В больницу я попал только к вечеру. Состояние Саши резко ухудшилось. C утра ему дали огромную дозу болеутоляющих наркотиков, и большую часть времени он находился в полудреме. Я не стал заходить в палату и лишь поглядел на него через стекло. За сутки он еще более постарел; теперь он выглядел семидесятилетним стариком, морщинистым, изможденным, кожа да кости. Он ничего не ел три недели. В списке посетителей в этот день значились адвокат Мензис, кинорежиссер Андрей Некрасов, Ахмед с семьей и Борис с Леной. Саша всех узнавал, но практически уже не говорил. В палате дежурила медсестра и постоянно находились либо Марина, либо Сашин отец Вальтер, прилетевший накануне из Нальчика: она сидела с Сашей днем, а он ночью.

Когда Марина уходила в среду вечером, Саша вдруг открыл глаза.

– Я пошла домой, милый, – сказала она. – Приду завтра утром.

– Марина, я тебя так люблю, – сказал он, сделав усилие. Это было последнее, что она от него услышала.

В ту ночь у него остановилось сердце, и его подключили к аппарату искусственной вентиляции легких. В сознание он так и не пришел. Смерть наступила в четверг 23 ноября в 21 час 21 мин вечера. Звонок застал Марину дома – она только что вернулась из больницы, передав вахту Сашиному отцу. Взяв с собой Толика, она отправилась в госпиталь.

К Саше их пустили всего на несколько минут. Какой-то боковой частью сознания она отметила странность того, что ей отведено так мало времени для прощания, и что на этаже полностью отсутствует медицинский персонал, а все палаты пусты. Повсюду стояли полицейские.

– Сейчас-то кого охранять? – внутренне усмехнулась она. – Нереально все, похоже на сон.

В палате был полумрак. Саша лежал один, освобожденный от трубок и проводов, которые опутывали его в последнее время. Все приборы были выключены. Привыкнув к тому, что входя к нему, нужно надевать стерильный халат и перчатки, она вдруг осознала, что теперь этого не потребуется, и можно до него дотрагиваться сколько захочется. Она села на кровать, наклонилась, обняла его и закрыла глаза. Почувствовав знакомое тепло его тела, она на секунду вдруг подумала, что произошла ошибка, и сейчас он с ней заговорит. Но в дверях уже стояли какие-то люди, и в их позах читался сигнал, что пора уходить. Стоящий рядом с застывшим лицом Толик был рад, что можно взять ее за руку и выйти из комнаты. "Это не мой папа", - сказал он ей шепотом, и она поняла, что это значит: он не хотел запомнить его таким .

БОРИС С ЛЕНОЙ, Ахмед, Андрей Некрасов и я, съехавшиеся, услышав новость по радио, ждали внизу в безлюдном вестибюле. Борис не мог усидеть на месте, ходил взад-вперед по комнате. Ахмед сидел, уставившись в одну точку. Лена и Андрей о чем-то тихо говорили. На этаж нас не пустили, но в тот момент все были настолько потрясены, что никто не обратил внимания на странность этого обстоятельства.

Борис отвел меня в сторону.

– Ты понимаешь, у меня ощущение, будто я присутствую при каком-то космическом событии, будто мощное поле на нас сфокусировалось, и за всем этим есть недоступный нам замысел. Ты ведь не веришь в Бога?

– Нет. Но ты прав, есть ощущение какой-то энергии.

– Ну вот, самый подходящий момент, чтобы поверить.

– Я подумаю.

– Ты заметил, как он перед смертью изменился? Всегда был как мальчишка. А тут какая-то мудрость в нем появилась, спокойствие и твердость. Ни одной жалобы или сожаления. Ни одной просьбы. Знаешь, я у него прощения просил, что это его из-за меня… А он говорит: успокойтесь, не из-за вас. Я, говорит, всегда знал, что так будет. Не понимаю, откуда такие люди берутся? И почему все это с нами произошло: с ним, с тобой, со мной? И как нас вообще судьба свела? Неужто все это игра случая и никто нас не выбирает? По теории вероятности такое практически невозможно, я считал. Так что ты подумай.

Появились Марина с Толиком. Было полвторого ночи. Ахмед повез их домой.

ПРЕДСМЕРТНОЕ ЗАЯВЛЕНИЕ САШИ, зачитанное мной журналистам перед зданием клиники Лондонского университета утром 24 ноября 2006 года гласило:

Я хотел бы поблагодарить многих: моих врачей, медсестёр и сотрудников больницы, которые делают всё возможное; британскую полицию, которая прилагает столько усилий и профессионализма, расследуя мое дело, и охраняет меня и мою семью. Я благодарен британскому правительству за заботу обо мне и за честь быть британским гражданином.

Я хотел бы поблагодарить жителей Великобритании за выражения поддержки и сострадания.

Благодарю мою жену Марину, которая была со мной всё это время. Моя любовь к ней и нашему сыну не знает границ.

Сейчас я лежу здесь и отчётливо слышу шум крыльев ангела смерти. Может быть, мне и удастся от него ускользнуть, но, боюсь, мои ноги уже не так быстры, как хотелось бы. Поэтому, думаю, настал момент сказать пару слов человеку, который несет ответственность за моё нынешнее состояние.

Возможно, у Вас и получится заставить меня замолчать, но это молчание не пройдёт для Вас бесследно. Вы доказали, что являетесь тем самым безжалостным варваром, которым Вас представляют ваши самые жестокие критики.

Вы продемонстрировали, что у Вас нет никакого уважения к человеческой жизни, свободе и другим ценностям цивилизации.

Вы показали, что недостойны своей должности, недостойны доверия цивилизованных людей.

Возможно, Вам удастся заставить замолчать одного человека, но гул протестов по всему миру будет звучать у Вас в ушах, господин Путин, до конца жизни. Пусть Бог простит Вас за то, что Вы сделали – не только со мной, но и с моей любимой Россией и её народом.

НАМ ТАК И не сообщили, каким именно образом обнаружили точную причину отравления. Возможно, послушавшись профессора Генри, в больницу привезли детектор альфа-частиц. Или отвезли образцы мочи и крови в Центр ядерных вооружений в Алдемарстоне в графстве Беркшир, где вскоре сосредоточилась вся следственная работа. Так или иначе, но как раз в тот момент, когда он умирал, сыщики наконец поняли, что же, собственно, его убивало – это был радиоактивный изотоп Полоний-210, эмиттер альфа-частиц.

Мне сообщил об этом Закаев, позвонивший в полчетвертого утра. Не прошло и часа, как Марина с Толиком вернулись из больницы, как в Мосвелл-хилл нагрянула полиция в комбинезонах радиационной защиты. Марине позволили взять только самое необходимое и приказали немедленно покинуть дом, потому что их жизни грозит опасность. Остаток ночи они с Толиком провели у Закаевых. А в доме напротив всю ночь работали люди, облаченные в ярко-желтые балахоны, резиновые сапоги, перчатки и противогазы. Уходя утром, они герметически запечатали все двери и окна и покрыли крыльцо и газон ярко-синим пластиком. Перед домом усилили наряд полиции.

Теперь стало ясно, почему после Сашиной смерти с этажа эвакуировали всех врачей и больных, а нас не допустили к телу. Детективы из Скотланд-Ярда попросили нас пока никому не говорить про радиоактивность. Власти опасались, что если информация просочится, то в городе начнется паника. Сначала, сказали они, необходимо оценить уровень опасности для населения, после чего соответствующие инстанции сделают специальное заявление. Однако в то утро убитый горем Вальтер Литвиненко чуть не проговорился, когда вышел вместе со мной к толпе журналистов, ожидавших перед больницей.

– Моего сына убила маленькая атомная бомба, – сказал он, всхлипывая.

Но все пропустили это мимо ушей, приняв за фигуральное выражение.

Через несколько часов министр внутренних дел Джон Рид объявил, что Саша был убит радиацией. Затем последовало заявление Службы охраны здоровья (СОЗ) о том, что это была "большая доза". И тут началось что-то невообразимое. Мобильные команды СОЗ в защитных комбинезонах, оснащенные альфа-счетчиками, носились взад и вперед по Лондону в сопровождении полиции, проверяя все места, где мог побывать Саша. За ними гонялись автомобили журналистов и телевизионных съемочных групп. Сотни обеспокоенных граждан, решивших, что у них началась лучевая болезнь, звонили в СОЗ по специально открытой горячей линии. В Уайтхолле собралась так называемая "КОБРА" – государственный комитет по чрезвычайным ситуациям, который в последний раз созывали в день терактов в Лондонском метро. По всем каналам транслировали специальные репортажи, в которых физики-ядерщики, вытащенные из лабораторий, рассказывали народу о свойствах Полония-210. Через несколько часов миллионы британцев стали специалистами в области альфа-частиц и лучевой болезни. Они узнали о российской политике и об истории взаимоотношений Березовского с Путиным больше, чем за все предыдущие годы. Весь мир услышал имя Саши Литвиненко – жертвы первого в истории теракта с применением радиоактивного материала.

ПРОШЛО ДВЕ НЕДЕЛИ, прежде чем разрешили похоронить Сашу. Его тело представляло радиационную угрозу, и поэтому сразу после кончины его увезли в какое-то особое учреждение, а в больнице провели специальную санитарную обработку – "деконтаминацию". В том же "особом учреждении" патологи в радиозащитных одеждах провели вскрытие. Наконец, нам сообщили, что тело будет выдано в специальном герметически запечатанном контейнере, откуда ничего и никогда не попадет в окружающую среду. В таком виде его можно хоронить. Если же семья пожелает кремировать покойного, то ждать, пока радиоактивность снизится до допустимого уровня, придется двадцать восемь лет, то есть около восьмидесяти периодов полураспада Полония-210.

ПЕРЕД САМЫМИ ПОХОРОНАМИ, незримо для внешнего мира, в нашем кругу произошел конфликт, который чуть не привел к полному разрыву между мной и Закаевым. При обсуждении похорон Ахмед вдруг заявил, что Саша должен быть похоронен на мусульманском кладбище, потому что перед смертью он принял ислам.

Выяснилось, что 22 ноября, незадолго до того как Саша впал в кому, Ахмед привел в больницу муллу, и тот произнес соответствующую молитву. Все было сделано по правилам, сказал Ахмед, так что Саша умер мусульманином.

Я ничего об этом не знал и здорово разозлился. Саша никогда не проявлял интереса к религии. Он говорил мне, что не понимает верующих. Его самой сильной страстью было желание победить врагов. Правда, иногда он произносил слова вроде "Я – чеченец", но это отнюдь не делало из него мусульманина. Это было выражение солидарности, подражание президенту Кеннеди, который изрек "я – берлинец", посетив Берлинскую стену. Не говоря уже о том, что 22 ноября Саша едва ли отдавал себе отчет в том, что делает.

– Ахмед, я понимаю, почему он это сделал, – сказал я. – Как русский, он чувствовал вину за Чечню, это был жест солидарности. Вроде немцев, которые объявляли себя евреями после Холокоста. Но это ошибка, Ахмед. Это не поможет чеченскому делу. Посмотри что происходит в мире, взгляни в лицо реальности. Кремль только и ждет подобной ошибки от нас, вся их пропаганда тут же бросится переводить стрелки с убийства Саши на его переход в Ислам. Ты играешь против себя самого, забиваешь гол в свои ворота.

– Я ни во что не играю, – сказал Ахмед. – Все было сделано по закону. Он – мусульманин.

Упрям, как мул, подумал я. Может, именно благодаря этому упрямству русским так трудно их победить.

– Послушай, я не разбираюсь в исламе, но кое-что понимаю в биохимии. Если учесть количество наркотиков, которое получил в тот день Саша, не думаю, что он был способен на рациональные действия.

– Вопросы веры не относятся к рациональным действиям, – сказал Ахмед. – Он мусульманин.

В спор вмешалась Марина:

– Пусть каждый думает о Саше так, как ему нравится, – сказала она рассудительным тоном отличницы. – Ты, Ахмед, можешь устроить службу в мечети, а мы устроим в храме.

Марина постановила, что Сашу похоронят на светской части кладбища, и на могиле не будет никакой религиозной символики.

7 декабря, под проливным дождем, под охраной полиции, отгонявшей от нас журналистов, Сашу похоронили на Хайгейтском кладбище посреди викторианских знаменитостей и некоторых выдающихся атеистов, таких, например, как Карл Маркс и первооткрыватель электричества Майкл Фарадей.

САШИНА СМЕРТЬ БЫЛА долгой, мучительной, неотвратимой. Кошмары атомного уничтожения – от грибоподобного облака Хиросимы до смертоносного дождя Чернобыля, не шли у меня из головы, когда я вспоминал, как он угасал у меня на глазах. С того момента, как он сделал свой смертельный глоток, у него не было никаких шансов; он получил дозу, эквивалентную двукратному пребыванию в эпицентре Чернобыля, а ведь все, кто был там один раз, умерли в течение двух недель. Его случай войдет в историю медицины как единственный пример столь высокой дозы радиации, разрушившей организм изнутри: сначала желудочно-кишечные мучения, будто он выпил крутого кипятку, потом фаза "ходячего призрака", когда все клетки, лишившись ДНК, продолжают работать по инерции до тех пор, пока органы и системы тела не начинают отказывать один за другим. Страшнее не бывает.

И вместе с тем, трудно представить себе более значимый и наполненный смыслом конец, если эти термины вообще уместны, когда говоришь о смерти. Саша, опер божьей милостью, раскрыл свое собственное убийство, назвав исполнителя и заказчика еще до того, как были собраны доказательства и найдено орудие преступления. Неисправимый конспиролог, он не только выдвинул самую невероятную теорию заговора, но смог, ценой собственной жизни, ее с неопровержимостью доказать. И выполнить свой долг опера перед другими жертвами – жильцами московских домов, зрителями Норд-Оста, Юшенковым, Щекочихиным, Аней Политковской и полуисстребленным горным народом.

Размышляя о Сашиной жизни, главное, что я вижу – это чудо произошедшей с ним метаморфозы, грандиозного перерождения, когда белое стало черным, добро и зло поменялись местами, а грешники стали праведниками. Когда я встретил его в Турции, он был напуган и слеп. Но подобно путнику в древней притче, "чешуя отпала от глаз его и вдруг он прозрел". За шесть коротких лет после побега, запутавшийся и напуганный участник преступной и злобной клики, он увидел свет, обрел ясность и храбрость, сделал все, что мог, и принял мученическую смерть. Будь я религиозным человеком, я развил бы здесь темы покаяния, искупления и спасения души. Но ограничусь лишь тем, что скажу, что Саша удивил меня, оказавшись гораздо более высоким и цельным человеком, чем многие и многие.

Что же касается Марины, то она так и не научилась думать о Саше в прошедшем времени: "Он такой суперреальный, земной, конкретный, он так сильно меня зарядил, что на этом заряде я двигаюсь до сих пор, как будто мы соединены проводами, и заряд не иссякает и не кончится никогда".

Дом Литвиненко в Мосвелл-Хилл. (Andrew Stuart/EMPICS/Landov)

"В доме всю ночь работали люди, облаченные в ярко-желтые балахоны, резиновые сапоги, перчатки и противогазы".

Марина на похоронах Саши. (Dylan Martinez/REUTERS)

"Я не верила, что он умрет. Ведь он приучил меня к тому, что выбирается из любых ситуаций".

Березовский и Вальтер Литвиненко на Хайгейтском кладбище. (Саша Гусов)

"…ощущение, будто я присутствую при каком-то космическом событии, будто мощное поле на нас сфокусировалось…"

Последняя фотография, среда, 22 ноября 2006 года.

Мемориальная акция в Москве (Коммерсант)

"Размышляя о Сашиной жизни, я вижу чудо грандиозного перерождения, когда белое стало черным, добро и зло поменялись местами, а грешники стали праведниками".

Глава 29. Горячий след

"Когда появились первые сообщения об "Уотергейте", Белый дом от них отмахнулся, назвав "малозначительным взломом". А затем, шаг за шагом, начались дальнейшие разоблачения, и все это закончилось крахом Никсона, – сказал адвокат Джордж Мензис. – Думаю, что для Путина смерть Саши станет таким же "малозначительным отравлением". У меня чувство, что сейчас начнут разворачиваться события, которые приведут к краху режима в России".

Такую реакцию вызвал у Мензиса, безнадежного британского оптимиста, мой рассказ о полонии. В первые дни после смерти Саши я, как школьный учитель физики, объяснял всякому, кто готов был слушать, все, что смог узнать о физических, химических и биологических свойствах этого элемента Периодической системы Менделеева.

Сашина смерть, сообщил я Мензису, оставит след во многих сферах – от медицины до дипломатии, но ни в одной из них в такой степени, как в криминалистике. Поколения сыщиков будут изучать этот случай, как "самое противоречивое отравление", ибо полоний – одновременно и идеальный яд, и самое неудачное орудие убийства.

Те, кто выбрал полоний для Саши, очевидно были уверены, что шансы его обнаружения практически равны нулю. Полоний невозможно выявить химическим путем: токсикологическое исследование показало лишь наличие небольшого количества таллия, который является побочным продуктом производства полония. Исходящую от полония радиацию также невозможно засечь стандартными методами, ибо обычные детекторы не замечают альфа-эмиссии.

Полоний, пожалуй, самое ядовитое из всех веществ на земле. Его мельчайшая крупинка содержит сотни смертельных доз, а одного грамма достаточно, чтобы отравить сто тысяч человек. Но он абсолютно безвреден, если его не глотать и не вдыхать. Что особенно важно, полоний до сих пор никогда не использовался в злонамеренных целях, по крайней мере на Западе, и поэтому в экспертном сообществе – среди токсикологов, полицейских, специалистов по терроризму, никому и в голову не могло прийти заподозрить полоний. Не было на него спроса и на черном рынке радиоактивных материалов – о нем никогда не слыхали ни разведчики, ни контрразведчики, ни террористы. Обнаружили полоний по чистой случайности и благодаря феноменальной выносливости Сашиного организма. Умри он неделей раньше, смерть приписали бы широко известному и легко доступному таллию, что означало бы, что отравить его мог любой.

Но как только природа яда была установлена и эксперты бросились к учебникам физики выяснять, что за птица этот полоний, сразу стало ясно, кто стоит за убийством. Никакой киллер-одиночка, пусть даже самый высокий профессионал, никакой частный заказчик, пусть с немеренным количеством денег, никакой джихадист, вдохновленный проповедями Осамы, не мог получить доступ к полонию в количествах, задействованных в данной операции. Для этого требовались ресурсы государства, причем не всякого.

Да и вообще, чтобы додуматься применить полоний, придумать подобную операцию с нуля, на пустом месте, нужно быть гением, не говоря уже о требующихся для этого ресурсах. Другое дело, если за этим стоит организация, специализирующаяся на высокотехнологичных отравлениях, у которой есть опыт, стандартные процедуры и методические наработки в такого рода делах.

ЧЕРЕЗ НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ мы получили "Экспертное мнение" одного американского физика-атомщика – справку для непрофессионалов по техническим аспектам вопроса. Читая этот документ, Марина грустно улыбнулась: "Вот и пригодилось химическое образование". Для нее не составляло труда понять, как перетасовки протонов, нейтронов и квантов трансформировались в то, что происходило с Сашей, но от этого становилось еще более жутко. За обозначениями атомных ядер, описанием детекторов и реакторов вставали картины его последних мучительных дней. И тем не менее, научное описание действия яда раскрыло ей и всем нам глаза на многое.

Элемент полоний (Po) был открыт в 1898 году Марией Кюри-Склодовской и Пьером Кюри, которые назвали его в честь родины Марии – Польши. Это чрезвычайно редкий элемент, содержащийся в природе в количестве 100 микрограмм (мкг) на одну тонну урановой руды (1 мкг = одна миллионная доля грамма). Его радиоактивность в 400 раз выше, чем у урана. Выделять полоний в существенных количествах из природного материала практически неосуществимо.

В 30-е годы была разработана технология производства искусственного полония путем облучения металлического висмута (Bi) нейтронами в ядерном реакторе. При этом элемент Bi-209, поглощая нейтрон, превращается в Bi-210, который в свою очередь путем бета-распада трансформируется в Po-210. (Символ Po-210 обозначает изотоп с атомным весом 210, содержащий 84 протона и 126 нейтронов, Bi-209 содержит 83 протона и 126 нейтронов, а Bi-210 – 83 протона и 127 нейтронов).

Po-210 отличается чрезвычайно высокой радиоактивностью. Один грамм полония излучает 140 ватт энергии. Период полураспада составляет 138 дней. Po-210 выделяет альфа-частицы с характерной энергией в 5,407 MeV (мегаэлектронвольт), что дает возможность легко обнаруживать его с помощью специальных приборов в исчезающе малых количествах порядка нескольких пикограмм (триллионная доля грамма).

Согласно рекомендациям Национальной лаборатории Департамента энергетики в Лос-Аламосе, Ро-210 чрезвычайно опасен уже в микрограммовых количествах, и при работе с ним требуется специальное оборудование и строгий контроль. Высокая токсичнось при попадании в организм связана с полной абсорбцией тканями энергии альфа-частиц. В весовом выражении полоний в 250 тысяч раз более токсичен, чем цианид.

Альфа-частицы, излучаемые Ро-210, в состоянии выбивать нейтроны из ядра изотопа бериллия Be-9. Поэтому смесь Ро-210 и Be-9 использовали в качестве запалов в первом поколении атомных бомб. В ядерных программах США, СССР, Великобритании и Франции в то время были созданы промышленные мощности для получения Ро-210. Однако в современном атомном оружии полониевый запал больше не используется и на Западе его не производят.

Производство Ро-210 продолжается лишь в бывшем советском центре ядерных вооружений "Арзамасе-16", который теперь называется Саров. Группа специалистов из Принстонского университета в сотрудничестве с российским Минатомом разрабатывала программу конверсии бывших советских оборонных предприятий. В отчете этой группы на стр. 44 указано, что производство Ро-210 является важнейшим коммерческим проектом саровского завода "Авангард".

Продукция "Авангарда" составляет 97 % мирового производства Ро-210. Больше нигде в существенных количествах его не производят. Поэтому с высокой долей вероятности (хотя и не на все 100 %) можно утверждать, что Ро-210, использованный для отравления Литвиненко, был произведен на "Авангарде".

Следует подчеркнуть, что реактор, на котором осуществляется первоначальное облучение Bi-209 для производства Ро-210 находится не в самом Сарове, где нет установок с достаточно мощным пучком нейтронов. На "Авангарде" происходят лишь последние этапы производственного цикла. Реактор же находится на объекте "Маяк" в Озерске (бывший Челябинск-65), вернее там есть два реактора для производства радиоизотопов под названиями "Руслан" и "Людмила".

Страницы