Я слушал и, видимо, как и большинство телезрителей, не мог понять, что же происходит. Наконец удалось дозвониться в Клуб. Борис был невероятно возбужден.

– Ты смотрел телевизор? – прокричал он. – Эти идиоты не понимают силу СМИ. Они проиграли!

Посмотрев экстренный выпуск новостей, Президент сделал один телефонный звонок и снова отправился спать. А в четыре утра Евстафьев и Лисовский были освобождены.

Под утро Чубайса вызвали к президенту.

– Я буду требовать отставки Коржакова и Сосковца, – сообщил он Березовскому перед отъездом в Кремль.

– И не забудьте про Барсукова, – напомнил Борис. – Если останется хоть один из них, рано или поздно все повторится. Я пришлю в Кремль съемочную группу.

К тому времени он уже понял, как заручиться гарантией, что президент не изменит решения: следовало немедленно озвучить его в эфире.

В утренних новостях на всю страну было объявлено, что Сосковец, Коржаков и Барсуков отправлены в отставку.

"Когда на следующее утро Саша Литвиненко пришел на работу, его начальники ходили, как контуженные". К концу дня к нему подошел помощник директора ФСБ и сказал:

– Передай Борису, что если Коржакова или Барсукова арестуют, то он покойник.

Саша послушно передал сообщение.

3 ИЮЛЯ 1996 года, во втором раунде президентских выборов, Ельцин одержал убедительную победу над Зюгановым. В последние дни перед голосованием победивший кандидат отсутствовал – предвыборная кампания катилась вперед по инерции благодаря отлаженным действиям команды Березовского-Гусинского-Чубайса; сам Ельцин в это время перенес несколько тяжелых сердечных приступов, которые удалось скрыть от прессы.

После победы Чубайс получил кресло руководителя кремлевской администрации. Коммунистам был нанесен удар, от которого они так и не смогли оправиться. Чекисты зализывали раны. Коалиция реформаторов и олигархов крепко держала власть в Кремле.

Вспоминая по дороге в Стамбул события 1996 года, Саша назвал их "первым сражением большой войны между олигархами и чекистами". Вся дальнейшая канва событий свелась к противоборству людей в погонах с людьми с толстыми кошельками. Увы, триумвират Бориса, Гусинского и Чубайса, который по праву может гордиться тем, что отправил русский коммунизм на свалку истории, вскоре после этого развалился. Олигархи в конце концов проиграли войну чекистам из-за своих междуусобиц.

– Они думали, что на свои деньги могут наших генералов купить и взять к себе на службу, и кинулись соревноваться – кто больше предложит, – объяснял Саша. – А для наших это была классовая борьба, они с самого начала замышляли все у них отнять, сесть на их место и командовать.

"Олигархи здорово ошиблись, считая своими главными противниками коммунистов, – написал он позже в своей книге "Лубянская преступная группировка". – Думали, что за Коржаковым и Барсуковым никто не стоит, не понимали, что у спецслужб свой политический интерес. А спецслужбы извлекли урок, смекнули, что не смогут кормиться, "опекая" бизнес, если не сомнут олигархов. В общем, в 96-м спецслужбы проиграли сражение, но не войну. Но тогда это мало кто понимал. Борис, пожалуй, раньше других понял, но Путин и его перехитрил".

Борис Ельцин и Александр Коржаков. (Эдди Опп/Коммерсантъ)

"Коржаков заносил в черный список всякого, кто пытался встретиться с президентом через его голову, пусть даже по самым незначительным вопросам."

Часть III

Эхо войны

Глава 6. Воля Аллаха

6 августа 1996 года тысячи спустившихся с гор бойцов под предводительством начальника штаба сепаратистов Аслана Масхадова вторглись в Грозный. После двух недель тяжелых боев федеральным силам пришлось оставить город. Отвергнув настояния военных стереть Грозный с лица земли ударом с воздуха, тяжело больной Ельцин поручил начальнику Совбеза генералу Лебедю срочно добиться перемирия. 31 августа в дагестанском городе Хасавюрт Лебедь и Масхадов подписали соглашение, в котором сепаратистам передавался фактический контроль над республикой, а также предусматривались быстрый вывод войск, свободные выборы и заключение формального мирного договора.

Саша Литвиненко никогда не стремился на войну. Единственное, что он хотел бы делать в жизни – это ловить бандитов. Мусульмане-кавказцы, рядом с которыми он рос в Нальчике, никогда не казались ему врагами. Но как "черная дыра," которая затягивает все, что к ней приближается и никогда никого не отпускает, эта война вовлекла его в свой мутный водоворот, как и всех других участников этой истории, как и всю Россию.

Подобно большинству войн, она началась в результате ошибок и просчетов с обеих сторон. После краха СССР чеченцы решили, что вскоре получат независимость подобно другим бывшим советским республикам. Эти надежды еще более укрепились, когда Кремль передал всю госсобственность в распоряжение местных властей. Советская армия, покидая Чечню, оставила правительству Джохара Дудаева танки, авиацию, оружие, боеприпасы. Об этом русским потом пришлось горько пожалеть.

Чечня в СССР, однако, не являлась полноценной союзной республикой – как Эстония или Грузия. Она была всего лишь одним из восьмидесяти девяти субъектов Российской Федерации – автономной этнической территорией. С точки зрения Москвы, у Чечни не было права на полный суверенитет. Но чеченцы думали иначе и провозгласили независимость в одностороннем порядке, как это сделал Татарстан, еще один мусульманский регион, находящийся в центре России.

В феврале 1994 года президент Ельцин нанес официальный визит в Татарстан и подписал договор о разграничении полномочий с президентом Минтимером Шаймиевым. По сути, Шаймиев получил полный контроль над внутренними делами своей республики, население которой составляло 3,7 миллиона человек, оставив за Москвой вопросы безопасности, внешней политики, валюты, сбора налогов и так далее.

Чеченцы ожидали такого же отношения к себе и, вероятно, отказались бы от идеи формальной независимости, если б получили возможность решать свои внутренние дела самостоятельно. Но Кремль не шел на переговоры. В сравнении с Татарстаном эта горная нация, насчитывающая чуть более миллиона человек, казалась из Москвы не значительной и не заслуживающей внимания. К тому же, к середине 1994 года "патриотические" настроения в России резко усилились, и Ельцин уже не мог себе позволить предоставить даже видимость суверенитета еще одному федеральному региону. Вместо этого он решил сместить упрямого Дудаева и посадить на его место лояльную Москве администрацию.

Летом 1994 года он санкционировал тайное финансирование и оперативную поддержку антидудаевских мятежников, состоявших в основном из московских чеченцев. Дудаев подавил мятеж и захватил в плен несколько российских солдат, выдававших себя за чеченских диссидентов. Он выставил их напоказ по телевидению и обвинил Ельцина во лжи. Ельцин был вне себя. В декабре 1994 года он ввел в Чечню войска, поверив заверениям министра обороны Павла Грачева, что "полк десантников возьмет Грозный за два часа".

В ПРЕДДВЕРИИ НОВОГО, 1995 года, Саша Литвиненко с коллегами смотрели по телевизору, как российские танковые колонны продвигаются к Грозному. В патриотическом порыве кто-то предложил тост за скорую победу.

– И чему вы радуетесь? – спросила Марина. – Людей будут убивать. И потом, ведь это война в нашей собственной стране.

Но Саша не считал это войной. Он повторял бравые речи министра о двухчасовой операции для отряда десантников. Ему и в голову не могло прийти, что чеченцы, эти примитивные горцы, станут тягаться с российской армией.

Однако после первых недель войны, когда по НТВ показали разбомбленный Грозный, он начал относиться к происходящему более серьезно. Чеченцы оказывают сопротивление и бьются за каждый дом, говорил он Марине. Поэтому и пришлось бомбить город; ведь это лучший способ их оттуда выкурить, и с гораздо меньшими потерями, чем в уличных боях. Чеченцы были противником, а он русским офицером. Война, конечно, ужасная вещь, но целостность России необходимо сохранить, считал он. Время от времени он ездил в командировки в Нальчик, свой родной город, и Марина понимала, что это имеет отношение к войне, но Саша заверил ее, что никакая опасность ему не грозит; он, мол, занят своей "обычной работой".

Момент истины наступил для них на второй год войны, во время событий в Первомайском в январе 1996 года. Саша неожиданно позвонил с работы, сообщил, что срочно уезжает в Дагестан, и велел включить телевизор. В течение последующих десяти дней Марина буквально не отрывалась от экрана в надежде увидеть его лицо среди осаждавших злополучную деревню, где отряд боевиков удерживал около 120 заложников. Ей было ясно, что "там творится что-то неладное"; к тому же Саша не звонил, что только усиливало ее тревогу.

Чем дольше драма в Первомайском разыгрывалась на телеэкране, тем очевиднее была беспомощность федерального командования, которое не могло объяснить, каким образом три сотни взятых в кольцо чеченцев четыре дня подряд умудряются сдерживать напор федеральных войск, пытавшихся взять деревню при поддержке артиллерии и авиации. Генералы также не могли объяснить, почему Первомайское подвергли ракетному удару, если большинство заложников были еще живы. И каким образом предводитель боевиков Салман Радуев и его отряд "Одинокий волк" смогли в конце концов оттуда уйти через тройное кольцо окружения.

Через два дня после того, как все закончилось, в дверь позвонили. На пороге стоял Саша.

– Сначала я его даже не узнала, – вспоминает Марина. – Это был совершенно другой человек, беспредельно уставший, с отсутствующим взглядом. Он едва ходил: у него были обморожены ноги.

Через несколько дней он пришел в себя и сделал то, чего никогда не делал раньше, – рассказал о своей работе, о том, что произошло в Первомайском.

Их отряд – группу городских оперов, не имевших боевых навыков, бросили в самое пекло военных действий без оснащения, боевой техники и даже без достаточного запаса воды и провизии. Приказали штурмовать деревню, но не успели они дойти и до середины поля, как их накрыл ракетный огонь с российской стороны, и им пришлось отступить. Спали в неотапливаемом автобусе на диком холоде. У них были консервы, но не было не только ложек или вилок, но даже и ножей, чтобы их открыть. Два дня они провели в автобусе, всеми забытые, без всякой связи с внешним миром. Наконец Саше удалось пробраться сквозь туман к обогреваемой палатке, в которой он обнаружил мертвецки пьяных генералов.

– Было непохоже, что операцией кто-то руководит, – рассказывал Саша. – Нас предоставили самим себе, и мы воевали больше с морозом, чем с чеченцами. Я сидел в этом гребаном атобусе и думал: "Куда же делось наше командование?"

В последний день операции они захватили в плен чеченского подростка лет шестнадцати на вид. Они только что вошли в деревню, оставленную террористами. Повсюду были воронки от бомб, сгоревшие дома; валялись трупы боевиков, местных жителей, заложников и российских солдат. Судя по всему, этот парень отбился от своих и угодил прямо к ним в руки.

– Он был очень напуган, очевидно, ждал, что его будут бить, – вспоминал Саша, – но я отвел его в сторону и попытался разговорить. Он казался смышленым парнем, хорошо говорил по-русски. И мне было интересно: как он оказался среди террористов? Ему бы в школу ходить! Он сказал мне поразительную вещь: "Я ненавижу войну, но я не мог не пойти воевать, потому что пошел весь класс". И тут я вспомнил рассказы деда, как во время Великой Отечественной войны они всем классом ушли добровольцами на фронт. И подумал, что эти чеченцы – никакие не террористы, хоть и захватили заложников. В террористические организации не вступают всем классом. Это народная война.

Саша тогда нашел полевой журнал чеченского командира. Он был поражен его организованностью: в конце каждого дня чеченец хладнокровно пересчитывал свои боеприпасы, оружие, людей и запасы провизии.

В этом чеченском дневнике в списках боевиков было несколько арабских имен, и это было первое свидетельство иноземного присутствия в Чечне. Саша передал журнал командиру, и уже на следующий день директор ФСБ Михаил Барсуков показывал дневник журналистам как свидетельство того, что на стороне чеченцев воюют "иностранные наемники". Даже сам Ельцин в интервью, данном в Кремле, упомянул о захваченном дневнике.

Саша присутствовал на пресс-конференции 20 января 1996 года, когда шеф ФСБ Барсуков, отбиваясь от журналистов, заявил: "Использование установок "Град" носило главным образом психологический характер. "Град" был демонстративно выставлен у чеченской границы, чтобы местное население, и чеченцы в том числе, увидели, что у федеральных сил есть такие установки… [Они] стреляли по району, который находился от населенного пункта за полтора километра, на чеченской территории на том берегу Терека, где могли сконцентрироваться пришедшие на помощь бандформированию боевики".

Саша слушал и тихо матерился. Когда он бежал к деревне по мокрому полю, ракеты, выпущенные из этого самого "Града", взрывались справа и слева; двое его друзей погибли под обстрелом. Как Барсуков мог так бессовестно врать всему миру? А потом и сам Ельцин вторил из Кремля: "Там оружия – горы. Там был дудаевский опорный пункт с дотами, дзотами, с проходами под землей между домами, специальные сооружения, боевая техника, тяжелая боевая техника…, там под землей [была] огромная опорная база Дудаева".

Это чистой воды вранье сильно подорвало Сашину веру в систему, но он по-прежнему считал, что войну необходимо выиграть. У него не было ненависти к чеченцам, но он был патриотом. Он и мысли не допускал о поражении.

Когда осенью 1996 года генерал Лебедь подписал Хасавюртское соглашение, Саша разделял мнение большинства своих коллег в ФСБ, что мир этот – унижение для России. Страдания, лишения, потери – все это, оказывается, было напрасно. Генерал Лебедь считался в кругу Сашиных друзей-офицеров изменником, человеком, который ради политики предал память погибших ребят.

В НАЧАЛЕ СЕНТЯБРЯ 1996 года, вскоре после подписания Хасавюртского соглашения Ахмед Закаев, советник по национальной безопасности временного президента Чечни Зелимхана Яндарбиева, въезжал в свой новый офис, который находился в одном из немногих уцелевших зданий в Грозном. За последние два года он, как и все правительство республики Ичкерия (так называли Чечню сепаратисты), работал в полевых условиях в горных пристанищах партизан.

Когда-то Закаев был ведущим актером грозненского Драматического театра, играл Шекспира и русскую классику и мечтал о культурном возрождении Чечни на развалинах Советской власти. После распада СССР он возглавил национальный союз театральных деятелей; у него были политические амбиции, и он шутил, что идет по стопам Рейгана. Но тут началась война. Закаеву пришлось сменить театральные костюмы на камуфляж бойца партизанской армии, зеленую бандану с исламскими надписями и автомат Калашникова. В августе он возглавил один из отрядов, штурмовавших Грозный. И вот теперь он мог наконец, вернуться к гражданской жизни и занять пост в руководстве независимой Ичкерии. Главной его заботой было наладить дисциплину в победившей партизанской армии и заставить строптивых полевых командиров подчиняться правительству. Закаев считал, что все эти проблемы было бы легко решить, если бы в самом конце войны не погиб президент Ичкерии Джохар Дудаев, единственный, кто мог объединить враждующие группировки.

Закаев познакомился с Дудаевым в начале 1990 года. Это был единственный чеченец, дослужившийся в СССР до генеральского чина. Поначалу Закаев с подозрением отнесся к лощеному сорокашестилетнему мужчине с ухоженными острыми усиками и в нелепой советской фуражке. Чтобы стать генералом, он должен был доказать свою стопроцентную преданность Коммунистической партии. Как представитель нацменьшинства, он должен был полностью ассимилироваться и жениться на русской. С Дудаевым все так и было. Он даже плохо говорил по-чеченски. Но когда Закаев на конференции услышал его речь о возрождении чеченской нации, он был потрясен. Под оболочкой советского генерала скрывался убежденный националист. Закаев увидел в нем человека, который мог бы привести их народ к свободе. Сам будучи актером, он моментально оценил привлекательность Дудаева для масс – это был прирожденный лидер.

После развала СССР Дудаев занялся политикой и вскоре был избран президентом. Три года спустя, в ноябре 1994 года, он позвонил Закаеву и предложил ему пост министра культуры. А через месяц началась война.

21 апреля 1996 года Закаев должен был находиться рядом с Дудаевым, но ему нужно было уехать в Урус-Мартан на похороны отца. Это, вероятно, спасло ему жизнь.

В тот день Дудаев, его жена Алла и четверо помощников отправились в горы на двух машинах – джипе и фургоне; им предстоял сеанс телефонной связи с внешним миром. Было около шести вечера, и солнце уже зашло в долине, но на склоне холма, где они остановились, было еще светло. Алла должна была выступить по "Радио Свобода" с мирным обращением к женщинам России. Но сначала Дудаев решил позвонить в Москву депутату Госдумы Константину Боровому, одному из главных сторонников мирного урегулирования.

Дудаев пользовался спутниковым телефоном, подаренным ему высокопоставленными друзьями в Турции. Закаев где-то прочитал, что сигнал его может быть запеленгован для наведения ракеты, и предупреждал об этом президента. Но Дудаев уверял, что такое невозможно – это секретная американская технология, недоступная русским. Наверное, он знает, что говорит, успокаивал себя Закаев; все-таки генерал авиации.

Что же касается американцев, считал Дудаев, то не стоит беспокоиться. Источник в турецком правительстве заверил его, что США не оказывают русским никакой поддержки, ведь стало же американское "Радио Свобода" главным информационным ресурсом сепаратистов. К тому же Ельцин осознает необходимость мирного урегулирования, и война должна скоро закончиться. А потом американцы захотят иметь дело только с ним, с Дудаевым, потому что он единственный, кто может обеспечить стабильность в богатом нефтью регионе и обуздать "безумцев" – радикальных исламистов. Зачем же Америка будет ему вредить?

Пока президент и его помощники устанавливали телефон на капоте джипа, налаживали антенну и набирали Москву, Алла и ее телохранитель Муса отошли в сторону, к краю ущелья. Когда Алла услышала гул самолета, Муса успокоил ее, уверив, что он летит слишком высоко, чтобы быть опасным. Но тут одна за другой с громким свистом упали две ракеты. Взрывной волной Аллу отбросило на самый край ущелья. Она не сорвалась вниз только потому, что успела ухватиться за кусты. Когда она выкарабкалась наверх, то увидела, что джип разворотило в клочья, а на руках у Мусы – умирающий президент.

В московских газетах писали, что ликвидация Дудаева – триумф новой военной технологии, разработанной в секретном институте ФСБ. Но Закаев не верил ни единому слову. Такая меткость для русских была недостижима. Да и президент говорил, что это американская технология. Закаев решил, что все-таки, видимо виноват злополучный телефон: должно быть, еще в Турции в него вставили специальный чип-маяк, с помощью которого американцы, используя свои спутники, навели русские ракеты на цель.

ВО ВРЕМЯ ПЕРВОЙ чеченской войны Саша Литвиненко был для Закаева врагом. Они стали друзьями много лет спустя, познакомившись в Лондоне. Но Закаев слышал о Саше задолго до их первой встречи.

Потом он мне рассказывал: "Мы знали об офицере спецслужб, который приезжал из Москвы практически с первого дня войны. Он работал в штабе ФСБ в Нальчике. Мало кто знает, что все разведывательные операции против нас велись именно оттуда, а не из Ханкалы, где сидело военное командование. В нальчикском ФСБ у нас был агент, который сообщил, что этот офицер – местный уроженец, и зовут его Александр Волков. Дальше уже не составило труда установить, что его настоящая фамилия Литвиненко, так как многие знали его отца.

Марина подтвердила, что за время первой войны Саша ездил в командировки в Нальчик раз пятнадцать, да еще раз в Первомайское, в Дагестан. Удивительно, но он ни разу не был в самой Чечне, которая сыграла в его судьбе такую важную роль.

– Он очень неплохо работал, – рассказывал Закаев. – Он внедрял к нам агентов, а в те времена это было непросто – найти чеченца, который согласился бы работать на русских. Он же умудрился завербовать не одного, а троих. Мы их все-таки разоблачили благодаря источнику в Нальчике. Но все равно это показывает, какой талантливый был Саша опер.

– Если вы расшифровали Сашу, то почему его не ликвидировали? – спросил я Закаева за ужином у него дома в Лондоне.

– В основном потому, что мы не хотели компрометировать нашего агента в Нальчике. Но сейчас могу сказать, что то была воля Аллаха, потому что иначе я бы не познакомился с этим замечательным человеком.

КОГДА ПОСЛЕ ХАСАВЮРТА Ахмед Закаев вступил в должность советника по национальной безопасности, перспективы стабильности в Чечне казались очень шаткими. Почти полмиллиона человек, то есть 40 процентов довоенного населения, превратились в беженцев, живущих в переполненных горных деревнях и палаточных лагерях в соседней Ингушетии. Грозный – советский город-герой, который еще два года назад был цветущей столицей с населением в четыреста тысяч человек, лежал в руинах. Экономика была полностью разрушена. Тысячи так и не закончивших школу воинов бродили по улицам, размахивая автоматами.

Полевые командиры Шамиль Басаев и Салман Радуев, совершившие во время войны дерзкие набеги на русских, не проявляли никакого желания подчиниться правительству и расформировать свои отряды. В довершение ко всему в Чечне по-прежнему дислоцировались две российские бригады, которые тоже не собирались никуда уходить, вопреки Хасавюртским договоренностям. А в Москве проявились признаки очередного кризиса. По мере того как тяжело больной Ельцин терял рычаги управления, набирала силу "партия войны", замышлявшая сместить Лебедя, на котором, как считал Закаев, целиком держался хрупкий мир в Чечне.

ТЕМ ВРЕМЕНЕМ В Москве Саша Литвиненко, который стал уже подполковником, вернулся к своему любимому занятию, не имеющему отношения ни к Чечне, ни к политике: он снова стал ловить бандитов. Но политика не оставляла Сашу. По воле случая уже в одной из первых послевоенных операций он вновь оказался в центре кремлевской интриги, и как раз на стороне "Партии войны".

Сентябрьским утром 1996 года Сашина оперативная группа проводила обыск в частной охранной фирме, которой руководил ветеран спецназа ВДВ Константин Мирзоянц. Расследовали убийство Дмитрия Холодова – журналиста, разоблачившего коррупцию в Министерстве обороны и погибшего при взрыве бомбы. Когда оперативники открыли сейф в офисе, они с удивлением обнаружили там генеральскую форму и несколько папок с грифом "Совершенно секретно".

– Вы не имеете права читать эти документы, – побледнел директор фирмы.

– Именно это я и собираюсь сделать, – сказал Саша. – А вот вы не имеете права хранить их у себя. Может, вы вообще их украли. Как они сюда попали?

– Это документы генерала Лебедя, секретаря Совбеза. Он считает небезопасным хранить их у себя.

Саша заинтересовался и занялся чтением. Следуя распространенному в ФСБ взгляду на Хасавюрт, он не был поклонником секретаря Совбеза. Документы действительно принадлежали Лебедю. Среди них был личный фотоальбом. Было также досье с материалами о коррупции в МВД. В нем фигурировали несколько членов высшего руководства, связанных с организованной преступностью.

В другой папке находилась секретная справка ГРУ по Чечне, с подробностями ликвидации Дудаева. Саша с интересом узнал, что операцией руководил его коллега, генерал ФСБ Евгений Хохольков. Из справки также следовало, что американская система наведения на сигнал спутникового телефона была закуплена Хохольковым в Германии в обход американских экспортных ограничений. При этом утверждалось, что Хохольков положил себе в карман солидную часть оперативного бюджета.

Третьим документом был написанный Лебедем проект создания "Российского легиона" – спецподразделения в пятьдесят тысяч человек, которое бы подчинялось Совету безопасности, то есть Лебедю. Предполагалось, что новая служба будет осуществлять спецоперации против тех, кто представляет "угрозу государственной безопасности России".

Саша понял, что держит в руках самые сокровенные тайны секретаря Совбеза: досье с компроматом на генералов ФСБ и МВД и планом создания неконституционной силовой структуры с политическими задачами. Становилось понятно, каким образом Лебедь собирается вести борьбу со своими недругами из "Партии войны".

Пока Саша знакомился с документами, прибыл официальный следователь.

– Я не могу включить это в дело, – сказал он, увидев папки.

– Почему? Это входит в ваши служебные обязанности, – настаивал Саша.

– Эти документы не имеют никакого отношения к делу, которое я расследую.

– По закону все материалы, запрещенные к обороту, подлежат изъятию. А документы с грифом уж точно запрещены к обороту.

Но следователь категорически отказался изымать документы. Саша позвонил своему начальнику в АТЦ. Тот выслушал его, пообещал перезвонить и пропал.

Тогда Саша позвонил на мобильный телефон Анатолию Куликову, министру внутренних дел. Он был знаком с ним через своего приятеля, сына погибшего друга министра. Вместе с приятелем Саша бывал в доме у Куликова, но никогда раньше не пользовался этим знакомством. Однако сейчас случай исключительный: Саша знал, что Куликов был злейшим врагом Лебедя.

– Анатолий Сергеевич, мы тут обнаружили кое-какие документы Лебедя, – сказал Саша.

– А почему ты сообщаешь об этом мне? У тебя есть свое начальство.

– Мое начальство не может решить, как с этим быть.

– Понял тебя, – интонация министра изменились. – Там что-то есть?

– Пара секретных справок и компромат на руководство МВД, – браво отрапортовал Саша.

Страницы