Теперь обратимся к положению дел в соседнем, Западном ОВО.

Автор не может процитировать приказы о приведении войск, авиации и ПВО ЗапОВО в повышенную боеготовность, аналогичные приказам, отданным 15—18 июня в ПрибОВО. Но это не потому, что их (приказов) не было — просто «Сборник боевых документов № 35» начинается с документов 21—22 июня. Так вот, в ночь с 20 на 21 июня (точнее в 2 ч 40 мин. 21 июня) в Генштаб РККА было отправлено донесение о том, что «проволочные заграждении вдоль границы у дороги Августов, Сейны, бывшие еще днем, к вечеру сняты» (10, стр. 12). Разведывательная сводка штаба ЗапОВО от 21 июня 1941 г. заканчивается такими выводами: «основная часть немецкой армии в полосе против Западного особого военного округа заняла исходное положение. На всех направлениях отмечается подтягивание частей и средств усиления к границе...» (10, стр.15). Так что же было «неожиданного» в том, что, «заняв исходное положение», части вермахта сняли проволочные заграждения и перешли границу? В ночь с 21 на 22 июня командование ЗапОВО приняло решение, вполне адекватное выводам разведки и (прежде всего) поступившей из Москвы директивы наркома обороны, а именно:

«...около часа ночи 22 июня из Москвы была поучена шифровка с приказанием о немедленном приведении войск в боевую готовность на случай ожидающегося с утра нападения Германии.

Примерно в 2 часа — 2 часа 30 минут аналогичное приказание было сделано шифром армиям, частям укрепленных районов предписывалось немедленно занять укрепленные районы. По сигналу «Гроза» вводился в действие «Красный пакет», содержащий в себе план прикрытия госграницы...» (10, стр. 8).

Можно ли было успеть что-то изменить, исправить за оставшееся до начала войны время? Вопрос резонный, и ответить на него очень просто — достаточно внимательно перечитать уставные нормы:

«В Военно-воздушных силах на летний период для полков истребительной авиации устанавливались сроки полной готовносmu от 25 до 30 мин., бомбардировочной до 1 ч 30 мин. Сроки боевой готовности дежурных подразделений ПВО составляли 5—10 мин., части в целом — 2—4 часа» (3).

Стоит, наверное, пояснить и то, что означает постоянно встречающееся в докладах и приказах выражение «дежурное звено»:

«При дежурстве на аэродромах для истребителей-было установлено три степени боевой готовности: № 1, 2 и 3.

Они обеспечивали взлет истребителей:

из готовности № 1— немедленно;

из готовности № 2—летом через 2—3 мин., зимой через 4— 6 мин.;

из готовности № 3 — летом и зимой через 15—20 мин.».

Впрочем, весь этот «хронометраж» по часам и минутам никакого отношения к реальной истории не имеет. Ни малейшего. Приказы о приведении частей ВВС в боевую готовность были отданы значительно раньше. Так, командир 10-й САД полковник Белов пишет:

«...20 июня я получил телеграмму с приказом командующего ВВС округа: привести части в боевую готовность (подчеркнуто автором), отпуска командному составу запретить, находящихся в отпусках — отозвать в части... командиры полков получили и мой приказ: самолеты рассредоточить за границы аэродрома, личный состав из расположения лагеря не отпускать...» (44).

Подполковник П.И. Цупко, в то время — командир экипажа в 13-й БАП (9-я САД):

«...с рассвета дотемна эскадрильи замаскированных самолетов с подвешенными бомбами и вооружением, с экипажами стояли наготове. Это было очень утомительно, но иного выхода не было. В полку было пять эскадрилий по двенадцать экипажей в каждой. Дежурили обычно три из них, остальные учились, летали. Через сутки эскадрильи сменялись...» (64).

Подполковник В.П. Рулин, в начале войны — комиссар 129-го ИАП (9-я САД):

«... среди старшего командного состава росла настороженность. Оперативно-разведывательные сводки штаба Западного особого военного округа становились все тревожнее... По всему чувствовалось, что немцы что-то замышляют. Неожиданно 21 июня в Белосток (в штаб 9-й САД) вызвали все руководство полка. В связи с началом учения в приграничных военных округах предлагалось рассредоточить до наступления темноты всю имеющуюся в полку материальную часть, обеспечить ее маскировку. Когда в конце дня,.е совещания в лагерь вернулся командир полка, работа закипела. Все самолеты на аэродроме рассредоточили и замаскировали...» (132).

Еще раз напомним, что и 10-я, и 9-я авиадивизии, входившие в состав ВВС Западного ОВО (Западного фронта), были разгромлены ровно за два дня.

Авиационные части 43-й ИАД, 13-й БАД и, тем более, 3-го дальнебомбардировочного корпуса, дислоцированные в районе Смоленска и Бобруйска, находились на расстоянии в сотни километров от границы и стать объектом первого «внезапного» удара не могли (и не стали таковыми в действительности). Тем не менее и там шла напряженная подготовка к действиям по боевой тревоге. Ни эти дивизии, ни их командиры «мирноспящими» не были...

Генерал-майор Захаров, командир 43-й ИАД:

«...небо над аэродромом дрожало от гула моторов. Казалось, гул этот не успевал стихать с вечера. Кроме трех полков И-16 и полка «Чаек» в дивизии, которой мне доверили командовать, было немало учебных самолетов, самолетов связи — всего свыше трехсот машин. И все это гудело, взлетало, стреляло, садилось с утра до вечера каждый день. Мне же казалось, что режим нашей работы недостаточно плотный, и я поторапливал офицеров штаба и командиров полков. Нам говорили: «У вас хорошая техника, прекрасно оборудованный аэродромный узел, вам дано право отбирать лучших выпускников летных школ, на вас не экономят горючее...» .... в середине июня все отпускники были отозваны и вернулись в части, увольнения в субботу и воскресенье я отменил, было увеличено число дежурных звеньев и эскадрилий...» (55).

Генерал-майор Ф.П. Полынин, командир 13-й БАД:

«...большинство экипажей успешно освоили такой сложный вид боевой подготовки, каким являются полеты и бомбометание ночью. Полеты в темное время суток часто совершались на полный радиус. Экипажи учились бомбить цели не только на своих, но и на незнакомых полигонах... На посадку отводилось минимальное время. Сразу после приземления самолеты рассредоточивались и маскировались. Экипажи приучались действовать так, как необходимо на войне... Большое внимание уделялось отработке взлета и посадки с незнакомых грунтовых аэродромов. Здесь опять-таки пригодился опыт, полученный в Китае. Делалось это чаще всего внезапно: поднимаясь в воздух, мы не знали, что из себя представляет аэродром, на котором придется садиться. Зато экипажи приобрели богатейшую практику перебазирования по тревоге... В полках довольно часто объявлялась тревога, как правило, среди ночи...» (49).

Маршал авиации Н.С. Скрипко, командир 3-го ДБАК:

«...боевая подготовка экипажей продвигалась успешно. Эскадрильи летали почти ежедневно... Наряду с напряженной летной работой настойчиво отрабатывались действия по боевой тревоге. На каждом аэродроме были оборудованы укрытия простейшего типа для личного состава, подготовлены места стоянок самолетов в зоне рассредоточения авиационной техники... Люди боролись за быстроту, четкость, организованность действий по тревоге. Учеба приближалась к реальным требованиям войны...» (50).

Даже по «общепринятым» данным, ВВС Киевского ОВО (Юго-Западного фронта) понесли минимальные (менее 15% от общего числа самолетов, а на самом деле — и того меньше) потери от «внезапного нападения». Тем не менее и там были некоторые части, потерявшие в первые дни войны почти все свои самолеты. Одна из таких частей — 17-й ИАП (14-я САД), развернутый в украинском Полесье, в районе г. Ковель. Именно в этом полку начинал свою воинскую службу знаменитый летчик-истребитель (467 боевых вылетов, 30 лично сбитых самолетов противника), Герой Советского Союза Ф.Ф. Архипенко. Вот что он пишет в своих мемуарах:

«Наш полк был четырехэскадрильного состава, вооруженный «Чайками» И-153. Командовал полком майор Дервянов, кавалер ордена Красного Знамени, его замом был майор Семенов, награжденный орденом Ленина... Полк наш был настолько хорошо подготовлен, что взлетал даже ночью строем в составе эскадрильи. Я сам позднее летал ночью, но такого в жизни не приходилось видеть, чтобы эскадрилья взлетала строем ночью, как днем... Были ребята, считавшиеся лучшими летчиками и во всем Киевском ОБО. В стрельбах по конусу они делали по 5— 15 отметин(из 60 пуль)... Перед войной мы летали очень много, занимаясь всеми видами боевой подготовки... За день до войны пришла шифровка, разрешающая сбивать немецкие самолеты-разведчики (совершенно уникальное свидетельство. — М.С.). Кроме того, за 10—12 дней до войны нам приказали самолеты рассредоточить по границе аэродрома. А то они плоскость в плоскость стояли. Мы также вырыли капониры и щели для укрытия личного состава...» (59).

И вот наступил роковой день (точнее — ночь) 22 июня 1941 года. Из показаний командующего Западным фронтом Д.Г. Павлова следует, что в 2 часа ночи «Копец и его заместитель Таюрский доложили мне, что авиация приведена в боевую готовность полностью и рассредоточена на аэродромах в соответствии с приказом наркома обороны...» (67).

Этот доклад полностью подтверждается и воспоминаниями командира 10-й САД Белова:

«...около 2 часов ночи 22 июня даю сигнал «Боевая тревога». Он передается по телефону, дублируется по радио. Через несколько минут получено подтверждение от трех полков о получении сигнала и его исполнении. Из 74-го ШАЛ подтверждения получения этого сигнала не было (ага! вот они — диверсанты!). Полковник Бондаренко вылетел в 74-й ШАП на самолете По-2 (как можно «лишить связи» авиадивизию, самолеты которой сами по себе являются прекрасным средством связи!) в 3 часа ночи и по прибытии объявил боевую тревогу...»

Не после, а до первых выстрелов на границе была поднята по тревоге и 13-я БАД. Командир дивизии, Герой Советского Союза генерал-майор Ф.П. Полынин свидетельствует:

«...В субботу, 21 июня 1941 года, к нам, в авиагарнизон из Минска прибыла бригада артистов. Не так часто нас баловали своим вниманием деятели театрального искусства, поэтому Дом Красной Армии был переполнен (пусть и в скобках, но отметим, что вечером 21 июня 1941 г. командиры самых разных рангов оказались в театрах и концертных залах. Как по команде. Или — по команде. Это еще одна странная деталь событий кануна войны, которой мы просто не станем касаться). Концерт затянулся. Было уже за полночь, когда мы, сердечно поблагодарив дорогих гостей, отправили их обратно в Минск. Только пришел домой и лег спать (скорее всего, это было как раз в 2—3 часа ночи. — М.С.), как раздался продолжительный телефонный звонок.

— Боевая тревога!— слышу взволнованный голос дежурного по штабу.

— Откуда сообщили ?

— Из Минска.

Дежурный тут же вручил мне телефонограмму из штаба ВВС округа. Читаю: «Вскрыть пакет, действовать, как предписано». Снимаю трубку, связываюсь с командирами полков.

Те уже готовы (т.е. в ночь с 21 на 22 июня на «мирно спящих аэродромах» 13-й БАД никто не спал), ждут боевого приказа. Разговор шифром предельно краток. Цели такие-то (кратким такой разговор мог быть только при том условии, что цели были заранее разведаны, изучены, маршруты первых ударов нанесены на карты), встреча с истребителями там-то...» (49).

Никто не спал в ту роковую ночь и в понесшей самые большие потери 9-й САД, что подтверждается уникальными свидетельствами очевидца. В.И. Олимпиев, 1922 года рождения, один из очень немногих призывников 1940 года, кому посчастливилось дожить до Победы. В Белостоке сержант Олимпиев служил командиром отделения телефонистов штаба 9-й САД. Вот почему, несмотря на столь скромное звание, видел и знал Всеволод Иванович довольно много. Его мемуары, размещенные на интернет-сайте «Я помню», как и все свидетельства, относящиеся к загадочному исчезновению 9-й САД, заслуживают особого внимания:

«...вернувшись с дежурства в казарму поздно вечером 21 июня 1941 г. с увольнительной на воскресенье в кармане, я уже задремал, когда сквозь сон услышал громкую команду — «в ружье». Взглянул на часы — около двух ночи. Боевая тревога нас не удивила, так как ожидались очередные войсковые учения... Почти рассвело, когда наш спецгрузовик, предназначенный для размотки и намотки кабеля, достиг военного аэродрома на окраине города. Все было тихо. Бросались в глаза замаскированные в капонирах вдоль летного поля 37-мм зенитные орудия (а сколько было причитаний по поводу отсутствия зениток на аэродромах ЗапОВО!), вооруженные карабинами расчеты которых были в касках...» (125).

Командующий ВВС Киевского ОВО Е.С. Птухин лично совершил облет оперативных аэродромов, проверив их маскировку и боевую готовность (56). Впрочем, именно этого от него требовал приказ наркома обороны от 19 июня («проведенную маскировку проверить с воздуха наблюдением и фотосъемками»).

И в Прибалтийском ОВО боевая тревога была объявлена в то же самое время, между 2 и 3 часами ночи 22 июня. Свидетельствует Н.И. Петров, летчик-истребитель 31-й ИАП:

«...Перелетели мы с аэродрома Каунас на аэродром Карме-лава, это уже было за 3 дня до 22 июня 1941 г. Перед перелетом с аэродрома Каунас до нас было доведено, что будут проходить окружные учения ВВС Прибалтийского ВО. По прибытии на аэродром Кармелава все было по возможности приведено в боевую готовность, для боевых действий (условных). 20-го — 21-го проводились учения. Нам довелось вести воздушный бой с истребителями И-16, атаковать бомбардировщики СБ...

...21-го в субботу я заступил дежурным по части. В третьем часу утра 22 июня звонит начальник штаба САД, в которую мы входили (8-я САД), и приказал мне объявить боевую тревогу, начальнику штаба полка, по прибытии на командный пункт, позвонить в штаб дивизии... Я подумал — война. Немедленно я передал начальнику штаба полка капитану Сергееву и объявил тревогу по полку. По прибытии летно-технического состава к самолетам вскоре через считаные минуты в воздух взвились зеленые ракеты с командного пункта полка. Последнее время часто были боевые тревоги (учебные), поэтому было все отработано, проиграно, кто, когда, что делает... Получив сигнал на взлет, стали взлетать звеньями, собрались на прямой после взлета в составе девяти самолетов. С левым разворотом взяли курс на Каунас...» (125).

Итак, боевая подготовка кипит, полеты идут днем и ночью. Все приказы о рассредоточении и маскировке отданы. Действия по боевой тревоге многократно отработаны. Ночью 22 июня 1941 г. тревога объявлена ДО появления первых немецких самолетов. Все, как в песне:

«И если к нам нагрянет враг матерый, он будет бит — повсюду и везде...»

Глава 24. КАК ЭТО БЫЛО - 1

Первый удар на рассвете 22 июня — самого длинного дня в году — нанес противник (или ему позволили нанести первый удар). Читатель, у которого хватило сил и терпения прочитать сотни предыдущих страниц, должен отчетливо представлять себе количественные параметры группировки советских ВВС, число полков и авиадивизий, самолетов и аэродромов. Решить задачу такого масштаба, как уничтожение советской авиации одним первым ударом, можно было одним только способом: массированным применением ракетно-ядерного оружия. Но его-то у немцев еще не было. Не было и обычных средств поражения в количестве, достаточном для нанесения удара одновременно по большей части аэродромов западных округов. Не было даже таких сил, которые люфтваффе смогло сосредоточить 10 мая 1940 года на 300-километровом фронте вторжения в Бельгию и Францию. Стоит отметить, что и сам величайший преступник и авантюрист понимал и даже вслух признавал непомерность своего замысла:

«...необозримые просторы делают необходимым сосредоточение войск в решающих пунктах. Требуется массированное введение в бой авиации и танков в решающем месте. При такой огромности пространства люфтваффе не в состоянии одновременно обработать его целиком; в начале войны оно может господствовать только над частями гигантского фронта...» (12).

Уничтожения «всей авиации западных округов» в первые часы войны не могло быть, потому что не могло быть никогда. Противник даже и не ставил перед собой такой задачи. Самое большее, чего надеялось достичь командование люфтваффе, — прикрыть с воздуха ударные танковые группировки «в решающих местах гигантского фронта». Достигнутый же реально успех превзошел самые смелые ожидания гитлеровского руководства. Когда цифры уничтоженных на земле советских самолетов перевалили за две тысячи, сам Г. Геринг (толстый и противный, но все-таки военный летчик Первой мировой) поручил специально созданной комиссии осмотреть захваченные аэродромы с целью проверки достоверности докладов немецких командиров...

Что же произошло в первые дни войны? Нас там не было, поэтому почти весь дальнейший текст будет набран курсивом. Постараемся понять — что говорят нам уцелевшие документы и чудом выжившие очевидцы.

Ленинградский ВО.

Активных боевых действий ни в первый, ни во второй день войны весьма многочисленная (примерно в 1,3 раза превосходящая по численности авиацию соседнего, Прибалтийского округа) авиация Ленинградского округа не вела. Маршал авиации А.А. Новиков, в то время — командующий ВВС ЛенВО, пишет:

«...Первые три дня мы вели борьбу лишь с одиночными и небольшими группами (здесь и далее подчеркнуто автором) самолетов противника, пытавшегося прощупать воздушные подступы к городу... Советские летчики не допустили в июне бомбежек Ленинграда, Кронштадта, Выборга и городов Карелии. Но, отдавая должное нашим пилотам, мы понимали, что неуспех противника в значительной мере обусловлен малой активностью его авиации, главные ударные силы которой здесь еще не вступили в дело. Логика подсказывала, что не следует ждать, когда враг бросит в бой всю авиацию, что надо попытаться самим захватить инициативу в воздухе и первыми нанести массированные удары...» (39).

Логика бывает разная. Логика уязвленных имперских амбиций привела Сталина к подготовке крупномасштабного вторжения в Финляндию, активная фаза которого началась на рассвете 25 июня 1941 года массированными налетами авиации ЛенВО (Северного фронта) на города, железнодорожные станции, порты и аэродромы Финляндии (127). Эта история выходит за рамки данной книги, отметим лишь тот примечательный факт, что авиация ЛенВО продолжала расходовать моторесурс самолетов, бензин и боеприпасы на бомбовые удары по Финляндии вплоть до 4 июля. По крайней мере, в истории боевого пути 81-го Гвардейского БАП (202-го БАП ЛенВО) читаем: «4 июля в 2 часа ночи 9 экипажей под командованием командира полка нанесли бомбовый удар по станции Поветти на территории Финляндии и сбросили около тысячи листовок. Вскоре такой же удар был нанесен по южной окраине Хельсинки...» (85).

К этому времени 4-я танковая группа вермахта прошла всю Литву и Латвию, форсировала Даугаву (Западную Двину) и наступала на Остров и Псков. Другими словами, половина расстояния от границы до Ленинграда была уже немцами пройдена...

Прибалтийский ОВО

Первое донесение штаба Северо-Западного фронта (ПрибОВО) было направлено наркому обороны СССР в 6 ч 10 мин. В нем уже обнаруживается первый сбой, вызванный слишком запутанными военно-политическими «играми» Сталина:

«В 4.00 22.6.41 г. немцы начали боевые действия. Военно-воздушные силы противника бомбардировали аэродромы Вин-дава, Паневежис, Шяуляй, Ковно... Наши военно-воздушные силы в воздухе. До получения Вашего приказа границу не перелетать, я получил через генерала Сафронова Ваш приказ самовольно границу не перелетать. Принял меры, чтобы бомбить противника, не перелетая границы...» (9, стр. 36).

Как это — «бомбить противника, не перелетая границы»? Где же его еще можно было найти в 4—5 часов утра 22 июня? Армия живет по уставам, приказам и инструкциям. В этом ее известная слабость (и основа многочисленных анекдотов про тупых вояк). В этом же и ее сила — в критической ситуации не надо тратить драгоценные минуты на долгие рассуждения, надо просто четко выполнять то, что предписано. Необходимые действия в первые часы и дни войны были разработаны, согласованы и утверждены в документе под названием «План прикрытия мобилизации и оперативного развертывания»., он же «красный пакет». Такой план в таком конверте хранился в штабе каждого соединения. Не только по нормальной военной логике, но и в соответствии с Директивой Военного совета ПрибОВО № Q0224 от 15 июня командиры частей по получении сигнала боевой тревоги должны были вскрыть пакет и без долгих размышлений делать то, что там предписано. Однако высшее руководство РККА (Тимошенко и Жуков, а фактически — Сталин), вместо короткого приказа из четырех слов — «ввести в действие план прикрытия», отправило в округа в полночь 21 июня 1941 года длинное сочинение, вошедшее в историографию под названием «Директива №1». Обсуждение и анализ смысла этого сочинения продолжаются уже более полувека. Одни утверждают, что главное в нем — «не поддаваться на провокации». Другие резонно возражают, указывая на фразу «встретить возможный удар немцев». Третьи справедливо указывают на неоднозначность выражения «встретить возможный удар»: как встретить? где встретить?

Фактически высшее командование предложило своим подчиненным разгадать ребус. Разгадать в условиях жесточайшего дефицита времени и с весьма высокой вероятностью ареста и расстрела в случае неверного ответа. И все это — вместо простого, ясного и однозначного «ввести в действие план прикрытия». В результате одни части начали действовать по планам, а планы эти, разумеется, предполагали нанесение бомбовых ударов по объектам противника на сопредельной территории. В частности, «22 июня 1941г. в 4ч 50 мин. 25 самолетов СБ из состава 9-го БАП ВВС Сев. -Зап. фр. вылетели на бомбежку немецкого аэродрома под Тильзитом...» (ВИЖ, 8/1988).

Как и положено добросовестному историку, А.Г. Федоров приводит после этой информации и ссылку на архив (ЦАМО, ф. 861, оп. 525025, д.2). Особую ценность этому свидетельству придает то, что его обнародовал не просто профессиональный историк, автор одной из лучших «доперестроечных» книг по истории советских ВВС (41), но и военный летчик, с ноября 1941-го командовавший этим самым 9-м БАП.

Другие командиры предпочли просто подождать, пока начальство разберется между собой. Третьи (в их числе и командование ПрибОВО) бросились «хватать за руки» своих подчиненных, начавших было выполнять предписания «красных пакетов». Пока шла вся эта суета, в Москве приняли, наконец, гораздо более внятную Директиву № 2. В ней, в частности, говорилось:

«Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить группировки его наземных войск. Удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100—150 км. Разбомбить Кенигсберг и Мемель».

Эта директива была подписана в 7 ч 15 мин. Плюс время на шифрование, передачу, дешифровку.

В общем итоге 4—5 первых часов войны было потрачено впустую. Нет никаких оснований придавать этому казусу «судьбоносное» значение, но дополнительная нервозность и неразбериха были внесены.

Рассказ генерал-лейтенанта В.П. Буланова, встретившего войну штурманом экипажа Ар-2 в 46-м БАП (7-я САД, 45 экипажей, 61 самолет СБ и Ар-2), позволяет представить, как все это выглядело в жизни:

«...21 июня полк перебазировался на полевой аэродром. Зачем — объяснений не было. Приказали замаскировать самолеты. В 4.30 нас подняли по тревоге. — Как, что ? Ничего не говорят. Около 5 часов дают первое задание: бомбить немцев, форсирующих реку Неман в районе Тильзита. Вылетает первая эскадрилья, вылетает вторая — по девять самолетов. Мы вылетаем третьей эскадрильей. Первая девятка отбомбилась, вторая отбомбилась... Мы уже подходили к Неману, и вдруг команда — вернуться... Возвращаемся с полной бомбовой нагрузкой. Садимся (садиться с бомбами категорически запрещено, на такой случай даже у простейшего бомбосбрасывателя есть режим холостого — без взрыва — сброса бомб. — М.С.). Поставили самолеты, пошли завтракать — и тут вдруг пролетает немецкий разведчик, а за ним появляются бомбардировщики «Хейнкель-111». Тоже девяткой. Немцы начали бомбить самолетные стоянки, а как отбомбились, прошли на бреющем и по кромке леса, стали бить из пулеметов. Они раз сделали заход, прочесали, второй... Немцы отбомбились по цели, часть бомб сбросили в лес и ушли без потерь. Наконец все утихло. Начали мы к аэродрому собираться... Только стали подходить — тут начали наши же бомбы в самолетах взрываться... Мы — обратно деру! Потери в остававшейся на аэродроме технике оказались значительные. Был и один погибший...» (128).

После того как Директива № 2 дошла до сведения командования ПрибОВО, активность советской бомбардировочной авиации возросла.

«...Телефонистка соединила нас с Виндавой:

— Могилевский? Как дела ? Нормально? Возьми пакет, что лежит у тебя в сейфе, вскрой его и действуй как там написано (подчеркнуто автором). Командир полка (40-й БАП, 54 самолета СБ, 48 экипажей. — М.С.) подтвердил, что приказание понял и приступает к его выполнению...

В десять часов две минуты 22 июня 1941 г. наши краснозвездные бомбовозы взяли курс на запад...

...Порадовал майор Могилевский.

— Налет на Кенигсберг, Тоураген и Мемель закончился успешно, — сообщил он по телефону. — Был мощный зенитный огонь, но бомбы сброшены точно на объекты. Потерь не имеем» (54).

Книга воспоминаний комиссара 6-й авиадивизии ПрибОВО А.Г. Рытова, из которой мы процитировали это замечательное свидетельство, была издана Воениздатом в 1968 г. Молодой офицер Володя Резун тогда еще даже не догадывался, что ему предстоит стать Виктором Суворовым, автором «Ледокола»...

Бомбовые удары по сопредельной территории продолжались весь день. Оперативная сводка штаба ПрибОВО № 03, подписанная в 22.00 23 июня, сообщает, что «военно-воздушные силы в течение дня вели борьбу с авиацией противника, действовали по аэродромам Инстербург, Кенигсберг. Приэкуле, Мемель, Тильзит...». В отчете о боевых действиях ВВС Северо-Западного фронта (ПрибОВО), составленном в июле 1942 года (т. е. через год после начала войны, когда объяснять причины разгрома и оправдываться было уже не нужно, да и некому), отмечается, что «в первый и второй дни наносили удары по аэродромам и войскам противника в районах Мемель, Тильзит, Гумбиниен. По указанным объектам военно-воздушные силы Северо-Западного фронта действовали бомбардировочной авиацией группами в 6—18 самолетов под прикрытием И-153 и И-16» (9, 185).

Разумеется, обмен ударами был взаимным. В разведсводке № 03 штаба Сев.-Зап. фр. от 12.00 названы два эпизода: «в 4.55 5 самолетов бомбардировали аэродром в Паневежисе» (это базовый аэродром того самого 9-го БАП, с которого в 4.50 вылетело 25 СБ бомбить немецкий аэродром под Тильзитом) и «в 9 часов 25 минут бомбардировали аэродром в Шяуляе». Кроме того, в сводке говорится о бомбардировке крупными силами («до полка авиации») городов Каунас, Шяуляй, небольшими группами (от 5 до 12 самолетов) — Алитус, Кальвария, Виндава, Юрбург. Примечательно, что разведсводка № 03 заканчивается такими словами:

«Противник еще не вводил в действие значительных военно-воздушных сил, ограничиваясь действием отдельных групп и одиночных самолетов» (9, стр. 40).

Какие же потери понесли части ВВС ПрибОВО от такого «сокрушительного первого удара немецкой авиации»? Это самый главный для нашего расследования вопрос. Точного и исчерпывающего ответа на него у автора, к сожалению, нет (впрочем, у кого он есть?).

Оперативная сводка штаба Сев.-Зап. фр. № 01 от 22.00 22 июня подвела итоги самого долгого дня так:

«...Авиация противника бомбила в течение дня умы связи, населенные пункты, склады, аэродромы (аэродромы, как видим, были лишь одной из многих целей. — М.С.) и причинила серьезные повреждения Шяуляю и Каунасу. Наши военно-воздушные силы, выполняя задачи, вели борьбу с авиацией противника и бомбили скопление танков и танковые колонны в районе Тильзит и на Алитусском направлении. Потери: 56 самолетов уничтожено, 32 — повреждено на аэродромах» (9, стр. 44). В скобках заметим, что «повреждено» не равносильно «уничтожено».

Теперь посмотрим на эту цифру (52 сбитых самолета ) с другой стороны фронта. В полосе ПрибОВО действовали 4 истребительные группы люфтваффе: эскадра JG-54 в полном составе и одна группа из состава 53-й эскадры (II/JG-53). Летчики II/JG-53 доложили о 17 сбитых советских самолетах. Количество заявленных побед по JG-54 автору неизвестно. В первом (весьма неточном) приближении можно предположить, что оно было в 3 раза большим, т. е. порядка 50. Точности в такой оценке мало, но и в докладах истребителей о сбитых ими самолетах «точности» еще меньше. Исходя из обычного 2—3-кратного завышения, можно предположить, что 22 июня немецкие истребители сбили в воздухе не более 25—30 советских самолетов. Другими словами, сводка штаба Северо-Западного фронта ничуть не преуменьшила (возможно — и преувеличила) потери авиации фронта в воздухе.

О низкой интенсивности воздушных боев свидетельствует и число сбитых немецких самолетов. Упомянутая выше сводка штаба Сев.-Зап. фр. утверждает, что «сбито авиацией 19 самолетов противника и 8 самолетов сбито зенитной артиллерией. Эти цифры уточняются». Скромные результаты для 8 истребительных полков (384 летчика). Примечательно, что, сравнивая эту сводку с журналом потерь люфтваффе за 22 июня 1941 года (там отмечены 5 бомбардировщиков и 4 истребителя, сбитых или поврежденных), мы обнаруживаем буквально точное трехкратное завышение числа сбитых самолетов противника...

Еще более примечательно и важно то, что подписанное буквально в то же самое время (22.00) донесение командующего Северо-Западного фронта заканчивается на совершенно другой ноте:

«...3. Прошу усилить фронт военно-воздушными силами, так как противник, захватив господство в воздухе, будет его удерживать до тех пор, пока не отобьем (абсолютно верное предвидение. — М.С.). 22.6.41 г. фронт потерял до 100 самолетов» (9, стр. 45).

В сравнении с исходной численностью самолетов (1100— 1200) потери ВВС ПрибОВО (Сев.-Зап. фр.) составили менее 10%, причем в число потерь вошли и временно поврежденные на аэродромах машины. Весьма незначительными оказались, в частности, потери 31-го БАП (6-я САД, 44 экипажа, 60 самолетов СБ). Вот что пишет в своих мемуарах комиссар 6-й авиадивизии Рытов:

«...спустя несколько минут я убедился, что воронок на рабочей площади аэродрома фашисты наделали немало, однако ущерб от налета оказался незначительным, Самолеты здесь стали заблаговременно, с 21 июня, рассредоточивать далеко за пределами взлетно-посадочной полосы, и горели сейчас только три машины из полка Ф.А. Агальцова, который только что перелетел в Митаву с какого-то эстонского аэродрома... Командир 31-го бомбардировочного полка Федор Иванович Добыш доложил, что его часть дважды поднималась в воздух, чтобы избежать удара... Еще по войне в Китае я помнил Добыша как распорядительного командира...» (54).

Отдавая должное распорядительности товарища Добыша и его многолетнему боевому опыту, отметим, что он всего лишь добросовестно выполнил многочисленные приказы о переводе авиации округа в боевую готовность, которые (как было отмечено в предыдущей главе) поступили во все без исключения части ВВС ПрибОВО, причем за несколько дней до первых налетов противника.

27 июня Рытов снова побывал в 31-м БАП.

«Вскоре я снова уехал на аэродром Митава, к Добышу. Он по-прежнему держал свой полк в кулаке. Каждый день организовывал вылеты на боевые задания. Несмотря на вражеские бомбардировки, ему удалось сохранить самолеты почти полностью. Сказывался опыт, полученный им в Китае и в боях с финнами...»

А вот какую картину в полдень 22 июня обнаруживает Рытов в 21-м ИАП:

«...я возвратился на Рижский аэродром. У КП меня встретил командир 21-го истребительного полка майор Мирошниченко.

— Как обстановка?— спрашиваю.

— Бомбежка была. Правда, не сильная. Самолеты рассредоточили, летчики в кабинах. Ждут команды.

Страницы