19 Mar 2024 Tue 09:22 - Москва Торонто - 19 Mar 2024 Tue 02:22   

Поэтому прежде всего определимся с терминами: что такое «боевая часть»? что такое «военный аэродром»? Вся путаница (в тех случаях, когда это именно «путаница», а не преднамеренная демагогия) возникает, на наш взгляд, из-за того, что под «военным аэродромом» многие понимают место, на котором стоят боевые самолеты. А под «боевой частью» — большую толпу людей в форме. Да, такую «боевую часть» действительно можно разогнать за две минуты.

Да, самолеты на таком «военном аэродроме» действительно можно уничтожить тремя «лениво развернувшимися» бомбовозами. Или расстрелять из трех пулеметов — дюралевую обшивку обычные армейские пулеметы успешно пробьют, и «потоки горящего бензина запьют один самолет за другим». А еще могут нехорошие мальчишки из соседней деревни прийти и из одного только глупого озорства вывинтить крышки бензобаков и спичками сжечь всю «23-ю авиадивизию».

На настоящем же военном аэродроме ничего из вышеперечисленного быть не может. Потому что «военный аэродром» — это не поле с самолетами, а место базирования воинской («боевой») части. Воинская часть живет и действует по Уставу, по инструкциям и наставлениям. И все в них прописано — кому, что, когда и как делать. А люди, которым все это предстоит делать, не просто носят форму с погонами, но еще и принесли Присягу, т. е. приняли на себя очень серьезные обязательства. Вот в этом случае удар по военному аэродрому превращается для нападающего в дело весьма и весьма рискованное и опасное.

Но, может быть, большой риск, связанный с попыткой штурмовать военный аэродром, является лишь платой за высокую эффективность такого удара? Увы, сама постановка этого вопроса покажется многим странной. За долгие годы в советской исторической пропаганде (или «пропагандистской истории» — кому как больше нравится) сложился устойчивый миф о какой-то суперэффективности, неотъемлемо присущей такому тактическому приему, как удар по аэродромам базирования вражеской авиации. Но это всего лишь миф. Почему?

Во-первых, потому, что главная составляющая боевой авиации — это не самолеты, а летчики. Удар по аэродромам — даже самый удачный — в лучшем случае приведет лишь к уничтожению самолетов. А самолеты в авиации (повторим это в сотый раз) не более чем расходный материал. Нападающая же сторона теряет не только самолеты, но и летчиков. Причем теряет безвозвратно — сбитый над вражеским аэродромом пилот или погибнет, или окажется во вражеском плену. И то и другое на военном языке называется «безвозвратной потерей».

Во-вторых, вывести из строя самолет на земле гораздо труднее, нежели в воздухе. Летающий объект уязвим в полете. Одна-единственная пробоина в радиаторе, одна-единственная тяга управления, перебитая случайным осколком, кусок обшивки руля высоты, вырванный пулеметной очередью, — и все, самолета нет. Те же самые повреждения, но полученные на земле, выводят самолет из строя лишь на время ремонта. А это — несколько дней или даже несколько часов (вспомним приведенное выше число отремонтированных за три недели самолетов в ВВС Юго-Западного фронта).

Много ли это — несколько часов? Смотря когда. В современную эпоху, в случае применения ракетно-ядерного оружия, за несколько часов может начаться и закончиться война. Поход на Восток, который затеял Гитлер, не мог закончиться ни за несколько часов, ни даже за несколько недель. План «Барбаросса», как известно, предусматривал выход вермахта на линию Архангельск — Астрахань. Желающие могут самостоятельно, с глобусом и калькулятором, посчитать — сколько времени требовалось пехотным дивизиям вермахта (а именно пехота и составляла четыре пятых армии вторжения) только для того, чтобы дойти пешком от Бреста и Гродно до Астрахани и Архангельска. Вот почему в масштабе всей летней кампании на Восточном фронте одноразовая или даже периодическая «порча» самолетов на аэродромах не могла иметь принципиального оперативного значения. Что и было практически подтверждено налетами советской авиации на немецкие аэродромы. И это не опечатка: советская авиация с первых же часов войны бомбила немецкие, затем — финские, а затем и захваченные немцами бывшие советские аэродромы.

Известная Директива № 2, подписанная наркомом обороны Тимошенко уже в 7 часов утра 22 июня, в частности, требовала:

«...Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск. Удары авиации наносить на глубину германской территории до 100— 150 км, разбомбить Кенигсберг и Мемель...»

Этот приказ был не только отдан, но и выполнен. Точнее говоря — выполнялся («уничтожить авиацию», да еще и «разбомбить Кенигсберг» за пару дней, разумеется, не удалось, а потом всем стало уже не до Кенигсберга...). Причем некоторые бомбардировочные полки начали налеты на аэродромы базирования немецкой авиации буквально на рассвете 22 июня, еще до принятия Директивы № 2 (подробнее об этом мы расскажем в следующих главах). Тем не менее никаких панических отчетов, докладов, воспоминаний эти налеты у летчиков и командиров люфтваффе не вызвали. «Война. Мы бомбим — нас бомбят».

25 июня удар по аэродромам базирования немецкой авиации нанесли летчики 3-го ДБАК.

Бывший командир корпуса, маршал Скрипко пишет: «В середине дня 207-й ДБАП совершил успешный налет на Виленский аэродром, где в результате внезапного удара было уничтожено около 40 немецких истребителей...» (50). Сорок самолетов — это полностью уничтоженная истребительная группа люфтваффе. Охотничьи рассказы? Возможно, но почему же тогда на веру и без рассуждения принимаются «охотничьи рассказы» пилотов люфтваффе? Не странно ли это: воспоминаниям советского маршала советская пропаганда категорически не верит, а все рассказы воспитанников «гитлерюгенда» всегда принимаются за чистейшую правду?

А вот и еще один фрагмент из мемуаров Скрипко: «Получив данные воздушной разведки о сосредоточении на одном из аэродромов (речь идет о боях на Березине) около полусотни фашистских истребителей, командующий ВВС фронта решил нанести удар силами 43-й истребительной авиадивизии. Застав гитлеровцев врасплох, наши летчики пулеметно-пушечным огнем и реактивными снарядами уничтожали стоявшие на земле немецкие самолеты Me-109. 79 самолетовылетов на фашистский аэродром совершили тогда истребители и нанесли гитлеровцам ощутимый урон, не потеряв ни одной своей машины...»

Полсотни Me-109 на аэродроме у Березины — это скорее всего одна из истребительных групп эскадры Мельдерса JG-51. Никаких упоминаний о том, что Мельдерс «стоял среди обломков и плакал» автору найти не удалось. Возможно, после выхода этой книги такие свидетельства смогут найти мои критики. Пока же будем исходить из того, что, несмотря на систематические удары по аэродромам базирования, летчики люфтваффе продолжали летать и воевать...

Самый же мощный, организованный и продолжительный удар пришелся в первую неделю войны не по немецким, а по... финским аэродромам. Не станем отвлекаться на обсуждение всех военно-политических причин и последствий развязанной Сталиным Второй финской войны. В данной книге ограничимся простым цитированием глубоко советской (1985 г.) монографии Кожевникова:

«... Рано утром 25 июня 236 бомбардировщиков и 224 истребителя нанесли первый массированный удар по 19 аэродромам (подчеркнуто автором). Враг, не ожидая такого удара, был фактически застигнут врасплох и не сумел организовать противодействия. В результате советские летчики успешно произвели бомбометание по стоянкам самолетов, складам горючего и боеприпасов. На аэродромах был уничтожен 41 вражеский самолет. Наша авиация потерь не имела. В последующие пять суток по этим же и вновь выявленным воздушной разведкой аэродромам было нанесено еще несколько эффективных ударов. По данным воздушного фотоконтроля, советские летчики, атаковав в общей сложности 39 аэродромов, произвели около 1000 самолетовылетов, уничтожили и вывели из строя 130 самолетов противника...» (27).

Согласитесь, это описание практически дословно совпадает со стандартным описанием первого удара люфтваффе по советским аэродромам. И количественные параметры (460 самолетов в «первой волне») вполне сопоставимы с действиями самого мощного, 2-го Воздушного флота люфтваффе в небе над Западной Белоруссией. Разница — причем разница разительная — в двух аспектах. Во-первых, в численности: 25 июня нападающая сторона имела подавляющее численное превосходство. Во-вторых, в результатах. За шесть дней (а вовсе не за шесть первых часов войны!) уничтожено всего 130 самолетов. Причем маршал Новиков, который как раз и командовал авиацией ЛенВО (Северного фронта) во время этой операции, пишет в своих мемуарах так: «враг потерт в воздушных боях и на земле 130 самолетов» (39). То есть не все из этих 130 самолетов были уничтожены только на аэродромах. Были еще и воздушные бои...

В начале июля 41-го столь же массированный удар был наконец нанесен и по немцам.

«...Ставка 8 июля организовала авиационный удар силами и средствами ВВС пяти фронтов (Северного, Северо-Западного, Западного, Юго-Западного, Южного), соединений ДБА по 42 аэродромам противника на фронте от Балтийского до Черного моря... На рассвете 8 июля соединения далънебомбардировочной авиации нанесли удар по 14 аэродромам, а ВВС фронтов — по 28 аэродромам. Всего было совершено 429 боевых вылетов. На аэродромах противника было уничтожено много самолетов, в том числе ВВС Западного фронта вывели из строя 54 немецких самолета...» (27).

Активные действия по уничтожению авиации противника на аэродромах вели ВВС Юго-Западного фронта. В докладе командующего ВВС генерала Астахова читаем:

«...за период с 1.7 по 10.8.41 г. частями Военно-воздушных сил Юго-Западного фронта уничтожено на аэродромах 172 самолета противника. Эти сведения не являются достаточно полными, так как потери, нанесенные военно-воздушным силам противника при ночных налетах, полностью не учтены...» (4)

Крупная операция в масштабе всего советско-германского фронта была проведена в октябре 41-го года. «ВВС Красной Армии в период с 11 по 18 октября 1941г. произвели ряд бомбардировочных ударов по аэродромам противника на северо-западном, западном и южном направлениях. Только за два дня (11 и 12 октября) и в ночь на 13 октября на аэродромах Витебска, Смоленска, Орла, Орши, Сиверской и других было уничтожено 166 самолетов противника» (27).

Уважаемый читатель, приходилось ли вам когда-нибудь что-нибудь читать про эти удары по немецким аэродромам? А если случалось, то было ли в тех книжках сказано, что 8 июля 41-го «основные силы люфтваффе были уничтожены прямо на земле», и после этого советская авиация «надолго завоевала полное господство в воздухе»? Нет? А почему — нет? Разве в составе советской авиации не оставалось трех ДБ или СБ, которые могли ничуть не хуже «Хейнкелей» из состава KG-53 «лениво развернуться» — причем над тем же самым аэродромом близ Ровно, на котором 22 июня якобы была за «две минуты» уничтожена мифическая «23-я авиадивизия»?

Кстати, об аэродромном оборудовании. Уже к концу июня практически все истребительные и штурмовые авиагруппы люфтваффе перелетели с аэродромов в Польше на аэродромы бывших ПрибОВО и ЗапОВО. Чуть позднее перебазировались на аэродромы западной Украины части 4-го Воздушного флота. Именно с наших аэродромов, на которых — как все «знают» — ничего (бензохранилищ, телефонных линий, подъездных дорог, укрытий для личного состава) не было, немецкая авиация и действовала все лето 1941 года...

Утопающий хватается за соломинку. Совершенно абсурдная версия об уничтожении огромной авиационной группировки за один день, «с налета, с разворота», стала разваливаться при первом же соприкосновении с реальными фактами. Поэтому в последние годы страницы псевдоисторической литературы, посвященной событиям 22 июня 1941 года, просто завалены «дьявольскими яйцами». Для непосвященных в таинства исторического мифотворчества поясняем: такими нехорошими словами обозначены немецкие 2,5 килограмма осколочные бомбы SD2. Ливень этих бомб, «хлынувший из брюха немецкого бомбардировщика» (см. выше) и предопределил якобы небывалую эффективность первого удара по «мирно спящим аэродромам». Увы, если бы все было так просто...

На вооружении бомбардировочной авиации советских ВВС были самые разнообразные боеприпасы, общим числом более 60 типов. Были и малокалиберные осколочные бомбы, предназначенные для поражения площадных целей, причем в отличие от люфтваффе, в котором «яйца» высыпались над целью из обычного ящика, громко именуемого «бомбовой кассетой», для советских ВВС была разработана специальная ротационно-разбрасывающая авиабомба (РРАБ). Благодаря установке стабилизаторов под определенным углом к воздушному потоку РРАБ раскручивалась в полете до таких оборотов, при которых центробежная сила разрывала оболочку бомбы и из РРАБа вылетало 116 малых осколочных бомб АО-2,5. Кроме того, был вариант снаряжения РРАБ стеклянными шариками с зажигательной смесью КС — в этом случае площадь поражения доходила до одного гектара. Кроме того, были специальные «выливные приборы», при помощи которых противника поливали смесью КС или суспензией белого фосфора. Кроме того, для разрушения бетонированных взлетных полос была разработана специальная бетонобойная бомба БетАБ-250 с твердотопливным ракетным ускорителем. Кроме того, были и «простые» подкрылье-вые кассеты АБК-500, вмещавшие 108 зажигательных ЗАБ-1 или 67 осколочных АО-2,5.

Много чего было, но ни 8 июля, ни 11 октября, ни в какой иной день уничтожить немецкую авиацию одним ударом по аэродромам не удалось. Почему? Потому, что фантастическая эффективность ударов по аэродромам (традиционно воспеваемая советской историографией) достигается лишь тогда, когда весь «удар» сводится к уничтожению брошенных при поспешном отходе (или паническом бегстве — термины могут быть разными) беспомощных самолетов. Если же на военных аэродромах базируются боевые части (8 июля 1941 г., к сожалению, это уже были части люфтваффе), то на нападение они реагируют адекватно, а именно: посты раннего обнаружения обнаруживают приближение самолетов противника, наземные службы маскируют самолеты, зенитки стреляют, истребители атакуют, командиры командуют, а не «плачут среди обломков».

К слову говоря, хваленые «многоопытные асы люфтваффе» тоже вполне адекватно реагировали на противодействие «необученных мальчишек с налетом три часа «по коробочке».

«В бой с нашими истребителями вступать избегают; при встрече организованного отпора уходят даже при количественном превосходстве на его стороне. На советские аэродромы, где базируются истребительные части, ведущие активные действия и давшие хотя бы раз отпор немецко-фашистской авиации, противник массовые налеты прекращал» (70). Это строки из отчета о боевых действиях ВВС Западного фронта, подписанного 10 июля 1941 года командующим (третьим — после Копца и Таюрского — за две недели) авиацией Западного фронта полковником Н.Ф. Науменко. Того самого — понесшего наибольшие потери Западного фронта. И июль все того же, 41-го года...

Важно отметить и то, что миф о суперэффективности удара по аэродромам был придуман советскими «историками» задним числом, когда потребовалось найти относительно пристойные объяснения страшного разгрома. Военным же специалистам весьма ограниченные возможности этого тактического приема были хорошо известны еще до 22 июня 1941 г.

В упомянутой выше книге комбрига СИ. Любарского «Некоторые оперативно-тактические выводы из опыта войны в Испании» уже в 1939 году были сделаны совершенно верные выводы:

«В первый период войны обе стороны вели интенсивные действия по аэродромам с целью завоевания господства в воздухе. В последующем, однако, они почти полностью отказались от этого. Опыт показал, что действия по аэродромам дают весьма ограниченные результаты. Во-первых, потому, что авиация располагается на аэродромах рассредоточенно (не более 12—15 самолетов на аэродром) и хорошо маскируется; во-вторых, аэродромы прикрываются зенитной артиллерией и пулеметами, что заставляет нападающую авиацию сбрасывать бомбы с большой высоты при малой вероятности попадания; в-третьих, повреждение летного поля авиабомбами получается настолько незначительное, что почти не задерживает вылета самолетов противника; небольшие повреждения летного поля быстро исправлялись, а нарушенная связь восстанавливалась. Очень часто бомбардировщики сбрасывали бомбы на пустой аэродром, так как авиация противника успевала заблаговременно подняться в воздух. Например, в июле 1937 г. мятежники произвели 70 налетов на аэродром вЛлькала группами до 35 самолетов. В результате этих налетов было ранено 2 человека, разрушено два самолета и грузовик...»

Следом за Испанией последовали бои в Китае, на Хасане и Халхин-Голе. Новый боевой опыт опять же показал, что удар по аэродромам, оставаясь важной составляющей борьбы за господство в воздухе, отнюдь не был чудодейственным средством, позволяющим одним взмахом волшебной палочки уничтожить авиацию противника. На известном совещании высшего командного состава РККА 23—31 декабря 1940 г. боевой опыт был обобщен следующим образом:

Г. П. Кравченко: «Основным является воздушный бой... Я основываюсь на своем опыте.

Во время действий на Халхин-Голе для разгрома одного только аэродрома мне пришлось вылетать несколько раз в составе полка. Я вылетал, имея 50—60 самолетов, в то время как на этом аэродроме имелось всего 17—18 самолетов».

С.М. Буденный: «Вы сказали о потерях на аэродромах, а вот какое соотношение в потерях на аэродромах и в воздухе?-»

Г. П. Кравченко: «Я считаю, что соотношение между потерями на аэродромах будет такое: в частности, на Халхин-Голе у ме-нябылотак— 1/8 часть я уничтожил на земле и 7/8ввоздухе».

Г. М. Штерн: «И примерно такое же соотношение и в других местах» (14).

Те же закономерности проявились и в ходе знаменитой «битвы за Британию». Так, за первые четыре дня немецкого авиационного наступления, с 12 по 15 августа 1940 года, немцы уничтожили на аэродромах 47 английских истребителей — ценой потери 122 собственных самолетов! И это при том, что численность задействованных в ударе трех воздушных флотов люфтваффе была больше, чем в начале «Барбароссы», и единственной боевой задачей этой воздушной армады было подавление Королевских ВВС, в то время как при вторжении в СССР люфтваффе было вынуждено выделить значительную часть сил на огневую поддержку сухопутных войск, разрушение дорог, переправ и складов в тылы Красной Армии, оперативную разведку и пр.

«Если факты противоречат нашей теории — тем хуже для фактов». Руководствуясь этим мудрым правилом, партийные историки-пропагандисты исхитрились превзойти во вранье даже брехливого д-ра Геббельса. Фактически в кампанию мая—июня 1940 года французская авиация безвозвратно потеряла от ударов по аэродромам 234 самолета (что составило всего 26% от ее общих потерь). Столь же красноречиво выглядят цифры потерь английской авиации в ходе майских боев над Францией. За первые шесть дней Королевские ВВС потеряли 74 истребителя в воздухе и только 4 на земле. За следующие два дня англичане потеряли 28 «Харри-кейнов» в воздухе — и ни одного на аэродромах (21). Разумеется, такие скромные цифры не устраивали нацистскую пропаганду, поэтому германские информационные агентства заявили, что 11 и 12 мая 1940 года на земле было уничтожено 436 самолетов. Один же из многих отечественных профессоров, академик РАН, доктор военных наук и прочая утверждает, что «10 мая в результате ударов по 72 французским аэродромам было уничтожено несколько сот самолетов, а 11 и 12 мая состоялись повторные массированные удары, которые вывели из строя еще 700—750 французских самолетов...»

Ничуть не более результативно действовали и англо-американские союзники, когда пришел их час громить немецкие аэродромы. Так, 5 апреля 1944 года 456 американских «Мустангов» и «Тандерболтов» нанесли массированный удар по 11 аэродромам (т. е. вместо трех «лениво разворачивающихся «Хейнкелей» каждый аэродром атаковали четыре эскадрильи тяжелых истребителей) Германии, уничтожив на земле и в воздухе всего 53 немецких истребителя (43, 45). И это — один из самых удачных для союзной авиации эпизодов войны.

Разумеется, метод аналогий,.может привести и к ошибкам. Разумеется, бывают и из ряда вон выходящие события. Может быть, 22 июня 1941 года на аэродромах западных военных округов СССР произошло чудо. Может быть. Но в таком случае элементарные требования научной добросовестности (да и простого человеческого приличия) требуют, чтобы события того рокового дня были описаны примерно в таких словах:

«На рассвете 22 июня 1941 г. 637 бомбардировщиков и 231 истребитель люфтваффе нанесли удар по 31 аэродрому советских ВВС. К концу дня число аэродромов, подвергшихся нападению, выросло до 66, что составляет 14% от общего числа аэродромов ВВС западных округов. В абсолютном большинстве случаев (в 22 авиадивизиях из 25) противник получил достойный отпор, а потери советской авиации были минимальными. И только три авиадивизии Западного фронта (11, 9 и 10-я САДы) понесли в первые дни войны огромные потери — 654 самолета, что составило 80% от первоначального числа самолетов в этих дивизиях. Причины таких беспримерных в истории Второй мировой войны потерь требуют выяснения».


Глава 23. «ДВАДЦАТЬ ВТОРОГО ИЮНЯ, РОВНО В ДВА ЧАСА ТРИДЦАТЬ МИНУТ...»


Разумеется, никакие «причины» ничего «требовать» не могут. Требовать расследования (судебного или, по меньшей мере, парламентского) причин беспримерной военной катастрофы лета 1941 года могло бы общество. Могло бы. Но не стало. Доброе оно у нас, отходчивое. В результате немногие свидетели и участники событий 22 июня, кому суждено было пережить четыре года страшной войны, ушли из жизни молча и свои драгоценные крупицы подлинного знания унесли в могилу. Немногие сохранившиеся документы надежно спрятаны в тайниках ведомственных архивов. Слово «ведомственный» в данном контексте имеет совершенно конкретный смысл — архивы Министерства обороны, МВД, КГБ даже не включены в состав государственного архивного фонда, и руководители соответствующих министерств и ведомств распоряжаются этими документами практически как своей личной (семейной) коллекцией. Вот что писал 8 лет назад А. Прокопенко — архивист с многолетним стажем, бывший руководитель Особого архива, бывший зампред Комитета по делам архивов при правительстве РФ:

«...Цивилизованного, фронтального раскрытия документально-информационной истории КПСС и Советского государства так и не произошло... Сроки раскрытия важнейших по информативности документов отодвинуты с помощью закона на десятилетия вперед... Закрыто большинство документов в специальной картотеке «Особая папка»... Только избранным дозволяется знакомство с бумагами Сталина в архиве президента РФ... Бывший архив КГБ СССР, надежно упрятанный в глухих лесах, по-прежнему величественно недосягаем... Еще более недоступен архив МВД СССР... Неведомы обществу исторические части архивов президента РФ, правительства РФ, архивы главной военной прокуратуры СССР, военной коллегии Верховного суда СССР, прокуратуры СССР, Верховного суда СССР. Полуоткрыт вход в архивы МИД СССР и МО СССР... При таких темпах и методах рассекречивания история Советского государства, и то не в полной мере, станет доступной не раньше середины XXI века...» («Известия», 25.09.1997 г.)

Это — статья 1997 года. За истекшие годы многое изменилось. В худшую сторону. Журнал «Отечественные архивы» (издание сугубо официальное, отнюдь не диссидентское) в №2/2004 опубликовал статью, описывающую ситуацию в Центральном архиве МО следующим образом:

«...руководство ЦАМО РФ и Архивной службы Вооруженных сил РФ вывели работу по изучению истории Великой Отечественной войны за рамки правового поля... В перечень сведений, отнесенных к секретным, включены новые категории, в частности: протоколы допроса военнопленных, политдонесения; разведсводки армий и Штаба ВВС Красной Армии; советские листовки на немецком языке...

...с самого окончания войны на особом хранении находятся захваченные советскими войсками документы вермахта, на что ЦАМО РФ не имеет никаких юридических оснований, т. к. Министерство обороны РФ не является правопреемником вермахта...

...Законом «О государственной тайне» предусмотрен 30-летний срок секретности для военных документов, следовательно, материалы 41—45-го гг. по определению не могут оставаться на секретном хранении. Сроки секретного хранения в ЦАМО превышаются более чем вдвое, а документы 1941 г. вступили уже в третью тридцатилетку секретности!

...По самым скромным подсчетам, несколько тысяч дел, которые были бы доступны в государственном архиве, удерживаются в ЦАМО. Так, материалы военных округов первой половины 41-го г. находятся в ЦАМО вопреки принципу разделения фондов ЦАМО и Российского Государственного военного архива по временному рубежу июня 1941-го...»

В условиях такого информационного беспредела ждать полного открытия архивов придется уже до середины XXII века. Жаль только, жить в это время чудесное уж не придется — ни мне, ни вам, уважаемый читатель. Вниманию тех, кто не хочет ждать так долго, автор предлагает эту и четыре последующие главы. Постараемся систематизировать и по возможности понять то немногое, что уже доступно.


Изрядно набившую оскомину дискуссию на тему: «Верил ли Сталин в договор с Гитлером», мы не будем даже начинать. Не смешно, глупо и противно. Желающие могут перелистать несколько страниц назад и еще раз посмотреть на длинный список генералов, арестованных и расстрелянных накануне войны (глава 19). Что-что, но излишняя доверчивость не входила в число пороков товарища Сталина. Остановимся лишь на одном, частном и малозначимом эпизоде, коль скоро эту «е...у мать» затаскали уже по всем «перестроечным» публикациям. Для тех, кто не тратит драгоценное время жизни на чтение бульварной прессы, коротко обозначим суть вопроса.

17 июня 1941 года на стол Сталина легло очередное агентурное донесение из Берлина. Для пушей солидности приведем и его номер (№ 2279, разумеется — сов./с). «Источник, работающий в штабе германской авиации», сообщал о близком начале войны и планах командования люфтваффе. Сталин собственноручно начертал на этом документе: «т. Меркулову. Можете послать ваш «источник» из штаба герм. авиации к е... матери. Это не «источник», а дезинформатор. И. Сталин». В разгар «перестройки» резолюция эта была доведена до сведения условно-широкой общественности. Ах, какой тут был скандал! Из журнала в журнал, из книги в книгу стала порхать эта злосчастная резолюция — как пример вопиющей тупости (или патологической доверчивости) Сталина. Еще бы, ему про близящееся нападение докладывают, а он... Увы, никто из пишущих и негодующих не удосужился прочитать текст донесения № 2279. А написано там было следующее:

«..3. Объектами налетов германской авиации в первую очередь явятся: электростанция «Свирь-3», московские заводы, производящие отдельные части к самолетам (электрооборудование, шарикоподшипники, покрышки), а также авторемонтные мастерские.

4. В военных действиях на стороне Германии активное участие примет Венгрия. Часть германских самолетов, главным образом истребителей, находится уже на венгерских аэродромах» (6).

Нужны ли комментарии? А если и нужны комментарии к сообщению о том, что первый удар будет нанесен не по приграничным аэродромам, не по командным пунктам и узлам связи западных округов, а по «авторемонтным мастерским в Москве» и электростанции в Карелии, то как можно было их написать без упоминания «е... матери»?

Разумеется, Сталин имел подробную информацию о готовящемся вторжении, разумеется, он не был идиотом (каким его изображала вся отечественная и, что совсем уже странно, большая часть западной историографии, распространявшие байки про то, как Сталин «боялся дать Гитлеру повод для нападения») и информацию воспринимал вполне адекватно. Да, многие его действия в последние дни и часы перед началом войны нам непонятны. Но это еще не значит, что Сталин — идиот. Просто наши знания о темных безднах советской истории еще очень и очень малы.

Что же касается пресловутой «внезапности нападения», то ее, разумеется, не было. По определению. Внезапность — это то, чего никто не ожидал. В июне 1941 года близкое начало военных действий не вызывало сомнений практически ни у кого. Об этом свидетельствуют и все приведенные ниже документы, многие тысячи им подобных. Если же в такой обстановке принимались решения, смысл которых мы не понимаем, или нам кажется, что эти решения были неадекватны обстановке — то это можно назвать как угодно («халатность, «некомпетентность», «нераспорядительность» или, наоборот, «мудрость», «хитрость», «коварство»), но при чем же здесь «внезапность»?

Одно из таких событий, не укладывающихся ни в одну из известных версий начала войны, произошло в 122-й ИАП (11-я САД, ЗапОВО).

«...К войне мы вроде бы готовились основательно. Но оказались к ней не готовыми. За зиму сорок первого года мы освоили высотные полеты, много стреляли и по конусу, и по земле, начали летать ночью. Десятого мая наш полк перебросили из Лиды на аэродром Новый Двор, что чуть западнее Гродно. На севере граница с немцами была в пятнадцати километрах (судя по карте — примерно 30 км от старой границы. — М.С.). Как только мы приземлились, над летным полем на малой высоте пронесся фашистский «мессер». Нахально так, даже крыльями покачал. В ясную погоду с высоты двух тысяч метров мы видели немецкий аэродром, забитый разными машинами. А двадцать первого июня, в шесть вечера, закончив полеты, получили приказ: снять с самолетов пушки, пулеметы, ящики с боепри-пасом и хранить все это на складе.

— Но это же... Даже говорить страшно... Похоже на измену!

— Все тогда недоумевали, пытались узнать, в чем дело, но нам разъяснили: это приказ командующего войсками округа, а приказы в армии не обсуждаются...»

Это достаточно короткое интервью с Сергеем Федоровичем Долгушиным опубликовала 18 декабря 2001 главная армейская газета «Красная Звезда». С.Ф. Долгушин встретил начало войны молодым летчиком в 122-м ИАП, звание Героя Советского Союза получил уже после битвы за Москву, за годы войны совершил более 500 боевых вылетов, сбил лично 17 немецких самолетов и еще 11 — в группе. Из лейтенантов стал генерал-лейтенантом, в течение многих лет был начальником кафедры тактики в ВВИА им. Н.Е. Жуковского. Историк из Гродно В. Бардов любезно предоставил автору этой книги запись своего многочасового разговора с Сергеем Федоровичем. Эти уникальные свидетельства позволяют увидеть советскую предвоенную авиацию «с очень близкого расстояния»:

«...Самолеты И-16, которые мы в полку получали, были 27-й и 24-й серии с моторами М-62 и М-63. Буквально все они были новыми машинами, причем у каждого летчика: 72 самолета— 72 летчика в полку. У всех своя машина, поэтому и налет в часах у всех был большой, и летная подготовка пилотов была сильной. Я начал войну, имея налет 240 часов, и это за 1940—1941 гг. Летал — высоту освоил, строй, маршрут, ночь... Мы летали чуть ли не каждый день, ну, в воскресенье был выходной, а в субботу — летали... Ведь И-16, когда им овладеешь, — машина хорошая была! Догонял он и «Юнкерс-88», и «Хейнкелъ-111», и «Ю-87», конечно, все расстреливал. Драться, конечно, было сложнее с «Мессершмиттами», но все равно за счет маневренности можно...

...Вечером в субботу 21 июня 1941 года нас разоружили: приказали снять пушки, пулеметы, боекомплект и поместить в каптерки. Я с ребятами своими посоветовался, и мы сняли пушки и пулеметы — мы вынуждены были. А патронные ящики оставили... Состояние такое — все равно что голый остался... Мы спросили: «Кто такой идиотский приказ издал?!» А командир полка Николаев разъяснил командирам эскадрилий (а те, в свою очередь, нам): «Это приказ командующего Белорусским военным округом Д. Г. Павлова». Накануне тот приезжал на наш аэродром вместе с командующим ВВС округа генерал-майором И.И. Копцом...»

Значительно позднее, уже в рассказе про события 22— 23 июня, вдруг «всплывает» и комиссия из Москвы, на глазах которой (а может быть — и под давлением которой) на приграничном аэродроме разоружали самолеты истребительного авиаполка.

«...Перед этим была у нас комиссия из Москвы, прилетели они на Ли-2. Он так и стоял на аэродроме — немцы в первую очередьего сожгли, аони на машине уехали, вся их комиссия московская... Возглавлял ее полковник, начальник оперативного управления ВВС. Еще был М.Н. Якушин, который в Испании воевал. Он был инспектором ВВС и в этой комиссии был, со мной летал на «спарке» — проверял...»

Что это было? Узнать правду не у кого: Копец застрелился, Павлова расстреляли (в опубликованных материалах следствия и суда над командованием Западного фронта эпизод с разоружением 122-го авиаполка совершенно отсутствует — из Павлова выбивали показания про «троцкизм» и Убо-ревича, реальные же обстоятельства разгрома фронта «следователей» мало интересовали). Командир 11-й САД Ганичев погиб в первый день войны на аэродроме в г. Лида во время авианалета. Правды ради надо отметить и то, что (по словам Долгушина) во время этого авианалета «машинам они (немецкие самолеты) ничего не сделали, но командира дивизии Ганичева ранили в живот, и он через 2 часа скончался, его заместителя полковника Михайлова ранили в ногу и убили одного из летчиков». С точки зрения теории вероятности ситуация, при которой случайным образом летящие пули и осколки «ничего не сделали» самолетам (а их в тот момент скопилось на аэродроме г. Лида порядка сотни), не задели почти никого из сотен людей, но при этом поразили двух старших военачальников, почти невозможна. Но — на грех и грабли стреляют...

Впрочем, типовая картина событий была гораздо проще и понятнее — начиная с 16—17 июня 1941 года приказы о приведении войск в состояние повышенной боеготовности сыпались один за другим.

Строго говоря, сокращению сроков приведения летных частей в состояние полной боевой готовности послужил уже выпущенный в декабре 1940 года Приказ № 0200 наркома обороны, согласно которому летчики с выслугой в рядах РККА мен«е четырех лет обязаны были жить на казарменном положении, непосредственно в расположении воинской части. Возвращаясь же в июнь 1941-го, мы обнаруживаем сразу несколько приказов верховного командования, явно нацеленных на подготовку к отражению первого удара противника. 19 июня в округа поступил Приказ наркома обороны № 0042, который требовал:

«... категорически воспретить линейно и скученно располагать самолеты... имитировать всю аэродромную обстановку соответственно окружающему фону... проведенную маскировку аэродромов, складов, боевых и транспортных машин проверить с воздуха наблюдением и фотосъемками...» (ВИЖ, № 5/1989).

На следующий день, 20 июня, вышел следующий Приказ наркома № 0043 на ту же самую тему:

«..3. К 1 июля произвести маскировку всех аэродромных сооружений применительно к фону местности...

5. На лагерных аэродромах самолеты располагать рассредоточение под естественными и искусственными укрытиями...» (6).

Скорее всего какие-то указания были отданы еще раньше, так как непосредственно в западных округах приказы о повышении боеготовности отданы еще до 19 июня. Так, в Прибалтийском ОВО (войска и авиация которого были полностью разгромлены, причем с темпом не меньшим, чем в соседнем, Западном ОВО) были отданы следующие приказы:


№ 0052 от 15 июня 1941 г.

«Содержание: По обеспечению боевой готовности войск округа.

...17. Самолеты на аэродромах рассредоточить и замаскировать (здесь и далее подчеркнуто автором) в лесах, кустарниках, не допуская построения в линию, но сохраняя при этом полную готовность к вылету...

...Устанавливаю срок готовности по боевой тревоге с момента подачи сигнала для всех родов войск — 40 минут...»

Директива Военного совета ПрибОВО № 00224 от 15 июня 1941 г.

«...На случай нарушения противником границы, внезапного нападения крупных его сил или перелета границы авиационным соединением устанавливаю следующий порядок оповещения:

..3. Донесение посылать одновременно по радио, телефону, телеграфу, самолетом и делегатом на автомашине... (в середине XX века провода, которые перерезали на гигантских пространствах пяти округов, от Балтики до Крыма, вездесущие немецкие диверсанты, не были единственным средством связи. — М.С)

Донесения по радио посылать открытым текстом, ему должен предшествовать пароль «СЛОН» и цифра, шифрующая должность доносящего. Донесение должно быть отправлено через радиостанции 11-АК или PCБ на волне 156. Для своевременного получения донесения приемники всех штабов соединений с 17.6.41 г. должны стоять на волне 156.

...9. По получении в штабе армии условной телеграммы из штаба округа Военный совет армии отправляет подчиненным соединениям телеграммы и предписания о вскрытии пакетов, хранящихся при мобилизационных планах частей. Эти телеграммы отправляются по проводам, радио и на самолетах и делегатами на машинах...»


Приказ № 00229 от 18 июня 1941 г.

«С целью быстрейшего приведения в боевую готовность театра военных действий округа ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Начальнику зоны противовоздушной обороны к исходу 19 июня 1941 г. привести в полную боевую готовность всю противовоздушную оборону округа, для чего:

а) организовать круглосуточное дежурство на всех постах воздушного наблюдения, оповещения и связи и обеспечить их непрерывной связью;

б) изготовить всю зенитную артиллерию и прожекторные батареи, назначив круглосуточное дежурство на батареях, организовав бесперебойную связь их с постами...

2. Начальнику связи округа привести в полную готовность все средства связи на территории округа, для чего:

а) не позднее утра 20.6.41 г. на фронтовой и армейские командные пункты выбросить команды с необходимым имуществом для организации на них узлов связи... Систематически производить проверку связи с командными пунктами, иметь на узлах связи ответственных командиров... организовать и систематически проверять работу радиостанций согласно утвержденному мною графику... сводки о результатах проверки радиосетей докладывать начальнику штаба округа ежедневно к 9, 13 и 21 часу...»

Еще раз напомним, что все эти приказы отдавались в ПрибОВО. В том самом округе, по поводу которого заместитель начальника 3-го Управления НКО («Особый отдел») товарищ Тутушкин докладывал 8 июля 1941 г. товарищу Сталину следующее:

«...Вследствие неготовности частей ВВС ПрибОВО к военным действиям... около 50% самолетов было уничтожено противником при налетах на аэродромы... Зенитные средства обороны аэродромов отсутствовали, а на тех аэродромах, где средства были, не было артснарядов... связь с авиачастями с начала военных действий почти отсутствовала...»

Где же легендарный «твердый порядок», который якобы «был при Сталине» и при наведении которого так активно стреляли соотечественников коллеги товарища Тутушкина...


Страницы


[ 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 ]

предыдущая                     целиком                     следующая