Арсений Николаевич подошел к перилам веранды и позвал сына - глянь, мол, вниз, - там нечто интересное. Андрей Арсениевич глянул и чуть не выронил "Водкатини": там внизу на краю бассейна стоял его собственный сын Антон Андреевич. Длинная и тонкая дедовская фигура Антошки, белокурые патлы перехвачены по лбу тонким кожаным ремешком, ярчайшие американские купальные трусы почти до колен. В расхлябанной наглой позе на лесенке бассейна стояло отродье Андрея Арсениевича, его единственный сын, о котором он вот уже больше года ничего не слышал. В воде между тем плавали две гибкие девушки, обе совершенно голые.

- Явились вчера вечером пешком, с тощими мешками, грязные... - быстро, как бы извиняясь, заговорил Лучников-старший.

- Кажется, уже отмылись, - суховато заметил Лучников.

- И отъелись, - засмеялся дед. - Голодные были, как акулы. Они приплыли из Турции с рыбаками... Позови его, Андрей. Попробуйте все-таки...

- Анто-о-ошка! - закричал Лучников так, как он кричал когда-то, совсем еще недавно, будто бы вчера, когда в ответ на этот крик его сын тут же мчался к нему большими скачками, словно милейший дурашливый пес.

Так неожиданно произошло и сейчас. Антон прыгнул в воду, бешеным кролем пересек бассейн, выскочил на другой стороне и помчался вверх по лестнице, крича:

- Хай, дад!

Как будто ничего и не было между ними: всех этих мерзких сцен, развода Андрея Арсениевича с матерью Антона, взаимных обвинений и даже некоторых пощечин; как будто не пропадал мальчишка целый год черт знает в каких притонах мира.

Они обнялись и, как в прежние времена, повозились, поборолись и слегка побоксировали. Краем глаза Лучников видел, что дед сияет. Другим краем глаза он замечал, как вылезают из бассейна обе дивы, как они натягивают на чресла ничтожные яркие плавочки и как медленно направляются вверх, закуривая и болтая друг с другом. Мысль о лифчиках, видимо, не приходила им в голову, то ли за неимением таковых, то ли за неимением и самой подобной мысли.

- Познакомьтесь с моим отцом, друзья, - сказал Антон девушкам по-английски. - Андрей Лучников. Дад, познакомься, это Памела, а это Кристина.

Они были очень хорошенькие и молоденькие, если и старше девятнадцатилетнего Антона, то ненамного. Памела, блондинка с пышной гривой выгоревших волос, с идеальными, будто бы скульптурными крепкими грудками. "Калифорнийское отродье, вроде Фары Фосет", - подумал Лучников. Кристина была шатенка, а груди ее (что поделаешь, если именно груди девиц привлекали внимание Лучникова: он не так уже часто бывал в обществе передовой молодежи), груди ее были не столь идеальны, как у подружки, однако очень вызывающие, с торчащими розоватыми сосками.

Девицы вполне вежливо сказали "nice to meet you" - у Кристины был какой-то славянский акцент - и крепко, по-мужски, пожали руку Лучникова. Они подчеркнуто не обращали внимания на свои покачивающиеся груди и как бы предлагали и окружающим не обращать внимания - дескать, что может быть естественнее, чем часть человеческого тела? - и от этой нарочитости, а может быть, и просто от голода у Лучникова зашевелился в штанах старый друг, и он даже разозлился: вновь возникала проклятая, казалось бы, изжитая уже в сумасшедшей череде дней зависимость.

- Вы, должно быть, из "уимен-либ", бэби? - спросил он девушек.

Яростное возмущение. Девчонки даже присвистнули.

- Мы вам не бэби, - хрипловато сказала Кристина.

- Male chouvinist pig, - прорычала Памела и быстро, взволнованно стала говорить подружке: - Из их поколения этой гадости уже не выбьешь. Обрати внимание, Кристи, как он произнес это гнусное словечко "бэби". Как будто в фильмах пятидесятых годов, как будто солдат проституточкам!...

Лучников облегченно расхохотался: значит, просто обыкновенные дуры! Дружок в штанах тоже сразу успокоился.

- Ребята, вы не обижайтесь на моего дадди, - сказал Антон. - Он и впрямь немного олд-таймер. Просто вы его своими титьками взволновали.

- Простите, джентльмены, - сказал Лучников девушкам. - Я действительно невпопад ляпнул. Грехи прошлого. Почувствовал себя слегка в бордельной обстановке. Ведь я именно солдафон пятидесятых.

- Будем обедать, господа? - спросил Арсений Николаевич. - Здесь или в столовой?

- В столовой, - сказал Антон. - Тогда девки, может быть, оденутся. А то бедный мой папа не сможет съесть ни кусочка.

- Или съем что-нибудь не то, - пробурчал Лучников. Отец и сын сели рядом в шезлонги.

- Где же ты побывал за этот год? - спросил Лучников.

- Спроси, где не был, - по-мальчишески ответил Антон. Он сделал знак Хуа, и тот принес ему его драные, разлохмаченные джинсы. Антон вытащил из кармана железную коробочку из-под голландских сигар "Биллем II" и извлек оттуда самокруточку. Понятно - курим "грасс". Именно в присутствии отца закурить "грасс" - вот она свобода! Неужели он думал когда-нибудь, что я его буду угнетать, давить, ханжески ограничивать? Неужели он, как и эти две дурочки, считает меня человеком пятидесятых? Во всем мире меня считают человеком, определяющим погоду и настроение именно сегодняшнего дня, и только мой собственный сын нашел между нами generation gap. He слишком ли примитивно? Во всех семьях говорят о "разрыве поколений", значит, и мы должны иметь эту штуку? Может быть, он не слишком умен? Провалы по части вкуса? В кого у него этот крупный нахальный нос? Невысокий, зарастающий по бокам лоб - в мамашу. Но нос-то в кого? Да нет, не открестишься - подбородок мой и зеркальные родинки: у меня над левой ключицей, у него - над правой, у меня справа от пупка, у него - слева, а фигура - в Арсения.

- Сейчас спрошу, где ты не был, - улыбнулся Лучников. - В Штатах не был?

- От берега до берега, - ответил Антон.

- В Индии ее был?

- Сорок дней жил в ашраме. Пробирались даже в Тибет через китайские посты.

- Скажи, Антоша, а на что ты жил весь этот год?

- В каком смысле?

- Ну, на что ты ел, пил? Деньги на пропитание, короче говоря?

Антон расхохотался, слегка театрально.

- Ну, папа, ты даешь! Поверь мне, это сейчас не проблема для... ну, для таких, как я, для наших. Обычно мы живем в коммунах, иногда работаем, иногда попрошайничаем. Кроме того, знаешь ли, ты, конечно, не поверишь, но я стал совсем неплохим саксофонистом...

- Где же ты играл?

- В Париже... в метро... знаешь там корреспонданс на Шатле...

- Дай затянуться, - попросил Лучников.

Антон вспомнил, что он курит и тут же показал специфическую расслабленность, особую такую шикарную полуотрёшенность.

- Это... между прочим... из Марокко... - пробормотал он как бы заплетающимся языком.

Все-таки - мальчишка.

- Я так и понял, - сказал Лучников, взял слюнявый окурок и втянул сладковатый дымок. Сладкая дрянь. - Ба, вот странность, только сейчас заметил, что я спрашиваю тебя по-русски, а ты мне отвечаешь на яки. - Он внимательно разглядывал сына. Все-таки красивый парень, очень красивый.

- Это язык моей страны! - с неожиданной горячностью вскричал Антон. Веселости как не бывало. Глаза горят. - Я говорю на языке моей страны!

- Вот оно что! - сказал Лучников. - Теперь, значит, вот такие у нас идеи?

- Слушай, атац, ты меня опять подначиваешь. Ты со мной, я вижу, так и не научишься говорить серьезно. Яки! - Нотка враждебности, той старой, годичной давности, появилась в голосе Антона. - Яки! Яки, атац!

Атац, то есть отец, типичное словечко яки, смесь татарщины и русятины.

Уровнем ниже, в дверях столовой появилась фигура деда.

- Мальчики, обедать! - крикнул он.

Антон вылез из шезлонга и пошел по веранде, прыгая на одной ноге и на ходу натягивая джинсы. Обернулся.

- Да, я забыл тебе сказать, что я и в Москве твоей побывал.

- Вот как? - Лучников встал. - Ну, и как тебе Москва?

- Блевотина, - с удовольствием сказал Антон и, почувствовав, что диалог закончился в его пользу, очень повеселел.

Дед явно любовался внуком. В дверях столовой Антон дружески ткнул Арсения плечом. Лучников-средний задержался.

- Арсений, это из-за него ты просил меня приехать обязательно сегодня. Он что - завтра испаряется?

- Нет-нет. Антошка мне ничего не говорил о своих планах. Не думаю, что эта троица так быстро нас покинет. Девочки первый раз на Острове. Антошка предвкушает роль гида. Новая культура яки и жизнь русских мастодонтов. К тому же рядом и Коктебель с его вертепами. Думаю, что американочкам на неделю хватит.

Арсений Николаевич вроде бы посмеивался, но Андрей Арсениевич заметил, что глаза отца смотрят серьезно и как бы изучают его лицо. Это тоже было не свойственно старику Лучникову и пугало.

- Тогда почему же ты сказал "обязательно"? Просто так, а? Без особого значения?

"Если ответит "просто так", "без особого значения", то это самое худшее", - подумал Андрей Арсениевич.

- Со значением, - улыбнулся отец, как бы угадавший ход его мыслей. - У нас сегодня к обеду Фредди Бутурлин.

- Да я его вижу чуть ли не каждый день в Симфи! - воскликнул Лучников.

- Нам нужно будет вечером поговорить втроем, - неожиданно жестким голосом - президент в кризисных паузах истории - проговорил Лучников-старший.

Тогда они вошли в столовую, одна стена которой была стеклянной и открывала вид на море, скалу Хамелеон и мыс Крокодил. За столом уже сидели Памела, Кристина, Антон и Фредди Бутурлин.

Последний был членом Кабинета министров, а именно товарищем министра информации. Пятидесятилетний цветущий отпрыск древнего русского рода, для друзей и избирателей Фредди, а для врэвакуантов Федор Борисович, член партии к-д и спортклуба "Русский Сокол", а по сути дела плейбой без каких-либо особых идей, Бутурлин когда-то слушал лекции Лучникова-старшего, когда-то шлялся по дамочкам с Лучниковым-средним и потому считал их своими лучшими задушевными друзьями.

- Хай, Эндрю! - он открыл свои объятия.

- Привет, Федя! - ответил Лучников "по правилам московского жаргона".

Памела и Кристина - Боже! - преобразились: обе в платьях! Платья, правда, были новомодные, марлевые, просвечивающие, да еще и на узеньких бретельках, но все-таки соски молодых особ были прикрыты какими-то цветными аппликациями. Антоша сидел голый по пояс, только лишь космы свои слегка заправил назад, завязал теперь в пони-тэйл.

Седьмым участником трапезы был мажордом Хуа. Он отдавал распоряжения на кухню и официанту Гаври, но то и дело присаживался к столу, как бы гордо демонстрируя, что он тоже член семьи, поворачивал по ходу беседы печеное личико, счастливо лучился, внимал. Вдруг беседа и его коснулась.

- Хуа - старый тайваньский шпион, - сказал про него Антон девушкам. - Это естественно, Крым и Тайвань, два отдаленных брата. В семьях врэвакуантов считается шикарным иметь в доме китайскую агентуру. Хуа шпионит за нами уже сорок лет, он стал нам родным.

- Что такое врэвакуанты? - Памела чудесно сморщила носик.

- Когда в 1920-м году большевики вышибли моего дедулю и его славное воинство с континента, белые офицеры на Острове Крым стали называть себя "временные эвакуанты". Временный is temporary in English. Потом появилось сокращение "вр. эвакуанты", а уже в пятидесятых годах, когда основательно поблекла идея Возрождения Святой Руси, сложилось слово "врэвакуант", нечто вроде нации.

Отец и дед Лучниковы переглянулись: Антону и в самом деле нравилась роль гида. Фредди Бутурлин пьяновато рассмеялся: то ли он действительно набрался еще до обеда, то ли ему казалось, что таким пьяноватым ему следует быть в его "сокольской" плейбойской куртке, да еще и в присутствии хорошеньких девиц.

- Ноу, Тони, ноу, плиз донт... - погрозил он пальцем Антону. - Не вводи в заблуждение путешественниц. Врэвакуанты, май янг лэдис, это не нация. По национальности - мы русские. Именно мы и есть настоящие русские, а не... - Тут бравый "сокол" слегка икнул, видимо, вспомнив, что он еще и член Кабинета, и закончил фразу дипломатично: -...а не кто-нибудь другой.

- Вы хотите сказать, что вы - элита, призванная править народом Крыма?! - выпалил Антон, перегнувшись через край стола.

"Что это он глаза-то стал так таращить, - подумал Лучников. - Уж не следствие ли наркотиков?"

- Не вы, а мы, - лукаво погрозил Бутурлин Антону вилкой, на которой покачивался великолепный шримп. - Уж не отделяешься ли ты от нас, Тони?

- Антон у нас теперь представитель культуры яки, - усмехнулся Лучников.

- Яки! - вскричал Антон. - Будущее нашей страны - это яки, а не вымороченные врэвакуанты или обожравшиеся муллы, или высохшие англичане! - Он отодвинул локтем свою тарелку и зачастил, обращаясь к девушкам: - Яки - это хорошо, это среднее между "якши" и "о'кей", это формирующаяся сейчас нация Острова Крыма, составленная из потомков татар, итальянцев, болгар, греков, турок, русских войск и британского флота. Яки - это нация молодежи. Это наша история и наше будущее, и мы плевать хотели на марксизм и монархизм, на Возрождение и на Идею Общей Судьбы!

За столом после этой пылкой тирады воцарилось натянутое молчание. Девицы сидели с каменными лицами, у Кристины вздулась правая щека - во рту, видимо, лежало что-то непрожеванное, вкусное.

- Вы уж извините нас, уважаемые леди, - проговорил Арсений Николаевич. - Быть может, вам не все ясно. Это вечный спор славян в островных условиях.

- А нам на ваши проблемы наплевать, - высказалась Кристина сквозь непрожеванное и быстро начала жевать.

- Браво! - сказал дед. - Предлагаю всему обществу уйти от битвы идей к реальности. Реальность перед вами. В центре стола омар, слева от него различные соусы. Салат с креветками вы уже отведали. Смею обратить внимание на вот эти просвечивающие листочки балаклавской ветчины, она не уступит итальянской "прошютто". Вон там, в хрустале, черная горка с дольками лимона - улыбка исторической родины, супервалютная икра. Шампанское "Новый Свет" в рекламе не нуждается. В бой, господа!

Далее последовал очень милый, вполне нормальный обед, в течение которого вся атмосфера наполнялась веселым легким алкоголем, и вскоре все стали уже задавать друг другу вопросы, не дожидаясь ответа, и отвечать, не дожидаясь вопросов, а когда подали кофе, Лучников почувствовал на своем колене босую ступню Памелы.

- Этот тип, - говорила золотая калифорнийская дива, тыча в него сигарой, вынутой изо рта Фредди Бутурлина, - этот тип похож на рекламу Мальборо.

- А этот тип, - Кристина, взмахнув марлевым подолом, опустила голый задик на костлявые колени деда Арсения, - а этот тип похож на пастыря всего нашего рода. Пастырь белого племени! Джинсовый Моисей!

- Вы, девки! Не трогайте моих предков! - кричал Антон. - Папаша, можно я возьму твой "турбо"? Нельзя? Как это говорят у вас в Москве - "жмот"? Ты - старый жмот! Дед! Одолжи на часок "ролле"? Жмоты проклятые! Врэвакуанты! Яки поделится последней рубахой.

- Я дам вам "лендровер" с цепями, - сказал дед Арсений. - Иначе вы сверзитесь с серпантина в бухту.

- Ура! Поехали! - молодежь поднялась и, приплясывая, прихлопывая и напевая модную в этом туристическом сезоне песенку "Город Запорожье", удалилась. Памела перед уходом нахлобучила себе на голову летнюю изысканную шляпу товарища министра информации.

Город Запорожье!
Санитэйшен фри!
Вижу ваши рожи,
Братцы, же ву при!

Русско-англо-французский хит замер в глубинах "Каховки". Взрослые остались одни.

- Эти девки могут разнести весь твой замок, Арсений, - сказал Лучников. - Откуда он их вывез?

- Говорит, что познакомился с ними третьего дня в Стамбуле.

- Третьего дня? Отлично! А когда он стал яки-националистом?

- Думаю, что сегодня утром. Они часа два беседовали на море с моим лодочником Хайрамом, а тот активист "Яки-Фьюча-Туганер-Центр".

- Хороший у тебя сын, Андрюшка, - мямлил вконец осоловевший Бутурлин. - Ищущий, живой, с такими девушками дружит. Вот мои мерзавцы-белоподкладочники только и шастают по салонам врэвакуантов, скрипка, фортепиано, играют всякую дребедень от Гайдна до Стравинского... понимаете ли, духовная элита... Мерзость! В доме вечные эти звуки - Рахманинов... Гендель... тоска... не пьют, не валяются...

- Ну, Фредди, хватит уже, - сказал Лучников-старший. - Теперь мы одни.

Фредди Бутурлин тут же причесался, одернул куртку и сказал:

- Я готов, господа.

- Хуа, отключи телефоны, - попросил Арсений Николаевич.

- А вы не завели еще себе магнитный изолятор? - поинтересовался Фредди. - Рекомендую. Стоит дорого, но зато перекрывает всех "клопов".

- Что все это значит? - спросил Лучников.

Он злился. Двое уже знают некий секрет, который собираются преподнести третьему, несведущему. Хочешь не хочешь, но в эти минуты чувствуешь себя одураченным.

Арсений Николаевич вместо ответа повел их в так называемые "частные" глубины своего дома, то есть туда, где он, собственно говоря, и жил. Комнаты здесь были отделаны темной дубовой панелью, на стенах висели старинные портреты рода Лучниковых, часть из которых успела эвакуироваться еще в 20-м, а другая часть разными правдами-неправдами была выцарапана уже из "Совдепии". Повсюду были книжные шкафы и полки с книгами, атласами, альбомами, старые географические карты, старинные глобусы и телескопы, модели парусников, статуэтки и снимки любимых лошадей Арсения Николаевича. Над письменным столом висела фотография суперзвезды, лучниковского фаворита, пятилетнего жеребца крымской породы Варяга, который взял несколько призов на скачках в Европе и Америке.

Страницы