Я несколько раз тогда разговаривал с Борисом, пытаясь убедить его, что этот конфликт парализует власть, подрывает доверие к реформам, что он выгоден лишь коммунистам и чекистам. Зачем Гусинскому вся эта суета из-за какой-то телефонной компании? Что ему – мало банка и телевидения?
Борис сердито посмотрел на меня.
– Дело не в этом. Меня абсолютно не волнует, получит Гусь телефонную компанию или нет. И честная игра здесь ни при чем: любые результаты были бы подстроены. Дело в том, что Чубайс хочет получить полный контроль на том основании, что он так решил. Возомнил, что государство – это он. Большевик е…ый! Серый кардинал!
Борис объяснил, что спор вокруг "Связьинвеста" – это не просто схватка Потанина с Гусинским за кусок собственности, а столкновение двух точек зрения на то, как должны строиться взаимоотношения бизнеса и государства в новой России. Пожалуй, единственными людьми, которые уже тогда четко понимали, о чем идет речь, были Чубайс и Березовский – две полярные фигуры Давосского пакта, оба антикоммунисты, но один – супербюрократ, а другой – суперкапиталист.
Согласно Борису, независимые от власти олигархи должны обладать существенным политическим влиянием. В этом, по его мнению, историческая роль российского бизнеса – быть противовесом коммунистам и спецслужбам, столпам тоталитарного государства. По Борису, олигархи были гарантами демократического развития, финансовым фундаментом свободы слова и плюрализма. Иначе государство подомнет под себя все – и прессу, и парламент, и гражданское общество.
Чубайс же, наоборот, считал, что олигархи, которые возникли от щедрот государства, должны находиться под контролем власти и подчиняться ей. Поразительно, как менее чем за два года точка зрения Чубайса изменилась на 180 градусов: из радикального сторонника безудержного капитализма он превратился в апологета государственного контроля над капиталистами. Будучи по сути своей радикалом, он бросился из одной крайности в другую, наслушавшись, по-видимому, кейнсианских проповедей Сороса.
Именно тогда начались и мои собственные разногласия с Соросом. Я разделял точку зрения Бориса. А Джордж принял сторону переродившегося Чубайса-государственника.
Я тщетно пытался объяснить Джорджу, что в России нет традиции прав и свобод. Демократические институты здесь слабы и непрочны, они не укоренились в обществе, поскольку в нем отсутствует средний класс, на котором держится демократия на Западе. На протяжении столетий все российские проблемы вырастали из ничем не ограниченной власти. Поэтому любые центры влияния, способные противостоять власти, будь то своекорыстные олигархи или даже полукриминальные губернаторы, являются проводниками свободы. Они заменяют отсутствующую систему сдержек и противовесов. Они играют роль феодальных баронов в средневековой Англии, выступивших за свои имущественные права против короля и положивших начало ограничению власти на Западе. Что укрепляет олигархов, то хорошо для демократии. Что усиливает Кремль, то плохо.
Но для Джорджа теперь уже не Чубайс, а Борис стал воплощением ничем не ограниченного капитализма, против которого он давно воевал. Сорос видел Россию вне контекста ее традиций и истории, в рамках своей собственной политической теории, которую провозгласил в опубликованной в тот год журнальной статье: "Главным врагом открытого общества является… вовсе не угроза коммунизма, а угроза капитализма".
ВОЙНА ОЛИГАРХИЧЕСКИХ КЛАНОВ продолжалась до поздней осени. Ельцин снова оказался между двумя группировками, пытавшимися завоевать его расположение. В "Президентском марафоне" он пишет, что так и не смог разобраться, кто был прав в споре о "Связьинвесте": "Гусинский и Березовский пытались доказать, что банк Потанина, пользующийся, по сути дела, государственными деньгами, деньгами таможни, [был] поставлен правительством в заведомо более выигрышные условия. Но в ответ звучало: а «Сибнефть» Березовского? А НТВ Гусинского – кто ему выделил престижный метровый диапазон, кто дал льготы на сигнал, разве не государство? Спор был бесконечным… я чувствовал, что… уперся в стену".
С одной стороны, он верил Чубайсу, которого считал экономическим кудесником и "лучшим менеджером" России, и благоволил Немцову, которого прочил себе в преемники. Младореформаторы смогли убедить его в своем абсолютном бескорыстии.
Но, как пишет Ельцин в "Президентском марафоне", его настораживала напористость Чубайса: "[Они] должны подчиниться… [они] считают себя полными хозяевами в стране… Надо однажды обломать им зубы! Иначе мы ничего не сможем добиться", - настаивал глава младореформаторов.
Казалось, что его главной целью стало сломить сопротивление двух олигархов, а вовсе не сама суть дела. Ельцин чувствовал, что "новые правила игры Чубайс использовал как политическую дубинку… Рыночник по мировоззрению, он был абсолютным большевиком по темпераменту, по подходу. Это меня смущало".
С другой стороны, его собственная дочь, его преданный премьер-министр и верный глава администрации в один голос твердили: берегите олигархов! Эта малоприятная парочка, Березовский и Гусинский с их телеканалами – единственные, кто в решающий момент в состоянии защитить демократию от происков "красно-коричневых" – коммунистов и патриотов, собирающих силы для реванша. А разговоры о том, что Березовский манипулирует кремлевской администрацией за спиной президента – клевета: разве президент не знает, что им никто не манипулирует?
Ельцин тщетно пытался достичь компромисса. Он пишет о своих неудачных попытках примирить стороны и о чувстве бессилия перед "необратимостью последствий такого скандала внутри [его] команды".
Даже Сорос в Нью-Йорке, внимательно следивший за развитием событий, сказал мне:
– Из-за своих дрязг они не замечают, как лодка приближается к водопаду. Экономическая деятельность правительства парализована. Вместо того чтобы собирать налоги, Чубайс воюет с Березовским.
Тревога охватила ичкерийцев в Грозном.
– С начала августа мы почувствовали, что в Москве происходит что-то неладное, – рассказывал мне Ахмед Закаев. – У Бориса просто не было времени заниматься нашими делами, а без него весь мирный процесс остановился, а затем покатился вниз.
По просьбе Сороса я снова попытался поговорить с Борисом: неужели все-таки нельзя договориться?
– Я готов договариваться и играть по новым правилам. Пусть проводят аукцион заново под международным контролем. Пусть Гусь с испанцами его честно проиграют. Но если мы согласимся с тем, что Чубайс отдал ресурс Потанину потому только, что он так решил, то нам – конец. Они могут пудрить мозги Соросу, но я-то знаю, что они сговорились!
Кампания за повторный аукцион "Связьинвеста" – "по-честному", набирала силу. Каждый по своим причинам, под ней подписались премьер-министр Черномырдин и лидер силовиков Куликов. Чубайс, который, как и Борис, понимал, что уступка обернется для него политическим крахом, мог рассчитывать только на одного человека – президента. И он пришел к нему за помощью.
У Ельцина не поднялась рука подписать приговор "младореформаторам". Так и не решив для себя, какая из воюющих сторон права по сути, он с тяжелым сердцем принял решение вмешаться и поддержать Чубайса: "Я настоял на том, что экономический блок правительства имеет в этом вопросе приоритет перед всеми остальными. «Связьинвест» остался у Потанина, – писал он в мемуарах. – Споры закончены, сказал я журналистам".
Но скандал только усилился. Окончательные удары стороны нанесли друг другу в ноябре. Их схватка напоминала сбывшуюся концепцию холодной войны – взаимогарантированное уничтожение.
Воспользовавшись отсутствием находящегося в отпуске Черномырдина, Чубайс и Немцов 4 ноября прибыли на дачу к Ельцину с ультиматумом. Они потребовали голову Бориса, мотивируя это полным параличом в правительстве.
– Борис Николаевич, информационную войну надо кончать, – сказал Чубайс. – Если вы уберете Березовского из Совета безопасности, он моментально потеряет свой вес, его мнение никого не будет интересовать, и конфликт завершится.
Ельцин пишет, что ему не хотелось "терять" Бориса. Но окончательно его убедил аргумент Чубайса, заключавшийся в том, что Березовский создал себе репутацию «серого кардинала» Кремля, и публика верит, что он манипулирует президентом. Но ведь это же не так?
И Ельцин подписал указ об отставке Березовского.
Удар возмездия со стороны двух олигархов последовал в течение недели: СМИ Гусинского и Березовского сообщили, что некая подставная фирма, принадлежащая потанинскому "ОНЭКСИМбанку", незадолго до аукциона по "Связьинвесту" заплатила Чубайсу и шести ведущим "младореформаторам" (исключая Немцова) по 90 тысяч долларов каждому, под видом "гонораров" за ненаписанную книгу, то есть астрономическую по тем временам сумму, если учесть, что заработок госчиновника составлял 500 долларов в месяц. Образ бескорыстных и неподкупных борцов с коррупцией рассыпался. У Ельцина не осталось иного выхода, кроме как убрать весь клан Чубайса из правительства. Он уволил ключевых "младореформаторов", включая министра приватизации Коха, и понизил Чубайса, лишив его портфеля министра финансов, но оставив в вице-премьерах.
Самоуничтожение Давосского пакта создало в коридорах власти грандиозный "кадровый дефицит". В "Президентском марафоне" Ельцин с горькой иронией вспоминает: "Один из моих помощников тогда сказал: «Не удивлюсь, если через год у нас во главе администрации будет какой-нибудь генерал, а правительство возглавит коммунист». Этот прогноз показался мне чересчур мрачным. Кто бы мог предположить, что через год во главе администрации действительно окажется генерал Николай Бордюжа, а премьер-министром будет явно тяготеющий к коммунистам Евгений Примаков!"
С ТЕХ ПОР ПРОШЛО более десяти лет, и можно только еще шире развести руками перед непостижимостью, как любил говорить Ельцин, "загогулин" российской политики. Знамя государственного капитализма, под которым в 1997 году младореформаторы вышли в последний бой против двух строптивых олигархов, подхватил Путин, слово в слово повторив претензии Чубайса к Березовскому и Гусинскому, и бюрократическая модель взяла в России верх.
Уже после смерти Саши Марина Литвиненко столкнулась на конференции в Лондоне с Борисом Немцовым, которого чекистская власть выбросила вместе с остальными либералами на свалку истории. К тому времени Путин уже вовсю использовал "Газпром" в качестве инструмента политики – от контроля за СМИ до давления на страны Восточной Европы. Разговор зашел о Березовском.
– Он ненавидит меня за то, что я тогда не позволил ему прибрать к рукам "Газпром", - задумчиво сказал Немцов. – А ведь надо было отдать. Уж лучше бы достался Борису.
Слева направо: Ельцин, Рыбкин, Березовский, Удугов, Масхадов, Закаев. Москва, Кремль, 12 мая 1997 года. (Архив Бориса Березовского)
"…подписание чеченского мира стало последним безусловным успехом Бориса".
Владимир Гусинский и Борис Березовский. (Александр Потапов, Коммерсант)
"…эта малоприятная парочка с их телеканалами – единственные, кто в решающий момент в состоянии защитить демократию".
Глава 9. Отдел особых задач
В то время как в Кремле шли баталии вокруг "Связьинвеста", а олигархи обличали друг друга с экранов телевизоров, в спецслужбах зрел другой заговор, который круто развернул судьбу Саши Литвиненко.
В конце августа 1997 года Сашу неожиданно перевели в некое суперсекретное подразделение под названием УРПО – Управление по разработке и пресечению деятельности преступных формирований. Здесь ему предстояло работать под руководством человека, который совсем недавно сам был объектом его разработки.
Все началось с конфликта с непосредственным начальником в антитеррористическом центре генералом Волохом. Саша только что вернулся с операции, как Волох вызвал его к себе.
– Мне докладывают, что твои люди стреляли в подозреваемого. Что у вас там произошло?
Саша объяснил, что они проводили задержание крупного бандита, за которым числилось несколько убийств. Он пытался скрыться. Один из Сашиных людей, как и положено, произвел предупреждающий выстрел в воздух, а затем прострелил ему ногу. Преступника задержали и доставили в больницу.
Волох бушевал. Он кричал, что ему не хватало только статей в газетах о том, как ФСБ устроила стрельбу в центре Москвы. Он приказал Саше отстранить от работы стрелявшего оперативника. Но Саша лишь огрызнулся в ответ, хлопнул дверью и отправился к директору ФСБ Николаю Ковалеву.
Ковалев знал Сашу много лет. У него была привычка напрямую общаться с рядовыми офицерами, минуя субординацию. В случае необходимости Саша без труда мог добиться приема.
Войдя в кабинет к Ковалеву, он с порога начал доказывать свою правоту: вот, у прокуратуры к нему претензий нет, а Волох начинает служебное расследование. Он не может допустить, чтобы его сотрудников несправедливо наказывали. В конце концов, он не держится за эту работу и готов подать в отставку.
Ковалев внимательно слушал. Он молча кивал головой, когда Саша расхваливал свою команду, "хороших, преданных ребят", а затем вдруг сказал:
– Я перевожу тебя в УРПО. Будешь в подчинении у Гусака. Я уже говорил с ним, он согласен.
Полковник Александр Гусак был начальником Саши в АТЦ и перешел в УРПО еще год назад.
Саша был поражен: как же он будет там работать, если еще совсем недавно "разрабатывал" начальника УРПО генерала Хохолькова и писал на него рапорт Ковалеву?
В СЕНТЯБРЕ 1994 ГОДА, когда началась первая война в Чечне, полковник Хохольков, крупный мужчина с громадными ручищами, руководил одним из подразделений в оперативном управлении ATЦ, где служил и Саша. После войны его неожиданно повысили до генерала и назначили командовать только что созданным УРПО. Сашин начальник в АТЦ, генерал Волох, был этим очень недоволен. Он считал, что новое управление будет конкурировать с его собственным.
Незадолго до этого между Волохом и Хохольковым случился крупный скандал. По ФСБ тогда прошел слух, что свежеиспеченный генерал только что купил себе ресторан и дачу. Хохольков отказался объяснять Волоху происхождение денег и посоветовал не совать нос в чужие дела. В середине лета 1996 года Волох вызвал Сашу и приказал "нарыть материал на Хохолькова" – все, что он только сможет найти.
Саша начал "рыть" и в скором времени получил информацию о связях Хохолькова с криминальными элементами в Узбекистане, где до распада Советского Союза Хохольков служил в местном КГБ. Потом Сашин источник в МВД сообщил, что в московском УБОП (Управлении по борьбе с организованной преступностью) якобы уже два года лежит компромат на Хохолькова. Речь шла о некой видеопленке, зафиксировавшей Хохолькова в компании с криминальными авторитетами. Менты попридержали пленку в качестве гарантии, что УРПО не станет интересоваться темными делами УБОПа.
A уже в сентябре Саша случайно наткнулся на секретные документы генерала Лебедя, среди которых была справка ГРУ по Чечне, и в ней фигурировал Хохольков. Саша узнал, что незадолго до первой войны тот участвовал в секретной операции, которую лично контролировал бывший директор ФСБ Михаил Барсуков. Тогда Хохольков четыре месяца пробыл в Германии. Обычно операции за рубежом не входили в компетенцию ФСБ; за границей работали Служба внешней разведки СВР и военная разведка ГРУ. Но данная операция проводилась ФСБ, потому что касалась сугубо внутреннего дела – закупок оборудования и программного обеспечения для электронной системы безопасности в Кремле; заказчиком был начальник ФСО Коржаков. Операция в Германии состояла в том, чтобы с помощью подставных фирм обойти ограничения на экспорт в Россию американских военных технологий. Именно тогда Хохольков добыл еще и систему наведения ракеты воздух-земля на сигнал спутникового телефона, которую потом использовали для ликвидации чеченского президента Джохара Дудаева.
Сама по себе эта информация никак не компрометировала Хохолькова. Но в справке ГРУ утверждалось, что в процессе закупки куда-то пропали несколько миллионов долларов. Именно такая информация и была нужна Саше – "нарыть все что можно" на Хохолькова.
По указанию Волоха Саша описал свои "находки" в рапорте директору ФСБ. Ковалев тогда поблагодарил его и сказал, что займется этим сам. Однако через шесть месяцев ничего не произошло. Хохольков по-прежнему руководил УРПО, а Саша в который раз решил, что дело положили под сукно.
А теперь Ковалев приказывает ему идти под командование Хохолькова!
– По поводу Хохолькова не беспокойся, – сказал директор, которого явно забавлял Сашин недоуменный взгляд. – Мы проверили твою информацию и приняли ее к сведению. Мне нужен свой человек в этом отделе. Если заметишь что-нибудь подозрительное, докладывай лично мне. Это приказ.
– Есть, товарищ генерал-полковник! – только и мог сказать Саша.
УРПО, В КОТОРОМ работало около сорока оперов, пользовалось в структуре ФСБ беспрецедентной автономией. У него были собственные автопарк, технические службы, группа захвата и своя картотека агентов. Управление располагалось в отдельном здании без вывески, далеко от Лубянки. Оказавшись в УРПО, Саша достаточно быстро понял, что подразделение создано для внесудебных акций против лиц, подозреваемых в тяжких преступлениях.
В основе деятельности УРПО лежала та концепция, что в чрезвычайных обстоятельствах силовые структуры имеют право действовать вне рамок закона. Это была та же самая логика, за которую год назад поплатился генерал Лебедь, предлагавший дать право на внесудебные расправы своему "Российскому легиону". И вот теперь подобная структура тайно возникла внутри ФСБ.
Впоследствии в своих статьях и выступлениях Саша развивал мысль, что УРПО возникло как логическое следствие чеченской войны. Война, говорил он, легитимизирует многие вещи, которые в мирной жизни абсолютно немыслимы, включая преднамеренное убийство (противника), произвольный арест (взятие в плен), ущерб для собственности и жизни мирных жителей, которые имели несчастье оказаться в зоне боевых действий. На войне нормальные законы не действуют – людей защищают Женевские конвенции. Однако война в Чечне так и не была объявлена, и то, что там происходило, считалось обеспечением правопорядка, то есть теоретически подчинялось законам мирного времени.
В этом смысле ликвидация Дудаева, к примеру, должна была квалифицироваться как внесудебная расправа, а вовсе не военная операция. А чеченец, захваченный с оружием в руках, должен был считаться взятым под стражу подозреваемым, но никак не военнопленным. Однако сотрудники ФСБ обращались с пленными по своему усмотрению, в условиях полного правового вакуума, в котором не работали ни конституционные гарантии, ни Женевские конвенции.
Привыкнув убивать, похищать и пытать чеченцев без оглядки на закон, в ФСБ быстро смекнули, что такие же приемы будут чрезвычайно эффективны и в мирной жизни для борьбы с организованной преступностью. Так возникло УРПО.
Саша рассказал, что в УРПО, как правило, брали оперов, за которыми "была кровь". К примеру, один из офицеров "вернулся в строй", отбыв срок за убийство подозреваемого в изнасиловании. Другая группа сотрудников "пустила в расход" четверых дагестанских бандитов, которые имели неосторожность вымогать деньги у владельца магазина, оказавшегося сыном одного из бывших руководителей КГБ.
С первого дня службы в УРПО Сашу насторожила царившая там неформальная, "полевая" оперативная практика – как на войне. Конечно, ему и раньше приходилось нарушать закон, но всегда по письменному приказу сверху, и кто-то из начальства за это отвечал. В УРПО же все было по-другому. Привыкший скрупулезно протоколировать свои действия в "оперативном деле", он с удивлением обнаружил, что здесь приказы отдаются устно, письменных рапортов о выполнении не требуют, и операции зачастую вообще нигде не регистрируют, чтобы не оставалось следов.
Когда Саша рассказывал мне все это ночью по дороге в Стамбул, он, конечно, понимал, что его откровения бросают тень также и на него. Меня все время подмывало спросить: вот ты обличаешь Контору, а как насчет тебя самого? Но он ответил, не дожидаясь вопроса.
– Не скажу, что я святой, но на мне нет крови. Я ведь попал в УРПО только потому, что Ковалев определил меня туда. Хохольков никогда не взял бы меня сам. И еще: ведь когда меня посадили в Лефортово и стали шить дела одно за другим, перевернули всю мою деятельность с первого дня службы – и ничего серьезного не нашли, кроме трех смехотворных мелких эпизодов! Если бы на мне была кровь, это точно бы всплыло!
Тогда же он дал ответ и на второй занимавший меня деликатный вопрос. Оказалось, что изначально его конфликт с Конторой был никак не связан с политикой или желанием кого-то обличать. Политическая составляющая появилась гораздо позже. А то, что в конечном итоге все это вылилось в открытый бунт – да у него и в мыслях такого не было. В действительности то был всего лишь акт самосохранения. Он просто понял, что в УРПО ему рано или поздно придется "брать на себя кровь" и стал искать способ этого избежать; к конфронтации с системой его привела неумолимая логика последующих событий – "закон непредвиденных последствий".
– К тому же я и поработать-то в УРПО толком не успел, – продолжал он. – Я пришел туда в сентябре 97-го; потребовалось два с лишним месяца, чтобы разобраться что к чему. А к Новому году я уже ломал голову над тем, как оттуда поскорее убраться.
Поначалу задания Саши касались того же типа "объектов", с которыми он работал в АТЦ: банды, похитители, коррумпированные сотрудники милиции. "Первым звонком", который его серьезно обеспокоил, стало "дело Трепашкина". Как-то в октябре Гусак сказал: "Есть тут один парень, Михаил Трепашкин. Он – твой новый объект. Пойди ознакомься с делом".
Саша изучил досье. Оказалось, что Трепашкин, как и он, подполковник, двенадцать лет прослужил в КГБ, разругался с начальством, был изгнан из органов, а теперь пытался отсудить у ФСБ компенсацию. Он опубликовал открытое письмо Ельцину, где утверждал, что спецслужбы погрязли в коррупции. Это была тема, близкая Саше. Теперь Трепашкин работал следователем в налоговой службе. Когда Гусак приказал с ним "разобраться", Саша прикинулся дурачком:
– Что ты имеешь в виду – "разобраться"?
– Не понимаешь? Ты же знаешь, Трепашкин подал в суд, раздает интервью… Нужно его заткнуть. Это личная просьба директора.
– А как мы можем его "заткнуть"?
– Подбросить ему оружие.
– Не получится! Он же опер, сам знает все эти фокусы…
– Ну тогда просто дать по голове в подъезде, чтоб понял, что мы не шутим, – Гусак начал терять терпение. – В случае чего объяснишь, что пытался отобрать удостоверение ФСБ, которое он так и не сдал. Не прикидывайся идиотом, Саша. Ты что, не знаешь, что мы здесь делаем? Мы – отдел специальных задач. Мы нужны, чтобы решать проблемы, а не задавать вопросы.
– Хорошо. Но мне понадобится время, чтобы разработать объект и подумать, как к нему подступиться, – сказал Саша.
Он совсем не хотел всем этим заниматься и решил потянуть время в надежде, что о нем забудут через пару месяцев.
"ВТОРЫМ ЗВОНКОМ" ДЛЯ Саши стало дело Джабраилова. Где-то в октябре его пригласили на оперативное совещание, на котором обсуждался план похищения младшего брата известного чеченского предпринимателя Умара Джабраилова. Предполагалось получить за него выкуп и использовать деньги для освобождения захваченных в Чечне сотрудников ФСБ. Сашу привлекли к операции из-за его прежнего опыта в делах, связанных с похищениями.
– Я сидел, обсуждал с ними, как взять этого парня, основываясь на своем опыте по освобождению заложников, – вспоминал Саша. – Просто театр абсурда. Но они не видели в этом ничего странного. Ведь похищать чеченцев и требовать за них выкуп было на войне обычным делом.
К декабрю план операции был уже практически готов: опера следили за передвижениями "объекта", записывали его телефонные разговоры, изучали привычки и проверяли контакты. Уже были определены день, время и место похищения: его собирались взять перед началом концерта Махмуда Эсамбаева, известного кавказского танцора.
Была даже разработана "деза" – дезинформация, которую предполагалось внедрить в СМИ. Умар Джабраилов был совладельцем гостиницы "Рэдиссон-Славянская" в Москве совместно с американцем Полом Тэйтумом, которого в ноябре 1996 года расстреляли неизвестные прямо перед гостиницей. Предполагалось, что "источник в ФСБ" выдаст прессе информацию, что похищение было частью криминальных разборок, связанных с убийством Тэйтума.
С каждым днем Саша все отчетливее ощущал, что загнан в мышеловку. Он знал, что если примет в этом участие, то будет навеки повязан с шайкой УРПО.
К счастью, в последний момент операция сорвалась. На заключительном оперативном совещании группа захвата, которая должна была похитить "объект", потребовала предоплаты. Бойцы возмущались – с ними ведь так и не расплатились за предыдущую операцию, которая была заказом со стороны. Не станут они больше работать бесплатно. И хотят получить деньги вперед.
ТРЕТЬИМ И ПОСЛЕДНИМ "звонком" стало "дело Березовского". 27 декабря 1997 года Сашину группу вызвали в кабинет к заместителю Хохолькова Александру Камышникову на доклад по делу, которое они разрабатывали: о коррупции в одном из райотделов милиции.
Страницы
предыдущая целиком следующая
Библиотека интересного