– Вы, диссиденты, ничего не понимаете в политике, – ухмыльнулся Борис. – Россия это тебе не Сербия. Я слышал, что на этой неделе Тони Блэр ведет Володю пить чай к Ее Величеству. Вот тебе и военный преступник! Нужно будет – найдет какого-нибудь генерала и сделает его крайним.

– Вы, олигархи, не знаете истории, – возразил я. – Когда Володя возьмется за тебя, ты побежишь к диссидентам просить защиты.

– Володя никогда не пойдет против меня, – отмахнулся Борис. – Он человек команды, мы идем вместе, и у нас общие цели.

Пока Борис расслаблялся, гуляя по свету, власть в Москве претерпевала невидимые снаружи тектонические сдвиги. С уходом Ельцина парочка "Таня-Валя" потеряла всякое влияние. Кремлевский аппарат теперь контролировал Александр Волошин, нелюдимый человек с внешностью молодого Ленина, зажатый комплексами еще больше Путина. Он сразу же отдалился от Бориса и стал нашептывать президенту, что Березовский "слишком много о себе думает". Кремль стремительно превращался в заповедник угрюмых личностей – "мутантов", как обозначила их в своей книжке Трегубова. Позиции на аппаратных верхах с невероятной скоростью стали занимать петербургские чекисты – бывшие коллеги президента. В сущности, Бориса уже оттеснили от власти, хотя сам он этого еще не понимал.

КАК-ТО В СЕРЕДИНЕ мая, на закате, я совершал пробежку в березовой роще, окружавшей гостиницу "Холидэй Инн" в Виноградово, где любил останавливаться, наезжая в Москву. Внезапно зазвонил прицепленный к поясу телефон. Звонил Борис, откуда-то из-за границы.

– Скажи, у вас в Америке президент может уволить губернатора?

– Нет, конечно, – ответил я. – Такое в принципе невозможно. В этом весь смысл федеративного устройства.

– Вот и я говорю. Слыхал, что они затеяли? Хотят увольнять губернаторов!

Борис имел в виду план федеральной реформы; о нем писали в газетах как о первой законодательной инициативе нового президента, которую тот назвал "укреплением вертикали власти". И это был отказ от одного из главных завоеваний ельцинской революции, которая впервые в истории России диверсифицировала власть, предоставив самоуправление восьмидесяти девяти регионам.

– Я вылетаю в Москву, – сказал Борис. – Не мог бы ты подготовить мне какие-то материалы по американскому федерализму? Чтобы я Володе мог объяснить.

Так начался скоротечный распад отношений Бориса с Путиным, занявший ровно три месяца. Триумф Березовского обернулся катастрофой: монстр доктора Франкенштейна восстал против своего создателя.

Пока Борис летел в Москву, я выудил из Интернета материалы по теории и истории федерализма – начиная от "Федералистских статей" Джона Мэдисона и до баталий Кеннеди и Джонсона с губернаторами Южных штатов по поводу гражданских прав негров.

Несколько дней в задней комнате Логовазовского клуба срочно созданная экспертная группа писала справку о федерализме. Получился десятистраничный меморандум, в котором страстные призывы Бориса к свободе сплавились с политической теорией и обросли юридическими аргументами. Документ камня на камне не оставил от плана Путина с исторической, моральной, экономической, юридической и политической точек зрения.

Меморандум разъяснял, что новое законодательство, "консолидируя власть центра, приведет к нарушению обратной связи" с народом, ибо местные руководители больше не будут чувствовать себя подотчетными избирателям. Это ослабит, а не усилит эффективность управления. Предлагаемые меры отбросят всю систему к старой советской модели.

Борис предварил текст обращением "Дорогой Володя!" и добавил два эпиграфа: один из Аристотеля – "Amicus Plato, sed magis amica veritas" (Платон мне друг, но истина дороже), другой из Мандельштама – "Я свободе, как закону, обручен и потому эту легкую корону никогда я не сниму! ".

Пока мы дорабатывали окончательный вариант меморандума, на экранах телевизоров разворачивалась другая драма. 11 мая 2000 года бойцы в масках, размахивая автоматами, ворвались в помещение холдинга "Медиа-МОСТ", которому принадлежал канал НТВ. Генпрокуратура вплотную занялась изучением финансов Гусинского. Было похоже, что обещание уничтожить НТВ за передачу о "рязанском сахаре" не было пустой угрозой.

– Боря, может стоит добавить раздел о свободе слова? – спросил я.

– Нет, ни в коем случае, мухи отдельно, котлеты отдельно, – всполошился Борис. – Это только разозлит Володю. Гусь для него враг. А наш с ним спор – разногласия среди своих. Оставим Гуся в стороне.

Однако через несколько дней он объявил:

– Мы выходим в публичную позицию.

В то утро Борис был у Путина в Кремле. Президент прочел меморандум и заявил, что его советники придерживаются совершенно иного мнения.

– Володя, это неубедительно, – возразил Борис. – Твой план есть не что иное, как изменение Конституции. Его следует объяснять не мне, а обществу в целом. А вместо этого мы слышим пустые лозунги вроде "вертикали власти". Они ничего не объясняют. Необходимо широкое обсуждение и референдум, как в 93-м, когда принимали Конституцию.

– Будет голосование в Думе.

– Ох, перестань, Володя! Мы оба знаем, как работает Дума – Рома платит пять тысяч долларов за голос. А я стану платить по семь тысяч, чтоб голосовали против. Это ведь не обсуждение по существу.

– Борис, я тебя не понимаю. Мы – власть, и ты как будто один из нас. Но если ты пойдешь против, то кого тогда будешь представлять? Себя самого?

Наступила пауза. Наконец Борис сказал:

– Видишь ли, я убежден, что ты совершаешь ошибку по сути. Мне не остается ничего другого, как начать с тобой публичную полемику. Пусть другие тоже выскажутся.

– У тебя есть на это полное право, – холодно заметил Путин.

По возвращении из Кремля Борис находился в приподнятом настроении. Он снова был в своей стихии. Он предвкушал новую политическую баталию.

– Опубликуем наш меморандум и устроим дебаты, – говорил он скороговоркой, как всегда, когда бывал возбужден. – Проведем всероссийскую федералистскую конференцию. Пригласим экспертов. По телевизору. В прямом эфире! Губернаторы пойдут за нами. Ты мне поможешь?

– Если ты пойдешь по этому пути, то через год окажешься либо в тюрьме, либо в эмиграции, – ответил я. – Извини, но я должен тебя предостеречь. То, что происходит, вовсе не политика, а мафиозная разборка или классовая борьба – выбирай, что тебе больше нравится. Для Путина суть вопроса не имеет значения, пока он считает тебя своим, ты же сам мне это объяснял. Но если ты публично пойдешь против него, ты вычеркнешь себя из его стаи. Что бы ты потом ни делал, будешь ему врагом, как Гусь. Я, конечно, с удовольствием тебе буду помогать, ведь меня хлебом не корми, но дай побороться с властью. Однако имей в виду – ты проиграешь.

– Это мы еще посмотрим.

– Да, но зачем тебе это нужно? Ты что, сделался вдруг альтруистом?

– Нет, это всего-навсего разумный эгоизм. Ты прав насчет Путина: он прижимает Гуся, потому что считает его врагом. И опускает губернаторов, потому что хочет все взять под контроль. Он и не помышляет о высоких материях и, возможно, не понимает, что разрушает тот порядок вещей, который построил Ельцин. Если это случится, то рано или поздно придет и мой черед. В конце концов он захочет, чтобы я присягнул ему на верность, а я не буду ему служить – я ведь сам по себе. Но Володя обучаем. Пока он считает меня своим, есть шанс его переубедить. Я не хочу рвать с ним. Он должен понять, что лояльная, конструктивная оппозиция для него полезна. Он прислушается, когда увидит, что я не отступаю, поймет, что ошибается.

Я часто вспоминаю этот монолог Бориса и до сих поражаюсь, как в его голове укладывались две несовместимые вещи: понимание, что Путиным движет инстинкт все взять под контроль, и одновременно надежда, что тот станет терпеть разногласия в стае. В этом весь Борис: четкий разум в нем совмещается со слепотой эмоций; он ощущал исходящую от Путина угрозу, но был привязан к нему, как к своему созданию. Новый властитель Кремля все еще оставался для него Володей – Золушкой, которую он своим волшебством переместил из кухни во дворец.

Публикация открытого письма Березовского Путину 30 мая 2000 года в газете "Коммерсант" была как гром среди ясного неба. Особенно озадачены были американские толкователи России, прибывшие в Москву на июньскую встречу в верхах – первую для Путина и последнюю для Клинтона: как же так, разве Путин не ставленник Березовского? Означает ли это, что Путин разошелся также и с Волошиным, и с другими членами "семьи"? Быть может, Путина теперь поддерживают военные? И в чем смысл атаки на Гусинского?

"Мы, американцы, люди простые, нам необходимо знать, за кого мы болеем в любом состязании, политическом или спортивном, – написал 4 июня обозреватель "Вашингтон Пост" Дэвид Игнатиус в колонке, озаглавленной "Неразбериха в Кремле". – Путин против Березовского – это, конечно, очень интересно, но за кого же нам тут болеть?"

Сам Билл Клинтон не мог понять, что происходит. Перед отъездом из Москвы он нанес визит своему старому другу Ельцину, чтобы поделиться сомнениями относительно "нового парня", с которым только что встречался в Кремле.

Помощник Клинтона Строуб Талбот так описывает в своих мемуарах их разговор.

Ельцин объяснил "другу Биллу," в чем, по его мнению, состоит главное достоинство Путина – "человек он молодой и сильный". А дочь Ельцина Татьяна добавила "торжественным голосом": "Нам стоило таких трудов посадить Путина в это кресло – это был один из самых трудных наших проектов".

"Борис, у тебя демократия в сердце, – сказал Ельцину Клинтон. – У тебя огонь в крови, в жилах, ты настоящий демократ и реформатор. Я не уверен, есть ли это у Путина. Может и есть, не знаю".

ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ арестовали Гусинского. После трех дней в Бутырке его выпустили под подписку о невыезде – как Сашу. Гусь, сидящий на нарах, произвел на Бориса еще более сильное впечатление, чем федеральная реформа. Когда его арестовали, Путин находился с визитом в Испании. Как только он вернулся, Борис попросил принять его: он все еще надеялся переубедить "Володю"; может, тот все-таки не безнадежен?

– Володя, зачем посадили Гуся? В этом не было никакой необходимости, это только вредит твоей международной репутации.

– Борис, от тебя ли я это слышу? Ведь он был твой первый враг! Он грозился посадить нас, ты что, забыл?

– Да, но мы же победили; и я никогда не говорил, что его нужно сажать в тюрьму.

– Ну, извини, у нас такая технология. Должен был думать, что делает, когда угрожал мне. И потом, его ведь выпустили, чего ты еще хочешь? В любом случае, говори с Волошиным, за Гуся он отвечает.

– Гусь предатель, – объяснил Волошин. – Он нам уже раз воткнул нож в спину, воткнет еще. Он передал по телевизору, что мы взорвали дома!

– Но ведь мы не взорвали?

– Нет, не взорвали, и он не имел права это утверждать. Но ты не волнуйся, никто его не тронет, он просто должен будет отдать НТВ, вот и все. И отдаст, никуда не денется. Мы его загнали в угол.

В последующие несколько дней Борис разразился серией интервью, в которых сравнил Путина с Пиночетом – тоже "свободная экономика при отсутствии политической свободы".

– В России это плохо кончится, – предсказал он. – Мы максималистская страна. Стоит пойти этим путем, закончим сталинским террором.

После этого его перестали соединять по телефону с президентом.

18 июля Дума одобрила кремлевский проект федеральной реформы. В знак протеста против "установления авторитарной власти" Борис демонстративно сложил с себя депутатские полномочия.

20 июля, под угрозой нового ареста, Гусинский подписал соглашение о передаче НТВ "Газпрому", то есть под контроль государства. За это ему разрешили выехать из России, и он отправился зализывать раны на свою виллу в Сан-Рок в Испании. Оказавшись за границей, он заявил, что считает продажу НТВ недействительной, потому что согласился на нее под угрозой тюрьмы.

А потом случился "Курск", и Борис тоже оказался в списке врагов Путина.

"КУРСК", АТОМНАЯ ПОДВОДНАЯ лодка, вооруженная крылатыми ракетами, входила в состав Северного флота. 12 августа 2000 года, во время учений в Баренцевом море, на борту произошел взрыв из-за аварии при пуске торпеды, и "Курск" затонул на глубине 105 метров, в 140 километрах от базы в Видяево. На борту находилось 118 моряков.

При ударе о дно произошел второй мощный взрыв, но и после этого в живых оставалось 28 человек, которые задохнулись лишь несколько дней спустя на глазах у всего мира, наблюдавшего по телевидению за тщетными усилиями российских спасателей. Гибель "Курска" обернулась для Путина пиар-катастрофой. ОРТ и НТВ, где все еще находилась команда Игоря Малашенко, вновь стали работать в унисон, и час за часом показывали холодные волны и рыдающих женщин на берегу вперемежку с репортажами о том, как Путин в это время жарит шашлыки на госдаче в Сочи и катается на водных лыжах. Журналисты особенно напирали на тот факт, что российские власти, которые сами не смогли организовать спасательную операцию, в течение четырех суток отказывались от помощи, предложенной англичанами и норвежцами. Когда они все-таки согласились, потребовалось еще три дня, чтобы британское спасательное судно дошло до места. Наконец английские водолазы открыли аварийный люк "Курска", но было уже поздно.

Борис узнал о "Курске" в своем шато на мысе д’Антиб и тут же стал звонить Путину, но его не соединяли. Он дозвонился только 16 августа, на пятый день трагедии.

– Володя, почему ты в Сочи? Ты должен немедленно прервать отпуск и ехать на базу в Видяево или хотя бы в Москву. Ты не чувствуешь ситуацию.

– А ты почему во Франции? На заслуженном отдыхе? – в голосе президента звучал сарказм.

– Во-первых, я не отец нации, и всем до лампочки, где я нахожусь. А во-вторых, я утром лечу в Москву.

– Хорошо, Борис, спасибо за совет.

17 августа Борис прилетел в Москву, но Путин все еще продолжал отдыхать. Он появился в Кремле лишь утром в субботу, 19 числа, на седьмой день трагедии. Волошинские пропагандисты наконец осознали масштаб информационной катастрофы. Едва вернувшись, президент созвал совещание министров по "Курску".

Все субботнее утро Борис пытался дозвониться в Кремль. Он надеялся, что именно теперь сможет достучаться до Володи, объяснить, что такой стиль руководства прежде всего вредит ему самому. Наконец, их соединили.

– Хорошо, приезжай, поговорим, – сказал Путин.

Но в Кремле его ждал сумрачный Волошин. Он сразу перешел к делу.

– Послушай, мы считаем, что ОРТ работает против президента. Так что передай нам контроль, и расстанемся по-хорошему.

– Повтори-ка.

– Передашь свои акции какой-нибудь из лояльных нам структур. Не сделаешь этого – отправишься вслед за Гусем.

Оторопевший Борис подыскивал правильные слова для ответа. И это Волошин, его бывший брокер, автор знаменитой схемы с автомобильными акциями АВВА, сделавшей его богатым человеком! Волошин, которого он сам три года назад отправил в Кремль на "усиление" ельцинской команды.

– Знаешь что, Саша, пошел бы ты на х…! – сказал Борис. – Я буду говорить с Володей.

– Хорошо, – сказал Волошин, ничуть не смутившись. – Приезжай завтра.

Наутро все трое встретились в кабинете Волошина. Путин пришел с папкой. Он раскрыл ее и начал сухо и деловито, будто на совещании.

– ОРТ – главный канал страны. Он слишком важен, чтобы оставаться вне сферы влияния государства. Мы приняли решение…, - и так далее.

Затем он внезапно остановился, отложил бумажку, взглянул на Бориса своими водянистыми глазами и сказал:

– Борис, объясни мне, я все-таки хочу понять. Зачем ты все это делаешь? Почему ты на меня наезжаешь? Может, я сделал что-то не так, обидел тебя? Поверь, я был более чем терпим к твоим выходкам.

– Володя, ты совершил ошибку, оставшись в Сочи. Все станции мира…

– Меня не е…ут все станции мира, – вспылил Путин. – Почему ты это делаешь? Ты же, вроде, мне друг. Это ты уговорил меня согласиться на эту должность, а теперь – ножом в спину. Я это заслужил?

– Заслужил что?

– А то, что у меня здесь рапорт, – он потряс папкой, – что твои люди нанимают каких-то блядей, чтобы те изображали жен и сестер моряков и поносили меня перед камерой!

– Володя, это не бляди, это реальные жены и сестры. Твои идиоты из КГБ скармливают тебе небылицы, а ты, если веришь, недалеко от них ушел.

Волошин застыл, как восковая кукла, и только глаза его расширились от ужаса.

– Ты забыл наш разговор после выборов, Володя, – продолжал Борис. – Я тебе сказал, что не присягал на верность тебе лично. Ты обещал идти путем Ельцина. Ему бы и в голову не пришло затыкать рот журналистам, которые на него нападают. Ты губишь Россию…

– Ну, Борис, про Россию ты это брось, несерьезно. Тебе-то что до нее!.. Ну что ж, думаю, на этом закончим? – И он встал, чтобы уйти.

– Скажи мне одну вещь, Володя. Отправить меня вслед за Гусем – твоя идея или Волошина?

– Теперь это уже без разницы, – Путин снова обрел хладнокровие. – До свиданья, Борис Абрамович!

– Прощай, Володя!

Оба знали, что это их последняя встреча.

В тот же день Борис объявил о создании фонда в миллион долларов для семей погибших моряков. ОРТ и НТВ продолжали транслировать интервью с моряцкими семьями, обвинявшими власть в гибели своих близких.

Кремль тщетно пытался построить какую-то линию обороны, но два телеканала безостановочно передавали материалы, посвященные хаосу на флоте и трагедии осиротевших семей, в контрасте с образом благополучного, безучастного, оторванного от народа президента.

Когда Путин спустя десять дней после катастрофы наконец прибыл на базу подводных лодок в Видяево, ему пришлось предстать перед разъяренной толпой родственников погибших. Пятьсот человек ждали несколько часов под проливным дождем, пока их не впустили в зал офицерского клуба. В толпе сновали агенты ФСБ. Местному телеканалу удалось заснять, как родственница одного из подводников Надежда Тылик атакует прибывшего с Путиным вице-премьера Клебанова:

– Как долго вы будете мучить нас! Они там, на дне, в этой жестянке… За 35 долларов месяц! Да есть ли у вас дети?!

В этот момент за спиной у нее возник человек в форме и какая-то женщина со шприцем. Характерное молниеносное движение – и несчастная, не осознав даже, что в нее вогнали иглу с транквилизатором, оседает на пол.

Тон вопросов президенту был резкок и враждебен – народ хотел, чтобы он назвал виновных в полной неспособности власти справиться с ситуацией.

И тут Путин перешел в атаку, обозначив виновных: "На телевидении есть люди, которые за последние 10 лет развалили ту самую армию и тот самый флот, где сейчас гибнут люди. Они разворовали деньги, они купили СМИ, и они манипулируют общественным мнением. Они лгут. Лгут! Они делают это, чтобы показать военному руководству и политическим лидерам страны, что мы в них нуждаемся… что мы должны их бояться, подчиняться им и позволять им продолжать разворовывать страну, армию и флот. Вот настоящая цель их действий".

На следующий день, выступая по телевидению, он продолжал клеймить медийных олигархов: "В первых рядах защитников моряков оказались те люди, которые длительное время способствовали развалу армии, флота и государства. Некоторые даже по миллиону собрали. С миру по нитке – голому рубаха. Лучше бы они продали свои виллы на средиземноморском побережье Франции или Испании… А мы, наверное, задали бы вопросы – откуда деньги?"

Мы смотрели передачу на даче Бориса на Рублевке. Борис ткнул пальцем в экран.

Страницы