Глава 21. Сыщики

Тбилиси, 1 февраля 2002 года. Секретарь Совета безопасности России Владимир Рушайло прибыл в Грузию на переговоры. Российская сторона утверждает, что Панкисское ущелье, в котором находятся двенадцать тысяч беженцев из Чечни, используется в качестве базы боевиков. Если грузинское правительство не в состоянии взять ущелье под контроль, то России придется применить силу. Грузия обратилась за помощью к США. 28 февраля Пентагон объявил, что направляет в Грузию две сотни военных советников.

23 апреля 2002 года, в тот самый день, когда Юшенков прибыл в Вашингтон, Юрий Фельштинский и Саша Литвиненко приземлились в Тбилиси. Скрывая лицо за темными очками, Саша прошел паспортный контроль под именем Эдвина Редвальда Картера, civis Britannicus'а. Юрий прошел отдельно, и встретились они уже в номере гостиницы "Дворец Метехи-Шератон", где к ним присоединился руководитель службы безопасности Бадри Патаркацишвили; к тому времени тот уже обосновался в Тбилиси. Юрий с Сашей приехали с тайной миссией: встретиться с человеком, который утверждает, что он Ачемез Гочияев, тот самый, который, по версии ФСБ, взорвал дома в Москве.

– В нашем деле есть такое понятие, как "маяк", - объяснял мне Саша. – После шума, который наделали книжка и фильм, мы с Фельштинским стали маяками. Рано или поздно кто-то должен был выйти на контакт.

И действительно, через несколько дней после лондонской премьеры в офис Бориса позвонили из Грузии. Дальнейшие переговоры вел Фельштинский, используя "чистый" мобильный телефон. Да, конечно, он хотел бы встретиться с Гочияевым.

Договорились о встрече на определенном углу в центре Тбилиси. У Фельштинского в руках будет иностранная газета. К нему подойдет человек в зеленой бейсболке. Он отведет его к Гочияеву.

– Мы гарантируем вашу безопасность в пределах города, – предупредил их охранник Бадри. – Но не за городом. Вы, американцы, объект для похищений. Чтобы обеспечить вам безопасность за городом, нужен взвод солдат на БТР. Поэтому город не покидайте.

Прихватив номер "Интернэшнл Геральд Трибьюн", Фельштинский отправился на встречу. Саша следовал на небольшом расстоянии, для прикрытия.

– Ну что, поехали? У меня машина, – сказал человек в зеленой бейсболке, чеченец средних лет, после того как они обменялись паролями.

– Куда? – не понял Фельштинский.

– В ущелье, в Панкиси.

– Нет, я туда не могу. Почему вы не привезли его сюда?

– Невозможно, тут полно ФСБ. Ущелье – единственное место, куда они боятся сунуться.

После двадцатиминутного спора стало ясно, что встретиться лицом к лицу с Гочияевым не удастся. Фельштинский отвел чеченца в гостиницу, но не в ту, где они остановились, а в другую, где был предусмотрительно снят номер на вымышленное имя. Не успели они войти в комнату, как Саша постучал в дверь.

– Сколько у тебя машин? – спросил он чеченца.

– Одна.

– И у нас одна. А я насчитал пять. Значит, еще три за тобой смотрят.

– Вот видите, – сказал чеченец. – Я же говорил. Ущелье – единственное место.

Они дали чеченцу диктофон, фотокамеру и список вопросов для Гочияева и договорились встретиться на следующий день. Через три часа он перезвонил: "Я уже дома, но меня провожали до самого ущелья – пока могли. Смотрите там, поосторожнее. Увидимся завтра.

Но встреча не состоялась. Вместо этого в шесть утра появился грузин-охранник.

– Отправляетесь домой, – объявил он. – Первым же самолетом. Вылет через два часа. Такие пошли дела, что мы ничего больше не можем гарантировать.

Они рванули в аэропорт в колонне джипов. В окружении охраны вошли в терминал.

– Мои люди будут в самолете. Мы за вас отвечаем до Франкфурта, – сказал сопровождающий. – Дальше сами.

Как они узнали позже, в ту ночь прикрепленная к ним машина попала в засаду. Шофер был убит. Кто-то очень не хотел, чтобы они установили контакт с Гочияевым.

Чеченский посредник снова вышел на связь две недели спустя, по электронной почте. Показания Гочияева готовы, сообщил он. Оборудование он оставит себе на будущее, а материалы придут в Лондон по почте.

Тбилиси, 16 июля 2002 года. Адам Деккушев, один из названных ФСБ подозреваемых во взрывах домов, арестован грузинскими властями и экстрадирован в Россию. По прибытии в Москву помещен в Лефортовскую тюрьму.

25 ИЮЛЯ 2002 года Фельштинский и Литвиненко рассказали о своих находках "Общественной комиссии по взрывам домов", которую создал Юшенков после того как Дума отказалась провести официальное расследование. Комиссия заседала в Москве, а два сыщика говорили из Лондона по видеомосту. Рядом с ними в студии сидела Таня Морозова.

В "Общественной комиссии" к этому времени появился второй сопредседатель – депутат Госдумы Сергей Ковалев, диссидент советских времен и главный российский правозащитник. Всего среди двадцати членов комиссии было пятеро депутатов, в том числе замредактора "Новой Газеты" Юрий Щекочихин; Михаил Трепашкин стал консультантом комиссии.

То, что Фельштинскому и Литвиненко удалось разыскать человека, который числился первым номером в списке разыскиваемых ФСБ, уже само по себе было унижением для Конторы. Показания Гочияева, которые зачитывал Саша, сопровождая их своими комментариями опера-профессионала, держали присутствующих в напряжении два часа подряд.

Во-первых, сообщил Саша, нет никаких сомнений, что человек, давший показания, действительно Ачемез Гочияев. Это подтвердил ведущий британский эксперт-криминалист, который сравнил фотографии, полученные от Гочияева, с его портретом на сайте ФСБ. Если власти того захотят, они легко смогут получить дополнительные подтверждения, проверив данные прописки, службы в армии и другую персональную информацию, которую предоставил "объект". Можно также подвергнуть графологической экспертизе написанное им от руки шестистраничное заявление.

В своих показаниях Гочияев, карачаевец по национальности и владелец малого бизнеса в Москве, признал, что помещения во взорванных домах действительно были арендованы на его две фирмы. Но он утверждал, что помещения снимал его партнер по бизнесу, который, как он теперь думает, работал на ФСБ.

"Он предложил мне совместно заняться одним делом, сказал, что имеет хорошие возможности для реализации продуктов питания, – писал Гочияев. – Сначала он заказал мне минеральную воду, я ему ее привез, он ее реализовал и рассчитался со мной в срок. Потом он мне сказал, что ему нужны помещения на юго-востоке Москвы где, якобы, у него [имеются] точки реализации. Я помог ему [арендовать] помещения на Гурьянова, на Каширке, [на улице] Борисовские пруды и в Капотне".

В ночь первого взрыва Гочияев не ночевал дома. Это, по-видимому, его спасло, потому что милиция не смогла его найти. Партнер позвонил ему на мобильный телефон в пять утра и сказал, что на складе на улице Гурьянова небольшой пожар, и ему следует срочно приехать. Но когда он подъехал к дому и увидел, что происходит, он заподозрил неладное и решил на всякий случай скрыться.

До этого момента показания Гочияева в общем соответствовали официальной версии; он признавал факт аренды помещений, все же остальное выглядело, как не очень убедительная выдумка, тем более, что по непонятным причинам, в письме не было названо имя партнера, арендовавшего помещения. Находясь на лондонской стороне телемоста, я следил за недоуменным лицом Юшенкова на телеэкране: получалось, что наше расследование подтверждало "чеченский след".

Саша явно получал удовольствие от происходящего; он был искусный опер, приберегавший до времени свой главный козырь. Он сделал небольшую паузу, отпил из стакана воды, продлив всеобщее замешательство еще на несколько мгновений, и, наконец, выдал сенсацию: Гочияев утверждает, что именно он сообщил властям о двух других адресах, по которым были арендованы помещения!

Когда 13 сентября прогремел второй взрыв на Каширском шоссе, писал Гочияев, он понял, что его подставили. Прежде чем уехать из города, он позвонил с мобильного телефона в пожарную службу и службу спасения и сообщил адреса на Борисовских прудах и в Капотне.

Это был чрезвычайно важный момент, подчеркнул Саша. Слова Гочияева совпадали с опубликованной информацией: действительно, 13 сентября в Капотне была обезврежена третья бомба, а на Борисовских прудах обнаружен склад с несколькими тоннами взрывчатки и шестью детонаторами. Милиция не сообщила, как она вышла на эти два адреса, а теперь Гочияев предложил объяснение. Если действительно наводку дал он, то это легко проверить, потому что все звонки пожарным и в службу спасения регистрируются, а провайдеры мобильной связи имеют данные по всем звонкам.

Все понимали, что ожидать сотрудничества со стороны властей не приходится. Стратегия Юшенкова заключалась не столько в том, чтобы получить ответы на вопросы, связанные со взрывами, но чтобы поставить власть в положение, когда ей ответить нечего, и молчание само по себе становится аргументом: молчат – значит, есть что скрывать.

Но Юшенков недооценивал профессиональные качества двух оперов – Трепашкина и Саши. Пусть у комиссии нет полномочий и ресурсов проводить "оперативно-разыскную деятельность", зато Трепашкин был сыщик божьей милостью, да и Саша с Фельштинским, разыскав Гочияева, показали, на что способны. Они раскроют это дело!

– Сергей Николаевич! – обратился по телемосту Саша к Юшенкову. – Я вижу, у вас там сидит Трепашкин. У меня предложение: поручить ему проверку фактов по показаниям Гочияева. Если кто и в состоянии с этим разобраться, так это он.

ПОЧТИ ВЕСЬ АВГУСТ 2002 года я провел с Сашей, помогая ему работать над второй книгой, которая называлась "Лубянская преступная группировка"; для этого мы с ним уединились на испанском курорте Ситжес. Книга была сделана в форме вопросов и ответов и основывалась на серии интервью, записанных на пленку в течение предыдущего года. В них Саша поведал о своей жизни – от первых визитов в зоопарк с дедом в Нальчике до того момента, когда Джордж Мензис в Лондоне сообщил ему о получении убежища. Он описал жизнь и нравы ФСБ и рассказал о "битве титанов" – войне спецслужб с олигархами в конце 90-х годов. В последней главе содержалась новая информация по взрывам домов, не вошедшая в предыдущую книгу, включая всю историю с Гочияевым.

Саша привез с собой в Ситжес еще одну историю, дополнившую список странных событий, сопутствовавших московским взрывам. Источником ее был Юлий Рыбаков, депутат Госдумы и член "Общественной комиссии", который выудил из думских архивов видеозапись и стенограмму заседаний 13 и 17 сентября 1999 года.

Утром 13 сентября, через несколько часов после второго взрыва в Москве, спикер Геннадий Селезнев прервал заседание Совета Думы следующим заявлением: "Вот еще передают: по сообщению из Ростова-на-Дону, сегодня ночью был взорван жилой дом в городе Волгодонске".

– А в Волгодонске атомная станция, – тут же добавил Владимир Жириновский.

Однако взрыв дома в Волгодонске, при котором погибло 19 человек, произошел не в этот день, а три дня спустя, 16 сентября!

Утром 17-го на заседании Думы Жириновский, как следовало из видеозаписи, не преминул об этом напомнить: "Геннадий Николаевич, – обратился он к Селезневу. – Вы нам в понедельник сказали, что дом в Волгодонске взорван. За три дня до взрыва. Это же можно как провокацию расценивать: если Госдума знает, что дом уже взорван якобы в понедельник, а его взрывают в четверг… Как это произошло?"

– Я понял позицию вашей фракции, – ответил невпопад Селезнев, и под крики из зала отключил микрофон Жириновского.

Рыбаков направил депутатский запрос в прокуратуру, чтобы Селезнева попросили дать объяснения по этому поводу. Ответа так и не последовало.

– Что ты думаешь об этом? – спросил я у Саши, перед тем как он отправился на пробежку вдоль испанского пляжа.

– Похоже, что кто-то в Конторе перепутал порядок взрывов; обычный бардак, – сказал он. – Взрыв в Москве был 13-го, в Волгодонске – 16-го, но спикеру дали информацию в обратном порядке. Надо поговорить с Трепашкиным, может, он что-нибудь нароет.

Он нахлобучил бейсболку и убежал, чем-то напоминив мне Форреста Гампа из американской кинокомедии.

Спустя некоторое время, когда мы снова встретились для вычитки "Лубянской преступной группировки", он объявил: "Трепашкин сообщает, что человек, который дал Селезневу записку о взрывах – Николай Лях, который в аппарате Думы сидит на связи с ФСБ. Так я и думал".

УЖЕ НЕ ПЕРВЫЙ раз Трепашкин доказал свои способности. Несколько месяцев я постоянно слышал его имя; Саша вовсю его рекламировал как своего "лучшего человека" в Москве. Трепашкин был теперь консультантом комиссии Ковалева и адвокатом сестер Морозовых. При этом он сообщал, что в военной прокуратуре против него завели уголовное дело – "полная липа", как он объяснил по телефону – и взяли подписку о невыезде. А теперь Саша уговаривал меня поручить Трепашкину распространять в Москве "Лубянскую Преступную Группировку", которую мы напечатали в Риге и собирались завозить в Россию через латвийскую границу.

Чем бесстрашнее вел себя Трепашкин, тем больше у меня возникало сомнений.

– Он нарывается на неприятности, – говорил я Саше, – его посадят. Этот человек либо герой, либо провокатор, либо сумасшедший.

– Не беспокойся, он герой, – сказал Саша. – Тверд, как камень. Он никогда не сломается. На него можно положиться.

Я не знал, что и думать. Мне нужно было встретиться с человеком, посмотреть ему в глаза, заглянуть в душу, как сказал бы Джордж Буш.

После приключений в Турции я не мог приехать в Москву, а Трепашкин едва ли мог рассчитывать, что следователь по его делу разрешит ему выехать на Запад. Но созвонившись со мной по безопасному телефону, он сообщил, что сможет приехать на день в Киев, куда российские граждане могли попасть по внутреннему паспорту.

В отличие от Саши, который пришел в КГБ во времена перестройки, Трепашкин имел за спиной пятнадцать лет безупречной службы следователем на Лубянке советского периода, где специализировлся на делах о черном рынке и контрабанде антиквариата и произведений искусства. После развала СССР он перешел в Управление собственной безопасности непосредственно под руководство Николая Патрушева, который впоследствии стал директором ФСБ. Трепашкин расследовал связи генералов с чеченскими криминальными группировками. В 1996 году произошел его конфликт с ФСБ, когда он публично обвинил Патрушева в коррупции. Именно тогда он оказался в списке "объектов" УРПО, и Саше приказали с ним "разобраться". Трепашкин был женат второй раз, имел двух маленьких детей и сына-подростка от первого брака.

Я ждал его в вестибюле "Президент-отеля" в Киеве и сразу узнал по фотографии, которую показывал Саша: невысокий темноволосый мужчина лет сорока пяти, не слишком приметный, как и положено оперу, слегка склонный к полноте, с пытливым взглядом и сдержанной улыбкой, не эмоциональный, вдумчивый, явный интроверт – полная противоположность Саше.

За несколько часов беседы, которую мы продолжили в грузинском ресторане "Мимино" на Подоле, мне так и не удалось заглянуть Трепашкину в душу. Все мои попытки втянуть его в обсуждение высоких мотивов, которые, как я думал, стояли за его миссией, оказались безрезультатными. Он не высказывал никаких политических суждений и ничего не обобщал. Он вел себя так, будто взрывы домов были заурядным преступлением, а он – обычным сыщиком.

В конечном итоге мне пришлось отказаться от попыток разобраться в его мотивации. Но я должен был знать наверняка, что он понимает пределы наших возможностей ему помочь, если за него "возьмутся всерьез".

– Миша, если можно тебя так называть, ты понимаешь, что если ты будешь продолжать в том же духе, тебя посадят? – спросил я.

– Я не собираюсь нарушать закон, Александр Давыдовыч, – очевидно, ему пришлась не по вкусу моя фамильярность. – Если меня арестуют, то это будет незаконно.

– Именно так, Михаил Иванович! – мне пришлось вновь перейти на вы. – Должен вам сказать, что я очень даже за то, чтобы вы продолжали свою благородную деятельность. Но я убежден, что она долго не продлится и плохо для вас кончится, а мы мало что сможем сделать.

– Я делаю это не для вас, – сказал он. – У меня есть клиенты, Татьяна Александровна и Елена Александровна Морозовы. Я также сотрудничаю с Сергеем Николаевичем Юшенковым, депутатом Государственной думы.

Чем больше я старался его разговорить, тем глубже он уходил в свою раковину. Ну и бог с ним, подумал я. Не хочет признать, что он борец с системой? Притворяется, что расследует обычное преступление? Значит, так тому и быть. Возможно, таким способом он пытается уйти от горькой правды, что полжизни проработал в преступной организации.

Одно было ясно – Трепашкину можно доверять. Если доказательства, которые мы ищем, существуют, то он их из-под земли достанет. Для очистки совести я еще раз предупредил его, что это может закончиться для него тюрьмой, и мы перешли ко второму вопросу – доставке Сашиной книги в Москву.

Трепашкин настаивал на том, что если операция и будет секретной, законы должны быть соблюдены: в бумагах указано, что мы ввозим, товар должен быть растаможен по всем правилам и так далее.

Я успокоил его: все будет по правилам. Груз попадет в Россию через пропускной пункт вдалеке от московских политических страстей, в самом конце рабочего дня, когда смена таможенников хочет поскорее уйти домой и не станет беспокоить себя досмотром какой-то там "печатной продукции".

Душным августовским вечером Трепашкин встретил в Москве фургон из Риги с пятью тысячами экземпляров "Лубянской преступной группировки". Он велел шоферу ехать за ним на неприметный склад, который заранее арендовал. Вскоре книга появилась в киосках в центре Москвы и моментально стала библиографической редкостью. А бывший министр внутренних дел Анатолий Куликов, в прошлом лидер "Партии войны", заявил, что подаст на Сашу в суд за клевету (чего он, впрочем, так и не сделал).

Москва, сентябрь 2002 года. Выступая по случаю третьей годовщины взрывов домов, заместитель генпрокурора Сергей Фридинский потребовал ареста и экстрадиции Ачемеза Гочияева из Грузии в Россию. Однако грузинский министр иностранных дел Ираклий Менагаришвили ответил, что Гочияева в стране нет. Председатель "Общественной комиссии" по взрывам Сергей Ковалев заявил, что если Гочияев будет задержан, то его ни в коем случае нельзя передавать в руки ФСБ.

ТЕМ ВРЕМЕНЕМ в ходе расследования взрывов, которое вели Саша, Фельштинский и Трепашкин, неожиданно всплыло имя Макса Лазовского – того самого связанного с ФСБ московского гангстера, которого Саша с самого начала подозревал в причастности к взрывам и который погиб от пули снайпера в апреле 2000 года.

Вскоре после контакта с Гочияевым Фельштинский получил по почте пакет с посланием от Тимура Батчаева и Юсуфа Крымшамхалова, которые, по версии ФСБ, были соучастниками Гочияева. Местом отправления снова была Грузия. Будучи карачаевцами, писали Батчаев и Крымшамхалов, они сочувствовали чеченцам и в начале второй войны вступили в подпольную исламистскую ячейку. Они признались в том, что перевозили на грузовике мешки с взрывчаткой, однако были уверены, что она будет использована для подрыва военных объектов, а не жилых домов. Так им сказали командиры их группы – некие Абубакар и Абдулгафур. Задним числом Батчаев с Крымшамхаловым поняли, что командиры работали на ФСБ, а под кличкой Абдулгафура скрывался не кто иной, как лидер Лазанской ОПГ Макс Лазовский – человек, хорошо известный в чеченской среде. Они также назвали имя руководителя всей операции – это, по их словам, был заместитель Патрушева адмирал Герман Угрюмов, который в ФСБ отвечал за Чеченскую линию вплоть до своей смерти от инфаркта в январе 2001 года.

Письмо Батчаева и Крымшамхалова выглядело менее убедительным, чем показания Гочияева. Текст был набран на компьютере, и был он слишком грамотным и сложным для людей их образовательного уровня. Значит, кто-то помогал его писать. К тому же они не объяснили, как пришли к выводу об участии ФСБ, идентифицировали Лазовского и узнали о роли Угрюмова. Может быть, кто-то манипулирует авторами, ведет таким способом "информационную игру" против ФСБ?

Но, с другой стороны, у нас не было сомнений, что письмо действительно написали Крымшамхалов с Деккушевым. (После ареста Крымшамхалов подтвердил авторство письма своему адвокату). К нему был приложен диск с короткой видеозаписью, на которой Крымшамхалов появился собственной персоной. Мотивация авторов тоже выглядела правдоподобной. Они писали, что за ними идет охота по всей Грузии и что за их головы назначено вознаграждение. Поимка или гибель – вопрос времени. Зная, что обречены, они всего лишь хотят изложить свою версию событий: "Мы оказались частью трагедии чеченского и русского народов. Мы просим прощения у тех, кому принесли горе в сентябре 1999 года. Мы просим прощения еще и у чеченского народа за то, что были использованы ФСБ "втемную" для начала второй чеченской войны".

Фельштинский и Саша с помощью Трепашкина принялись проверять эту информацию и "примерять" ее ко всему, что уже было известно. И вот, разрабатывая эту линию, "следственная тройка" выяснила потрясающую деталь: между Лазовским и Гочияевым существовала связь, и в этом была замешана женщина! После первого взрыва ее ненадолго задержали, но потом почему-то отпустили, и она исчезла.

Исследуя реестр юридических лиц, добытый Трепашкиным в Москве, Фельштинский обнаружил, что принадлежавшая Гочияеву компания "Бранд-2", на которую были арендованы помещения, и одна из фирм Лазовского пользовались услугами одной и той же юридической конторы. Это была "Деловая компания", находившаяся по адресу Фуркасовский пер., д. 3, то есть через улицу от центрального здания ФСБ на Лубянке. Лазовского и Гочияева обслуживала одна и та же сотрудница – 26-летняя Татьяна Королева. Один из телефонов Лазовского вел в офис Королевой, а одним из подставных лиц, которых Королева указывала в документах при учреждении компании, была соседка Лазовского по дому.

И тут Фельштинский вспомнил, что Татьяна Королева уже проходила по делу о взрывах: в одном из газетных материалов ее назвали любовницей Гочияева. 10 октября 1999 года газета "Коммерсант" опубликовала статью Юрия Сюна под названием "Взрыва на Каширке могло и не быть":

…На Татьяну Королеву, сотрудницу юридической фирмы «Деловая компания», чекисты вышли, расследуя теракт на улице Гурьянова. Они установили, что бомба, уничтожившая дом, была заложена в офисе компании «Бранд-2», которая располагалась на его первом этаже. В Московской регистрационной палате чекистам рассказали, что подготовкой к регистрации документов «Бранд-2» занималась фирма «Деловая компания»; документы готовила Татьяна Королева… Допрашивая сотрудников «Деловой компании», чекисты узнали, что Королева не только оформляла документы Гочияеву, но и была его любовницей. Задержали Королеву в ночь на 13 сентября. Но когда сотрудники правоохранительных органов приехали к ней домой, Гочияева там уже не было… Королева сказала, что у ее сожителя возникли какие-то деловые проблемы, и он велел ей на время уехать из Москвы… Допрос решили продолжить на следующий день, а Королеву отправили в изолятор. Но уже утром, через несколько часов после взрыва на Каширке, ее почему-то отпустили…

В статье Сюна со слов оперативников утверждалось, что Королеву, спохватившись, тут же объявили в розыск, но она, будучи беременной от Гочияева, скрылась вместе с ним в Чечне. Однако Трепашкин установил, что она продолжала работать в Москве и даже регистрировать коммерческие компании еще как минимум девять месяцев. Ее след теряется в июне 2000 года, через два месяца после того, как был убит Лазовский. Любопытны адреса 18 фирм, зарегистрированных Королевой с декабря по июнь. Три из них находятся по адресу Малая Лубянка, 8/7, строение 10 (здание напротив центрального ФСБ), пять фирм – по адресу Малый Кисельный переулок, 6, строение 1 (здание по соседству с Московским УФСБ), и еще несколько фирм – в Печатниковом переулке, тоже в двух шагах от Лубянки.

– Итак, смотри, что получается, – говорил Саша, рисуя на своей кухне в Лондоне цветными фломастерами схему связей между фигурантами: мы имеем Макса Лазовского с его подкрышной бандой – это доказанный факт; на связи с ним – Таню Королеву, которая очевидно тоже агент ФСБ; от Макса одна линия ведет к Крымшамхалову, Батчаеву и грузовику с взрывчаткой, а другая – через Татьяну к Гочияеву и аренде помещений. Я по почерку вижу, я нутром чувствую, что эту операцию разработали в управлении Угрюмова на Лубянке!

Тбилиси, 8 декабря 2002 года. После перестрелки с группой боевиков грузинские силы безопасности задержали Юсуфа Крымшамхалова, подозреваемого по делу о взрывах домов. Он экстрадирован в Москву и помещен в Лефортовскую тюрьму. Его сообщник Тимур Батчаев убит во время операции. Президент Путин поблагодарил своего грузинского коллегу Эдуарда Шеварднадзе за сотрудничество.

Глава 22. Ускользающий след

Москва, 23 октября 2002 года. Отряд боевиков взял в заложники около семисот человек во время музыкального спектакля "Норд-Ост" в театре на Дубровке, потребовав немедленно вывести российские войска из Чечни. В захвате участвовали несколько смешавшихся со зрителями чеченок с "поясами шахидов". Налет возглавил Мовсар Бараев, племянник полевого командира Арби Бараева, который в 1998 году обезглавил четырех британских заложников. После трехдневной осады российские власти применили неизвестный газ, усыпивший всех, кто находился в здании. Террористы – 33 человека – в бессознательном состоянии были методически расстреляны сотрудниками ФСБ. Однако при этом от действия газа погибли 129 заложников, они задохнулись рвотными массами, а спасателей не проинструктировали, как оказывать первую помощь. Неделю спустя власти сообщили, что газ представлял собой аэрозоль с сильнодействующим транквилизатором, который должен был лишь временно нейтрализовать террористов. Кремль обвинил правительство Масхадова в организации теракта.

Спустя три месяца после нападения на театр я прилетел в Страсбург, чтобы встретиться с Сергеем Ковалевым, главным российским правозащитником и сопредседателем "Общественной комиссии" по взрывам домов. Я был знаком с ним более тридцати лет – с тех пор, когда мы оба принадлежали к кругу диссидентов возле Андрея Сахарова. Как и я, Ковалев был биолог по образованию. В 1969 году, когда я заканчивал МГУ, он основал первую в СССР правозащитную группу. В 1974 году его арестовали, и я передавал информацию о его деле западным корреспондентам в Москве. В 1975 году я эмигрировал, а Ковалев провел десять лет в лагерях и ссылке за "антисоветскую агитацию и пропаганду". После развала СССР он стал советником Ельцина по правам человека, но разругался с ним из-за Чечни. Теперь, в возрасте семидесяти шести лет, он оставался одним из немногих независимых голосов в Думе и был выдвинут на Нобелевскую премию мира как президент "Мемориала", правозащитной организации, собиравшей информацию о военных преступлениях в Чечне. В Страсбург Ковалев прибыл на сессию Парламентской ассамблеи Совета Европы (ПАСЕ), где с пафосом клеймил российскую власть за чеченскую войну.

Мы ужинали в пустом ресторане неподалеку от здания ПАСЕ, запивая разговор изрядным количеством красного вина. Ковалев был на двадцать лет старше меня, и я всегда относился к нему с неизменным уважением. Но его неприязнь к Березовскому была хорошо известна. Сейчас мы в Лондоне, а он в Москве занимались одной и той же темой: взрывами домов, а теперь еще и захватом театра. Мне хотелось выяснить, в какой мере мы с ним можем сотрудничать.

– У меня нет никаких проблем с Березовским урожая 2000 года, – заявил Ковалев, вертя в руках бокал Кот-дю-Рон. – Но у меня большие проблемы с Березовским урожая 1999-го.

Он относился с подозрением к роли Бориса в событиях, приведших к началу второй чеченской войны. Будучи членом кремлевской "семьи" и занимаясь выборами Путина, сказал Ковалев, Борис не мог не участвовать в сговоре Кремля с Басаевым о вторжении в Дагестан.

– Это всего лишь одна из версий, Сергей Адамович, которую нужно доказывать, – сказал я. – Есть и другие – например, что Путин не мог не знать, что ФСБ взорвала дома. Тоже интересная версия, требующая доказательств.

Страницы