– Другие женщины?

– Я проверил, – ухмыльнулся Рома. – За пять лет вообще никого.

КОРРЕСПОНДЕНТ "КОММЕРСАНТА" ЕЛЕНА Трегубова была одной из главных кремлевских достопримечательностей времен Ельцина. Молодая, высокая, красивая и эмансипированная, она не стеснялась использовать свои чары, чтобы получать эксклюзивную информацию. При этом Трегубова не скрывала своего отношения к погрязшим в аппаратных интригах чиновникам, которых впоследствии, в нашумевшей книге "Байки кремлевского диггера", окрестила "кремлевскими мутантами". Возможно, именно благодаря присущему ей чувству снисходительного превосходства ей и удавалось развязывать язык даже тем, кто не очень любил давать интервью.

Трегубовой принадлежит честь открытия Владимира Путина для российской публики. Ей удалось подметить и описать повадки и особенности личности будущего президента, открывающиеся только женщине в мужской среде, которой приходится постоянно оценивать и ранжировать особей противоположного пола, демонстрирующих свое оперение.

Первое интервью у Путина она взяла еще в мае 1997 года, когда его только что назначили начальником контрольно-ревизионного управления президентской администрации. При первой встрече он показался ей "едва заметным, маленьким, скучным, сереньким человечком… глаза которого оставались не просто бесцветными и безучастными – они вообще отсутствовали. Было невозможно даже понять, куда именно он смотрит, взгляд его как бы растворялся в воздухе, размазывался по лицам окружающих. Этот человек внушал собеседникам ощущение, что его вообще нет, мастерски сливаясь с цветом собственного кабинета".

Судя по всему, она скрыла от него свое первое впечатление, потому что в тот же день он дал ей эксклюзивное интервью, в котором поделился сокровенными мыслями о роли спецслужб в борьбе с коррупцией:

"Наши органы, ФСБ, а вернее, их прародитель, Комитет государственной безопасности, не были напрямую связаны с преступным миром и занимались, в основном, разведкой-контрразведкой. Благодаря этому структуры ФСБ сохранили чистоту… Сейчас вся надежда на органы безопасности… Если надо будет [кого-то] посадить – посадим!"

От Трегубовой не ускользнуло свойство Путина моментально преображаться из бесцветного чиновника в агрессивного, готового к атаке бойца, как только он начинал говорить о противнике. Говорил он в характерной манере, выдающей прошлое малолетнего хулигана, "с каким-то дворовым (если не сказать подзаборным) обаянием… Все грозные фразы он как бы небрежно сцеживал через нижнюю губу, при этом по лицу его пробегала какая-то блаженная, пацанская полуулыбка. Ему явно хотелось казаться тем самым человеком, который вот сейчас, не вставая из-за стола, спокойно, даже не меняя интонации и выражения лица, может своими руками легко стереть в порошок… любого, кто станет на пути у него и его любимых органов. Он совершенно очевидно наслаждался тем эффектом, который производила его неожиданная крутизна, и все больше повышал градус…"

Семнадцать месяцев спустя, в декабре 1998 года, когда Путин уже был Директором ФСБ, Трегубова снова брала у него интервью, на этот раз в кабинете на Лубянке. Неожиданно он пригласил ее вместе отобедать.

Как пишет Трегубова в "Байках", "сохраняя непринужденную улыбку, я судорожно старалась понять, что же пытается сделать главный чекист страны – завербовать меня как журналиста или закадрить как девушку".

В конце концов журналист в ней победил женщину, которую одна мысль об обеде с Путиным "приводила в ужас". Она приняла приглашение.

Через несколько дней состоялась интимная трапеза в модном японском ресторане, где Трегубова вела себя как репортер, а Путин – как не слишком уверенный в себе ухажер.

– Леночка, ну что вы все о политике да о политике! Давайте лучше выпьем! – взмолился он после ее очередного вопроса о позиции ФСБ в противостоянии Кремля и премьер-министра Примакова.

Трегубова, от которой не ускользнуло, что в ресторане кроме них никого больше не было, да и на улице не видно было прохожих, поинтересовалась:

– Признавайтесь, вы что, весь район, что ли, зачистили ради этого обеда?

– Да ну что вы! – стал оправдываться Путин. – Я просто заказал нам столик, и все… Имею же я право хоть иногда, как нормальный человек, просто пойти пообедать с интересной девушкой, с талантливым журналистом… Или вы думаете, что раз я директор ФСБ, то со мной такое никогда не случается?

– И часто с вами такое случается? – полюбопытствовала Трегубова и тут же пожалела об этом, так как "почувствовала, что вполне шутливый вопрос Путин понял как-то слишком лично".

– Да нет… Не очень…

Решив, что зашла слишком далеко, Трегубова быстро дала задний ход, но не раньше, чем получила – и отказалась от предложения составить Путину компанию в поездке на Новый год в Санкт-Петербург.

В своих "Байках" Трегубова пишет, что была поражена способностью Путина настраиваться в разговоре на волну собеседника.

Не знаю, как – мимикой ли, интонацией, взглядами, – но в процессе разговора он заставил меня подсознательно чувствовать, как будто он – человек одного со мной круга и интересов. Хотя ровно никаких логических причин полагать так не было. Наоборот, все факты свидетельствовали, что он абсолютно противоположный мне человек. Я поняла, что он просто гениальный отражатель, что он, как зеркало, копирует собеседника, чтобы заставить тебя поверить, что он – такой же, свой. Впоследствии мне приходилось неоднократно наблюдать этот его феноменальный дар во время встреч с лидерами других государств, которых он хотел расположить к себе. Это поражает даже на официальных фотографиях, где удачно схвачен момент – вместо, скажем, российского и американского президентов там вдруг сидят и улыбаются друг другу два Буша. Или два Шредера. На какой-то короткий миг Путин умудряется с пугающей точностью копировать мимику, прищур глаз, изгиб шеи, двойной подбородок и даже черты лица своего визави и буквально мимикрирует под него. Причем делает это так ловко, что его собеседник этого явно не замечает…

Сцена в японском ресторане обеспечила книге Трегубовой феноменальный успех, но ее не оставляло "странное, подспудное, неприятное ощущение… что этот человек сыграет какую-то дурную роль в [ее] жизни. И что лучше бы этого обеда не было вовсе". В феврале 2004 года, когда "Байки кремлевского диггера" находились на вершине списка российских бестселлеров, перед дверью ее московской квартиры взорвалась небольшая бомба. Но ей повезло: у подъезда ждало такси, но она на минуту задержалась перед зеркалом, чтобы поправить прическу. Это ее спасло. После взрыва Трегубова стала проводить большую часть времени за границей, а в 2007 году получила политическое убежище в Великобритании.

СЕЙЧАС НЕЛЬЗЯ НЕ отдать должное проницательности Трегубовой и Саши Литвиненко, которые с первых встреч распознали опасность, исходящую от Путина, несмотря на его талант "отражателя" и арсенал приемов профессионального ловца человеческих душ. Это тем более примечательно, если учесть, что среди незадачливых жертв пресловутого путинского "обаяния" числятся столь заметные личности, как Тони Блэр, Джордж Буш с Кондолизой Райс, Березовский, Ельцин, не говоря уже о массах безнадежно очарованных им российских интеллигентов.

Елена Трегубова. (Сергей Михеев/Коммерсантъ)

"Я поняла, что он, как зеркало, копирует собеседника, чтобы заставить тебя поверить, что он – такой же, свой. Впоследствии мне приходилось наблюдать этот его феноменальный дар во время встреч с лидерами других государств".

Глава 15. За пять минут до победы

Буйнакск, Дагестан, 4 сентября 1999 года. Взрывом бомбы, заложенной в припаркованном автомобиле, уничтожен многоквартирный дом, где проживали семьи российских военнослужащих. Убито шестьдесят четыре человека и ранено сто тридцать три. В тот же день сотни боевиков Басаева и лидера ваххабитов Хаттаба вторглись в Дагестан из Чечни в попытке вернуться в приграничные деревни, из которых их вытеснили федеральные силы всего две недели назад. Правительство Масхадова отмежевалось от действий Басаева. Премьер-министр Путин созвал заседание Совета безопасности.

Весь 1999 год Чечня неуклонно катилась к кризису. Все это проходило мимо Бориса, поглощенного кремлевскими интригами, болезнью президента и войной со Скуратовым и Примаковым; у него просто не оставалось времени.

Но где-то в мае ему вдруг позвонил и попросил встречи Мовлади Удугов, бывший министр иностранных дел сепаратистов, которого Масхадов выгнал из правительства за исламистский уклон. В начале июня Удугов приехал в Москву и изложил свой план: сместить Масхадова и заменить его режимом, более приемлемым для России.

Его аргументы были следующими. Цель Масхадова – добиться полной независимости от России, интегрироваться с Западом и в конце концов вступить в НАТО и Евросоюз. Примером для подражания Масхадов считает проамериканскую Грузию. Если он добьется своего, то Америка укрепится на Северном Кавказе и получит контроль над транзитными путями каспийской нефти на Запад. А это для России плохо.

Но и для истинных мусульман в этом тоже нет ничего хорошего, потому что Америка для них – главный враг. С этой точки зрения истинные мусульмане и российское государство имеют общий интерес в том, чтобы не допустить укрепления позиций Запада на Кавказе. Исламистское правительство в Грозном автоматически будет антиамериканским, а значит, пророссийским. План Удугова состоял в том, чтобы с помощью ваххабитов спровоцировать кризис в Дагестане и дать Кремлю повод для удара по Чечне, который привел бы к падению Масхадова и приходу к власти коалиции Басаева и Удугова. В обмен на право жить по законам Шариата они готовы поступиться независимостью и согласятся на автономию в составе Российской Федерации. Они также готовы отказаться от части территории, а именно – всех земель к северу от Терека, где в основном живут русские. Им вовсе не интересно обращать их в мусульманство.

Борису идея не понравилась. Он не доверял Басаеву и Удугову и не видел ничего хорошего в исламизации Кавказа. Но, с другой стороны, влияние этих двоих в среде боевиков за последнее время настолько возросло, что отмахиваться от них тоже было неразумно.

Он ответил Удугову, что уже давно не имеет никакого влияния на политику в Чечне и что тот явился не по адресу; говорить надо с премьером Степашиным или секретарем Совбеза Путиным. Но он готов передать им удуговские предложения.

Затем он встретился со Степашиным и изложил ему содержание разговора. Степашин поблагодарил за информацию и сказал, чтобы Борис не беспокоился, он займется этим вопросом сам.

Об этих планах Борис еще раз говорил в августе с Путиным, как только тот стал премьер-министром. К тому времени уже начались действия российской армии против ваххабитов, укрепившихися в приграничных деревнях Дагестана. К границам Чечни перебрасывались дополнительные части. Похоже было, что разыгрывался удуговский гамбит.

– Володя, что происходит? – поинтересовался Борис. – Будь поосторожнее. Не ввязывайся в войну на основании политической схемы. Войны имеют свойство заканчиваться совсем не так, как их замышляют.

– Борис, – ответил Путин. – Давай договоримся о разделении труда: ты занимаешься выборами, а я Чечней. Поверь, я знаю, что делаю.

– Хорошо, – сказал Борис. – Только выслушай, что я думаю. А потом уж делай, как считаешь нужным.

– Давай, говори.

– Масхадов, к сожалению, не контролирует ситуацию, и по нашей вине: мы не выполнили ни одного своего обязательства. Басаев и Удугов – реальная сила, но они бандиты. Если им позволить взять власть в Грозном, то это будет постоянным источником проблем на всем Северном Кавказе. Мы не можем этого допустить, но и не можем их игнорировать. Их надо заставить вернуться в коалицию с Масхадовым. Пусть друг друга уравновешивают.

Путин немного помолчал.

– Я тебя выслушал. Мы еще не приняли окончательного решения, и я тебе обещаю, что учту то, что ты сказал. Но ты тоже должен пообещать мне одну вещь.

– Какую?

– Прекрати контакты с чеченцами. Никаких телефонных разговоров, посланий, мелких услуг. Ты представить себе не можешь, что тут мне про тебя докладывают. Если бы я верил хоть одному проценту из этого, мы бы здесь не разговаривали. Но это становится для меня проблемой.

– Хорошо, – сказал Борис. – Обещаю.

Через три недели после этого разговора произошел взрыв жилого дома в Буйнакске. А еще через пять дней взлетел на воздух жилой дом в Москве.

Москва, 9 сентября 1999 года. Взрывом бомбы, заложенной в помещении первого этажа, уничтожен жилой дом на улице Гурьянова; число жертв – 94 убитых и 249 раненых. Через четыре дня при взрыве дома на Каширском шоссе убито еще 119 человек. Хотя никто не взял на себя ответственность, власти объявили, что в терактах просматривается "чеченский след". Премьер-министр Путин, используя уголовный сленг, пообещал "мочить террористов в сортире". В надежде предотвратить войну Масхадов безуспешно пытается связаться с Ельциным. К чеченской границе продолжают стягиваться российские войска.

НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ после первого московского взрыва Борис попал в больницу. Утром 10 сентября глазные белки у него неожиданно пожелтели, и его госпитализировали с диагнозом "гепатит". Когда 13 сентября прогремел второй взрыв, он все еще находился в палате и имел время поразмыслить над происходящим.

Он был в замешательстве. Взрывы никак не вписывались в его понимание ситуации. Ясно, что целью террористов было спровоцировать войну, которая теперь казалась неизбежной. Но это не были те ограниченные военные действия, о которых говорили Удугов с Басаевым. Эти двое были способны на многое, но их целью было свалить Масхадова, получить власть и договориться с Кремлем. Взрывать дома в Москве было бы для них безумием.

Путину эти взрывы, конечно, были политически выгодны, но Борис не мог представить, что Володя способен на такое злодейство. Оставалось несколько возможностей, каждая из которых представлялась ему маловероятной: взрывы устроили неконтролируемые элементы в спецслужбах – остатки "Партии войны", или какие-то иррациональные чеченские маргиналы, или зарубежные силы, пытающиеся втянуть Россию в войну, и так далее.

И тут-то началась яростная атака на самого Бориса: газета "Московский Комсомолец", близкая к мэру, опубликовала "распечатку" – наполовину правдивую, наполовину сфальсифицированную его майского телефонного разговора с Удуговым, из которой следовало, что они будто бы планировали вторжение ваххабитов в Дагестан. Автором публикации был Александр Хинштейн, журналист, специализирующийся на "сливах" из спецслужб.

Путин не зря предупреждал Бориса о готовящихся против него провокациях. К разоблачениям "Московского Комсомольца" тут же подключилось НТВ Гусинского, который теперь поддерживал Явлинского и вовсю нападал на Кремль. В комментариях по принципу "кому это выгодно" зазвучали прозрачные намеки на причастность к взрывам домов "семьи" во главе с Борисом.

Такие обвинения нельзя было оставлять без ответа. И вот 16 сентября Борис устроил пресс-конференцию, чтобы опровергнуть инсинуации в свой адрес и заявить о своей оппозиции войне. Мне он тогда сказал: "Я веду борьбу на два фронта: с одного фланга Гусь и Лужков обвиняют меня в сговоре с ваххабитами, с другого – Путин ведет курс на войну, не считаясь с моим мнением".

Когда он появился перед камерами в зале агентства "Интерфакс", его глазные белки были совершенно желтыми – чем не идеальный образ злодея из водевиля. Борис заявил, что Гусинский и Лужков сфальсифицировали его разговор с Удуговым и теперь используют трагедию взрывов в своих политических целях. Он также обвинил ФСБ в "намеренном обострении" ситуации в Дагестане и в сговоре с ваххабитами. Спецслужбы, сказал он, "не могли не заметить, что исламские радикалы копили силы в Дагестане в течение полутора лет".

Напомнив о своей собственной миротворческой роли в 1997 году, он призвал к немедленным переговорам с чеченцами, даже с террористами: "Если мы не можем их уничтожить, мы должны с ними разговаривать".

Но это был глас вопиющего в пустыне. После московских взрывов призывы к отмщению звучали со всех сторон. Даже суперголубь Явлинский призывал к "крупномасштабной операции" в Чечне.

Через день после пресс-конференции прогремел еще один взрыв – в Волгодонске. Под развалинами жилого дома погибли девятнадцать человек. 19 сентября по телевизору показали Путина. Мирные соглашения 1996-97 года "были ошибкой", заявил он. "Этих людей нужно уничтожать. Другой реакции просто быть не может".

ОТ ТЮРЬМЫ, ГДЕ сидел Саша, до улицы Гурьянова по прямой около шести километров. Позже он утверждал, что слышал взрыв, нарушивший лефортовскую тишину около полуночи 9 сентября 1999 года. Но мысли его в ту ночь были заняты совсем другим. Накануне ему объявили, что следствие закончено и дело передают в суд.

На следующий день Марина с адвокатом пришли на прием к председателю московского Окружного военного суда.

– Не беспокойтесь, – сказал генерал. – Я старый человек, и обещаю вам, что суд будет честным.

Он назначил судью и назвал дату. Адвокат немедленно подал ходатайство об изменении меры пресечения. Он просил выпустить Сашу до суда, ведь тот не был судим ранее, не имел причин скрыться и не был опасен для общества.

15 сентября судья Владимир Карнаух рассмотрел ходатайство. Со скучающим видом он прочитал заявление, пролистал наугад толстое дело, неодобрительно задержав взгляд на паре случайных страниц, и подписал постановление об освобождении.

Марина не верила своим глазам.

– Я испытала двойное потрясение, – рассказывала она потом. – После шести месяцев, которые он провел в тюрьме, я была на грани отчаяния, думала, что все безнадежно, а тут вдруг увидела, что в этой чудовищной системе есть нормальные, разумные люди. Значит, справедливость возможна?! Но я также ощутила жуткую злость. Этому человеку со скучающим взглядом потребовалось несколько минут, чтобы отменить все, что терзало нас полгода, как будто ничего и не было! То есть все это выглядело какой-то нелепой случайностью. Ведь он с такой же легкостью мог решить иначе и оставить его за решеткой. Или, наоборот, кто-то другой точно так же мог освободить Сашу еще несколько месяцев назад. Я еще подумала, что в этом мире что-то не так, раз людей с такой легкостью могут бросать в тюрьму и выпускать оттуда.

Но адвокат прервал ее размышления: "Пойдемте скорей, нельзя терять ни минуты". Он почему-то очень беспокоился.

Они помчались в Лефортово.

Дежурный офицер прочитал постановление, заглянул в какой-то журнал, вышел в другую комнату, чтобы позвонить, и, вернувшись, сказал: "Документ не годится. На нем нет печати".

Они помчались обратно в суд.

– Странно, – удивился Карнаух. – Они знают мою подпись. Почему они мне не позвонили?

Он сходил к председателю суда, на всякий случай получил и его подпись тоже, поставил печать и отдал им постановление со словами "Желаю успеха!"

Они снова поехали в Лефортово.

Офицер взял бумагу и исчез на полчаса.

– Постановление получено нами неофициальным путем. Его должны доставить курьером, или официальной почтой, или другим законным официальным путем. Мы не можем его зарегистрировать.

– Потребуется не менее двух дней, чтобы это организовать, – грустно сообщил адвокат.

Марина стала звонить Борису, который лежал с гепатитом в больнице. Он велел им немедленно ехать в Клуб и ждать инструкций. Пока они ехали, он связался с Волошиным в Кремле.

Через некоторое время в Клуб прибыл фельдъегерь в машине с сиреной и мигалкой, взял у них постановление и повез в Лефортово, предварительно запечатав в огромный конверт с гербом – официальнее не придумаешь! Марина подъехала к тюрьме через пятнадцать минут, так как не смогла угнаться за спецмашиной.

– Ну что ж, – сказал офицер. – На этот раз вроде все оформлено как надо. Можно сказать, что документ доставлен официально. Но сейчас уже конец рабочего дня, а чтобы оформить освобождение, требуется не менее двух часов, так что приезжайте завтра.

Адвокат пошел объявлять новость Саше, который с утра ждал своей участи в приемнике. Тот встретил его с обреченной улыбкой: "Я ни минуты не сомневался, что меня не выпустят".

Он оказался прав; на следующее утро прокуратура обжаловала решение об освобождении. Судя по всему, надавили на председателя суда, поскольку судью Карнауха отстранили от дела. На этот раз адвокат пошел говорить с председателем один на один.

Вернувшись, он объявил Марине:

– У нас новый судья – Евгений Кравченко. Я с ним знаком, хороший человек. Но, думаю, мы не должны сейчас добиваться отмены меры пресечения. Здесь всего двое приличных судей, и одного мы уже потеряли. Я не хочу терять другого из-за нескольких недель заключения. Если он сейчас решит в нашу пользу, то и его заменят. Уж лучше пусть он слушает дело, ведь остался всего месяц. А Саше придется потерпеть.

23 сентября 1999 года милиция предотвратила попытку теракта в Рязани; в подвале жилого дома обнаружена и обезврежена мощная бомба. В тот же день премьер-министр Путин приказал начать бомбардировки "баз террористов" в Чечне. Однако два дня спустя официальная версия инцидента в Рязани изменилась: это был не теракт, а учения ФСБ, а вместо бомбы был использован муляж.

КОГДА В КОНЦЕ сентября российские танки вошли в Чечню, Борис все еще считал, что Путин разыгрывает гамбит ограниченной военной операции, и ждал, что дойдя до Терека, армия остановится. И хотя он в принципе был против войны, все же решил больше не спорить с Путиным. Ведь он обещал ему не вмешиваться в чеченскую тему. В остальном они были единой командой, и Борис полностью посвятил себя предстоящим в декабре 99-го года выборам в Госдуму.

Ему было ясно, что думские выборы станут генеральной репетицией президентских, а лидер победившей партии получит громадный разгон на пути в Кремль. Примаков шел на думские выборы во главе коалиции "Отечество – Вся Россия", которую создали старый недруг Бориса московский мэр Юрий Лужков и группа региональных губернаторов. Второй по влиянию партией были идеологически близкие Примакову коммунисты. А у кремлевского кандидата Путина, в связи с падением популярности Ельцина, вообще не было никаких партийных союзников и очень слабые позиции в регионах.

А между тем региональные лидеры в совокупности представляли собой огромную политическую силу. С тех пор как конституция 1993 года предоставила субъектам федерации право на самоуправление, власти в регионах с опаской поглядывали на Кремль: боялись, что теперь последует попытка ограничить их автономию. Восемьдесят девять региональных лидеров – губернаторы и "президенты" национальных автономных республик одновременно являлись сенаторами и заседали в Совете Федерации, верхней палате парламента. Они часто шли наперекор Кремлю, как это было, например, в случае с отставкой генпрокурора Скуратова.

Однако губернаторы не могли договориться о том, кто у них будет предводителем, ибо все субъекты федерации были равны между собой. У них не поворачивался язык назвать Лужкова первым среди равных. Поэтому они на ура восприняли идею пригласить отставного премьер-министра Примакова на роль лидера блока "Отечество – Вся Россия". Губернаторов устраивало, что у него не было собственной региональной базы, и в то же время он был самой популярной в России политической фигурой. Примаков привнес в коалицию поддержку старорежимных советских аппаратчиков и существенной части военных, деятелей разведки и национальной безопасности. Лужков имел за спиной Москву, то есть около 15 процентов электората. Губернаторы контролировали местные СМИ и держали в руках политические рычаги в регионах. Коалиция Примуса с губернаторами казалась непобедимой.

Политический проект Березовского состоял в том, чтобы перетянуть региональные кланы на сторону Путина. Он дал этому проекту кодовое название "Медведь", по первым буквам словосочетания "Межрегиональное движение Единство"; название навеял ему зверь, явившийся во сне в больнице. В дальнейшем его детище будет переименовано в "Единство", а затем в "Единую Россию", которая превратится в партию власти – всероссийский профсоюз чиновников и силовиков, но медведь останется ее эмблемой. Однако в те дни Борис не строил для "Медведя" долгосрочных планов; это был разовый проект, политтехнология с целью ослабить Примакова.

Идею создать в срочном порядке прокремлевское движение в регионах Борис изложил на стратегическом заседании в Кремле, куда приехал из больницы. Присутствовали Таня с Валей, Волошин, Путин и Рома Абрамович. Но "семья" прохладно отнеслась к проекту; сокрушить коалицию Примакова, Лужкова и губернаторов на думских выборах казалось несбыточной мечтой. Да и возможно ли создать жизнеспособную партию на пустом месте за три месяца? Полная утопия! Зачем тратить время и ресурсы на эту авантюру, вместо того чтобы сконцентрировать силы на начинавшейся сразу после новогодних праздников президентской гонке?

Страницы