- Мое понятие Родины, прежде всего отличается от лучниковского, - быстро, едва ли не захлебываясь, проговорил он.

- Только-то и всего, - Марлен Михайлович изобразил разочарование. - Скучновато, господин Игнатьев-Игнатьев. У вас как будто и не Родина, а только лишь Лучников на уме. Задвинулись вы на этой персоне.

Голова Игнатьева-Игнатьева упала, и Марлен Михайлович услышал глухое отчаянное ворчание.

- Налейте мне скоча, - наконец различил он слова.

- Не налью. Я вас не приглашал. Вы меня не интересуете.

Игнатьев-Игнатьев взял себя в руки, откинул назад волосы, встал и прогулялся по ковру.

- Напрасно пренебрегаете, Марлен Михайлович, - сказал он. - Сейчас я представляю те немногие силы на Острове, которые противостоят эпидемии СОСа. Запад, как всегда, расписывается в банкротстве. Мы выходим на Белград, мы ищем пути в Пекин. Мы, семь левых партий, единственные, кто может хоть что-то сделать против СОСа...

- И во мне вы ищете союзника? - усмехнулся Марлен Михайлович. - В советском дипломате вы ищете союзника? Любопытно.

- Да, вы наш потенциальный союзник, - сказал Игнатьев-Игнатьев. - У нас есть сведения, что в СССР могущественные круги не хотят воссоединения, и вы из этих кругов.

- Кто это вам сказал, господин коммунист-нефтяник? - Марлен Михайлович со стаканом виски в левой руке приблизился и ухватил Игнатьева-Игнатьева за плечо. Плечо оказалось на удивление слабым и податливым, голова кобылообразного субъекта как-то бессильно мотнулась. - Отвечайте! Откуда этот вздор?

Игнатьев-Игнатьев молчал, бессильно моталась его голова.

- Это я ему сказал, - прозвучал вальяжный голос, и Марлен Михайлович увидел на пороге располагающего к себе господина с бородой Радамеса, в котором без труда узнал полковника ОСВАГа Вадима Востокова. Изящно поклонившись, полковник прошел в комнату и поставил на стол серебряное ведерко с бутылкой шампанского. Виновато развел руками.

- Извините, Марлен Михайлович, но это я имел неосторожность во время одной из официальных бесед сиречь допросов этого криминального господина высказать нечто вроде подобного предположения.

- Чему обязан, господин Востоков? - почти весело спросил Марлен Михайлович. "Черное и белое" делали свое дело, мир упрощался, распадаясь на два цвета, уподобляясь телевизионному старому до-цветному фильму добрых шестидесятых, мир иллюзий.

- Очень польщен, что вы знаете мое имя. - Boстоков ловко открыл шампанское. - Слышите, как завывает норд-ост? Начинается ураган. В такие вечера весьма приятно разыгрывать в уютном отеле партию политического покера.

Шампанское после виски показалось Марлену Михайловичу серебрящейся фортепианной пьеской после аккордов оркестра.

- Учтите, господин Востоков, - сказал Марлен Михайлович, разваливаясь в кресле. - В соседнем номере помещается тренированный майор Лопатов.

На экране Ти-Ви-Мига вдруг появился "рыбий жир ленинградских речных фонарей". Кровавые полосы угасающего заката за зыбкой иглой Петропавловки. Ухмыляющиеся лица трех мальчишек в шинелях с поднятыми воротниками и в черных шарфах, обмотанных вокруг шеи.

- Соседний номер пуст, - любезно сказал Востоков. - Майор Лопатов в сей момент нежится в кабинете массажа "Бангкок", что в Малом Беме и Копейке, с вашего разрешения.

- Внимание, - услышал Марлен Михайлович голос комментатора. - Репортаж из колыбели пролетарской революции. - Появился и сам комментатор. Тренчкот с поднятым воротником, федора с опущенными полями.

- Съемка сделана спонтанно, без разрешения властей, просим прощения за дефекты изображения, - он повернулся к трем юношам. - Милостидари-и-дарыни, перед вами Игорь, Слава и Валера, все трое называют себя "новые правые".

Один из юношей вытащил из-за пазухи листок школьной бумаги и, кашлянув, стал читать: "От имени Комитета "Новые Правые Крестовского Острова" мы обращаемся к русскому правительству на Острове Крым, к главнокомандующему Вооруженными Силами Юга России генералу Павловичу, а также к начальнику ОСВАГа генералу Арифметикову с просьбой немедленно взять под стражу редактора просоветской газеты "Русский Курьер" Андрея Лучникова. Советская молодежь и ее авангард "Новые Правые Крестовского Острова" считают Андрея Лучникова ренегатом и предателем нашей борьбы..."

Далее на экране началось какое-то непонятное движение, замелькали неясные пятна. Комментатор Ти-Ви-Мига бойко объяснил, что интервью сорвалось из-за вмешательства народной дружины, но "новым правым" удалось скрыться на мотоцикле.

- Ага! - восторженно вскричал Игнатьев-Игнатьев. - Слышали? Под стражу Лучникова! Вот воля советской молодежи!

- Так ведь они же "правые", - сказал, от души веселясь, Марлен Михайлович, - а ведь вы же теперь "ультралевый", Игнатьев-Игнатьев.

- Да какая разница! - брызгая слюной, зашумел Игнатьев-Игнатьев. - Главное - Лучникова под стражу! Пока не поздно! Главный негодяй!

- Вот она, страсть! - сочувственно кивнул в его сторону Востоков. - Он обожает Андрея с детства. Недавно в ОСВАГ попал дневник господина Игнатьева-Игнатьева. Представьте себе, Марлен Михайлович, чуть ли не тысяча страниц страсти, ненависти, любви, ярости. Воображает себя женщиной Лучникова.

- Фальшивка! - вскричал Игнатьев-Игнатьев. - Дневник - фальшивка!

Глаза его явно замаслились, он явно испытывал сейчас сладостное страдание, какое бывает у юнцов, когда в их присутствии говорят о предмете их любви, пусть и неверном, пусть подлом, но страстно желанном.

- Дайте мне хоть немного выпить, Марлен Михайлович, - жалобно попросил Игнатьев-Игнатьев. - Налейте хоть капельку.

- Принесите из бара пару бутылок, - строго сказал ему Востоков. - Запишите на счет ОСВАГа.

- Слушаюсь, - Игнатьев-Игнатьев выскочил из номера.

Востоков выключил телевизор. В наступившей тишине послышалось завывание норд-оста, или, как его здесь называют, "боры". Луч прожектора осветил изрытый волнами морской горизонт.

- Мне так давно хотелось поговорить с вами, Марлен Михайлович, - сказал Востоков.

Марлен Михайлович засмеялся. Сердце его было полно молодой отваги. Ему казалось, что он видит вперед все ходы этих запутавшихся в собственных хитростях людей, видит нелепый смысл их игры, поскольку он, Марлен Михайлович, знает главную и основополагающую причину всей неразберихи. С молодой отвагой он полагал эту Основополагающую мерзостью и вздором.

Востоков вздохнул.

- Как все безобразно запуталось! Послушайте, Марлен Михайлович, скажите мне откровенно, вы-то сами, одно из главных действующих лиц, понимаете, что происходит?

- Дело не в том, понимаю или нет, - сказал Марлен Михайлович. - Я, благодаря своему воспитанию и образованию, в отличие от вас, товарищ белогвардеец, вижу Основополагающую...

В номере вновь появился Игнатьев-Игнатьев. На этот раз "коммуниста-нефтяника" привел, зажав нос и верхнюю губу а болевом приеме, профессор Коккинаки, он же полковник Сергеев.

- Собирался выстрелить нейропаралитическим патроном прямо в вас, господа, - сказал Сергеев, отшвырнул Игнатьева-Игнатьева, сел в кресло и вынул из атташе-кейса три бутылки "Сибирской водки".

- Отдайте мне мой дневник, господин Коккинаки, - хныкал Игнатьев-Игнатьев. - Верните грязную фальшивку.

Марлен Михайлович весело оглядел присутствующих.

- Братцы мои, да я вижу, вы здесь все свои. Сергеев улыбнулся.

- Нет-нет, не совсем так, но мы делимся некоторыми данными. Без такого обмена intellegence service невозможна. Не так ли, коллега Востоков?

Востоков, на удивление Марлену Михайловичу, никакой искательности к Сергееву не высказал, а, напротив, как бы и не удостоил вниманием.

- Не можете ли вы закончить свою мысль, Марлен Михайлович? Вы сказали, что знаете Основополагающую?...

- Вот именно, - Марлен Михайлович налил себе в стакан немного виски, немного шампанского и долил до краев водкой. - Основополагающая крутит нас всех в своем водовороте, превращает нашу жизнь в абсурд, нашу работу в бессмысленную трату времени и денег. Всех нас, и марксистов и монархистов, и цээрушников и кагэбэшников, она закручивает в водовороты, она плывет, неумолимая, могучая, светящаяся акула!

Все замолчали. Возникла неловкая пауза.

- Впечатляюще, - неуверенно пробормотал Востоков. Новая пауза, неловкая тишина. Тихое бульканье - Игнатьев-Игнатьев деликатно глотал водочку.

- Есть предложение, - сказал господин Коккинаки. - Мы все здесь мужчины. - Он бросил взгляд на Игнатьева-Игнатьева. - Или почти все. Давайте напьемся сегодня под "бору"? Напьемся по-свински и поедем к девкам в Малый Бем. Кстати, Лопатову в "Бангкоке" уже проломили бутылкой голову.

- Иногда это нужно, - сказал Востоков.

- Жалею, что иногда, а не всегда, - сказал Марлен Михайлович. - Как подумаю об этой кошмарной светящейся бляди, так и не просыхал бы никогда с проломанной башкой. Попробуйте мой коктейль, товарищи штирлицы. Меня уже качает, как в море. Кстати, что это там за огни, прожекторы, мигалки? Может быть, уже началось?

- Когда начнется, мы будем знать, - сказал Сергеев. - Тут всегда при норд-осте адмирал Вирен выводит свою эскадру на тренировку, ну а нашим из Новороссийска тоже дома не сидится. Да и американцы летают, фотографируют. А на хуя? - спросил он всех присутствующих.

- Это ее дела, - загадочно усмехнулся Марлен Михайлович и показал рукой движение большой рыбы.

Все засмеялись. Зазвонил телефон. В трубке послышался голос не кого-нибудь, а именно Андрея Лучникова. Он говорил очень торопливо:

- Марлен, мне удалось оторваться от Ти-Ви-Мига и от своего конвоя. Я в пятистах метрах от тебя у самого пляжа, в баре "Трезубец". Приходи немедленно.

- Однако у меня гости, - пробормотал Марлен Михайлович. - Милейшая компания. Беседуем об Основополагающей.

- Я знаю, кто у тебя, - пробарабанил Луч. - Постарайся их обмануть. Это единственный шанс.

- Добре, добре, - хитровато засмеялся Марлен Михайлович. - Мои любезнейшие гости очень заинтригованы. Сейчас я и вас сюда притащу, дружище! Разыграем партию политического покера под рев норд-оста. Помните песню? "И битый лед на всем пути, и рев норд-оста, К коммунизму прийти не так-то просто..." - Он повесил трубку и весело глянул на "гостей". Разведчики смотрели на него профессиональными взглядами. Бедняги, подумал Марлен Михайлович, им кажется, что они все знают, что направляют события, между тем нет, пожалуй, более неосведомленных и более жалких прислужников главной суки, Основополагающей.

- Лучников звонит, - сказал он.

У разведчиков профессионально не дрогнул ни один мускул, между тем как обвисший над стаканом "Сибирской" коммунист-нефтяник вскочил, разлил, уронил, задрожал девичьим трепетом.

- Он внизу, в баре. Сейчас приведу его сюда, - сказал Марлен Михайлович.

- Я этого не переживу, - пробормотал Игнатьев-Игнатьев.

- Миссис Парслей с ним? - быстро спросил Востоков.

- Он один. - Марлен Михайлович вышел из номера, прихватив с собой ключ, и заблокировал замок. Пока будут выбираться отсюда, мы смоемся, подумал он. Куда смоешься? - мелькнула мысль. - В море?

В холле отеля он подошел к дежурному городовому, показал свой паспорт и пожаловался, что к нему, советскому дипломату, ввалились какие-то пьяницы и мешают отдыхать. Коп тут же побежал вызывать патруль. Нахалы, осмелились нарушить покой "советского товарища".

Марлен Михайлович между тем выбежал из отеля и рванул по пустынной, короткой и темной улице, где кипели под яростным ветром можжевеловые кусты и светились лишь окна двух-трех баров. В конце улицы бухала и взлетала над парапетом накатная волна норд-оста.

Тут только, почувствовав пронизывающий холод, Марлеи Михайлович сообразил, что он выскочил на улицу даже без пиджака, в одной жилетке. Он добежал до парапета, увернулся от очередного удара волны, увидел справа и слева пляж, заливаемый пенным накатом, дикую пляску огней в черном мраке, подумал, что, может быть, это ночь окончательного решения всех проблем, весело спутал мокрые волосы и тогда заметил в цокольном этаже массивного и безжизненного здания три светящихся теплых окна. Это был бар "Трезубец". Волна останавливалась в метре от его крыльца. Гибельная ночь осталась позади, как только он переступил порог: в теплом баре пахло крепким кофе, табаком, играла музыка.

Gonna make a sentimental journey
То renew old memories... -

напевал какой-то теплый успокаивающий басок.

Хозяин бара смотрел по телевизору хоккейный матч СССР - Канада. Рядом со стойкой сидел огромный пес-овчар с черной полосой по хребтине. Он дружелюбно осклабился при виде вбежавшего Марлена Михайловича. В углу на мягком диване сидели Лучников и миссис Парслей.

- Боже мой, - засмеялся Андрей. - Ты мокрый и пьяный. Никогда тебя пьяным не видел. Cristy, look at my friend. He is a heavy drunk... 1 Чистенькая и строгая миссис Парслей в застегнутой под горло кожаной курточке дружелюбно улыбнулась Кузенкову. Благодаря Ти-Ви-Мигу, всему Острову было известно, что в карманах куртки этой особы всегда помещаются два пистолета со снятыми предохранителями.

- Николай, - сказал Лучников бармену, - дай моему другу какой-нибудь свитер и стакан горячего рома.

- Николай, - сказал Лучников бармену через пять минут, - дай мне и моему другу штормовки, мы хотим немного подышать воздухом.

Движением руки он пресек поползновение Кристины следовать за ними. Они вышли в ревущую мглу и медленно пошли по узкой полосе ракушечника, которая еще оставалась между каменной кладкой набережной Третьего Казенного Участка и накатывающимися из мрака белыми гривами.

- Марлен! - прокричал Лучников на ухо Кузенкову. - Дело сделано! Через неделю мы победим! Последний полл показал, что СОС получит более девяноста процентов!

- Гордись! - крикнул Марлен Михайлович.

- Меня тоска гложет! - ответил Лучников.

- Еще бы! - крикнул Марлен Михайлович. - Ведь ты всего лишь жалкая рыба-лоцман для огромной бессмысленной светящейся акулы.

- О чем ты говоришь? - с испугом спросил Лучников.

Марлен Михайлович ничего не ответил, а только лишь большим оттопыренным пальцем показал в черное море и загадочно ухмыльнулся.

Лучников, удивившись на миг, тут же забыл об удивлении. Он шел вдоль могучих бетонных плит, весь мокрый, в переливающейся под бликами огней штормовке, задумчивый и до странности молодой, настоящий герой народного плебисцита, настоящий чемпион.

- Еще через неделю Госдума обратится к Советскому правительству с просьбой о включении в СССР на правах союзной республики. Скажи, ты можешь мне гарантировать, что не будет какого-нибудь варварства, какой-нибудь тотальной оккупации? Ведь это же не нужно в нашем случае, совсем не нужно. Чехи - чужие, они хотели отколоться, мы свои, мы хотим слиться. Насильственный акт здесь не нужен. Нужна некоторая постепенность, такт... В конце концов, по конституции каждая союзная республика имеет право на свободный вход и выход, на международные отношения, даже на свои вооруженные силы. Наши "форсиз" станут частью Советской Армии, зачем же нас оккупировать? Социалистические преобразования тоже нужно проводить постепенно - мы долго еще сможем быть источником твердой валюты. Пусть меня вышлют сразу, пусть нас всех, "одноклассников", вышлют в Кулунду, посадят во Владимирский централ, пусть хоть расстреляют, мы готовы, но с Островом, с населением нужна постепенность, варварские акты неуместны... Оккупация может потрясти и нас, и вас, может привести к самому невероятному... к войне... Я пытался несколько раз выходить наверх за такими гарантиями, но там, как всегда, делают вид, что нас вообще не существует. В конце концов, ты проводишь здесь политику правительства, Марлен. Я не встречался все эти месяцы с тобой из-за телевизионного хвоста... Они бы скомпрометировали нас обоих... Теперь выхода нет - отвечай напрямую: хватит там ума не оккупировать нас?

Лучников, высказывая это, говорил как бы сам с собой, но после последнего вопросительного знака повернул лицо к Кузенкову и слегка обомлел. Солидный его друг, само воплощение спокойствия и стабильности, выглядел диковато, с мокрыми завитками волос, прилипшими ко лбу, с горящим взглядом, устремленным в грохочущий мрак Азовского залива.

- Ума? - взвизгнул он и расхохотался. - Ума-то хватит! В малых дозах ума у нас хватает, а много не нужно!

- Что с тобой? Марлен? Идем назад в "Трезубец"! - Лучников с трудом остановил стремящееся куда-то мощное тело Марлена Михайловича, повернул его в обратном направлении.

Марлен Михайлович вырвался, прижался к бетонным плитам дамбы Третьего Казенного Участка, распростер вдоль стены руки. Глаза его, расширившись неимоверно, проницали ночной шторм, а рот кривился в саркастическом смехе.

Грохочущие белые валы один за другим шли на них, и Лучников подумал, что буря усиливается и в конце концов может расплющить их о камни дамбы. Пока валы разбивались метрах в двадцати от них, но бурлящая пена докатывалась уже до стены. Через час волна будет бить в дамбу и взлетать над ней, как сейчас она взлетает над морем.

- Вот как? Ты сторонник постепенности, Луч? - бормотал, борясь с неудержимым смехом, Марлен Михайлович. - Ты хочешь только себя принести в жертву, да? Всех остальных ты хочешь спасти? Мессианство? Выход в астрал? Протоптал себе дорожку на Голгофу? Ты не понимаешь разве, что дело не в мудрости наших мудрецов и не в твоей жертвенности? Ты что, разве не видишь ее? Не замечаешь ее свечения? Не понимаешь, что это она нас всех крутит?

Перепуганный Лучников тряхнул Марлена Михайловича, шлепнул его по щеке тяжелой ладонью.

- У тебя срыв, Марлен! Возьми себя в руки. О чем ты бормочешь?

- Об Основополагающей, вот о чем, - захохотал Кузенков.

Лучников неуверенно рассмеялся.

- Это ваши марксистские бредни, а я не марксист...

- Ха-ха-ха! - Кузенков взревел совсем уже бешеным хохотом и простер руки во мглу. - Марксист ты или в боженьку своего веруешь, но ведь не можешь ты не видеть реальности, не можешь не видеть ее, ее огромного тела, ее свечения!

Он оттолкнулся от стены, побежал к морю, и через минуту очередной белый вал накрыл его с головой. Лучников бросился за ним. Волна откатывалась, и теперь они оба оказались по пояс в кипящей белой пене... то тут, то там в водоворотах крутились ящики, бревна, доски, комки пластика, бутылки, куски пенопласта, обрывки оранжевой штормовой одежды. Лучникова отделяло от Кузенкова метров десять, он понял, что может его догнать, когда вдруг луч мощного прожектора опустился на море сверху, с дамбы, и он увидел в этом луче, как новая белая стена, неистовая, идет на них, подбрасывая на гребне новые ошметки моря.

- Марлен! - отчаянно закричал он. - Стой!

Кузенков, словно ребенок, ошарашенный счастьем купания, повернул к нему хохочущее лицо.

Страницы