- Вот тебе, Игорь! - советский полковник показал Бонафеде свою правую ладонь, как бы обрубив ее ладонью левой.

- Вот тебе, Сергей! - Бонафеде. показал Сергееву правую руку до локтя.

- Бестактный спор, - сухо сказал Чернок, отключил связь и сказал пилоту:

- Снижаемся к базе Бонафеде.

- Снижаемся, сэр? - переспросил летчик.

- Не век же нам летать, - раздраженно бросил Чернок. - Постепенно снижаемся! Продолжаем наблюдение.

Они ушли мористее и начали медленное снижение. Уже виден был подходящий к Севастополю гигантский авианосец. В море, на сколько хватал глаз, маячили боевые корабли и транспорты. Десятки вертолетов летели к побережью. От пирсов к центру города ползли бронированные колонны.

Чернок повернул кресло на 180 градусов и оказался как бы за оперативным столом - такое это было чудо, вертолет "дрозд". Два молодых офицера, специалисты по оперативной информации, прапорщики Кронин и Ляшко смотрели на него. Все трое некоторое время молчали.

- Они не сошли с ума, сэр? - наконец спросил Кронин. Чернок попросил Ляшко налить ему полный стакан неразбавленного "Чивас Ригал".

- Самое смешное, сэр... - начал было Кронин.

- Нас атакует "миг-25", сэр, - сказал пилот.

Чернок выпил полстакана и бросил взгляд назад. Успел увидеть только реверсионный след пролетевшего истребителя.

- Вы что-то хотели сказать, Кронин? - спросил он.

- Еретическая мысль, сэр, - улыбнулся юноша.

- Держу пари, сэр, она и вам приходила в голову, - сказал Ляшко.

Парни старались говорить по-русски, но то и дело переходили на более для них удобный язык, то есть английский.

- Как там истребитель? - спросил Чернок пилота.

- Заходит на второй круг атаки, - доложил пилот. - Вижу Бонафеде. К ней подходит бронетанковая колонна.

- Спускайтесь туда, - сказал Чернок, допил стакан до дна и закурил сигариллос. - Да, мальчики, мне тоже приходила в голову эта мысль, - сказал он. - Больше того, она мне даже и ересью не кажется. Я почти уверен, что "форсиз"...

- Да! - вскричал Кронин. - Если бы это был неприятель, если бы это была армия вторжения, мы бы сбросили их в море!

- Боюсь, что мы бы их просто уничтожили, - холодно улыбнулся Ляшко. - Взгляните, сэр...

На темной стенке в глубине кабины высветилась карта Крыма. Пятнышко световой указки поползло по ней.

- Скопище техники у Карачели... - презрительно кривил губы Ляшко. - Толкучка в Балаклаве... Танковое месиво без капли горючего у Бахчисарая...

- Кронин, как бы вы действовали? - Чернок откинулся в кресле. - Давайте поиграем в войну.

- Ракетный залп, сэр, - только и успел сказать пилот. Мгновенно последовавший за этим взрыв уничтожил вертолет "дрозд" и четырех находящихся в нем офицеров.

Кажется, Лучников даже видел яркую вспышку в небе, взрыв командного вертолета Чернока, но не обратил на нее особого внимания, отнеся к пиротехническим эффектам подлейшей киносъемки. Он вспомнил о Кристине и подумал о том, как безнравственно современное искусство. Все снимается на пленку и все демонстрируется, и чем естественнее выглядит человеческая трагедия, тем лучше, а во имя чего? Цель полностью утеряна...

Бедная девочка, подумал он, занесло тебя тогда в Крым... занесло тебя тогда в мою спальню... занесло тебя...

Он поднял ее тело и медленно направился к храму. Навстречу ему по дорожке, выложенной ракушечником, мимо античных руин и православных крестов, бежали три фигуры, он узнавал их по мере приближения: отец Леонид, Петр Сабашников в монашеском одеянии и Мустафа.

- Вот, - сказал Лучников, передавая тело Кристины на руки отцу Леониду. - Примите, отец Леонид. Она была рождена в католичестве, но обернулась к православию. Она меня очень любила. Какая разница - католичество, православие?... всем христианам нужно быть вместе, когда в мире совершаются безнравственные события, вроде этой киносъемки.

- Съемки, Андрей? - Сабашников обнял его за плечи. - Ты называешь это съемкой?

- Даже ты не догадался, - засмеялся Лучников. - Что же говорить о простых людях? Вообрази, какая это для них психологическая травма! Любопытно, кто дал банде Хэлоуэя разрешение на это массированное глумление?

- Пойдемте, дети мои, в храм, - сказал отец Леонид. - Будем вместе. Сегодня ночью многие придут, я думаю так. Иди и ты, Мустафа. Будь с нами. Ты не обидишь Ислам, если будешь сегодня с нами.

- Я плохо знаю Ислам, я буддист, - пробормотал юноша. Отец Леонид шел широким крепким шагом. Белые ножки Кристины свисали со сгиба его руки. Лучников разрыдался вдруг, глядя на то, как они болтаются.

- Андрей, - повернулся к нему отец Леонид. - Утешься. Час назад я крестил здесь твоего внука Арсения.

Мыс Херсонес каменными обрывами уходит в море, но под обрывами еще тянется узкая полоска галечного пляжа. Там, в одной из крохотных бухточек, готовились к побегу четверо молодых людей - Бенджамин Иванов со своей подругой черной татаркой Заирой и Антон Лучников со своей законной женой Памелой; впрочем, их было пятеро - в побеге участвовал и новорожденный Арсений. В бухточке этой они нашли брошенный кем-то открытый катер с подвесным мотором "Меркурий". В катере оказалась еще и двадцатилитровая канистра с бензином - топлива вполне достаточно, чтобы достичь турецкого побережья.

Антон и Памела, потрясенные всеми событиями уходящего дня, сидели, прижавшись друг к другу боками, а спинами прижимались к уплывающему от них Острову Крыму. В последних передачах ныне уже заглохшего Ти-Ви-Мига промелькнуло сообщение о смерти деда Арсения и об аресте, или, как деликатно выразились перепуганные тивимиговцы, "временной изоляции" Андрея. На коленях у них, однако, лежал новорожденный Арсений, головкой на колене отца, попкой на бедре матери. Чувства, раздиравшие Антона, были настолько сильны, что он в конце концов впал попросту в какое-то оглушенное состояние. Жена его не могла ему ничем помочь, растерзанная родами, жалостью к Антону, нежностью к бэби, страхом перед побегом, она тоже впала в полулетаргию.

Впрочем, энергии Бен-Ивана хватало на всех пятерых. Он" чувствовал себя в своей тарелке, побег был его стихией. Побег - это мой творческий акт, всегда говорил он. Я всегда благодарен тем, кто берет меня под арест, потому что предчувствую новый побег. Я буду очень разочарован, когда Россия откроет свои границы.

Вместе с милейшей своей подружкой, вечно пританцовывающей Заирой, Бен-Иван все приготовил на катере, а затем, ничтоже сумняшеся, отправился на "поверхность", как он выразился, в ближайший супер-маркет, притащил оттуда одеяла, плащи, огромный мешок с едой и напитками и даже Си-Би-Радио. Он со смехом рассказывал о "наших ребятах", то есть о советских солдатах в супер-маркете, одном из бесчисленных филиалов Елисеева-Хьюза, о том, с каким восторгом их там встречают, как они жрут печенье "афтерэйт" и жареный миндаль и как "вырубаются" от восторга.

- Дождемся ночи, Бен-Иван? - спросил его Антон.

- Ни в коем случае! - воскликнул "артист побега". - Ночью здесь все будет исполосовано прожекторами. Они будут каждую минуту подвешивать ракеты. Если они обнаружат нас ночью, нам конец.

- А если они обнаружат нас сейчас? - довольно весело поинтересовалась Заира.

- Сейчас другое дело, кара кизим, сейчас солнце склоняется к горизонту, заканчивается горячий денек истории, сумерки - это час прорех, расползания швов, час, когда видны просветы в эзотерический мир, когда на некоторый миг утрачивается спокойствие и хрустальные своды небес слегка колеблются. Понятно?

К начальнику сигнальной вахты авианосца "Киев" капитан-лейтенанту Плужникову подошел один из операторов старший матрос Гуляй.

- Товарищ капитан-лейтенант, - сказал он и вдруг как-то замялся, затерся, словно пожалел, что подошел.

- Ну что, Гуляй, - поморщился капитан-лейтенант Плужников, который считал минуты до окончания вахты и мечтал об увольнении на берег. - Все в порядке, Гуляй? - офицер уже чувствовал со стороны матроса какую-то "самодеятельность", так называемую инициативу, чувствовал также, что матрос уже жалеет о "самодеятельности", но не решается отвалить. - Поссать, что ли? - спросил он Гуляя.

- Да понимаете, товарищ капитан-лейтенант, - с нескрываемой досадой сказал старший матрос, - объект на приборе.

"Ах ты, падла такая, Гуляй, - думал Плужников, глядя на светящуюся блошку в углу экрана. - Ну, какого хуя с места сорвался? Что тебе, паскуда, эта блоха? Может, плотик какой-нибудь болтается или ребята какие-нибудь от нашей армады в Турцию когти рвут. Ну, какого хуя... Придется теперь докладывать командиру, а то еще стукнет этот Гуляй..."

Он внимательно посмотрел в лицо старшему матросу. Отличная у парня будка - крепкая, чистая, нет, такой не стукнет. Впрочем, может, как раз такой и стукнет. Тогда вернулся к своему пульту, связался с командованием, доложил, как положено: объект, идущий от берега в нейтральные воды, в секторе хуй с минусом и три хуя в квадрате...

Начальник вахты корабля капитан первого ранга Зубов дьявольски разозлился на капитан-лейтенанта. Кто его за язык тянет? Подумаешь, бегут какие-то чучмеки на какой-нибудь шаланде. У всех классовое сознание в один день не пробудишь. Бегут, пусть бегут, больше места останется. Не буду никому докладывать, а Плужникову скажу, что будет отмечен. Рядом с Зубковым стоял его помощник кавторанг Гранкин и делал вид, что ничего не слышал, лишь еле заметная улыбка появилась на его лице, обращенном к подпрыгивающим над силуэтом Севастополя рекламным огням.

"Это он, пидар, психологический тест мне ставит, - подумал про Гранкина Зубов. - А вот сейчас я тебе сам психологическую штуку воткну, Гранкин-Хуянкин".

- Доложите командиру, - приказал Зубов, думая, что Гранкин начнет сейчас ваньку валять и на том проколется, но тот немедленно включил селектор и доложил командиру все, что полагается, и скосил, конечно, глазок в сторону Зубова - дескать, все нюансы, ебемать, им, Гранкиным, уловлены.

Командир авианосца контр-адмирал Блинцов в это время находился в собственной спальне, куда удалился для частного разговора с супругой, пребывавшей в этот момент по обыкновению на даче в Переделкино. Нужно было уточнить список покупок в пока еще капиталистическом Севастополе, а главное, узнать по только им двоим понятным намекам, как там младший сын Слава, ночевал ли дома или снова "ухиляд" на Цветной бульвар к своей "хипне".

И тут этот малоприятный офицер Гранкин проявляет "самодеятельность", лезет с сообщением о какой-то дурацкой "блохе" в море. Конечно, на "таких, как Гранкин, служба стоит, но личной симпатии эти заебистые твари вызвать не могут. Зубов, тот ходит, как будто на все кладет, но мужик отличный, банку хорошо держит и талантливый специалист...

Так или иначе, но через пятнадцать минут после сигнала старшего матроса Гуляя с борта авианосца "Киев" по направлению к "блохе", ползущей в бескрайнем море, вылетел боевой вертолет, ведомый старшими лейтенантами флота СССР Комаровым и Макаровым.

- Смотри, Толя, - сказал Комаров. - Как будто Греция слева, как будто мифология...

Пустынный мыс Херсонес проплыл слева, после чего они стали круто забирать в море.

Катер шел споро, временами слегка бухал днищем по небольшой волне, что накатывала сейчас с юга. Солнце садилось за Севастопольские холмы, небо и море за спинами беглецов горело дивным огнем, и из этого дивного огня явилась и зависла над катером зловещая стрекоза. Неужто конец, подумал Антон, сжимая плечи Памелы, неужто в один день конец нам всем, конец Лучниковым? Жена его тряслась и плакала. Заира закричала, поднимая ладони к вертолету:

- Ребята, не трогайте нас! Христа ради, пожалейте нас!

- Внимание, ложусь крестом, - деловито сказал Бен-Иван, отполз на корму, лег на спину и распростер руки, образовав фигуру креста и устремив на кабину вертолета мощный "отводящий" взгляд. От напряжения у него дергались нога и голова. Невозмутимым оставался один лишь младенец Арсений.

Два могучих советских человека смотрели на них сверху.

- Видишь, Толя, какие ребята, - сказал старший лейтенант Комаров. - Отличные ребята.

Старший лейтенант Макаров молча кивнул.

- А девчонки еще лучше, - сказал Комаров. - Плюс новорожденный.

Макаров опять кивнул.

- Смотри, Толяй, они крестятся, - сказал Комаров. - У них там никакого оружия ни хера нету, Толяй. Крестятся, Толька, от нас с тобой крестом обороняются. Давай, Толька, шмаляй ракету!

- Я ее вон туда шмальну, - сказал Макаров и показал куда-то в мутные юго-восточные сумерки.

- Ясное дело, - сказал Комаров. - Не в людей же шмалять.

Он соответствующим образом развернул машину. Макаров соответствующим образом потянул рычаг.

- Але, девяносто третий, - ленивым наглым тоном передал Комаров на "Киев", - задание выполнено.

- Вас понял, - ответил ему старший матрос Гуляй, хотя отлично видел на своем приборе, что задание не выполнено.

На Херсонес упала ночь, когда из храма Святого Владимира вынесли легкий гроб с телом Кристины Парслей. За гробом шли четверо: отец Леонид, Петр Сабашников, Мустафа Ахмет-Гирей и Андрей Лучников.

Небо было полно звезд, а праздничное зарево Севастополя стояло за темной громадиной собора и не мешало звездам полыхать над пустынным мысом, где ярко белели мраморные останки Эллады и отсвечивал черный мрамор христианских надгробий.

Ракушечник слегка похрустывал под ногами маленькой процессии. Отец Леонид покачивал кадилом и читал от Матфея, тихо, как бы и себя самого вопрошая:

- ...Что же смотреть ходили вы в пустыню? Трость ли, ветром колеблемую? Что же смотреть ходили вы: пророка?

- Отец Леонид, - спросил Лучников. - Отчего сказано: У вас же и волосы на голове все сочтены?

Голос его лихорадочно подрагивал. Священник повернул к нему свое белое в темноте лицо.

- Светильник для тебя есть око, - читал он. - Если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло.

Лучников сжал голову руками.

- Отчего же сказано, что даже волосы сочтены, что из двух птиц, купленных за ассарий, ни одна не упадет на землю без воли Отца нашего. Зачем же мы-то Ему?

Руки его упали.

Отец Леонид, отвернув лицо свое к Небу, говорил в пустоту:

- ...тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят его...

- К чему наши потуги? - спросил Лучников. - Почему сказано, что соблазны надобны Ему, но горе тем, через кого пройдет соблазн? Как бежать нам этих тупиков, отец Леонид...

Священник не взглянул на Лучникова, он говорил как бы только себе, но его гулкий голос далеко слышен был:

...где будет труп, там соберутся орлы...

...и многие лжепророки предстанут и прельстят многих...

...претерпевший же до конца спасется...

...бодрствуйте, ибо не знаете, в который час Господь ваш придет...

Могильщики поставили гроб на край ямы. Все остановились. Лучников смотрел на спокойное детское лицо Кристины и механически повторял за отцом Леонидом слова заупокойной молитвы. Гроб опускался, падала сухая крымская земля. Он взял - горсть этой земли, в которой, конечно, были и осколки Эллады, поднял глаза и увидал рядом другую могилу, черный мраморный крест и выбитое на нем имя покойной - ТАТЬЯНА ЛУНИНА.

- Значит, и она здесь, - пробормотал он. - Таня и Кристи теперь рядом, - он улыбнулся. - Не пережали, ребята? Все правильно?

Сабашников обнял его за плечи. Мустафа тихо проговорил:

- В "питере" работает Си-Би. Антон и Памела вызывают. Они сейчас в море, уходят к Турции. Дали свои позывные. Еще полчаса они будут в зоне слышимости. Что им передать?

- Передай, что я целую их, - сказал Лучников. - Трижды целую маленького. Передай, что я страшно занят - я хороню своих любимых.

Сабашников крепче сжал его плечи.

- Повторяй за отцом Леонидом. Втроем они вдруг крепко и ясно запели:

- "Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всей душой твоею, и всем телом твоим!"

Звезды полыхали. За собором Святого Владимира взлетал праздничный фейерверк.

В соседней аллее за осколком мраморной колонны давно уже ждал конца церемонии полковник Сергеев.

"Боже, как я живу, - думал он. - Чем я всю жизнь занимаюсь".

Страницы