19 Mar 2024 Tue 10:47 - Москва Торонто - 19 Mar 2024 Tue 03:47   

Заметив меня, подошел батальонный комиссар Юров:

Настроение у людей боевое...

...Несколько позже Юров прислал политдонесение. Написано оно было карандашом, на мятом, оборванном с краев клочке бумаги. Донесение дышало огневой страстью. Я не уловил в нем даже и намека на растерянность. Юров кратко докладывал: сбито девять вражеских самолетов...»

На следующий день, 23 июня, немцы попытались осуществить массированный удар по рижскому аэропорту.

«...Посты воздушного наблюдения сообщили, что курсом на Ригу идет большая группа фашистских бомбардировщиков. Истребители 21-го авиационного полка поднялись им навстречу... В первые же минуты боя наши летчики на подходе к городу сбили три «Юнкерса». Небольшой группе бомбардировщиков все же удалось прорваться к аэродрому, но существенного ущерба они не нанесли. Целым остался и мост через Западную Двину.

24 июня немцы снова предприняли налет на рижский аэродром. Им удалось поджечь две цистерны с горючим. В единоборстве с пожаром погибли два красноармейца».

Да, уважаемый читатель, я вполне понимаю ваше недоумение (или даже возмущение).

Вместо «нормального» рассказа про внезапный удар люфтваффе, про пылающие обломки краснозвездных самолетов и «плачущих от бессилия» командиров какие-то странные документы про бомбовые удары по немецким аэродромам, про сбитые немецкие самолеты и «боевое настроение» советских летчиков... Не волнуйтесь зря. В 6-й САД было четыре полка.

Кроме 21-го ИАП, 31-го БАП и 40-го БАП (об успешных боевых действиях и минимальных потерях которых было уже сказано выше), был и 148-й ИАП (33 летчика, 69 истребителей И-153). Этот полк с первых минут войны подвергался многократным бомбардировкам на аэродроме в Либаве (Лиепае). Вот что и как пишет об этом Рытов:

«...Федоров (командир дивизии) тревожно посмотрел на меня и сказал:

Аэродром и порт в Либаве подверглись бомбежке в 3 часа 57 минут. Сожжено несколько самолетов. Зайцев (командир 148-го ИАП) доложил, что немцы выбросили десант...

...В Либаве я застал невеселую картину. Аэродром рябил воронками, некоторые самолеты еще продолжали тлеть. Над ангарами стлался дым, а языки пламени дожирали остатки склада горюче-смазочных материалов.

— Плохо дело, товарищ комиссар, доложил майор Зайцев. Подняли мы самолеты по тревоге, но стоял туман, и вскоре пришлось садиться. Тут-то нас и накрыли...

Сигнал воздушной тревоги прервал наш разговор. Истребители пошли на взлет (т. е. были «некоторые самолеты», которые даже и не начинали тлеть).

А что с немецкими парашютистами? спросил я.

Как сквозь землю провали.пись» (ни одной воздушно-десантной части, ни одного авиационного десанта на Восточном фронте летом 1941 года не было, тем не менее документы разгромленных Западного и Северо-Западного фронтов переполнены сводками о «немецких десантах». — М.С.)

Несколько часов спустя, вернувшись в штаб дивизии в Риге, Рытов опят звонит в 148-й ИАП:

«...по телефону со мной разговаривал дежурный по части.

— После вашего отлета нас еще раз бомбили, сообщил он.

Потери есть?

Четверо убито, шесть человек ранено.

А как дела в воздухе?

— Дерутся наши здорово!

В конце дня я узнал, что с началом активных боевых действий 148-й полк сражался мужественно и организованно. Некоторые летчики провели по шесть и более воздушных боев. Счет сбитых вражеских самолетов открыл капитан Титаев. Фашистский бомбардировщик, подожженный им, упал неподалеку от Либавского аэродрома и взорвался...»

Слабовато? Согласен, на «полностью уничтоженный на рассвете 22 июня» 148-й полк не тянет. Поишем другие, более привычные нам свидетельства. Должен же был хоть на чем-то основываться миф про «первый уничтожающий удар» люфтваффе? Кто ищет — тот находит.

«...Дремоту нарушил сильный грохот. Я приподнялся. В большом окне занималась заря воскресного утра 22 июня 1941 года. На травянистом летном поле, поседевшем от росы, я увидел воронки, как пунктир, перекрывшие весь аэродром... Едва ребята на мой возглас подняли головы, как начался вновь грохот разрывов, и мы увидели, что на другой стороне аэродрома, в расположении 15-го полка, в щепы разлетелись ящики с «мигами», в ангарах вспыхнули пожары... Мы быстро перебежали в кювет у аэродромного ограждения. Отдышались и обратили внимание на здание, где ночевали. Оно было полностью разрушено. Горели штабы других эскадрилий. Огромный пожар пылал на территории 15-го полка. Неожиданно появились на небольшой высоте четыре тройки бомбардировщиков «Хейнкель-111» в сопровождении «Мессершмиттов». Как могли, мы прижались к основанию кювета. Разрывы бомб покрыли летное поле. Видимо, не все бомбы были сброшены бомбардировщики прошли над городом, направляясь в сторону Кармелавы, на наш полевой аэродром (автора этих воспоминаний утро 22 июня застало на основном аэродроме полка в Каунасе. — М.С.) От проходной и караульного помещения к небольшой роще убегали красноармейцы и несколько техников. Мы решили добираться поодиночке до уцелевших самолетов и пытаться взлететь по краю аэродрома. Основное летное поле было все в воронках...

...Я кинулся в сторону Штаба полка, где на стоянке виднелся истребитель И-16. Машина оказалась цела. На счастье, мне попался красноармеец из охраны, не успевший убежать. По моему приказу он побежал за парашютом, а я кинулся к автостартеру, надеясь возле него найти водителя. Он был на месте. Все складывалось удачно. Мы подъехали к самолету. Запыхавшийся красноармеец принес парашют, поясняя: «Никого не было там, пришлось ломать дверь». Соединив храповики стартера и двигателя самолета, я полез в кабину.

Только я собрался подать рукой команду на раскрутку, как дверка автомобиля распахнулась, выскочил водитель и бросился в сторону кювета. Взглянув вверх, я все понял. Над головой шла группа бомбардировщиков. Пришлось последовать примеру водителя. Аналогичные попытки запустить двигатель истребителя повторялись дважды. Наконец винт завращался и мотор заработал... Убрав шасси, я осмотрелся. В небе никого. Оказавшись в родной, привычной стихии, я почувствовал себя уверенно. Взглянув на красные черепичные крыши шести ее домов, я развернулся на Кармелаву.

Скоро увидел аэродром, воронки на нем, лежащий во ржи «МиГ». На опушке леса, у стоянок самолетов, несколько очагов пожара... После посадки зарулил на стоянку эскадрильи. Здесь наши самолеты стояли под маскировочными сетями. Едва выключил двигате/гь, как на летном поле показалась мчавшаяся «эмка» командира полка. Батя подробно расспросил об обстановке на аэродроме в Каунасе и уехал в расположение штаба...

...Появилась большая группа вражеских бомбардировщиков в сопровождении истребителей. Бомбы рвались на летном поле, истребители штурмовали наземные цели, расстреливая рулящие «миги». Находившееся в воздухе звено наших истребителей атаковало бомбардировщики, но после первой короткой очереди пулеметы не работали. Эта система (синхронизатор) не была еще отлажена... Теперь, после отказа оружия в воздухе, техники-оружейники снимали с мотора капот и пытались устранить дефект. Если учесть, что снять капот мотора легко, а обратно надеть сложно из-за старой, «шомпольной» конструкции, времени на устранение неисправности уходило много. Таким образом, в самый критический момент полк оказался безоружным. Ощущая безнаказанность, авиация противника обнаглела. Бомбардировщики шли группа за группой. В интервалах между бомбовыми ударами истребители штурмовали на аэродроме все видимые цели. Гонялись буквально за каждым человеком.

Аэродром сплошь покрылся воронками и вывороченными валунами. Большими оказались потери в личном составе. У стоянок самолетов в разных местах лежали убитые в лужах запекшейся крови. Около 12 часов дня со стороны деревни появилась лошадь с подводой.

Это наши официантки везли на аэродром обед. Они были одеты в цветастые платья и платочки. Почти у всех, кроме меня, отсутствовал аппетит. Я быстро проглотил несколько порций второго и компота. Не успели девочки отъехать, как появились вражеские бомбардировщики. Весь груз бомб обрушился на нашу эскадрилью. Вырытая земляная щель оказалась битком набитой людьми. Земля, словно живая, вздрагивала и качалась. Тишина наступила внезапно.

Из-под тяжести лежащих на мне людей не сразу удалось выбраться... Недалеко от щели из земли торчало колесо телеги. Лошадь исчезла. Виднелся присыпанный клок женской одежды — белый в синий горошек... Из всех налетов немецких бомбардировщиков за эти восемь часов первого дня войны этот налет мне показался самым страшным. После этого налета взлететь с аэродрома было уже невозможно, да и не на чем. Несколько ранее семь «мигов» взлетели и взяли курс на Ригу. Это все, что осталось от 60 самолетов 31-го полка...» (123).

Книга воспоминаний Б.В. Веселовского, отрывки из которой были процитированы выше, вышла в свет в 1996 г. Книга новая, но при этом сам рассказ Веселовского о событиях первого дня войны можно считать абсолютно стандартно-типовым. Вот именно так ЭТО всегда и описывалось: внезапное нападение, спящий аэродром, безостановочно следующие один за другим удары немецкой авиации, безнадежная беспомощность советских летчиков (самолеты «не освоены», пулеметы не стреляют), и как результат — «через восемь часов взлететь с аэродрома было уже невозможно, да и не на чем».

Если теперь немного «подкрутить резкость», то станут заметны и многие весьма важные детали. Летчиков разбудили взрывы вражеских бомб. Ни дежурного истребительного звена, ни даже обычного, бодрствующего всю ночьдневаль-ного, на базовом аэродроме истребительного полка не оказалось. Командира части — нет. Дежурного по части офицера — нет. Никто никем не командует. Взлететь автору воспоминаний удалось случайно — с помощью тех, кто «не успел убежать». Аэродром бомбят и обстреливают почти безостановочно, большими группами бомбардировщиков, да еще и с истребительным прикрытием, правда, при этом «в небе — никого». Уцелевшие самолеты летят в Ригу (22 июня это был еше глубокий — порядка 250 км от фронта вторжения — тыл). Зачем в Ригу? А чтобы «выйти из-под удара». А куда потом, после Риги? Во Владивосток?

Некоторые частные неточности становятся заметны после первого же сравнения текста воспоминаний Веселовского с другим источниками. Например, самолетов в 31-м ИАП было больше — кроме 60 (по другим источникам — 54) новейших МиГ-3 было еще 32 И-16, из которых 28 были (по состоянию на 1 июня) в исправном состоянии. Худо-бедно, но почти таким (30 машин) было среднее число исправных самолетов в истребительных группах 2-го Воздушного флота... Сохранившиеся архивные документы не подтверждают и картину столь полного истребления 31-го истребительного полка: к моменту расформирования (14 июля 41 -го г.) летчики 31-го ИАП выполнили 714 вылетов и заявили о 13 сбитых вражеских самолетах (94). Впрочем, все эти малозначимые подробности только отвлекают от главного вопроса. А именно: такой результат первой встречи 31-го авиаполка с реальным противником был трагически неизбежен? Или в данном случае имела место преступная халатность командиров, если только не прямая измена? В частности (не говоря уже о явном невыполнении приказов о повышении боеготовности), что помешало за полгода проверить и наладить работу синхронизаторов вооружения — неужели «внезапное нападение»? Для этого даже взлетать на новом истребителе не обязательно было, проверить работу синхронизаторов можно и на земле — надо только мотор запустить и колодки под колеса подложить, чтобы самолет не улетел ненароком...

Не стоит ломать голову над такими вопросами. Все гораздо проще. Скорее всего перед нами пример психологического феномена под названием «врет как очевидец». Это когда в результате многолетней идеологической «накачки» живой свидетель начинает писать не то, что он видел своими глазами, а то, что десятки лет слышал ушами. На чем основаны такие подозрения? Внимательный читатель должен был заметить, что речь идет о том самом 31-м ИАП из состава 8-й САД, рассказом о котором закончилась предыдущая глава. Продолжим теперь чтение воспоминаний летчика этого полка Н.И. Петрова:

«...С левым разворотом взяли курс на Каунас, набрав 1500 метров, увидели аэродром Каунаса, ангары горят, горит при-ангарное здание, горит штаб полка (пока полное совпадение с книгой Веселовского). Пролетая над аэродромом Каунаса, на летном поле видим несколько воронок от бомб (у Веселовского «летное поле было все в воронках»). Левее, выше метров 700, звено из двух пар Me-110 и четыре Me-109 на скоростях «с дымом» (на форсажном режиме двигатель DB-601 сильно коптил) пошли на запад. Ниже на встречных курсах прошли 6 самолетов И-153«Чайка», это соседи из 15-го истребительного полка. Пролетели на запад минут 15 на высоте 3000м, развернулись обратно — в воздухе все спокойно (никаких следов бомбардировщиков, многократно бомбивших, по версии Веселовского, аэродром Каунаса, не обнаружилось).

...Все произвели посадку благополучно. Как зарулил на свое место, мой техник показывает впереди воронку, примерно от 100-килограммовой бомбы. Это значит, при нашем взлете на аэродром упало несколько бомб, очевидно, с большой высоты (и Веселовский пишет, что бомбардировщики ушли в сторону Кармелавы, только едва ли их было «четыре тройки»).

Чего никто не видел (следовательно, и потерь от этих бомб не было — горящий самолет заметили бы), да притом и не слышно было, так как шумело много своих моторов... Примерно в 10.00 прошли над полем 3 девятки бомбардировщиков С Б, которые базировались на аэродроме около Вильно (54-й БАП, 54 экипажа, 68 самолетов СБ). Позднее до нас дошло, что они хо-дили бомбить Кенигсберг. Привезли завтрак, но ни у кого не было аппетита, да тут еще на бреющем пронесся Me-110. Стрелок с задней полусферы дал одну очередь из пулеметов, но неприцельно. Жертв не было... В дальнейшем, часов до 16.00, все было спокойно, в основном вылетали парами на прикрытие своего аэродрома и железнодорожного узла г. Каунаса...».

Итак, поздний завтрак (или ранний обед) был. Возможно, и официантки в цветастых платьях были. Контраст этот мирной сцены с мрачными картинами начавшейся войны был столь велик, что врезался в память свидетелей. Не было только страшной бомбежки, обрывков платья в воронке от взрыва бомбы, груды трупов и прочих «черных красивостей». Пролетел одинокий Ме-110, стрелок из верхней задней пулеметной точки дал очередь и, разумеется, ни в кого на земле не попал. И после этого «часов до 16 все было спокойно». Никаких упоминаний об отказавшем оружии на «мигах» нет, да и стрелять в первой половине дня было не по кому.

Почему автор считает, что воспоминания Н.И. Петрова более достоверны? Во-первых, потому, что они логичны, они соответствуют реальной, известной нам по множеству других документов ситуации, в то время как рассказ Веселовского соответствует только общепринятой легенде про «внезапное нападение и беззащитные аэродромы». Во-вторых, Веселовский писал книгу, и рассказ у него получился сильно «красивый», в то время как Петров просто надиктовал свои бесхитростные воспоминания интервьюеру (надиктовал так бесхитростно, что автору пришлось даже провести минимальную стилистическую и синтаксическую правку этого текста).

В-третьих, потому, что бомбардировка аэродрома в Кармелаве в воспоминаниях Петрова тоже появляется — только в другое время («неправильное» с точки зрения догмата о «внезапном нападении») и с совершенно «неправильными» последствиями:

«...С командного пункта приказ: «Звено — в воздух!» Лейтенант Смыслов, я и Акимов быстро по самолетам. Запустили моторы, выруливаем и тут с командного пункта красные ракеты: «взлет запрещен». Появляются две пары Me-109, на высоте 800—1000 метров проходят над аэродромом, затем приближаются две девятки «Хейнкель-111». Слышатся разрывы бомб на удалении от аэродрома, видно, бросают по шоссе. Начали падать на границе аэродрома, бросают по одной бомбе. Падают с перелетом по отношению к нашим самолетам, около которых мы почти на середине аэродрома. Пролетела большая группа, а сбросили всего несколько бомб. Наверное, устраивали «психическую», летая по многочисленным целям.

Когда подлетали к нашему аэродрому, казалось, что от такой группы деваться будет некуда. А сбросили на летное поле и границы аэродрома всего 5 бомб...»

Самое примечательное в этом фрагменте — это странная (выражаясь предельно вежливо) реакция истребительного полка на налет бомбардировщиков противника. Известно (94), что на аэродроме в Кармелаве было три эскадрильи истребителей (39 МиГ-3). Вместо того чтобы поднять их в воздух и атаковать тихоходные бомбовозы, идущие с минимальным прикрытием, «командный пункт» останавливает взлет даже тех истребителей, что уже были на старте. Не говоря уже о всем высоком (Устав, присяга), такая «тактика» не уменьшает, а увеличивает потери — если истребитель перестает быть охотником, он становится дичью. Что и было подтверждено буквально через несколько минут:

«...Не успели опомниться, как появляются три пары Me-109, прошли над аэродромом примерно на высоте 1000 метров. Перестраиваются в вытянутый пеленг, как над полигоном, и начали расстреливать с прицельным огнем по каждому самолету. В первую очередь по нашему звену (которое было остановлено посреди летного поля «красной ракетой) самолетов, находящихся на летном поле незамаскированными. Мы успели добежать до границы аэродрома, где была высохшая от воды яма. Там лежала свиноматка с поросятками. Около них мы и приютились, там, где посуше (как можно после этого не поверить в правдивость воспоминаний Петрова?). Самолеты противника ходили над аэродромом безнаказанно, так как на аэродроме не было даже ни одного зенитного пулемета (зато было три десятка — а не три пары — новейших истребителей. — М.С.). После штурмовых действий противника подошел к своему самолету.

Из-под капота мотора течет масло, пробит картер мотора. Снаряд попал по рулю глубины, на руле нет половины обшивки (была перкалевая). Большие повреждения и на других близстоящих самолетах...»

Итак, 31-й ИАП действительно подвергся нападению на аэродроме и понес значительные потери в самолетах. Произошло это после 16.00, т. е. через 12 часов после начала войны. Этот удар противника не был уже ни первым, ни неожиданным. О том, что началась война, летчики и командиры 31-го ИАП доподлинно знали. Никакие приказы, «запрещающие сбивать немецкие самолеты» (если только таковые приказы были в действительности), уже не действовали. Потери были понесены исключительно и только вследствие пассивности командования и личного состава, позволившего малочисленному противнику расстреливать с прицельным огнем по каждому самолету, как на полигоне».

Эпизод с расстрелом стоящих на земле «мигов» находит косвенное подтверждение в документах немецкой истребительной эскадры JG-53. В течение пяти минут, с 16.43 по 16.48, штабное звено (4 самолета) истребительной группы III/JG-53 якобы сбило 6 советских самолетов, идентифицированных как И-17 (немецкое обозначение МиГ-3). Группа действовала на стыке Западного и Северо-Западного фронтов, и в этой зоне могла встретиться только с «мигами» из состава 8-й ИАД ВВС Сев.-Зап. фр. Для воздушного боя шесть побед за пять минут — многовато будет, а вот для «расстрела, как на полигоне», — в самый раз...

Впрочем, с утверждением о «пассивности командования» мы, возможно, сильно ошибаемся. По крайней мере, начальник политуправления Северо-Западного фронта бригадный комиссар Рябчий в своем докладе упоминает о том, что командир 31-го ИАП майор П.И. Путивко в одиночку вел бой против 6—7 самолетов противника (61). Этому странному факту (если только донесение бригадного комиссара было основано на факте) современный историк (58) дает еще более странное объяснение: «из 37 «мигов» полка 24 в то утро оказались неисправными», и вот поэтому-то командиру пришлось воевать в одиночку. Потрясающая логика, и еще более странная арифметика: 37 — 24 = 13 - одна эскадрилья, а вовсе не один истребитель. Во-вторых, что значит «из 37», если в 31-м ИАП было, как минимум, 54 «МиГа»? В-третьих, когда успели «испортиться» 24 новых самолета? По состоянию на 1 июня документы фиксируют только 7 неисправных «мигов» из 54. В-четвертых, куда «пропали» 28 исправных И-16? В-пятых, привыкайте, уважаемый читатель, впереди у нас еще много такой «арифметики»...

Есть в рассказе Н.И. Петрова еще одна фраза, заслуживающая самого пристального внимания: «в основном вылетали парами на прикрытие своего аэродрома». Вот и ответ — простой, вполне реалистичный, не требующий изобретения мифов про «уничтоженную на аэродромах авиацию» — на вопрос о том, почему тысячи участников войны в один голос твердят о том, что «в первые дни войны мы нашей авиации и не видели». А как могли ее увидеть пехотинцы, танкисты и артиллеристы, если она крутилась кругами, «прикрывая свои аэродромы»? Разумеется, по рассказу одного человека о боевых действиях одного авиаполка нельзя делать больших обобщений. Посему двинемся дальше.


Киевский ОВО

В составе 5-го авиационного корпуса (4-й Воздушный флот) люфтваффе, действовавшего совместно с группой армий «Юг» над Украиной, было 7 бомбардировочных и 5 истребительных авиагрупп. Всего (с учетом временно неисправных самолетов) на их вооружении к началу боевых действий числилось 266 «горизонтальных» бомбардировщиков (163 Ju-88 и 103 Не-111) и 174 истребителя «Мессершмитт-109» (24). Стоит обратить внимание и на то, что ни одного пикировщика Ju-87 (этого горячо любимого всеми кинодокументалистами летающего символа «блицкрига»), ни одного истребителя-бомбардировщика Me-110 над Киевским ОВО (Юго-Западным фронтом) не было. Из этого, в частности, следует, что возможности 5-го авиакорпуса люфтваффе для прицельного бомбометания по точечным целям (каковыми являются замаскированные на краю летного поля самолеты) были близки к нулю. Что же касается числа аэродромов, то уже в декабре 1940 года ВВС Киевского ОВО располагали к западу от Днепра 167 аэродромами (16, стр. 492). Рассуждая чисто арифметически, немцы не могли выделить даже по два «лениво разворачивающихся» бомбардировщика для одновременного удара по аэродромам.

Немецкой авиации противостояли ВВС Юго-Западного фронта (16 истребительных и 11 бомбардировочных полков), а также два (2-й и 4-й) дальнебомбардировочных авиакорпуса.

По числу боеготовых экипажей советские ВВС имели 4— 5-кратное превосходство (см. главу 20). Даже по числу истребителей «новых типов» (185 МиГ-3 и 62 Як-1) советские ВВС имели численное превосходство над противником в 1,4 раза). Неудивительно, что именно 4-й Воздушный флот понес 22 июня 1941 года наибольшие (в сравнении с 1-м и 2-м) потери.

Судя по журналу потерь люфтваффе, 22 июня 4-й Воздушный флот безвозвратно потерял 5 истребителей и 30 бомбардировщиков. С учетом поврежденных машин общие потери дня доходят до 58 самолетов (в это число не включены потери, связанные с авариями при взлете, столкновениями в воздухе, падением самолета вследствие выработки бензина). Одна только бомбардировочная эскадра KG-51 потеряла 17 самолетов (в том числе 14 — безвозвратно). Потери левого соседа, 2-го Воздушного флота (47 самолетов, в том числе — 22 безвозвратно) были заметно меньше. Впрочем, более значимым является сравнение потерь с исходной численностью. Для 5-го авиационного корпуса люфтваффе безвозвратные потери 35 самолетов в день означали перспективу потери всех боевых машин менее чем за две недели...

Наиболее ценным источником информации о событиях в небе над Украиной является подписанный 21 августа 41-го года доклад командующего ВВС Юго-Западного фронта генерал-лейтенанта Ф.А. Астахова (4, стр. 95—104). Цифры в докладе Астахова в высшей степени скромные. Так, число сбитых 22 июня немецких самолетов (38) оказалось практически равным реальному числу безвозвратных потерь противника (35), правда, в общую сводку не вошли доклады командиров полков 64-й ИАД. Генерал Астахов вступил в командование ВВС Ю.-Зап. фронта только 26 июня, после ареста Птухина. За потери первых дней войны он ответственности не несет (22 июня Астахов еще командовал учебными заведениями ВВС Красной Армии). Поэтому его доклад можно расценивать как достаточно беспристрастный отчет о реальных событиях. Не мудрствуя лукаво, процитируем некоторые фрагменты этого многостраничного документа (4, стр. 95—104).

«...В период с 22.6 по 1.7.41 г. основные усилия (здесь и далее подчеркнуто автором) ВВС фронта были направлены на уничтожение мотомеханизированных частей противника... В результате бомбардировочных и штурмовых действий противнику нанесены серьезные потери...

...служба воздушного наблюдения, оповещения и связи в пограничной полосе Киевского особого военного округа работала неудовлетворительно. 22.6.41 г. летные части, расположенные на аэродромах прифронтовой полосы, сообщений о перелетах госграницы самолетами противника своевременно не получали.

В период с 22.6 по 1.7.41 г. в организации боевой работы летных частей военно-воздушных сил фронта было очень много недостатков, из которых наиболее серьезными являются:

а) Первые дни войны (22, 23, 24 июня) ВВС фронта действовали недостаточно активно, мало имели повторных вылетов, некоторые бомбардировочные авиационные полки (226, 227-й и другие) к боевой работе не привлекались совершенно, налетов наших войск на аэродромы противника проведено крайне мало.

б) Не было взаимодействия летных частей с наземными войсками и взаимодействия бомбардировщиков с истребителями, в результате чего наземные части в ответственные моменты своей боевой работы не получали своевременной поддержки со стороны военно-воздушных сил, а бомбардировщики, летавшие на выполнение боевых заданий без прикрытия истребителями,, несли большие потери.

в) ...Личный состав наземных средств противовоздушной обороны силуэтов своих самолетов и самолетов противника не знал и часто обстреливал (и сбивал) наши самолеты при полетах последних на выполнение боевых заданий.

...22.06. первые налеты противника на наши аэродромы прифронтовой полосы значительных потерь нашим летным частям не нанесли, но в результате слабого руководства со стороны командиров авиационных дивизий и полков... противник повторными ударами в течение 22.6.41 г. и в последующие два дня нанес нашим летным частям значительные потери, уничтожив и повредив на наших аэродромах за 22, 23 и 24 июня 1941 года 237 самолетов...»

Цифра эта — 237 самолетов — долгие годы бродила по страницам книг наших борзописцев, но при этом никто из них так и не признался, что это потери за первые три дня, а вовсе не от первого налета немцев, и что речь идет не только об «уничтоженных», но и о «поврежденных» машинах. Повреждения бывают разные. Многие — особенно если самолет получил их на земле, а не в воздухе — могут быть исправлены. Что значит «многие»? Все в том же докладе Астахова указано, что за три недели (с 22 июня по 13 июля) было восстановлено 990 самолетов, что в 4 раза больше общего числа поврежденных и уничтоженных на аэродромах самолетов. Как бы то ни было, 237 самолетов — это всего лишь 12% от общего числа боевых самолетов ВВС округа. Если хотя бы половина из них была восстановлена, то тогда безвозвратные.потери техники снижаются до едва заметных 5—7%. Едва ли это можно назвать «полным уничтожением».

И уж в любом случае — «внезапное нападение» к этим потерям никакого отношения не имело.

23—24 июня про начавшуюся войну знали уже и оленеводы Чукотки...

Найти следы события, которое могло бы (пусть даже и в многократно преувеличенном виде) послужить прообразом жуткой истории про уничтожение за две минуты на аэродроме близ Ровно некоей «23-й авиадивизии», автору так и не удалось. Самым первым «кандидатом на уничтожение первым ударом» можно было считать 15-ю САД. Эта дивизия — три истребительных и один «штурмовой» (фактически вооруженный устаревшими истребителями И-15 бис) полк — была развернута на самом острие так называемого «Львовского выступа». Два полка этой дивизии (23-й и 28-й) были перевооружены на МиГ-3, что — по странной логике советских историков — также повышало ее «шанс» стать объектом внезапного нападения.

Фактически же оба эти полка были подняты по тревоге еще до первых выстрелов на границе и встретили противника уже в воздухе. Летчики 23-го ИАП (66 пилотов) выполнили в первый день войны 124 боевых вылета, 28-го ИАП (52 летчика) — 114 вылетов (94). Судя по отчету Астахова, в первый день войны 15-я САД сбила 15 самолетов противника. Скорее всего, здесь нет никакого преувеличения, так как, в частности, 14 «Юнкерсов» из состава бомбардировочной эскадры KG-51 были сбиты именно в зоне действий 15-й САД. Последствия семи налетов немецкой авиации на аэродром 23-го ИАП в м. Адамы выразились в том, что из строя было выведено 13 самолетов (из общего числа 58 МиГ-3 и 29 И-16) (94). Вероятно, многие из них получили лишь минимальные повреждения, так как, судя опять же по докладу командующего ВВС фронта, за две недели в 15-й САД было восстановлено 34 МиГ-3 и 8 И-16.

И все же — кто ищет, тот всегда найдет. Среди трех десятков авиаполков ВВС Юго-Западного фронта нашлись такие, которые в первые дни войны понесли огромные потери. Множественное число («нашлись такие») использовано автором только из предосторожности — за долгие годы работы над этой книгой удалось найти только один рассказ одного очевидца об одном подобном событии. Причем история эта вполне подходит под определение «исключение, подтверждающее правило». Герой Советского Союза Ф.Ф. Архипен-ко описывает разгром 17-го ИАП (14-я ИАД) так:

«...Мне пришлось быть оперативным дежурным по аэродрому с 21 на 22 июня 1941 года.

В то время для дежурства выделялся один самолет И-153 «Чайка» с летчиком, и в ту, печально памятную ночь, дежурил старший лейтенант Ибрагимов — мой командир звена.

22 июня в 4 часа 25 минут все кругом содрогнулось от взрывов и группа немецких бомбардировщиков до 60 самолетов нанесла сокрушительный удар по аэродрому.

Не успели опомниться от первого удара, как на аэродром был произведен второй налет. Противодействовать ударам бомбардировщиков мы не могли: летный состав находился в Ковеле у своих близких, а зенитной артиллерии возле аэродрома не было. Постепенно стал прибывать на аэродром летный и технический состав, начались отдельные вылеты наших летчиков. До полудня наш аэродром четыре раза подвергался массированным бомбардировкам.

Фактически в этой тяжелейшей обстановке никакого руководства на аэродроме не было.

Я же, оперативный дежурный по аэродрому младший лейтенант Федор Архипенко, неумело пытался организовать редкие боевые вылеты и эвакуацию разбитых машин. Связь была нарушена, указаний и приказов никаких, лишь внутренние телефонные линии, проложенные к стоянкам авиаэскадрильи, уцелели каким-то чудом.

Около 13 часов на аэродром прилетел участник воздушных боев в Испании заместитель командира 14-й ИАД генерал-майор авиации Герой Советского Союза Иван Алексеевич Лакеев. Прибыв на КП, генерал взял командование в свои руки... я просил генерала Лакеева отпустить меня с КП. Он, однако, не отпускал меня, так как я в то время был его единственным помощником. На КП, кроме генерала, меня и двух солдат-связистов, никого не было.

...Около 14 часов, когда туда прибыл командир 17-го ИАП, он отпустил меня с КП. Я поспешил к своему самолету, он оказался цел, о чем в который раз доложил мне двухметровый техник Семенов, и я, самостоятельно приняв решение взлететь, надел парашют, сел в самолет, запустил мотор и прямо со стоянки, из укрытия (самолет был замаскирован на кладбище) пошел на взлет...

...Как я уже писал, в первый день наш аэродром бомбили несколько раз, большими группами бомбардировщиков, и можно себе представить, какой ужас царил на аэродроме: многие летчики и техники стали седыми...

...Ранним утром 23 июня мы были на аэродроме. Исправных самолетов насчитывалось штук 25—30, более сотни были повреждены осколками, остальные сгорели. В этот день старые летчики летали на бомбометание и штурмовку колонн противника, которые двигались на Луцк, и я помогал техническому составу подвешивать бомбы. Летать мне не давали, так как я не прошел курс подготовки по бомбометанию... В целом дм полка второй день войны прошел спокойно, немцы аэродром не трогали, летали над ним только разведчики.

Зато утром третьего дня прилетела дюжина истребителей Me-109. Стали в два круга: шесть самолетов с правым креном и шесть самолетов — с левым и проштурмовали, как на полигоне. Обстрелы были точные, уверенные, как по мишеням. В результате на аэродроме осталось 10 исправных И-153 и один МиГ-1, все остальные машины, числом около 150, были повреждены».

Наверное, этот текст можно (и нужно!) использовать на занятиях в военных училищах:

«Назовите все пункты и параграфы Уставов и Наставлений, нарушенные в 17-м ИАП». Мы не в училище, поэтому не будем утомлять читателя долгим перечислением. И без комментариев понятно, что имел место неописуемый бардак. Читая о том, что после всей серии приказов последних предвоенных дней «летный состав находился в Ковеле у своих близких», а командир истребительного авиаполка, развернутого в приграничной полосе, появился в расположении вверенной ему части только через 10 часов после начала боевых действий (даже верхом на осле можно было проехать 20 км от Ковеля до аэродрома быстрее), трудно удержаться от того, чтобы не повторить вслед за В. Суворовым: «Мало ОН ИХ стрелял...»

А впрочем — нет. Стреляли много. В воспоминаниях генерала Красовского (с началом войны он стал командующим ВВС Северо-Кавказского военного округа) мы обнаруживаем такое упоминание о командире 14-й ИАД:

«...В июле из Западной Украины к нам прибыла 14-я авиадивизия... В дверь моего кабинета постучались, и передо мной предстал летчик без знаков воинского отличия, в белом шелковом подшлемнике, в очках. Держал он себя развязно.

— Это что за войско? — спросил я.

— Товарищ генерал, командир четырнадцатой истреби- тельной дивизии полковник Зыканов.

— Потрудитесь надеть положенную форму. Зыканов вышел. Я спросил начальника политотдела:

У вас все летчики в таком виде?

— Да нет, что вы! У нас очень хороший народ.

...На другой день полковник Зыканов снова прибыл в штаб ВВС округа. Он где-то раздобыл пилотку, гимнастерку не по росту, ремень.

Вот теперь видно, что вы командир Красной Армии. И мы поздоровались.

Разрешите позвонить в Москву? — попросил Зыканов.

Звоните.

По ходу разговора я понял, что он докладывает члену Военного совета ВВС П.С. Степанову о тяжелом положении своей дивизии. Через минуту-другую Зыканов протянул трубку мне.

— Красовский, — услышал я, — завтра же отправьте Зыканова в Москву. Видимо, придется привлечь его к ответственности...

Положив трубку, я передал Зыканову:

— Вам завтра надо быть в Москве. Он ушел...»


Страницы


[ 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 ]

предыдущая                     целиком                     следующая