19 Mar 2024 Tue 10:16 - Москва Торонто - 19 Mar 2024 Tue 03:16   

– Да, мистер Винанд.

– И не попадайтесь мне на глаза.

– Да, мистер Винанд.

Адвокат Винанда, старый друг, работавший на него долгие годы, попробовал остановить его:

– Гейл, в чем дело? Ты ведешь себя как ребенок. Как зеленый любитель. Соберись, старик.

– Заткнись, – был ответ Винанда.

– Гейл, ты самый… ты был величайшим газетчиком на нашей планете. Нужно ли говорить очевидное? Непопулярное дело – опасное мероприятие для каждого. А для популярной газеты это самоубийство.

– Если ты не заткнешься, я пошлю тебя собирать манатки и найму другого адвокатишку.

Винанд начал спорить об этом деле с влиятельными людьми, с которыми встречался на деловых завтраках и обедах. Раньше он никогда ни о чем не спорил; никогда не жаловался. Он просто бросал окончательные решения почтительным слушателям. Теперь у него не было слушателей. Он сталкивался с безразличным молчанием, полускукой-полуоскорблением. Люди, ловившие каждое его слово, которое он, бывало, обронял о бирже, недвижимости, рекламе, политике, не проявляли никакого интереса к его мнению об искусстве, величии или абстрактной справедливости.

Он выслушивал ответы:

«Да, Гейл, да, конечно. Но я считаю, что с его стороны это было чертовски эгоистично. Все теперешние неприятности в мире – от эгоизма. Слишком уж его много повсюду. Как раз об этом писал Аанселот Клоуки в своей книге… прекрасной книге, там все о его детстве, да ты ж читал ее – я видел твою фотографию с Клоуки. Клоуки объездил весь мир, он знает, о чем пишет».

«Да, Гейл, но не очень ли ты старомодно относишься к этому? Что это за шум о великом человеке? Что в этом возвеличенном укладчике кирпичей? И кто, собственно, велик? Все мы состоим из желез и химических соединений и того, что едим за завтраком. Я считаю, что Лойс Кук очень хорошо объяснила это в своей великолепной небольшой книжке – как там ее?.. – да, «Доблестный камень в мочевом пузыре». Да. Твое же «Знамя» из кожи вон лезло, рекламируя эту книжечку».

«Но послушай, Гейл, ему стоило подумать и о других людях до того, как думать о себе. Я считаю, если у человека в сердце нет любви, не очень-то он и хорош. Я слышал, во вчерашней пьесе… великолепная вещь… последняя написанная Айком – как, черт возьми, его фамилия? – ты должен ее посмотреть… твой Жюль Фауглер сказал, что это нежная поэма для сцены».

«Ты грамотно излагаешь, Гейл, и я не знаю, что сказать против, не знаю, где ты не прав, но что-то здесь не так, потому что Эллсворт Тухи… Пойми меня правильно, я не согласен с политическими взглядами Тухи, я знаю, что он радикал, но, с другой стороны, ты должен допустить, что он великий идеалист с очень большим сердцем, вмещающим все, – так вот, Эллсворт Тухи сказал…»

И это говорили миллионеры, банкиры, промышленники, бизнесмены – все, кто не мог понять, почему этот мир летит к черту, и жаловались на жизнь в своих обеденных монологах.

Однажды утром, когда Винанд, выйдя из своего автомобиля напротив здания «Знамени», переходил тротуар, к нему бросилась женщина, ожидавшая у входа. Она была средних лет, толстая, в грязной одежде и мятой шляпке. Лицо у нее было опухшее, неухоженное, с бесформенным ртом и черными, круглыми, блестящими глазами. Она остановилась перед Винандом и швырнула ему в лицо пучок гнилых свекольных листьев. Это была не свекла, а только листья, мягкие и липкие, перевязанные веревочкой. Они ударились о его щеку и шлепнулись на тротуар.

Винанд стоял и спокойно смотрел на женщину. Он видел ее белую кожу, открытый от восторга рот и самодовольное лицо, воплощавшее зло. Прохожие схватили женщину, когда она выкрикивала непечатные ругательства. Винанд поднял руку, потряс головой, жестом прося отпустить женщину, и с зеленовато-желтым пятном во всю щеку прошел в здание.

– Эллсворт, что делать? – стонал Альва Скаррет. – Что делать?

Эллсворт Тухи, восседая за столом, улыбнулся, как будто хотел поцеловать Альву Скаррета.

– Отчего они не бросят это чертово дело, Эллсворт? Почему не подвернется что-нибудь, чтобы убрать его с первых полос? Не могли бы мы обеспокоиться по поводу международной ситуации или еще чего-то? Я в жизни не видел, чтобы народ так озлобился из-за таких пустяков. Какой-то взрыв! Господи, Эллсворт, это же материал для последней полосы. Мы печатаем такое каждый месяц, практически во время любой забастовки, понимаешь?.. Забастовка меховщиков, забастовка работников химчисток… Какого черта! Откуда эта ярость? Кому это нужно? Почему это так важно?

– Бывают обстоятельства, Альва, когда на карту ставятся слишком явные вещи и реакция общества кажется неадекватной, но это не так. Не стоит впадать в пессимизм. Я тебе удивляюсь. Тебе следовало бы благодарить свою звезду. Видишь ли, я бы назвал это ожиданием благоприятного момента. Благоприятный момент всегда наступает, хотя, черт меня подери, если я ожидал, что мне его поднесут вот так, на блюдечке с золотой каемочкой. Веселей, Альва. Тут мы и возьмем все в свои руки.

– Что значит «все»?

– Концерн Винанда.

– Ты сошел с ума, Эллсворт. Как и все. Ты сошел с ума. Что ты имеешь в виду? Гейл владеет пятьюдесятью одним процентом…

– Альва, я тебя люблю. Ты просто великолепен, Альва. Я тебя люблю, но молю Господа, чтобы ты не был таким идиотом, тогда я мог бы с тобой поговорить! Хотелось бы мне хоть с кем-нибудь поговорить!

Как-то вечером Эллсворт Тухи попытался побеседовать с Гэсом Уэббом, но это оказалось сплошным разочарованием. Гэс Уэбб, растягивая гласные, заключил:

– Все твои неприятности, Эллсворт, от того, что ты слишком большой романтик. Идиотский метафизик. К чему столько шума? Все это не имеет никакой практической ценности. Здесь нет ничего, во что бы ты мог вонзить зубы, разве что на недельку-другую. Мне бы хотелось, чтобы он взорвал дом, когда тот был полон людей, разорвало бы на части нескольких детей, тогда в твоих действиях был бы смысл. Тогда бы мне это понравилось. Наше движение смогло бы это использовать. Но это? Ну, бросят они этого придурка в тюрягу и все. Ты – реалист? Ты неизлечимый образчик интеллигента, Эллсворт, вот что ты такое. Ты считаешь себя человеком будущего? Не смеши самого себя, милый. Человек будущего – это я.

Тухи вздохнул:

– Ты прав, Гэс, – сказал он.

XIV

– Как любезно с вашей стороны, мистер Тухи, – смиренно произнесла миссис Китинг. – Рада, что вы пришли. Уж не знаю, что и делать с Питером. Он никого не хочет видеть. Не хочет ходить в свое бюро. Я боюсь, мистер Тухи. Извините меня, я не должна жаловаться. Возможно, вы сможете что-то сделать, вывести его из этого состояния. Он высоко вас ценит, мистер Тухи.

– Да, я в этом убежден. Но где он?

– Сюда, пожалуйста. В его комнату. Сюда, мистер Тухи.

Его визита не ждали. Тухи не был здесь целую вечность. Миссис Китинг чувствовала себя польщенной. Она проводила его вниз, в холл, открыла, не постучав, дверь, боясь назвать посетителя, боясь отказа сына увидеться с ним. Она громко произнесла:

– Подними голову, Пит, взгляни, какого гостя я тебе привела!

Китинг поднял голову. Он сидел за захламленным столиком, склонившись перед плоской лампой, дававшей мало света; он решал кроссворд, вырванный из газеты. На столе стоял высокий бокал с сухой красной каймой от томатного сока, лежали коробка с головоломками, карты и Библия.

– Привет, Эллсворт, – сказал Китинг улыбнувшись. Он наклонился вперед, чтобы встать, но на полпути забыл о своем порыве.

Миссис Китинг, увидев его улыбку, поспешно отступила назад и с облегчением закрыла дверь.

Улыбка не сходила с его губ, хотя и была какой-то незавершенной. Потом он вспомнил о многом, чего в свое время не хотел понимать.

– Привет, Эллсворт, – беспомощно повторил он.

Тухи стоял перед ним, с любопытством осматривая комнату и стол.

– Очень трогательно, Питер, – сказал он. – Очень трогательно. Уверен, что он бы оценил.

– Кто?

– Не очень-то мы разговорчивы последние дни, не очень общительны, а, Питер?

– Я хотел тебя видеть, Эллсворт. Хотел поговорить с тобой.

Тухи взялся за спинку стула, поднял его, легко, широким круговым движением перенес к столу и уселся.

– Что ж, именно за этим я и пришел, – заметил он. – Услышать, как ты говоришь.

Китинг молчал.

– Ну?

– Не думай, что я не хотел тебя видеть, Эллсворт. Это только потому… я сказал матери никого не впускать… из-за газетчиков. Никак не хотят оставить меня в покое.

– Боже, как меняются времена, Питер! Я припоминаю время, когда тебя было не оттащить от газетчиков.

– Эллсворт, у меня совсем не осталось чувства юмора. Совсем.

– Тебе повезло. Иначе ты бы умер от смеха.

– Я так устал, Эллсворт… я рад, что ты пришел.

Полоса света соскользнула с очков Тухи, и Китинг не мог видеть его глаз, только два стеклянных кружка с металлическим отблеском – как потухшие автомобильные фары, отражающие что-то приближающееся издалека.

– Думаешь, тебе это сойдет с рук? – спросил Тухи.

– Что?

– Твое затворничество. Великое покаяние. Верноподданное молчание.

– Эллсворт, что с тобой?

– Итак, он невиновен, да? Итак, ты хочешь, чтобы его оставили в покое, да?

Плечи Китинга зашевелились, скорее от намерения, чем от действительного желания сесть прямо, и все же намерение было, а его челюсти были еще способны дать выход словам:

– Чего ты хочешь?

– Чтобы ты рассказал все.

– Зачем?

– Хочешь, чтобы я помог тебе? Хочешь оправдаться, Питер? Я мог бы, ты знаешь. Я мог бы привести тридцать три причины, и все благородные, и ты заглотил бы любую. Но мне не хочется облегчать тебе жизнь. Поэтому я скажу тебе правду: его надо отправить в исправительное заведение, твоего героя, твоего идола, твоего щедрого друга, твоего ангела-хранителя!

– Мне нечего тебе сказать, Эллсворт.

– Ты теряешь от ужаса последний разум, лучше бы постарался сохранить остатки, чтобы понять, что не тебе со мной тягаться. Ты будешь говорить, если я захочу, а я не расположен тянуть время. Кто спроектировал Кортландт?

– Я

– Ты знаешь, что я специалист по архитектуре.

– Я спроектировал Кортландт.

– Как и здание «Космо-Злотник»?

– Чего ты от меня хочешь?

– Я хочу, чтобы ты был свидетелем на суде, Пит. Хочу, чтобы ты все рассказал на суде. Твоего друга не так легко понять, как тебя. Я не знаю, чего он добивается. То, что он остался на месте взрыва, уже слишком умно. Он знал, что его заподозрят, и сыграл на этом. Один Всевышний знает, что он заявит на суде. Но я не намерен давать ему возможность уйти от ответа. Мотив преступления – вот на чем все застряли. Я его знаю. Но мне никто не поверит, если я попытаюсь объяснить. Но ты поклянешься и расскажешь. Расскажешь правду. Расскажешь, кто спроектировал Кортландт и почему.

– Я его спроектировал.

– Если ты хочешь повторить это на суде, постарайся лучше контролировать себя. Чего ты трясешься?

– Оставь меня в покое.

– Слишком поздно, Пит. Ты читал «Фауста»?

– Чего ты хочешь?

– Голову Говарда Рорка.

– Он мне не друг. И никогда им не был. Ты знаешь, что я о нем думаю.

– Я знаю, идиот чертов! Знаю, что ты обожествлял его всю свою жизнь. Стоял на коленях, молясь на него, и в то же время хотел ударить ножом в спину. У тебя даже не хватило храбрости осуществить свое намерение. Ты никак не мог выбрать свой собственный путь. Ты ненавидел меня – о, ты не предполагал, что я это знаю! – и следовал за мной. Ты любил его, и ты убивал его. О, ты его убил по-настоящему, Пит, и теперь от этого не скроешься, тебе придется идти до конца!

– А тебе что? Какая тебе разница?

– Тебе надо было спросить об этом давно. Но ты не спросил. А это значит, что ты знаешь ответ. Всегда знал. Именно это и заставляет тебя трястись. Зачем мне помогать тебе лгать самому себе? Я делал это десять лет. Все идут ко мне за этим. Поэтому-то ты и пришел ко мне. Но нельзя получить что-нибудь просто так. Никогда. Несмотря на все мои социалистические теории, говорящие об обратном. Ты получил от меня что хотел. Теперь моя очередь.

– Я не буду говорить о Говарде. Ты не можешь заставить меня говорить о Говарде.

– Нет? Так почему бы тебе не вышвырнуть меня? Почему бы не взять меня за гордо и не придушить? Ты ведь сильнее меня. Но ты не станешь. Ты не можешь. Ты понимаешь, что такое сила, Пит? Физическая сила? Мышцы, пистолет или деньги? Тебе бы как-нибудь встретиться с Гейлом Винандом. Тебе есть что ему сказать. Давай, Питер. Кто спроектировал Кортландт?

– Оставь меня в покое.

– Кто спроектировал Кортландт?

– Отпусти меня!

– Кто спроектировал Кортландт?

– Это хуже… То, что ты делаешь, – это намного хуже…

– Чем что?

– Чем то, что я сделал с Лусиусом Хейером.

– А что ты сделал с Лусиусом Хейером?

– Я убил его.

– О чем это ты?

– Поэтому-то тогда все и было лучше. Потому что я позволил ему умереть.

– Не сходи с ума.

– Зачем тебе смерть Говарда?


Страницы


[ 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 | 44 | 45 ]

предыдущая                     целиком                     следующая