- Возле тебя, друг, закусывать можно, - улыбнулся ему Лучников.

- А ты, по-моему, хорошее пил, друг, - сказал парень. - Чую по запаху, этот товарищ сегодня хлебную пил. Ошибаюсь?

- Отгадал, - кивнул Лучников.

"Рафик" выехал па асфальт. Парень показал Лучникову на изуродованную крышу, - Понял, на хуй, блядь какая, трубы на прицепе по ночам возит и нс крепит их, хуесос. Одна труба, в пизду, поперек дороги у него висит и встречный транспорт хуячит.

- Хоть живы-то остались, слава-тебе-господи, - визгливо высказалась женщина, оттягивая собравшееся на груди платье вниз на живот.

- Слава Богу, вы живы остались, - сказал Лучников, встал на колени и широко перекрестился.

VII. ОК

Вот уже несколько лет, как Площадь Лейтенанта Бейли-Лэнда на набережной Ялты превратилась в огромное, знаменитое на весь мир кафе. На всем пространстве от фешенебельной старой гостиницы "Ореанда" до стеклянных откосов ультрасовременного "Ялта-Хилтон" стояли белые чугунные столики под парусиновыми ярчайшими зонтиками. Пять гигантских платанов бросали вечно трепещущие тени на цветной кафель, по которому шустро носились молодые официанты, шаркала полуголая космополитическая толпа и, пританцовывая, прогуливались от столиков до моря и обратно сногсшибательные ялтинские девушки, которые сами себя называли на советский манер "кадрами". Были они не то чтобы полуголыми, но попросту говоря, неодетыми - цветная марля на сосках и лобках, по сравнению с которой любой самый смелый бикини прошлого десятилетия казался монашеским одеянием.

- Сексуальная революция покончила с проституцией, - говорил Арсений Николаевич Лучников своему другу нью-йоркскому банкиру Фреду Бакстеру. - Неожиданный результат, правда? Ты видишь, какое здесь выросло поколение девиц? Даже меня они удивляют всякий раз, когда я приезжаю в Ялту. Какие-то все нежные, чудные, с добрым нравом и хорошим юмором. О половых контактах они говорят, словно о танцах. Внук мне рассказывал, что можно подойти к девушке и сказать ей: "...Позвольте пригласить вас на "пистон". Это советский слэнг, модный в этом сезоне. То же самое и в полном равенстве позволяют себе и девицы. Как в дансинге.

Бакстер хихикал, весь лучиками пошел под своей панамой.

- Однако, Арсен, таким-то, как мы с тобой, старым пердунам, вряд ли можно рассчитывать на буги-вуги.

- Я до сих пор предпочитаю танго, - улыбнулся Арсений Николаевич.

- До сих пор? - Бакстер юмористически покосился на него.

- Изредка. Признаюсь, не часто.

- Поздравляю, - сказал Бакстер. - Вдохновляешься, наверное, на своих конных заводах?

- Бак, мне кажется, ты сексуальный контрреволюционер, - ужаснулся Арсений Николаевич.

- Да, и горжусь этим. Я контрреволюционер во всех смыслах, и если мпе взбредет в старую вонючую башку потанцевать, я плачу за это хорошие деньги. Впрочем, должен признаться, дружище, что эти расходы у меня сокращаются каждый год, невзирая на инфляцию.

Два высоких старика, один в своих неизменных выцветших одеяниях, другой в новомодной парижской одежде, похожей на робу строительного рабочего, нашли свободный столик в тени и заказали дорогостоящей воды из местного водопада Учан-Су.

Солнце почти, дописало свою ежедневную дугу над развеселым карнавальным городом и сейчас клонилось к темно-синей стене гор, на гребне которых сверкали знаменитые ялтинские "климатические ширмы".

- Что они добавляют в эту воду? - поинтересовался Бакстер. - Почему так бодрит?

- Ничего не добавляют. Такая вода, - сказал Арсений Николаевич.

- Черт знает что, - проворчал Бакстер. - Всякий раз у вас здесь я попадаюсь на эту рекламную удочку "ялтинского чуда". Нечто гипнотическое. Я в самом деле начинаю здесь как-то странно молодеть и даже думаю о женщинах. Это правда, что в "Ореанде" произошла та чеховская история? "Дама с собачкой" - так? Какая собачка у нее была - пекинес?

- Неужели ты Чехова стал читать, старый Бак? - засмеялся Арсений Николаевич.

- Все сейчас читают что-то русское, - проворчал Бакстер. - Повсюду только и говорят о ваших проклятых проблемах, как будто в мире все остальное в полном порядке - нефть, например, аятолла в Иране, цены на золото... - Бакстер вдруг быстро вытащил из футляра очки, водрузил их на мясистый нос и вперился взглядом в женщину, сидевшую одиноко через несколько столиков от них. - Это она, - пробормотал он. - Посмотри, Арсен, вот прототип той чеховской дамочки, могу спорить, не хватает только пекинеса.

Арсений Николаевич, в отличие от бестактного банкира, не стал нахально взирать на незнакомую даму, а обернулся только спустя некоторое время, и как бы случайно. Приятная молодая женщина с приятной гривой волос в широком платье песочного цвета, сидевшая в полном одиночестве перед бокальчиком мартини, показалась ему даже знакомой, но уж никак не чеховской героиней.

- Фреди, Фреди, - покачал он головой. - Вот как в ваших американских финансовых мозгах преломляется русская литература? Никакая собака, даже ньюфаундленд, не приблизит эту даму к Чехову. Лицо ее мне явно знакомо. Думаю, это какая-то французская киноактриса. Наш Остров, между прочим, стал сплошной съемочной площадкой.

- Во всяком случае вот с ней я бы потанцевал, - вдруг высказался старый Бакстер. - Я бы потанцевал с ней и не пожалел бы хороших денег.

- А вдруг она богаче тебя? - сказал Арсений Николаевич. Это предположение очень развеселило Бакстера. У него даже слезки брызнули и очки запотели от смеха.

Друзья забыли о даме без собачки и стали говорить вообще о француженках, вспоминать француженок в разные времена, а особенно в 44-м году, когда они вместе освобождали Париж от нацистов и подружились со множеством освобожденных француженок; в том году, несомненно, были самые лучшие француженки.

Между тем одинокая дама была вовсе не француженкой и не киноактрисой, что же касается предполагаемого богатства, то узнай о нем Бакстер сразу прекратил бы смеяться. Таня Лунина, а это была она, получала стараниями товарища Сергеева суточные и квартирные по самому высшему советскому тарифу, однако в бешено дорогой Ялте этих денег еле-еле хватало, чтобы жить в дешевом отеле "Васильевский Остров" окнами во двор и питаться там же па четвертом уровне Ялты в ближайшем итальянском ресторанчике. Конечно, и номер был хороший, и кондиционер замечательный, и ковры на полу, и ванная с голубоватой ароматной водой, и еда у итальянцев такая, какой в Москве просто-напросто нигде не сыщешь, но... но... спустившись на три квартала к морю, она попадала в мир, где ее деньги просто не существовали, а перед витринами на набережной Татар возникали заново, но уже как злая насмешка.

Словом, если бы до Тани долетели слова старика Бакстера и если бы ее английского достало, чтобы их понять, она, возможно, и не отказалась бы потанцевать со стариканом. "Хохмы ради" она даже думала иногда о мимолетном "романешти" с каким-нибудь мечтательным капиталистом, мелькало такое в Таниной лихой башке, но она тут же начинала над собой издеваться - где, мол, мне, старой дуре, если тут по площади Лейтенанта такие девчонки разгуливают. Словом, только и оставалось сидеть в предвечерний час под платанами, изображать из себя что-то вроде Симоны Синьоре, потом идти по Татарам, небрежно заглядывая в витрины, а потом небрежно, как бы из туристического любопытства, сворачивать в переулок, возвращаться в свой "Васильевский Остров" и звонить по всем телефонам Андрея и всюду получать один и тот же ответ: "господин Лучников отсутствует, никакими сведениями не располагаем, пардон, мадам..."

Счет за телефонные разговоры был уже огромным, и она собиралась завтра же или послезавтра плюнуть на осторожность, зайти в местную контору "Фильмоэкспорт СССР", то есть к коллегам товарища Сергеева, и передать им этот счетик. Тоже мне рыжую нашли, работаю на вас, так извольте раскошеливаться. И так уже прибавила не меньше двух килограммчиков на этих пиццах, а о хорошем бифштексе не могу даже и мечтать... Гады, жадные и нищие гады!

Тане было оказано величайшее доверие - индивидуальная поездка в Ялту! Все советские туристические, спортивные и делегационные маршруты обходили этот город стороной, считалось почему-то, что соблазны космополитического этого капища совсем уже невыносимы для советского человека. Считалось почему-то, что Симферополь с его нагромождением ультрасовременной архитектуры, стильная Феодосия, небоскребы международных компаний Севастополя, сногсшибательные виллы Евпатории и Гурзуфа, минареты и бани Бахчисарая, американизированные Джанкой и Керчь, кружево стальных автострад и поселения богатейших яки - менее опасны для идейной стойкости советского человека, чем вечно пританцовывающая, бессонная, стоязычная Ялта, пристанище киношной и литературной шпаны со всего мира. По мнению мудрецов из Агитпропа, в Ялте значительно расплавляются такие священные для советского человека понятия, как "государственная граница", "серпастый-молоткастый паспорт", "бдительность", "патриотический долг", что именно здесь советский люд начинает терять "собственную гордость", "сверкающие крылья", начинает мечтать об анархических блужданиях и на буржуев он здесь смотрит не очень свысока. Скорее всего, это были досужие вымыслы тугодумного Агитпропа, и ничего особенно опасного для всепобеждающих идей социализма в Ялте не было. Весь несуществующий в природе Остров Крым - или, как официально он назывался в советской прессе, "Зона Восточного Средиземноморья" - представлял из себя ужасную язву для. Агитпропа, начиная еще с Гражданской войны (неожиданное, сокрушительное поражение непобедимой Красной Армии) и кончая нынешним процветанием. Лучше было бы для Агитпропа, чтобы остров этот действительно не существовал, но, увы, где-то за пределами Агитпропа, в каких-то других, отделенных от Агитпропа сферах, этот Остров почему-то самым определенным образом существовал, и был объектом каких-то неясных размышлении и усилий. Оттуда, из отделенных от Агитпропа сфер, пришла непререкаемая идея развития контактов на данном историческом этапе, и хочешь не хочешь контакты пришлось разворачивать и напрягать тяжелые умы для проведения разъяснительной работы, и вот как результат напряжения агитпроповских умов - Ялта была негласно объявлена идеологическим "табу".

Конечно, и в Ялту ездили, однако только самые высокие чины, да самые знаменитые артисты, да детишки самых высоких чипов - поразвлечься.

И вот Таня Лунина сподобилась, обыкновенный тренер но легкой атлетике, обыкновенный комментатор телевидения сидит без сопровождения , совершенно одна, эдакая драматическая дама в стиле Симоны Синьоре из старых фильмов, под платанами па площади Лейтенанта. Смотри, Татьяна, какие перспективы открываются перед тобой, стоит только примкнуть к тайному ордену. Одна в Крыму! Одна в Ялте! Пьешь мартини на площади Лейтенанта!

Напутствуя в дорогу, Сергеев, конечно, прозрачно намекал, что всевидящее око будет следить каждый ее шаг, но Таня после полного, "с концами" исчезновения Андрея Лучникова из-под носа специально созданного для него сектора, уже не очень-то верила в эти могущества. Уже и оттуда, и из этой высшей категории, тянет халтуркой, так думала она и сейчас, поглядывая па двух старых сухопарых англичан, сидящих неподалеку (один из них казался ей знакомым, наверное, актер какой-нибудь), на климатические ширмы, создающие на гребне Яйлы фантастический силуэт какого-то миражного и вечно манящего в путь города, на голых девушек, выскакивающих из моря и в брызгах бегущих прямо к столикам кафе, на красавцев-официантов-яки, которые обслуживали несметное число посетителей кафе, словно играли в какой-то веселый бейсбол, на бродящих по набережной музыкантов и фокусников, на качающиеся мачты турецких, греческих, итальянских, израильских, крымских судов, на две белые глыбы круизных лайнеров, на подходящие к порту океанские яхты, па пару вертолетов со стеклянными брюшками, несущих над городом неизменное "Кока-кола не подведет!", на русские, английские и татарские надписи, начинающие уже загораться над крышами второй, небоскребной линии Ялты, поглядывая на все это и попивая сухой мартини, который давно бы уж хватила залпом, если бы была в Москве. Попивая маленькими глотками суточное свое содержание, она и думать забыла о всевидящем оке, о товарище Сергееве думала только в связи с проклятыми телефонными счетами.

Честно говоря, она уже однажды бывала тайно в Ялте, когда Андрей в очередной раз украл ее после отбоя из пансиона в Ласпи, где жила их команда. На бешеном его "турбо-питсре" они примчались сюда, ужинали на качающейся крыше отеля "Невский Проспект", там же и переспали. Помнится, ее поразила рассветная Ялта. Выйдя из гостиницы, она увидела, что за столиками открытого кафе на маленькой площади сидят и разговаривают разноплеменные люди, под пальмой девица в остром колпачке еле слышно играет на флейте, а на веранде "Клуба Белого Бонна" кружатся несколько костюмированных под прошлое пар. Мекка всемирного анархизма, сумасбродства, греха, шалая и беспутная Ялта!

Между прочим, в разговорах с товарищем Сергеевым оказалось, что она стукачишек своих спортивных все же недооценивала. Все эти романтические побеги в "турбо-литере", оказывается, были у товарища Сергеева зарегистрированы, равно как и прилеты Андрея в Париж, в Токио, в Сан-Диего на свидания. Мягко, без всякого нажима товарищ Сергеев дал ей понять, что потому и не было "дано хода" этим телегам, что они в конечном счете к нему, Сергееву, попадали, а у него, Сергеева, были свои на Таню виды, надежда на творческое сотрудничество.

Таня чувствовала, что дурацкая пьянка и драка с Супом стала - кризисным моментом в их отношениях с Андреем. Раньше-то он летел за тысячи километров ради единственного пистончика, теперь вот пропал. Пропал в России, в Москве, исчез совсем, как будто ее и не существует. Что с ним происходит? Неужели он эту безобразию сцену принял всерьез? Раньше он ей все прощал, считал ее московской хулиганкой, любил ее и все прощал. А теперь, видите ли, рассердился. Подумаешь, накирялась, с кем этого не бывает. А сам-то, между прочим, хорош! Можно представить, сколько баб проходит сквозь его волосатые рыжие лапы.

Только один раз за все время он позвонил ей в Москву. Слышимость была отвратительная. Она еле узнала его голос. Откуда ты, спросила и тут же испугалась. Вопрос был вроде бы самый естественный, по в новом своем качестве Татьяна поймала себя на позорном - выпытываю. Из Рязани, ответил Андрей, солжениценские места. Какие места? не расслышала Татьяна. Солженицынские, повторил Андрей. Какие, какие? На этот раз Таня расслышала, но не поняла. Она, честно говоря, и думать-то забыла о Солженицыне после его высылки, если и думала о нем раньше. Довольно дурацкий получился разговор. Суп сидел за кухонным столом и вроде бы ничего не слышал, не обращал внимания, вдумчиво ел крохотную порцию творога: после драматической сцены в первом отделе взялся почему-то за диету, за тренировки, стал сбрасывать вес. Я сейчас в Рязани, а потом буду в Казани, а потом в Березани. Из-за отвратительной слышимости угадать его настроение было трудно, голос, кажется, звучал весело. Когда мы увидимся, спросила Татьяна. Монеты кончаются, закричал Андрей. Когда увидимся? Боюсь, что не скоро, донеслось до нее. Андрей, перестань дурака валять, закричала она. Приезжай немедленно. Какая тебе еще Казань-Березань! Я видеть тебя хочу! Я со-ску-чи-лась! Соскучилась! Что? Монетки кончаются! Пока! Когда ты будешь в Москве? Боюсь, что не скоро. Я на Остров возвращаюсь. Когда ты летишь? Когда в Москве? Не скоро. Монетки кон... Хотя она и понимала, что произошло разъединение, она еще минуту или больше говорила о том, что соскучилась, и в голосе ее явно звучало, что соскучилась физически, это к тому же и некоторый был вызов Супу, который после сделки у особиста пальцем к ней нс притронулся. Когда же, наконец, она повесила трубку и обернулась, увидела Супа сквозь две открытые двери с плащом через плечо и с тяжеленной сумкой "Адидас" в правой руке. Ты-то куда, отвратительным усталым голосом спросила вдогонку. В Цахкадзор, был ответ, и Суп пропал надолго.

Сергеев сообщением о дурацком телефонном разговоре был потрясен и возмущен. Потрясение ему как профессионалу удалось скрыть, а вот возмущение прорвалось наружу. Несерьезно, глупо ведет себя Андрей Арсениевич. Что это за дурацкие кошки-мышки? Неужели он не понимает, что каждый его шаг... Таня смотрела прямо в лицо Сергееву и неприятно улыбалась. Наверное, он не понимает, наверное, не догадывается, что вы знаете каждый его шаг. Такой наивный. Да-да, он всегда был наивным. Он, наверное, полностью убежден, что вы его потеряли, товарищ Сергеев. Западный человек, что поделаешь, ко всему относится несерьезно, недооценивает наши органы.

Оставшись одна, Таня стала заниматься детьми снаряжать их в пионерлагерь, выбросила из головы своих мужиков и даже новую эту тягостную связь с сергеевским сектором как бы забыла.

И вдруг начался внезапный дикий шухер. Сергеев приехал к ней прямо домой и выложил на стол новенький загранпаспорт, командировочное удостоверение от "Комитета советских женщин" и пачку "белых" рублей, которая ей в тот момент даже показалась довольно внушительной. Немедленно отправляйтесь.

Да куда же? Сейчас скажу - закачаетесь: в Ялту! С кем? Одна поедете, мы вам вполне доверяем. А что мне там делать? Шпионить за кем-нибудь? Я все равно не умею... Засыплюсь! Странный вы человек, Татьяна, ведь мы же с вами оговорили вашу задачу. Вашу вполне благородную и простую задачу - быть с Лучниковым, с вашим возлюбленным, вот и все. Да почему же мне с ним здесь сначала не встретиться? Он ведь здесь? Это не ваше дело. Сергеев заметно рассердился. Не ваше дело, где он сейчас. Ваше дело сейчас - отправиться в Ялту, поселиться в гостинице "Васильевский Остров" и каждый день звонить Андрею Арсениевичу в "Курьер", в пентхауз его дурацкий и в поместье его отца "Каховку". Когда встретите его, немедленно дайте нам знать. Да почему же?... начала очередной вопрос Таня, но была тут грубо оборвана: вам что, в Ялту нс хочется попасть? Хочется, хочется, и мысленно даже закричала, словно девчонка, - в Ялту, одна, туалеты прекрасные и деньги по высшему тарифу! Мгновенный подъем настроения. Ура! Ну, вот и результат всех наших дурацких "ура", мадам: одиночество и дикая злость, злость па Андрея, который пропал, будто ее и нс существует...

По набережной к платанам подъехали два красно-бело-синих фургона с вращающимися на крышах фонарями тревоги. Из них выскочили и построились в две шеренги городовые в белых шлемах с прозрачными щитами и длинными белыми же дубинками. Оставшееся от старой России слово "городовой" (хрестоматийное представление Тани - пузатый, толстомордый обормот в сапожищах вроде их участкового) очень мало подходило к крымской полиции в ее синих рубашках с короткими рукавами, все как один - американские шерифы из вестернов.

За полицейскими машинами тут же возник открытый "лендровер" с вездесущей прессой. Длиннофокусная оптика нацелилась на полицейские шеренги и на набережную, где происходило какое-то необычное движение толпы. Несколько фотографов спрыгнули с "лендровера" и побежали между столиками кафе, непрерывно щелкая затворами. Один из них вдруг заметил двух сухопарых стариков, сидящих неподалеку от Тани, и нагло, лихорадочно стал их в упор снимать, пока старик в джинсовой рубашке не надел па нос темные очки, а второй нс надвинул на сизый нос песочного цвета "федору" с цветной лентой. Вдруг прекратилось обслуживание. Официанты собрались толпой па оркестровой эстраде, выкинули какой-то флаг, ярко-зеленый, с очертаниями Острова и с надписью "ЯКИ", лозунг на непонятном языке и запели что-то непонятное, но веселое. Они прихлопывали в ладоши, приплясывали и смеялись, трое или четверо трубили в трубы. Голые девочки аплодировали им и кружились, вокруг эстрады.

Подъехали фургоны Ти-Ви-Мига, "мгновенного телевидения", серебристые с фирменной эмблемой: крылатый глаз. Шеренги городовых, прикрывшись щитами, пошли в медленное наступление. Толпа на Татарах уже кипела в хаотическом движении. Бухнули подряд три взрыва. Поднялся в вечернее небо клубящийся пар загоревшегося бензина.

Таня встала на стул и уцепилась рукой за край зонта. Она увидена, что на набережной бушует массовая драка и различила, что дерутся друг с другом три молодежных банды: парии в майках, похожих на флаг, выкинутый официантами, парни в майках с серпом-молотом на груди и парни в престраннейших одеяниях, то ли кимоно, то ли черкесках с газырями и с волчьими хвостами за спиной. Драка явно была нешуточная: мелькали бейсбольные биты, пролетали бутылки с горючей смесью, "молотовский коктейль"...

С другой стороны Татар от порта на бушующую молодежь, видимо, тоже наступали шеренги полиции, поблескивали в последних солнечных лучах пластмассовые щиты.

- Что происходит? - полюбопытствовал Бакстер.

- Третье поколение островитян выясняет отношения, - улыбнулся Арсений Николаевич. - Насколько я понимаю, на митинг "яки" напали с двух сторон, очень справа и очень слева. "Молодая Волчья Сотня", если не ошибаюсь, с одной стороны, и "Красный Фронт" с другой. Наши официанты, как видишь, на стороне "яки", потому что они и сами настоящие "яки". Между прочим, мой внук тоже стал активистом "яки". Не исключено, что и он там бьется за идею новой нации.

- Недурно придумано, - сказал Бакстер. - Неплохая изюминка для всего этого вечера на набережной. Чувствую себя все лучше и лучше.

- Ребята, однако, звереют не по дням, а по часам, - задумчиво проговорил Арсений Николаевич.

- Да ведь это повсюду, - проговорил Бакстер. - В Лондоне дерутся и в Париже, я недавно сам видел на Елисейских Полях. - Подражая "француженке", он взгромоздился на свой стул и посмотрел из-под руки.

- Кажется, затихает, - сказал он через несколько минут. - Идет на спад. Сгорела пара автомобилей, выбито несколько витрин. Вижу смеющиеся лица. Полиция оттесняет парней на пляж. Ну, началось - купание! Чудесно!

Он слез со стула и направился к "француженке". Арсений Николаевич глазам своим не верил. Старикан Бакстер, почти его ровесник, подошел к вытянувшейся на стуле молодой стройной даме и взял ее за локоть. Вполне бесцеремонно, черт возьми. Всегда все-таки были хамами эти американцы нашего поколения. Подходит к утонченной изящной даме и берет ее за локоть, словно девку. Вот сейчас он получит достойный афронт, вот посмеюсь над дубиной.

Таня спрыгнула со стула. Над ней возвышался шикарный старикан, морда красная, вся лучиками пошла, и нос как картофелина. Они сели за стол. Таня вопросительно подняла брови. Старикан вынул из кармана записную книжку крокодиловой кожи, потом старомодный, наполовину золотой "Монблан", черкнул что-то в блокноте и, отечески улыбаясь, подвинул его Тане.

Она глянула: долларовый жучок, потом единичка с тремя нулями и вопросительный знак. Посмотрела в лицо старику. Голубенькие детские глазки.

- Сава? - спросил старик.

- Сава па, - сказала Таня, попросила "Монблан", зачеркнула единицу и поставила над ней жирную трешку.

- Сава! - вскричал радостно хрыч.

Тогда она еще раз обвела "Монбланом" нули - для пущей важности - и встала.

- Куда предпочитаете? - спросил старик. - "Ореанда"? - он показал рукой на гостиницу. - Или яхта? - он показал рукой на порт.

- Ваша собственная яхта? - спросила Таня. Она была очень спокойна и по-английски спросила почти правильно, и волосы небрежно отмахнула, аристократка секса, но внутри у нее все тряслось - ну и ну, ну, ты даешь, Татьяна!

Бакстер уверил ее, что это его собственная яхта, на ней он и прибыл сюда, вполне комфортабельное плавучее местечко. Жестом он показал Арсению Николаевичу, что позвонит позже, взял под руку чудесную "француженку" и они пошли к порту по плитам набережной, на которых еще остались следы недавней битвы - клочки порванных лозунгов и маек, бейсбольные биты и разбитые бутылки.

Арсений Николаевич смотрел им вслед с чувством сильной досады, даже горечи. Давно уж за свою долгую жизнь, в которой чего только не было, казалось, должен был избавиться от идеализации женщин, но вот оказывается и сейчас досадно, горько, да и противно, пожалуй, даже немного и противно, что эта женщина с таким милым лицом оказалась дешевкой, тут же пошла с незнакомым стариком, будет сейчас делать все, что развратный Бак ей предложит, а ведь на профессионалку не похожа...

Огорченный и расстроенный, Арсений Николаевич оставил на столике деньги за "Учан-Су", пошел через площадь к паркингу, сел в свой старый открытый "бентли" и поехал в Артек, где сейчас имела место "пятница у Нессельроде".

Будет сенсация, невесело думал он, медленно снижаясь в крайнем правом ряду в закатную темно-синюю бездну к подножию Аю-Дага, где в этот час уже зажигались огни одного из самых старых аристократических поселков врэвакуантов. Лучников-старший на пятнице у Нессельроде! Он давно уже стал манкировать традиционными врэвакуантскими салонами, имитирующими "нормальную русскую светскую жизнь". Давно уже, по крайней мере, пару десятилетий назад стала чувствоваться в этих "средах", "четвергах" и "пятницах" нестерпимая фальшь: па Острове создавалось совсем иное общество, но в замкнутом мирке врэвакуантов все еще поддерживался стиль и дух серебряного века России. Его уже и приглашать перестали, то есть нс напоминали, по обижались до сих пор - экий, мол, видите ли, международный европейский этот Лучников, гнушается русской жизнью. Трудно было не стать космополитом на такой космополитической "плешке", как Остров Крым, но находились, однако, "мастодонты", как их называл Андрей, которые умудрялись поддерживать в своих домах из поколения в поколение выветривающийся дух России. Таким и был старый Нессельроде, член Вр. Гос. Думы от монархистов, совладелец оборонного комплекса заводов на Сиваше.

Вдруг этот Нессельроде стал названивать: что же вы, Арсений Николаевич? Как-то вы оторвались от нашего общества. Почему бы вам не заехать как-нибудь на нашу "пятницу" в Артек? Были бы счастливы, если бы и Андрей Арсениевич вам сопутствовал... У нас сейчас, знаете ли, вокруг Лидочки группа молодежи, и ваш сын, так сказать, едва ли не кумир в их среде... Эти, знаете ли, новые идеи... не доведут они до хорошего нашу армию... но что поделаешь, и нам отставать нельзя...

До сих пор мастодонты не говорили: "нашу страну" и даже "наш Остров", но только лишь пашу "русскую временно эвакуированную армию", нашу "базу эвакуации"...

Арсений Николаевич что-то мычал в ответ на эти приглашения, он и не думал ими воспользоваться, тем более, что островные сплетни донесли, что дамочки Нессельроде нацелились па холостяка Андрея.

И вот теперь вдруг сел в свой старый "бентли" и меланхолически поехал в Артек, признаваясь себе, что делает это из-за какого-то смехотворного протеста перед современной аморальностью, когда циничный богач без лишних слов покупает молодую изящную даму... Как все это пошло и гнусно... лучше уж хоть на минуту, хоть фиктивно, хоть фальшиво окунуться в век минувший...

На даче у Нессельроде шла их обычная "пятница", но в то же время царило необычное возбуждение. В глубине гостиной великолепный пианист Саша Бутурлин играл пьесу Рахманинова. Это было традицией. Существовала легенда, что Рахманинов, бывая в Крыму, останавливался только у Нессельроде. Если не было профессиональных пианистов, сама мадам Нессельроде садилась за инструмент и играла с экспрессией, временами обрывала игру, как бы погружаясь в страну грез или даже, как говорили полушепотом, в страну воспоминаний. В креслах сидели старики в генеральских мундирах и в партикулярном платье. В смежном салоне - среднее поколение, финансисты и дамы играли в бридж. На открытой веранде смешанное общество, преимущественно молодежь, общались уже в современном стиле - стоя, с коктейлями. Там был буфет. Вот там-то, на веранде, над морем и царило, как сразу заметил Арсений Николаевич, необычайное оживление.

Когда Арсений Николаевич вошел в гостиную, ему, конечно же, было оказано чрезвычайное внимание, но отнюдь не столь чрезвычайное, как он первоначально предполагал. Михаил Михайлович, роскошный, во фраке, раскрыл, конечно, объятия, и Варвара Александровна предоставила все еще великолепную руку для поцелуя, но оба супруга выглядели взволнованными и даже растерянными.

Оказалось, что мирное течение нессельродовской "пятницы" было прервано сегодня самым невероятным образом. Костю, младшего сына Нессельроде, привезли из Ялты сильно побитого, в разорванной - вообразите - одежде, да и одежда, представьте, Арсений Николаевич, какая-то варварская - джинсы и майка со знаками этих невозможных яки.

Должно быть, Костя участвовал в сегодняшней потасовке на Татарах. Вот именно, и это совершенно невозможно, Арсений Николаевич, чтобы юноша из хорошей семьи ввязывался в грязные уличные истории. И вот вы, Арсений Николаевич, приехали к нам сегодня так неожиданно, но очень кстати. Но почему же "кстати", позвольте узнать, милая Варвара Александровна. Какое же, позвольте, я имею отношение к??. Ах, Боже мой, excuse moi, самое прямое. Арсений Николаевич, как это ни печально, но именно ваш внук Антон... простите, но именно всеми нами любимый ваш Тоша и вовлек нашего Костеньку в это дикое движение "яки-нациоиализма", он его сегодня и потащил на Татары. Мы прочим Костеньке дипломатическое поприще, но это, вы понимаете, не вяжется с уличными потасовками. Да ведь это и опасно для жизни, в конце концов... Там была "Волчья Сотня".

- Там была "Волчья Сотня", - хмуро сказал Михаил Михайлович, - и хулиганы из "Красной Стражи". Сбежалась всяческая шваль - и просоветчики, и прокитайцы, и младотурки уже ехали, по, к счастью, опоздали. Я звонил полковнику Мамонову в ОСВЛГ и завтра же буду ставить вопрос на думской фракции. Вот вам первые цветочки нашего пресловутого ИОСа, ягодки будут потом... Л вы знаете, что они называют себя "сосовцами"? Новая партия - СОС, Союз Общей Судьбы. Нет, их там сегодня не было, но именно они и заварили всю эту политическую кашу на нашем Ост... простите, в Зоне Временной Эвакуации...

- СОС? - переспросил Арсений Николаевич.

- Разве ваш сын не говорил вам об этой новой партии? - вполне небрежно осведомился подошедший вылощенный господин с моноклем в глазнице, явный "осваговец".

- Позвольте представить, - тут же сказала Варвара Александровна. - Это наш дальний родственник Вадим Анатольевич Востоков, служащий ОСВАГа.

- Я не видел своего сына уже несколько педель, - сказал Арсений Николаевич. - Он прилетает только сегодня ночью.

- Разумеется, из Москвы? - В. А. Востоков был улыбчив и любезен.

- Рейсом из Стокгольма, - сухо ответил Арсений Николаевич и вышел на веранду. Он давно уже заметил там свою собственную костлявую, длинную, чуть сутуловатую фигуру с его собственным длинноватым носом, то есть своего обожаемого внука. Антон явно был в центре внимания. Он что-то вещал, размахивая руками, то подходил к пострадавшему Костеньке и опускал на плечо соратнику руку вождя, то усаживался с бока-, лом виски на перилах веранды и вещал оттуда, а Лидочка Нессельроде и еe гости, все в греческих туниках (так, вероятно, была задумана сегодняшняя "пятница" - молодежь в греческих туниках), следовали за ним и внимали.

- Яки! - вскричал Антон, увидев деда. - Граната каминг, кабахет, сюрприз! Сигим-са-фак!

Подразумевалось, что он как бы изъясняется на языке яки. Гости, восторженно переглядываясь, повторяли роскошное ругательство "сигим-са-фак".

Арсений Николаевич обнял внука за плечи и заглянул ему в лицо. Под глазом у него был синяк, на щеке ссадина. Майка-флаг порвана на плече.

Герой вечера Костенька Нессельроде выглядел вполне плачевно - майка у него была располосована, повязка намокла от сукровицы, челюсть вздулась, но oн, тем не менее, геройски улыбался.

- Мы им дали, дед! - перешел на русский Антон. - И красным и черным выдали по первое число! Они - жалкие хлюпики, дед, а у нас настоящие ребята, яки, рыбаки, парни с бензоколонок, несколько бывших рейнджеров. Мы им выдали! Сейчас увидишь. Сейчас, кажется, Ти-Ви-Миг.

Раздались позывные этой самой популярной островной программы, которая старалась передавать прямую трансляцию с места чрезвычайных событий, а потом повторяли их уже в подмонтированном драматизированном виде.

Все обернулись к светящемуся в углу веранды огромному экрану телевизора. Три разбитных комментатора, один по-русски, другой по-английски, третий по-татарски, непринужденно, с улыбочками, перебивая друг друга, рассказывали о случившемся два часа назад па набережной в Ялте столкновении молодежи. Замелькали кадры митинга яки, мелькнул взбирающийся на столб Антошка Лучников. "Кто этот юноша из хорошей семьи?" - ехидно спросил комментатор. На экране появились столики кафе "Под платанами", и Арсений Николаевич видел самого себя и Фреда Бакстера, потягивающих напиток "Учан-Су". - Быть может, член "Вредумы" господин Лучников-старший смог бы даже увидеть своего энергичного внука, если бы не был столь поглощен бутылкой "Учан-Су" (мгновенный кадр рекламы напитка), в обществе Фреда Бакстера, вновь осчастливившего наш Остров своим прибытием". Ах, мерзавцы, они даже француженку успели снять с ее выпяченной из-за неудобной позиции очаровательной попкой! Крупный план - замасленные глазки Бакстера. "Мистер Бакстер, мистер Бакстер, ваши акции снова поднимаются, сэр?"

- Подонки, - закричал Антон, - ни слова о наших лозунгах, сплошная похабная буффонада!

Вот эффектные кадры: несущаяся в атаку "Волчья Сотня". Рты оскалены, шашки над головой. Шашки затуплены, ими нельзя убить, но покалечить - за милую душу! Несущиеся с другой стороны и прыгающие в толпу с балконов старинных отелей первой линии Ялты остервеневшие "красные стражники". "Коктейль-Молотов" снова в моде!" Камера панорамирует дерущуюся набережную, средний план, крупный. "Какая вайоленс!" - восклицают все трое комментаторов одновременно.

- Это я! Я! - закричал тут радостно Костенька Нессельроде, хотя вроде бы гордиться нечем: дикий красный охранник, прижав его к стене, молотит руками и ногами.

Промелькнул и Антон, пытающийся применить тайваньские приемы своего папаши и получающий удар тупой шашкой по скуле. Вновь на экране вдруг появились Арсений Николаевич и Фред Бакстер. Первый надел темные очки, второй опустил на глаза песочного цвета панаму с цветной лентой. "Не мешайте нам, джентльмены, - саркастически сказал русский комментатор, - мы наслаждаемся водой "Учан-Су". Вновь: мгновенный кадр рекламы напитка. Сдвинутые ряды городовых, словно римские когорты, наступают со всех сторон. Струи воды, слезоточивые газы. Бегство. Опустевшая набережная с остатками "битвы", с догорающими машинами и выбитыми витринами. Все три комментатора за круглым столом. Смотрят друг на друга с двусмысленными улыбочками. "Чьи же идеи взяли верх? Кто победил? Как говорят в таких случаях в Советском Союзе - победила дружба!"

На экране появились вдруг кольца дороги, спускающейся к Артеку, и на ней медленно катящий в открытой старой машине Арсений Николаевич. "Быть может, как раз в этом ключе и размышляет о сегодняшних событиях наш почтенный "вредумец" Арсений Николаевич Лучников. А где, кстати, его сын, редактор "Курьера"? Неужели опять в..."

Передача закончилась на многоточии.

"Больше никогда не приеду в этот бедлам, - подумал Лучников. - Буду сидеть на своей горе и подстреливать репортеров".

- Свиньи! - рявкнул Антон. - Тоже мне небожители! Издеваются над мирскими делами! Следующий митинг яки - возле телевидения! Мы тряхнем эту шайку интеллектуалов, которые ради своих улыбочек готовы отдать на растерзание наш народ!

Страницы