Татьяна.

Он долго стоял возле огромного жилого дома и чувствовал, как быстро распухает у него правая половина лица. Полнейшая бессмысленность. Звон в голове. Умопомрачительная боль. На пятнадцати этажах жилого гиганта в каждой квартире, в темноте И при свете. Суп па законных основаниях ебал его незаконную любовь. Мою любовь, освещенную крымским лунным сиянием. Вот моя родина и вот мое счастье - Остров Крым посреди волн свободы. Мы никогда нс сольемся с вами, законопослушные, многомиллионные, северная унылая русская сволочь. Мы не русские по идеологии, мы не коммунисты по национальности, мы яки-островитяне, у нас своя судьба, наша судьба - карнавал свободы, мы сильней вас, каким бы толстым стеклом вы, суки, не бросали нам в голову!

Пошел снег.

Сентябрь, когда по всем мире, во всей Европе люди сидят под каштанами и слушают музыку, а в Ялте нимфы с еле прикрытыми срамными губками вылезают из волн прямо на набережную... Безнадежный, промозглый и слепой российский сентябрь... пропади все пропадом вместе с пропавшей любовью... Такси, такси!

Забытый у подножия жилого гиганта интуристовский "жигуленок" с брошенным на спинку кресла английским двухсторонним регланом.

Через три дня Татьяну Лунину пригласили в первый отдел. И обязательно, пожалуйста, с супругом. А супруга-то зачем? Ну, не будем уточнять, Татьяна Никитична. Разговор очень важный и для вас и для вашего уважаемого супруга.

Она не удивилась, увидев в кабинете начальника отдела того типа, что гипнотизировал ее на приеме в "Курьере": бородка, задымленные очки - вервольф последней модели. Обаятельный мужчина! Он даже снял очки, когда знакомился, продемонстрировал Татьяне чистоту и честность своих глаз, никаких ухмылок, никаких околичностей - перед вами друг. Начальник, старый сталинист соответствующей наружности, представил гостя: товарищ Сергеев, обозреватель агентства новостей, он будет присутствовать при нашей беседе.

Таня глянула на своего благоверного. Суп сидел по стойке "смирно", выпирая ослепительно белой грудью и манжетами из тесноватого блейзера. Он так волновался, что даже как-то помолодел, что-то мальчишеское затравленное выглядывало из огромного, тела. Она всегда поражалась, какими беспомощными пупсиками оказываются советские супермены, метатели, борцы, боксеры перед всеми этими хмырями-первоотдельцами и вот такими "обозревателями". Она обозлилась.

- А я, между прочим, никаких интервью для агентства новостей давать не собираюсь!

- Татьяна Никитична... - с мирной дружеской улыбкой начал было товарищ Сергеев.

Она его оборвала.

- А вы, между прочим, но какому праву меня гипнотизировали давеча на приеме "Курьера"? Тоже мне Штирлиц! Психологическое давление, что ли, демонстрировали?

- Просто смотрел на красивую женщину, - товарищ Сергеев чуть-чуть откинулся на стуле и как бы вновь слегка полюбовался Татьяной.

- Между прочим, многим рисковали! - выкрикнула она, рванула сумочку, вытащила сигарету.

Два кулака с язычками газового огня тут же протянулись к ней.

- Таня, Таня, - еле слышно пробормотал Суп. Он сидел не двигаясь, будто боялся при малейшем движении лопнуть.

- Напрасно вы так разволновались, - сказал товарищ Сергеев. - У нас к вам дружеский вопрос о...

- О господине Лучникове! - угрожающим баском завершил фразу начальник отдела.

Тут по стародавней традиции таких дружеских бесед должно было наступить ошеломление, размягчение и капитуляция. Увы, традиции не сработали - Татьяна еще больше обозлилась.

- А если о нем, так тем более с обозревателями новостей говорить не буду! Явились тут тоже мне обозреватели! Нет уж! Обозревайте кого-нибудь...

- Престань', Лунина! - начальник отдела шлепнул здоровенной ладонью по письменному столу. - Ты что, не понимаешь? Перестань дурака валять!

- Это вы перестаньте дурака валять! - крикнула она и даже встала. - Обозреватели! Если хотите беседовать, так перестаньте темнить! Это мое право знать, с кем я беседую!

- Да ты, Татьяна, говоришь, как настоящая диссидентка! - возмущенно, но по-отечески загудел начальник, в далеком прошлом один из пастухов клуба ВВС, спортивной конюшни Васьки Сталина.

- Где ж это ты поднабралась таких идеек? Права! Смотри, Татьяна!

Татьяна видела, что товарищ Сергеев пребывает в некотором замешательстве. Это ее развеселило. Она спокойно села в кресло и посмотрела на него уже как хозяин положения. Ну? Товарищ Сергеев, поморщившись, предъявил соответствующую книжечку.

- Я полагал, Татьяна Никитична, что мы свои люди и можем не называть некоторые вещи в лоб. Если же вы хотите иначе... - он многозначительно повел глазами в сторону Супа.

Тот сидел, полузакрыв глаза, на полуиздыхании.

- Давайте, давайте, - сказала Таня. - Если уж так пошло, то только в лоб. По затылку - это предательство.

- Позвольте выразить восхищение, - сказал товарищ Сергеев.

- Не нуждаюсь, - огрызнулась она.

Любопытно, что в книжечке именно эта фамилия и значилась - Сергеев, но вместо слова "обозреватель" прописано было "полковник".

- Up to you, - вздохнул полковник Сергеев.

- Как вы сказали, товарищ полковник? - Татьяна широко открыла глаза, дескать, нс ослышалась ли. Он показал ось в этот момент, что она и в самом деле имеет некоторую бабскую власть над полковником Сергеевым, а потом она подумала, что чувствовала это с самого начала, очень интуитивно и глубоко, и, быть может, именно это, только сейчас распознанное ощущение и позволило ей говорить с такой немыслимой дерзостью.

- Я сказал: как хотите, - улыбнулся полковник. - Многолетняя привычка, от нее трудно избавиться.

Ей показалось, что он вроде бы даже слегка как бы благодарен ей за вопрос, заданный с лукавой женской интонацией. Вопросец этот дал ему возможность прозрачно намекнуть па свое законспирированное зарубежное, то есть романтическое, с его точки зрения, прошлое и показать даме, что он далеко нс всегда занимался внутренним сыском.

Затем он начал излагать суть дела. Начнем с того, что он испытывает полное уважение к Андрею Лучникову и как к одному из крупнейших мировых журналистов, и как к человеку. Да, у него есть определенное право называть этого человека просто по имени. Но это лишь к слову, да-да, так-так... Короче говоря, в ответственных организациях пашей страны придают Лучникову большое значение. Мы... давайте я для простоты буду говорить "мы"... мы понимаем, что в определенной исторической ситуации такая фигура, как Лучников, может сыграть решающую роль. История сплошь и рядом опровергает вздор наших теоретиков о нулевой роли личности. Так вот... так вот, Татьяна Никитична, у нас есть существенные основания опасаться за Андрея Арсениевича. Во-первых, всякий изучавший его биографию может легко увидеть, как извилист его политический путь, как подвижна его психологическая структура. Давайте напрямик: мы опасаемся, что в какой-то весьма ответственный момент Лучников может пойти на совершенно непредвиденный вольт, проявить то, что можно было бы назвать рефлексиями творческой натуры и внести некий абсурд в историческую ситуацию. В этой связи нам, разумеется, хотелось бы, чтобы с Лучниковым всегда находился преданный, умный и, как я сегодня убедился, смелый и гордый друг... Он снова тут зорко и быстро глянул на Супа и потом вопросительно и доверительно - совсем уж свои! - на Татьяну.

Та не моргнула и глазом, сидела каменная и враждебная.

Пришлось "обозревателю" двинуться дальше.

- Однако то, что я сказал, всего лишь преамбула, Татьяна Никитична. В конце концов, главная наша забота - это сам Андрей Арсеньевич, его личная безопасность. Дело в том, что... дело в том, что... понимаете ли, Татьяна... - глубокое человеческое волнение поглотило пустую формальность отчества, товарищ Сергеев встал и быстро прошелся по кабинету, как бы стараясь взять себя в руки. - Дело в том, что на Лучникова готовится покушение. Реакционные силы в Крыму... - Он снова осекся и остановился в углу кабинета, снова с немым вопросом глядя на Таню.

- Да знаю-знаю, - сказала она с непонятной самой себе небрежностью.

- Что все это значит? - вдруг проговорил десятиборец и в первый раз обвел всех присутствующих осмысленным взглядом.

- Может быть, вы сами объясните супругу ситуацию? - осторожно спросил товарищ Сергеев.

- А зачем вы его сюда пригласили? - Губы Тани растягивались в кривую улыбку.

- Чтобы поставить все точки над и, - хмуро и басовито высказался завотделом.

- Ну, хорошо. - Она повернулась к мужу. - Ты же знал прекрасно: Лучников уже много лет мой любовник.

Суп на нее даже и не взглянул.

- Что все это значит? - повторил он свой непростой вопрос.

Непосредственное начальство молчало, что-то перекатывая во рту, разминая складки лица и чертя карандашом по бумаге бесконечную криптограмму бюросоциализма: ему что-то явно не правилось в этой ситуации, то ли тон беседы, то ли само ее содержание.

Сергеев еще раз прошелся по кабинету. Тане подумалось, что все здесь развивается в темпе многосерийного телефильма. Неторопливый проход в интерьере спецкабинета и резкий поворот в дальнем углу. Монолог из дальнего угла.

Страницы